Тайна двух лун

12. Арэнк

Девушки спрыгнули в воду и, поднимая ногами брызги, побежали к берегу, где лежала, уткнувшись носом в ил, деревянная лодка. Дно практически сгнило, однако на борту ещё виднелись остатки цветного орнамента. Аламеда хоть и не понимала значения вплетённых в него символов, но догадывалась, что это не просто украшение. На её родной земле подобные метки несли в себе знаки племени, его историю и даже родословную вождей. Поблёклые краски на борту лодки будто рассказывали Аламеде какую-то древнюю притчу, но она не знала языка, чтобы понять её.

Почва вокруг была заболоченной и размытой. С чёрной грязью мешались склизкие водоросли, прелая листва и пустые раковины мелких моллюсков. Эта жижа неприятно сочилась меж пальцев ног, но впервые за долгое время девушки наконец чувствовали под собой твёрдую опору. Их ступни оставляли на земле четкие следы… рядом со следами кого-то ещё. Нита не ошиблась: здесь жили люди.

Теперь удары раздавались совсем близко. Они то затихали, то возобновлялись. Девушки ловко и бесшумно вскарабкались по крутому, покрытому разнотравьем склону. Чтобы не соскользнуть, им приходилось держаться за выступающие из почвы корни, которые протянулись вниз от росших на возвышенности лиановых деревьев. Наверху гостей встретил целый лес. Ветки многовековых гигантов изгибались и переплетались между собой. Толстые верёвки лиан связывали их своими тугими узами. Крепкие корни бороздили твёрдую землю. Птицы, юркие, с невзрачным серым оперением, копошились в листве, но молчали. Букашки ползали по шершавым стволам, мельтешила мошкара, но тоже без единого звука. В лесу было тихо, и только странный стук доносился из глубины зарослей, да шуршала под ногами опавшая листва. Серая пыль поднималась от осторожных шагов девушек, а в воздухе пахло свежесрубленной древесиной.

Совсем скоро деревья расступились и поредели. Шедшая впереди Нита вдруг остановилась, подавая Аламеде и Муне знак замереть. Постояла, всматриваясь, и поманила их рукой. Перед ними белела кругами пней вырубленная поляна. Там, среди поваленных стволов, уперев ногу в один из них, стоял человек и топором обтёсывал крупные ветки. Натруженные мышцы на смуглой спине напрягались при каждом взмахе руки. Длинные чёрные волосы блестели от пота. Человек обошёл дерево, встал к девушкам лицом и, вытерев испарину со лба, принялся стёсывать кору с другой стороны. Он так и не заметил, что за ним наблюдают. Зато Аламеда, только он повернулся, едва сдержалась, чтобы не закричать: широкие смуглые плечи, татуировка справа на груди, наклон головы и чёрная прядь, свесившаяся на глаза…

– Роутег, – одними губами произнесла она. Как?.. Неужели он? Её бросило в жар, кровь прилила к лицу. Роутег… он здесь…

Нита меж тем сказала: «Идём», – и шагнула из укрытия навстречу незнакомцу.

В этот миг человек поднял голову и, отскочив назад, будто вспугнутый зверь, замахнулся топором. Нита стремительно выхватила нож, а Муна вскинула гарпун. Но, рассмотрев пришедших, незнакомец изменился в лице: его озарила приветливая белозубая улыбка, а угрожающий взгляд просветлел. Человек опустил руку и пошёл им навстречу, ступая твёрдо и уверенно. Нита и Муна переглянулись и убрали оружие.

Аламеда же так и стояла, как в землю вросла, и во все глаза смотрела на приближающегося Роутега. Волна счастья окатила её с головы до пят, словно тёплый тропический ливень. Она не чуяла ни ног, ни рук и только слышала громкие удары сердца, рвущиеся из поднимающейся в волнении груди. Он шёл прямо на неё, улыбаясь. Губы сами собой стали расплываться в ответной улыбке… но вдруг – задрожали… Это был не ОН… Накативший жар отхлынул в один миг, глаза смотрели сквозь незнакомца, сердце провалилось куда-то глубоко-глубоко, но продолжало учащённо биться, заглушая зазвучавшие голоса. Как же так? Она ведь видела, видела… Аламеда опять пристально посмотрела на человека, словно пытаясь вновь разглядеть в нём так внезапно появившегося и тут же ускользнувшего Роутега.

Нита уже поприветствовала лесоруба издалека круговым жестом руки и приблизилась, а Муна чуть приотстала и зачем-то спешно распутывала пальцами свои длинные волосы. Аламеда прошла мимо неё, потухшим взглядом смотря на незнакомца и всё больше убеждаясь, что нет в нём ничего от Роутега. Она чувствовала себя так, словно в третий раз пережила смерть любимого. Ей хотелось просто взять и исчезнуть. Испариться вместе с видением. Уйти туда, куда ушло и оно. В глазах опять стояли слёзы, а в ушах звенела песня смерти.

Аламеда не заметила, как подошла Муна, и не слышала завязавшегося разговора. Сёстры что-то объясняли незнакомцу, указывая в сторону, откуда пришли, и спрашивали его о чём-то. Он охотно отвечал и, казалось, радовался встрече. Аламеда бессмысленно смотрела прямо перед собой, напротив её глаз чернела татуировка лесоруба. У Роутега была похожая, слева на груди. Но нет, эта совсем другая. Рисунок у её жениха изображал леопарда – бесстрашного хищника сельвы, олицетворяющего силу и мощь солнца, а у этого человека – какой-то неизвестный зверь, похожий на крылатую пантеру.

Аламеда оторвала глаза от груди незнакомца и встретилась с его глазами. Как она могла ошибиться? Нет в нём ничего общего с Роутегом. У того взгляд был сосредоточенный и глубокий, а у этого – даже слишком открытый. Глаза светло-карие, с зелёными крапинками, но вместе с тем какие-то задумчивые…

– Аламеда, – окликнула её Нита. – Аламеда, да что с тобой? Ты будто призрака увидела.

– Я? Нет… – растерялась она, заметив, как все трое с удивлением смотрят на неё, но тут же нашлась. – Что это за животное, на татуировке? – спросила Аламеда и вдруг вспомнила, она уже видела точно такой же символ, вплетённый в орнамент, который украшал борт дырявой лодки.

– Это чёрный дорей, метка моего исчезнувшего племени, – ответил человек. – Эти животные тоже давно вымерли. В последний раз я видел их, когда был ещё мальчишкой. Дорею нужен простор: не только небо для полёта, но и широкие равнины для бега. Где их теперь найдёшь?

И голос у него совсем другой, подумала Аламеда. Роутег всегда говорил размеренно, не торопясь, в каждое слово вкладывая смысл целой притчи, а этот общается так, будто они давно знакомы, просто и открыто.

– А каков символ твоего племени, белянка? – лесоруб прямо и с любопытством посмотрел на неё. – Я никогда раньше не встречал людей с такой белой, как облака, кожей и золотистыми, будто поцелованными солнцем, волосами.

– Моего племени, как и твоего, давно нет, – коротко ответила Аламеда. Где он увидел золото в её волосах? Солнце просто выжгло их. Они скорее оттенка сухой глины. А кожа цвета облаков – это что, насмешка?

– Сколько вас здесь? – спросила она, чтобы переменить разговор.

– Аламеда, ты разве не слышала? Арэнк ведь сказал, что он на острове один, – вмешалась Нита.

Арэнк… Красивое имя, звучное, подумала Аламеда. На языке её племени это слово означало «путеводная звезда».

– Она слишком загляделась на чёрного дорея, – хмыкнула вполголоса Муна, но Аламеда расслышала.

– Да, кроме меня, здесь никого нет. Моя земля лежала далеко, за шестьдесят лун плавания отсюда, а мой народ погиб при потопе, – подтвердил Арэнк, – солнце озаряло его приветливое лицо. Видимо, за долгое время одиночества он был рад поведать кому-нибудь свою историю. – Большая Вода в один миг смела наше поселение. Всех утащила за собой. Остался только я. Шестьдесят лун меня мотало на ветхой лодке. Я пил, когда шёл дождь, и ел, когда удавалось поймать рыбу. Трижды на меня нападали подводные чудища и трижды я насилу выживал. Я был уверен, что рано или поздно всё равно умру, пока однажды на рассвете мою лодку не выбросило прибоем к здешним берегам. Какого же было моё удивление, когда, проснувшись, я увидел, что она застряла в корнях мангров на входе в водную чащу. Деревья не растерзали меня, а, наоборот, будто бы поймали и спасли. Я высвободил лодку и поплыл в самую глубь леса, решив, что терять мне всё равно нечего. Оказалось, за кольцом мангров прятался поросший джунглями остров, в середине которого скрывается небольшое пресное озеро. Так это место стало моим домом…

– Пресное озеро, ты сказал? – прервала его Нита. – Целое озеро питьевой воды?

– Да, – ответил Арэнк и махнул рукой в сторону леса: – Оно дальше, за деревьями. Здесь есть всё для жизни: вода, пища. Наверное, когда-то этот холм был оконечностью старой, покрытой лесом горы, с озером в углублении на её вершине. А древесина здесь, – он похлопал рукой по стволу поваленного дерева, – лёгкая и прочная – в самый раз для строительства надёжного судна.

– Ты думаешь уплыть отсюда? – спросила Муна.

– Мне придётся рано или поздно. И вам… Вода прибывает. Медленно и незаметно, но уровень её становится всё выше. Я хочу построить большую и крепкую лодку, чтобы, когда придёт час покинуть это место, уплыть отсюда и найти Водные Врата.

– Видишь, – шепнула Муна сестре, – не только я в них верю.

– Один я быстро не справлюсь, – добавил Арэнк, – но если вас много, мы сможем построить действительно большое судно, и все вместе отправимся на поиски выхода из этого мира.

– Нас много, и мы с радостью присоединимся к строительству, – сказала Нита, – но мне жаль, выхода из Лакоса нет, как и Водных Врат. Мы можем только надеяться, что найдём остаток какого-нибудь уцелевшего материка.

– Твоя воля так думать, – ответил Арэнк, возвращаясь к работе, но вряд ли Нита переубедила его. – Зовите своих, места здесь всем хватит, – с этими словами он высвободил топор из ствола и опять принялся обтёсывать ветки. Аламеда проводила его взглядом, их глаза снова встретились. Она поспешила отвернуться.

– Тогда пойдём за остальными? – обратилась она к своим попутчицам. И что он так уставился? Нашёл невидаль… Ей захотелось поскорее уйти и возвратиться с племенем, смешаться с другими, лишь бы он так не смотрел.

– Нам незачем идти втроём, – сказала Муна, – достаточно, если пойдёт кто-то один. Например, ты, Килайя.

– Хорошо, – согласилась та, даже не заметив, что её опять назвали не по имени. Она сама не понимала, что с ней творится, но ей хотелось как можно быстрее убежать от взгляда Арэнка, устремленного на неё исподлобья.

– Нет, будь здесь, я приведу остальных, – сказала Нита, – а вы с Муной начинайте строить навесы для ночлега. Солнце уже клонится к вершинам деревьев, нужно спешить, – Нита тут же развернулась, не дав Аламеде возразить, и побежала к воде.

Всегда она так. Скажет, как обрубит – с ней не поспоришь.

– Можете брать стёсанные ветки, они мне не пригодятся, – сказал Арэнк, обхаживая топором ствол дерева. Лесоруб снова был вовлечён в работу и наконец перестал разглядывать Аламеду. – Места здесь полно, выбирайте, где почище. Если нужна помощь – зовите.

– А сам ты где живёшь? – поинтересовалась Муна. Она положила гарпун на землю и принялась собирать прутья для крыши.

Арэнк поднял голову и кивнул на стоящее в отдалении дерево. Кряжистое, с раскидистыми ветвями, оно держало меж них сложенную из хвороста хижину.

– Ты соорудил дом так высоко? – удивилась Муна.

– В первые дни я был слишком осторожен. Глаз не сомкнул, пока не закончил работу. Теперь же я часто засыпаю прямо здесь, под открытым небом, на ворохе опавшей листвы, поэтому и вы можете спокойно строить на земле. Но тогда я опасался, что в лесу полно чудовищ и плотоядных растений – где в Лакосе их нет? – Арэнк улыбнулся, и Муна тут же ответила на его улыбку. – Вскоре я понял, что лес не враждебен. Никакая тёмная сущность словно не смеет ступить в него. Кроме птиц, рыб и животных, лишь одно существо обитает здесь. Мне кажется, именно оно оберегает это место.

– Ах, та слизкая мерзость, – вспомнила Муна, – Аламеда говорит, это мокрун, дух болота.

– Дух болота? – Арэнк удивлённо глянул на Аламеду. – А разве духов можно увидеть?

– Мокрун – воплощённый дух, – отозвалась та.

– Тебе придётся поверить ей на слово, – хмыкнула Муна. – Она ведьма.

Арэнк снова перевёл взгляд на Аламеду, внимательно изучая её.

– Что ж, верю… – пожал он плечами. – Правда, я зову это создание Страходеем, Знали бы вы, как я перепугался, когда увидел его впервые. До смерти, честное слово, – лесоруб засмеялся, и от этого заразительного и обезоруживающего смеха у Аламеды что-то шевельнулось внутри. – Но потом понял – это место живо, только благодаря ему. Страходей оберегает его. Я спросил, могу ли я срубить несколько деревьев, и он ответил согласием. Теперь уживаемся мы на славу. Он даже не пытается больше меня пугать, хотя сначала старался, как мог. Наверное, понял, что я его не боюсь. И вы не бойтесь. Он ничего вам не сделает.

– Мокрун любит людские страхи, они для него, как красочные сны, – сказала Аламеда, внезапно припомнив, чему учила её старая Ваби. – Оттого и пугает. Особенно перевоплощаться горазд. Мокрун способен обратиться хоть в беса, хоть в умершего человека, но он никогда не сделает зла людям. Если его не обижать.

– Может быть, ты даже знаешь, почему птицы не поют? – спросил Арэнк.

– Нет, этого я не знаю…

Девушки приступили к работе. Выбрали из кучи стёсанных веток те, что покрупнее и установили каркас будущего навеса. Затем принялись переплетать между собой и укладывать поверх тонкие прутья. На это ушло много времени, стало смеркаться.

– Нита, наверное, уже вернулась на остров, – сказала Аламеда. Она закрыла оставшуюся прореху в крыше и присела отдохнуть. – Под навес этой ночью отправим детей с матерями, а завтра построим ещё.

Она глотнула воды из глиняной бутылки, которой поделился с ними Арэнк, и глянула на Муну. Что это с ней? Щёки тронул нежный румянец, губы тоже порозовели, как закатное небо. Тут Аламеда заметила, что Муна размяла в пальцах несколько красных ягод, росших вокруг на мелких кустарниках, и снова нанесла немного сока на скулы. Она преобразилась и стала ещё красивее, чем обычно.

– Что смотришь? – бросила та, заметив, что Аламеда наблюдает за ней.

Та промолчала и, отвернувшись, устремила взгляд на закат. Впервые она видела, как Муна прихорашивается. Для Арэнка красоту наводит. Только ей незачем, она и так самая заметная девушка племени. Он непременно выберет её. Аламеде снова стало тоскливо. Она вспомнила, как сама готовилась к встречам с Роутегом, как хотела понравиться ему. Приглаживала ореховым маслом свои длинные волосы, которые он часто ласкал в крепких ладонях. Расписывала тело татуировками с символами любви и семейного очага. Давно это было, и уже развеялось по ветру, как зола от пепелища. Ничего не вернуть, всё в прошлом…

Девушки почти закончили обустраивать навес, когда Арэнк наконец оставил топор. Он разжёг костёр. Красное пламя взвилось в небо, словно сигнальный огонь, указывая путь десятку огоньков поменьше, которые показались вдали, за деревьями. Плавучий остров приближался к берегу, и ночное безмолвие нарушили людские голоса.