Танец на разбитых зеркалах

Осколок четвертый

Чтобы не поддаваться безумию происходящего, Клэрити старалась занять каждую свободную минуту. Убралась, так тщательно отдраивая каждый уголок дома, что сломала половину ногтей. Приготовила себе роскошный ужин, который минуту спустя отправился в помойку — аппетита не было совсем.

Она не могла спать — стоило только закрыть глаза, и перед глазами вставало лицо Каролины. Дочка смотрела на нее укоризненно и зло, словно говоря: “Как ты могла вычеркнуть меня из своей жизни?” От этого на душе становилось ещё тяжелее.

Проворочавшись до утра, Клэрити так и не смогла сомкнуть глаз. Встала, хмурая и совершенно разбитая. Направилась в ванную, чтобы жесткими струями воды смыть с себя усталость. И вдруг согнулась пополам от пронзившей грудь боли. Вскрикнула и осела на пол, держась за сердце. С исчезновением Каролины она и думать забыла про странный шрам, невесть откуда появившийся на груди.

Боль отступила. Клэрити медленно поднялась с пола, на всякий случай держась рукой за дверь ванной. И остолбенела.

Перед ней стояла Каролина.

Обезумевшая от радости, Клэрити не сразу поняла, что дочка здесь, в тесной ванной, единственный вход которой вел в спальню, оказаться просто не могла. И только мгновением спустя поняла, что Каролина смотрит на неё из зеркала. А затем по ее нежному личику побежали трещины — на глазах Клэрити зеркало, в котором отражалась Каролина, раскололось на части. Вне себя от ужаса она смотрела в собственное искаженное отражение.

Каролина снова исчезла.

Шрам тут же перестал пульсировать. Клэрити провела рукой по коже, надавила в том месте, где розовела тонкая полоска шрама. Нащупала под кожей что-то твердое, размером с полмизинца. Но тело не отозвалось болью на прикосновение.

— Мне нужно к врачу, — стуча зубами, пробормотала Клэрити. О том, что ей только что привиделось в зеркале, она старалась не думать.

Может быть, все происходящее — просто один затянувшийся кошмар. Утром Каролина разбудит ее, и жизнь потечет по привычному руслу.

Но что, если… Если Клэрити и впрямь сошла с ума и придумала себе жизнь, которой у нее никогда не было? Ведь что-то же заставило ее увидеть, как отражение ее пропавшей дочери появляется в зеркало само по себе? А инородный кусок, который словно врос ей под кожу? Как быть с ним?

Эти сомнения неожиданно вызвали ледяную волну ярости. Она не поддастся. Не позволит играть с ее разумом. Клэрити прикрыла глаза. Каролина, ее прелестный голубоглазый котенок…

Когда Клэрити рассказала матери о беременности, та пришла в настоящую ярость. Тони Хаттон в молодости была известной танцовщицей. Ее талантом восхищались, ей пророчили большое будущее. Все перечеркнул тот день, когда двадцатидвухлетнюю Тони сбила машина. Сломанные в нескольких местах ноги все же удалось вылечить после нескольких месяцев, проведенных в больнице, но о танцах Тони пришлось забыть. Сломленная случившейся с ней трагедией, она осела дома, замкнувшись в своем маленьком мирке. Через год родилась Клэрити. Не сумев исполнить мечту всей своей жизни, Тони решила, что долг дочери — сделать это за нее. Что и говорить — мнения самой Клэрити и не спросили…

Она с пяти лет занималась в танцевальной студии и подавала большие надежды. У нее, подростка, не было времени на прогулки с друзьями — после школы она бежала в студию, где занималась до упаду, потом торопилась домой — сделать задания для школы. Участвовала во всевозможных конкурсах, по которым настойчиво возила ее мать. Клэрити отдавала танцам всю себя, и уверенно шла по стопам матери, достигая все новых и новых высот.

Потому-то Тони так рассвирепела, когда узнала, что ее семнадцатилетняя дочь беременна. Она видела в Клэрити будущую великую танцовщицу, о которой говорит вся страна, уговаривала сделать аборт, убеждая, что ей рано иметь собственных детей. Как это часто бывает, все свои неосуществленные мечты Тони Хаттон переложила на дочь. И была в ярости, когда та отказалась следовать намеченным ею планам.

А Клэрити… только родив дочку, она почувствовала себя по-настоящему счастливой. Поняла, что живет в полную силу, а не существует в бесплодных попытках угодить матери и подстроить под ее желания свою жизнь. Она всецело отдалась и прелестям, и трудностям материнства, впервые ощущая себя настоящей, ставшей вдруг цельной и живой.

И вот теперь ее дочурку забрали, взамен оставив на груди Клэрити невесть откуда взявшийся шрам… Словно бы отняли важную часть, ее половину — отрубили руки, вырвали сердце и бросили истекать кровью, задыхаясь от собственной беспомощности.

Кто это сделал, кому под силу подобное — она разберется позже. Но разберется обязательно. Если остальные забыли Каролину, она не забудет. У нее есть дочь и она найдет ее — во что бы то ни стало.

Вот только если она сляжет в больницу, искать Каролину будет некому. Поэтому Клэрити позвонила знакомому врачу, Лиз Харис, и попыталась обрисовать ситуацию. Ее голос дрожал от волнения, мысли путались и никак не хотели складываться в слова. Лиз, не на шутку обеспокоенная, потребовала, чтобы Клэрити немедленно приезжала. Наскоро приняв душ и стараясь не касаться уплотнения под розоватым шрамом, она вызвала такси.

Лиз взглянула на ее заплаканное лицо, но решила, что причиной слез Клэрити была тревога за собственное здоровье. Помня о реакции Челси, Лей и Тони, Клэрити не стала разубеждать знакомую и, уж тем более, говорить о дочери. Но уже через несколько минут в ее кошмарном сне наяву добавилось темных красок.

Лиз ничего не нашла под ее кожей. Она не чувствовала того, что чувствовала Клэрити, касаясь пальцами шрама. По настойчивой просьбе Клэрити Лиз отправила ее на рентген грудной клетки и внимательно просмотрела снимки, но и на них не обнаружила ничего подозрительного.

Клэрити пришлось уйти ни с чем.

Придя домой, она со злостью кинула пальто на комод. Встала перед зеркалом в прихожей. Страх увидеть дочь в зеркальном отражении боролся с желанием ее увидеть. Но в зеркале отразилась лишь она сама — бледная, измученная. Кожа вокруг шрама покраснела — так часто Клэрити касалась ее, надеясь однажды обнаружить, что уплотнение под кожей исчезло, надеясь, что оно было лишь плодом ее воображения, игрой ослабленного исчезновением Каролины разума.

Кто из них двоих — Клэрити или Лиз Харис — видел то, что было на самом деле?

Не зная, как получить ответ на мучающий ее вопрос, она решила сосредоточиться на том, что было куда важнее — на поисках дочери. Раз то, что притаилось рядом с ее сердцем — если оно, конечно, вообще существовало, — не убило ее и не причиняло ей боли, то об этом на время можно было забыть.

Полиция помочь Клэрити не могла — по их информации у нее и вовсе не было дочери. За «ложный» вызов ей грозил штраф… но это последнее, что ее сейчас волновало. А значит, рассчитывать приходилось только на себя.

Клэрити обошла всю округу, расспрашивая соседей про маленькую голубоглазую девочку, возможно, с игрушечным львенком в руках. Никто не видел ее — ни сегодня, ни когда-либо вообще. Даже мистер и миссис Скудри, которые неделю назад угощали Каролину с Лей свежеиспеченным ванильным печеньем. Клэрити направилась в ближайший парк. Заглядывала за каждый куст, и всякий раз ее сердце замирало. Как только она видела пустую землю, оно начинало биться снова.

О том, что означала избирательная забывчивость знакомых, она старалась не думать. Некоторые ответы пугают больше самих вопросов.

Клэрити чувствовала — ее дочка жива. Но где она и как ее найти?

Потерпев поражение, она вернулась домой — заплаканная, уставшая и совершенно опустошенная. Стерла расплывшийся макияж, смотрясь в большое зеркало в прихожей. Баночка с кремом выпала из ее рук, когда из глубины зеркала послышался незнакомый женский голос, прошелестевший:

— Клэрити…

Наверное, это последняя ступень перед сумасшествием — слышать голос, взывающий из зеркал.

Она вскрикнула, зажала ладонями уши. Все звуки окружающего мира исчезли, осталось лишь ее тяжелое дыхание. Клэрити все отступала и отступала назад, пока не наткнулась на тумбочку и едва не упала. Развернувшись, бросилась прочь из ванной и с грохотом захлопнула за собой дверь.

Странный шепот тут же прекратился, словно бы реальность разрезали огромным невидимым ножом, и ту ее часть, где чужой голос из зеркала звал Клэрити, отрезав, выбросили, смяли, уничтожили. Прислонившись спиной к стене, она слушала блаженную тишину — пока ноющая боль в груди не вернула ее к реальности.

Клэрити расстегнула блузку. Шрам — с мизинец длиной, белый и слегка выпуклый, никуда исчезать и не думал. Она обессиленно скользнула вниз по стене, обхватила голову руками.

Так ведь не может быть. Ты существуешь — молодая женщина, молодая мама, любишь свою дочь, едва не взрываешься от нежности и тех воздушных моментов счастья: первое прикосновение пухленькой маленькой ручки, первая улыбка, первые шаги, первое слово. Дети всегда растут очень быстро, и иногда ты ловишь себя на том, что хочешь поймать этот момент-ускользающий, как шелковая лента, остановить бешено вращающееся колесо времени. Ты наизусть помнишь каждые важные моменты, которые связывают только вас двоих, будто вы — два центра вашей личной маленькой вселенной. Помнишь каждый день рождения, каждую улыбку на ее лице, когда она распаковывает очередной подарок. Учишься разгадывать ее тайны по малейшим изменениям мимики, понимаешь, когда она расстроена или огорчена чем-то, даже если старательно прячет это глубоко внутри. Но ты знаешь ее настолько хорошо, что читаешь ее — по морщинкам, по надутым пухлым губкам, по взгляду — как открытую книгу.

И в один прекрасный и ужасающий момент понимаешь, что твоя дочка стала уже совсем взрослой. И остается только оглядываться назад и вспоминать… первую прикосновение, первую улыбку, первые шаги, первое слово…

А потом все это просто исчезает. В один миг. Безвозвратно. И близкие и родные люди говорят тебе: у тебя никогда не было дочери.

Так не бывает.

Клэрити помассировала виски, запустила пальцы в волосы и сильно сжала.

Вдох. «Котенок, вставай. Ты же сама хотела посмотреть на тигров, помнишь?» Сонная мордашка Каролины — и оживление при упоминании тигров.

Выдох. Мистер Лев, центральная улица. Боль в груди и… Она отпустила ее руку, отпустила ее! Если бы она держала ее крепко, ничего этого могло бы не случиться. Алая кровь, пропитавшая блузку, шрам.

Вдох. Каролины нет. «Челси, Каролина исчезла!». Страх, такой дикий, всепоглощающий страх. Он поднимался изнутри ледяной волной, плескался где-то в горле, да так ощутимо, что она боялась им захлебнуться. Непонимание в глазах лучшей подруги. «Клэри, у тебя никогда не было дочери».

Выдох. Клэрити резко вскинула голову. Всему этому должно быть логическое объяснение. Голоса из зеркал. Она — женщина, потерявшая родного ребенка. Неудивительно, что сейчас ее психика немного… расшатана. Разыгралось воображение — как тогда, когда показалось, что в отражении она видит Каролину.

Пятно на блузке, шрам… Может… Может, ее кто-то ранил, а потом она ударилась головой? Очнулась, а несколько часов просто выпали из ее памяти. Это могло бы объяснить и исчезновение Каролины прямо посреди улицы. Но это не объясняло того, как рана могла превратиться в аккуратный шрам… Кто залатал его? И кто вообще мог ее ранить?!

И эта версия, беспомощная, сшитая белыми нитками, не объясняла главное: почему никто из ее родных и близких не помнил, что у нее была дочь.