Та, что превращает время в пыль

Глава тридцатая

Тот миг, когда очаровательная незнакомка коснулась меня, и мир вдруг перевернулся с ног на голову, был самым странным в моей донельзя странной жизни. Я столько видел за время своего существования, столько пережил, но все, что произошло тогда, было со мной впервые.

Это было похоже на сон наяву, но скорее — на слияние двух сознаний. Будто я коснулся не Розали, а своего двойника, живущего на пару месяцев позже. Будто параллельные линии — мы двое — все-таки пересеклись. И мое сознание затопили воспоминания, показавшиеся мне чужими, но оказавшиеся моими собственными. Целый отрезок жизни в несколько недель, ужатый до нескольких мгновений.

Исчезновение из моей жизни Селин.

Появление в «Лавандовом приюте» Розали — озорного, милого духа. Наша странная переписка, проходящая сквозь года и десятилетия.

Девушки, называющие себя Дочерьми Лилит. Усыпанные черными лилиями тела с таинственными знаками на ладонях. И — непроницаемая мгла, бездна вместо пережитых ими чувств и воспоминаний.

Сумасшествие, но однажды все это я уже проживал. И вот вернулся в исходную точку. До убийства первой девушки осталось почти три недели. Значит, у меня есть время, чтобы обо всем ее предупредить.

Вот только ждать я был не намерен.

Я велел Эйзервалю подать мне цилиндр и перчатки. Взяв в руки трость с набалдашником в виде медвежьей головы, покинул «Лавандовый приют» и пешком направился к дому, где прежде бывал только ночью. Имя первой жертвы таинственного убийцы всплыло в памяти — газетчики выкрикивали его, торопясь поделиться с Ант-Лейком ужасными новостями. Анна-Лиза Хартон.

При свете дня, ориентируясь на этот раз не на зов ночи, а на собственные воспоминания, я без труда нашел ее дом. На мой стук дверь открыла уже знакомая мне девушка. Правда, в прошлый раз в ее глазах не было жизни.

— Сэр? — Закутанная в шаль, она приподняла тонкую бровь.

— Мисс Анна-Лиза Хартон? Прошу прощения за бесцеремонное вторжение, но мне необходимо с вами поговорить.

Недоверие уступило место интересу, но Анна-Лиза не спешила впускать меня в свой дом.

— Вот как, и о чем же, мистер…?

— Валентрис, Кристиан Валентрис.

— И о чем же, мистер Валентрис, вы хотели со мной поговорить?

Все, что было у меня — это знание. Знание о катастрофе, которая вскоре, меньше чем через месяц, должна была с ней случиться. Поэтому я решил говорить прямо, без обиняков, говорить истинную правду. А уж как мисс Хартон отнесется к этой правде…

— Я знаю, что вы одна из тех, кто называет себя Дочерями Лилит.

Анна-Лиза отшатнулась. Кажется, первым ее порывом было захлопнуть дверь перед моим лицом — ее рука потянулась к двери.

— Мисс Хартон, прошу вас, выслушайте меня. Вам грозит серьезная опасность. Не только вам, но и, возможно, всем Дочерям Лилит. Кто-то охотится на вас — возможно, считая ваше тайное общество богопротивным.

— Охотится? — переспросила враз побледневшая Анна-Лиза. — Откуда вы знаете об этом?

— Просто знаю. — Я бы мог, конечно, рассказать ей о «ясновидении», которым я, дескать, обладаю, но… Я не знал, что представляют из себя Дочери Лилит — возможно, несмотря на поклонении дочери Люцифера об истинной магии они имели весьма скромное представление или вовсе в нее не верили. — Мисс Хартон, вы должны мне рассказать…

— Я ничего рассказывать не буду, — даже не дав мне шанса договорить, промолвила она. — Уходите.

— Но…

— С грозящей мне опасностью я уж как-нибудь разберусь сама. Прошу меня простить.

И она все-таки захлопнула передо мной дверь. Презрев приличия, я долго стучался в надежде, что Анна-Лиза Хартон мне откроет и даст еще один шанс все объяснить. Этого не произошло, и все, что мне оставалось — вернуться домой ни с чем.

Стоило мне переступить порог «Лавандового приюта», и в нос мне ударил запах знакомых до боли духов. Так странно…

Прежде мне нравился аромат духов Селин, но теперь он показался мне приторным, чересчур слащавым. Куда вкуснее пахла Розали — чем-то свежим, воздушнолегким, едва уловимым. Она проходила мимо меня, а за ней тянулся невидимый шлейф, сотканный из цветочных ноток.

Прежде мое сердце сбивалось с ритма, стоило мне только увидеть Селин, а сейчас оно билось размеренно, ровно — несмотря на то, что она стояла всего в нескольких шагах от меня. Я понимал, насколько Селин прекрасна в алом платье с черными кружевами и приколотой на груди брошью в виде королевской орхидеи — ее любимого цветка. Но это понимание было… холодным, спокойным, сдержанным. Так художник, рисуя картину, знает, что его натурщица великолепна… но остается к ней совершенно равнодушен, воспринимая ее лишь как оживший шедевр искусства.

Я впервые за всю свою жизнь смотрел на Селин так, будто на статую в музее — несомненно прекрасную, но… неживую и далекую. Я впервые смотрел на Селин как на чужую.

— Милый, я тебя заждалась. — Она подошла ко мне и поцеловала в губы — со всей страстностью, свойственной ей. А меня вдруг озарило: для Селин ведь не существовало всех этих недель. Когда я страдал, а она постигала тайные знания под надзором ведьм Эшетаура. Для Селин прошел всего день — с того момента, как Розали рассказала о ее будущем — будущем, в котором была вечность и не было меня. И, конечно же, я никак не мог знать, что Селин в прошлом променяла меня на бессмертие и ушла, так ничего мне не объяснив.

Но я-то знал.

Положив руки на плечи Селин, я мягко отстранился.

— Что-то не так, милый? — встревоженно спросила она.

Я не хотел плести паутину из лжи, что стало дурной привычкой Селин, побороть которую я так и не сумел. Кто-то из нас двоих должен быть честен.

— Я все знаю, Селин, — глухо сказал я. Видит Бог, как нелегко мне давались слова!

— Об ордене и ведьмах Эшетаура, о том, что ты хотела уехать, на прощание передав мне записку — ты даже не нашла в себе сил поговорить со мной и все объяснить.

— Розали… — прошипела Селин, отступая на шаг. — Это она тебе все рассказала?

— И да, и нет. Почему ты не рассказала мне о своих ведьмовских способностях?

Она молчала — видимо, не знала, что сказать. Впрочем… мне ли ее винить? Ведь и я сам скрывал ото всех, кроме Розали и Селин, свою истинную сущность.

— Просто пойми, тогда я сделала ошибку, — сказала она, трагично заламывая руки. — И я получила шанс…

— Все исправить, знаю, — закончил я за нее. — Но, Селин… то, что было между нами, уже не вернешь — просто потому, что я знаю правду. Я знаю, что ты оставила меня ради ведьмовской силы. Но есть и еще одна причина, по которой вместе мы быть не можем — я просто больше не чувствую ничего… прости. Своими метаниями, своей игрой в страсть, обиды и прощение… ты выжгла во мне всю любовь.

В ореховых глазах Селин заблестели слезы. Она закусила губу, закрыла глаза, и на алебастровой щеке пролегла прозрачная дорожка.

— Ты не можешь просто взять и отказаться от меня, — прошептала Селин.

— Но ты же смогла.

Это стало для нее последней каплей. Селин Бушар не привыкла не получать того, чего хотела. Подобного унижения вынести она не могла и, придерживая юбки, практически выбежала из особняка, громко хлопнув дверью на прощание.

А этот странный безумный день все не желал кончаться.

Вечером меня навестила Фелиция. Какие-то птички — местные сплетницы — нашептали сестре, что видели, как Селин Бушар в слезах выбегает из моего дома, и теперь она желала услышать обо всем из первых уст. Фелиция никогда не была сплетницей, но она рьяно охраняла мою свободу от посягательств Селин — вражда между прекраснейшими женщинами Ант-Лейка давно пустила корни. Фелиция очень категорично и всегда нелестно отзывалась о Селин с первого же дня нашего с ней знакомства. Убеждала, что наши отношения с самого начала обречены.

К ее чести будет сказано, она оказалась права.

Я жалел, что не могу рассказать Фелиции обо всем — о гостье из будущего, появившейся однажды в моем доме, о том, кем в этом самом будущем стала Селин. В какой-то момент даже порывался все рассказать — ведь эта правда не так страшна, как правда о том, что человек, которого она считала единокровным братом, и не человек вовсе, а Ангел Смерти. Но я знал — Фелиция не поймет, не поверит. Слияние прошлого и будущего для нее, выросшей в обычной среде и с детства окруженной людьми без проблесков дара — если, конечно, не считать меня самого, — все это не позволит ей принять мои слова за чистую монету. В лучшем случае Фелиция подумает, что я смеюсь над ней или глупо ее разыгрываю, в худшем — посчитает меня сумасшедшим.

И снова и снова, думая об этом, я понимал, что могу быть откровенным только с одним-единственным человеком, который как вихрь ворвался в мою жизнь, и все перевернул.

Розали.

Теперь, когда стало ясно, что она может находиться в моем времени, у меня появилась возможность все начать сначала.

На пепелище моей любви к Селин, как прекрасный цветок расцвело новое чувство.