После резкого обрыва звонка я еще долго сидела в оцепенении пялясь в черный экран ноутбука, будто вот-вот что-то изменится. Внутри всё застыло: и остатки возбуждения, и стыд, и обида, и этот противный, холодный комок тревоги. Кто мог ему звонить? Почему он так напрягся? Мысли крутились по одному и тому же кругу, не находя выхода.
Я попыталась отвлечься, проверив запись в салоне на завтра, но пальцы сами потянулись к номеру Жени. Я с силой одернула себя. Нет. Не буду я ему названивать с расспросами. Если ему было нужно, он бы перезвонил сам.
Но тревога не уходила. Она сменила направление. А вдруг это звонок был не от Миланы? Вдруг что-то случилось с Людмилой Петровной, пока Жени нет? Сердце сжалось от новой, леденящей догадки. Я чуть не набрала номер Димы, но остановилась. Было уже поздно. Не будить же его.
Я легла спать с этой тяжестью на душе. Долго ворочалась, прислушиваясь к тишине на улице, которая казалась теперь зловещей. Сон не шел. В ушах стоял его хриплый голос: «Мне надо… Это важный звонок».
Утро не принесло ясности. Сообщений от Жени не было. Я собралась на работу с ощущением, что тащу на себе мешок с мокрым песком.
Но едва переступила порог салона, моё мрачное настроение столкнулось с сияющим лицом Маши. Она буквально светилась изнутри, несмотря на зеленоватый вид, а на столе перед ней стоял стакан с водой и плавающим в нем лимоном.
— Маш, ты сияешь! — не удержалась я, несмотря на свою хандру. — Что случилось?
— Не знаю, может, ничего! — она засмеялась, и её глаза заблестели. — Но у меня задержка. Два дня уже! И тошнит! И вчера меня всё время тошнило, я думала, отравилась… А сегодня проснулась и поняла — а вдруг?
Я смотрела на её счастливое, полное надежды лицо, и что-то внутри дрогнуло. Мои проблемы вдруг показались такими мелкими на фоне этого чуда — возможного зарождения новой жизни.
— Маш! — я подбежала к ней и обняла. — Это же потрясающе! Ты сделала тест?
— Нет еще, боюсь! — она засмеялась снова, нервно и радостно. — Решила подождать еще пару дней, чтобы наверняка. Но я уже чувствую, что всё по-другому!
Мы поболтали еще несколько минут, как две восторженные девчонки, строя планы и мечтая о будущем. На мгновение я забыла о своих тревогах, заразившись её счастьем.
Записей в тот день было немного, и к концу смены я, наполненная странной смесью грусти за себя и светлой радости за подругу, села на велосипед и поехала в больницу.
Погода была удивительной. Солнце уже клонилось к закату, но его лучи были еще по-летнему теплыми, ласковыми на коже. А воздух уже был прохладным, свежим, с той особой прозрачностью, что бывает ранней осенью. Я ехала, вбирая в себя это осеннее дыхание, и несмотря на всю грусть и неопределенность с Женей, почувствовала, как грудь распирает от какого-то особенного, тихого счастья за Машу.
В палате Людмилы Петровны царила тишина. Она дремала, но проснулась, увидев меня.
— Ариночка, здравствуй. — Тонкие слабые пальцы сжали мою руку. — Не стоило утруждаться, ты молодая, у тебя наверняка много своих интересных дел, чем сидеть с больной старой женщиной.
— Я обещала прийти к вам, почитать. — Показываю ей томик своего любимого романа.
Через час в дверь постучал Крылов.
— Людмила Петровна, как самочувствие? — его голос был ровным, профессиональным, но взгляд, которым он окинул её, был пристальным, почти тревожным. — Вижу, вы не скучаете. Это хорошо, надо отвлекаться.
— В ваших руках, Роман Сергеевич, как никогда, — она ответила с легкой, едва уловимой улыбкой.
Он подошел, чтобы проверить пульс, его пальцы случайно коснулись её запястья. Она не отвела руку, а он на секунду замер. В воздухе повисло напряженное молчание, густое, словно сироп. Они не смотрели друг на друга, но пространство между ними искрило недомолвками и чем-то еще, давно забытым и запретным.
Мне стало неловко быть свидетельницей этой немой сцены.
— Знаете, — тихо сказала я, разряжая обстановку, — иногда так жаль, что в жизни есть столько условий и ограничений. Но как же хорошо, что они не вечны.
Крылов резко отвел руку, сделав вид, что поправляет халат. Людмила Петровна опустила глаза, но краска на её щеках выдавала смущение.
— Мудрое наблюдение, — сухо парировал Крылов и, отойдя к двери, обернулся. — Людмила Петровна, через полчаса придет Дмитрий — делать процедуры.
С этими словами врач вышел. Когда дверь за ним закрылась, Людмила Петровна обернулась ко мне, и в её глазах светились озорные искорки, которых я не видела давно.
— А он-то хорош, а? — прошептала она с видом заговорщицы. — И, признаться, мне давно так никто не нравился. Жаль, белый халат не по фигуре сидит.
Мы рассмеялись, и этот смех развеял последние остатки неловкости. Мы вернулись к чтению, когда пришел Дима.
— Людмила Петровна, украду у вас Арину. Потом приду за вами.
— Хорошо, хорошо, Димочка.
Я кивнула Диме и вышла за ним в коридор.
— Готова? Сдадим анализы, проверим, сможешь ли ты быть донором.
— Пошли.