Тайна двух лун

22. Увольнение

Я проснулся с чувством, что не спал целую неделю. За окном брезжил рассвет. Рубашка взмокла от холодного пота и липла к телу. Содрав её с себя, я не без опаски приблизился к умывальнику, но, убедившись, что внутри никого нет, погрузил голову в холодную воду. Затем весь обтёрся мокрым полотенцем и переоделся в чистую сорочку, по счастью нашедшуюся в моём кабинете (прачка иногда доставляла мне постиранное и выглаженное бельё в клинику, а не на квартиру). Будильник на тумбочке показывал пять утра. Я проспал не более трёх часов, но холодная вода выбила из меня остатки сна.

Я до сих пор помнил свой короткий сон. После встречи с чудовищным созданием из умывальника мне по обыкновению приснилась Аламеда: с ангельским лицом Лиз и тёмными, красивыми, но полными ненависти глазами индейской девушки. По правде говоря, я надеялся встретиться с ней во сне, потому что хотел убедить её не осуществлять своего страшного обещания. На этот раз я намеревался пообщаться с ней спокойно – угрозы всё равно не помогут, от них она озлобляется ещё больше. Почему бы не попытаться поговорить с ней не как с врагом, а как… с пациенткой? – подумал я.

Я знал, что сплю и что спит она. Ощущения во сне в корне отличались от тех, которые я испытал, перенеся своё сознание в заболоченный мир при помощи самогипноза. В этот раз я был всего лишь наблюдателем, а тогда присутствовал при настоящих событиях, происходивших в древнем лесу.

Аламеда собирала ягоды в чаще, ступая босыми ногами по мягкой почве, покрытой мхами и опавшей листвой, но едва она увидела меня, корзина выскользнула из её рук, и ягоды красным дождём высыпались на землю, словно оросив её каплями крови.

– Опять? – проговорила она, прожигая меня взглядом. – Я ведь сказала не приходить больше. Если ты не оставишь меня, я изведу Лиз видениями пострашнее того, что тебе явилось сегодня.

– Наяву я больше не появлюсь, – поспешил заверить я Аламеду. – Вчера я ввёл себя в транс, чтобы проникнуть сюда, и обещаю больше не делать этого. Но не в моих силах контролировать свои сны и галлюцинации, как и твои, ведь теперь ты спишь, Аламеда. Мы оба спим. Я не могу избавиться от этих снов.

– Не можешь или не хочешь? – сказала она, метнув на меня колкий взгляд, и принялась машинально собирать рассыпавшиеся ягоды в корзину.

– Не могу, не понимаю как… – ответил я честно. – Сны приходят сами собой.

– Но ведь ты мог бы окончательно оборвать нашу с тобой связь? – произнесла она, так и смотря на меня волком. – Однажды ты её как-то установил…

– Мог бы, – отважился сказать я, решив быть с ней откровенным для того, чтобы завоевать её доверие, – но и это пока не в моих силах. Тогда я ввёл Лиз в транс и на глубоком уровне её подсознания встретился с тобой… Разорвать нашу связь сможет лишь повторное вхождение Лиз в состояние гипноза, но мне запрещают её видеть…

Аламеда молчала, сосредоточенно собирая рассыпавшиеся ягоды, и наконец проронила:

– Мне жаль тебя, Доктор, ты влюбился не в ту девушку…

– Если бы в любови можно было выбирать умом, а не сердцем…

Она прервала своё занятие, посмотрела на меня с тяжёлой печалью во взгляде и кивнула, словно соглашаясь со мной.

– Скажи, как тебе удалось попасть в тело Лиз? – спросил я, заметив некую оттепель в её взгляде.

Аламеда долго молчала, и я уже решил было, что она мне не ответит, но та наконец сказала:

– В день моей смерти я расколола свою душу, и один маленький осколок попал в Лиз.

– Осколок… – повторил я. – Знаешь, он причиняет ей большие страдания…

– Знаю, – миндальные глаза неподвижно смотрели на красноватый закат. – А ты знаешь, отчего раскололась моя душа? На что обрекла меня встреча с Лиз и её попутчиками? Чего я лишилась, и во что превратилось моё существование?

– Да, отец Лиз рассказал о случившемся в сельве, и мне очень жаль. Но она не виновата. Лиз всего лишь сопровождала его, а он выстрелил по ошибке и вовсе не хотел никого убивать…

– По ошибке?

– Он испугался…

– По ошибке? – Аламеда смотрела на меня во все глаза и вдруг засмеялась, но этот смех начал перемежаться всхлипами, пока не перешёл в отчаянные рыдания. – По ошибке… – повторяла она снова и снова. – Ты утверждаешь, доктор, что я лишилась жизни, любви, своего мира и самой себя – по ошибке?

На этот раз молчал я, всё больше и больше проникаясь сочувствием к несчастной индейской девушке, не имея даже возможности взглянуть в её настоящее лицо…

– По ошибке, – снова повторила Аламеда, но уже не плача. – Что ж, значит, кому-то придётся за неё расплатиться.

– Прошу тебя, не делай этого, – сказал я, остановив её руку, которая снова принялась механически собирать ягоды в корзину. – Пусть всё вернётся как раньше, до нашей с тобой встречи. Лиз продолжит сосуществовать с твоим осколком в душе, видеть сны о болотах, но она будет жить, смеяться… Если ты вернёшь всё, как было, обещаю, я найду способ снова ввести её в транс и закрыть ту дверь, которую сам когда-то открыл. Я больше никогда не приду к тебе в твоих снах и видениях. Только откажись от мести, не забирай у меня Лиз. Не забирай, Аламеда…

А ведь проклятый Арольд оказался прав, я не должен был применять гипноз. По моей вине Аламеда нашла путь в свой прежний мир и теперь выживает Лиз из её тела. Какой же я глупец…

Я всё стоял и ждал ответа, а она продолжала собирать ягоды и молчать, и вскоре я проснулся, так и не услышав от неё ни слова. Открыв глаза, я понял, Аламеда не передумает, мне ни за что на свете не переубедить её, жажда мести сильнее её самой. Она не успокоится, пока не завладеет душой и телом той, которую считает повинной в своих несчастьях.

Допив остатки холодного чая и надев врачебный халат, я вдруг понял, что должен непременно рассказать обо всём Лиз. Утренний обход начинался в шесть, а после сочельника, возможно, и позже – успею. Главное проникнуть незамеченным в новый корпус. Я накинул пальто и шляпу – чтобы не застудить мокрую голову – и направился к зданию нового отделения.

Шёл снег, было ещё темно, но над горами небо уже начало терять сочность своих красок. Мне повезло: дверь служебного входа, располагавшегося с торца, была открыта, дворник выносил оставленный с вечера мусор. Я дождался, пока он отвлечётся, и проскользнул на чёрную лестницу. Там, в каком-то закутке, я оставил пальто и шляпу,

Коридоры отделения ещё пустовали и только слышался шорох газеты, которую листала в своей комнатке ночная сиделка. Погружённая в чтение, женщина не заметила меня. Палату я нашёл без труда, она была закрыта снаружи на ключ, который, к счастью, торчал из замочной скважины. Бесшумно провернув его, я вошёл внутрь. Лиз спала, но только я сделал два шага, она открыла глаза.

– Доктор Ланнэ? Вы мне снитесь? – спросила Лиз сквозь лекарственную полудрёму. Смятые ото сна волосы обрамляли её похудевшее лицо, но она была по-прежнему красива, как нежный полевой цветок.

– Нет, Лиз, не снюсь, просыпайся, мне необходимо с тобой поговорить, – сказал я, присев в кресло у её постели.

Она приподнялась на подушках, продолжая глядеть на меня так, словно видит приятный сон.

– Это правда вы? – она дотронулась до моей щеки, но тут же одёрнула руку, будто уколовшись.

– Это правда я, – сказал я с улыбкой, сумев поймать её ускользающие от моего лица пальцы, и снова приложил их к своей щеке.

– Правда вы, – повторила она, дотрагиваясь мягкими подушечками до моих скул и подбородка.

Я повернул голову и поцеловал её в ладонь.

– Зови меня просто Артур.

Лиз смущённо улыбнулась и кивнула.

– Так значит, это был ваш… твой подарок? – спросила она, указав на столик возле окна, где лежала распечатанная пластинка и раскрытые ноты, а рядом к стене была прислонена её гитара.

– Мой, – ответил я. – Ты уже играла?

– Пока не очень получается, у меня не было много времени, чтобы попрактиковаться… Мне теперь его всегда недостаёт… – лицо её стало вдруг серьёзным. – Почему ты не приходил раньше? Почему не ответил на моё письмо?

– Я не мог, Арольд узнал о сеансе гипноза и запретил приближаться к тебе под страхом увольнения. В какой-то момент я и сам поверил, что только наношу тебе вред своим присутствием…

– Это не так, – покачала головой Лиз, – с тобой я чувствовала себя счастливой… и почти нормальной… Но, к сожалению, мой случай безнадёжен, не стоит рисковать местом, ради меня. Тебе лучше уйти, пока Анна не пришла…

– Лиз, – я взял её лицо в свои ладони, – посмотри мне в глаза и выслушай внимательно. Ты не больна.

Она опустила веки и замотала головой, через силу улыбаясь.

– Поверь мне, – повторил я, продолжая ловить её взгляд. – Если больна ты, то болен и я, потому что и ко мне является девушка с твоим лицом и чужими глазами.

– Что ты говоришь? – она тревожно посмотрела на меня.

– Ты не больна, Лиз, – повторил я, – ни один доктор не сможет тебе помочь, потому что ты не нуждаешься во врачебной помощи.

– Я тебя не понимаю, Артур. Зачем ты говоришь мне всё это? – её щёки раскраснелись, дыхание стало сбивчивым, она потянулась к тумбочке, на которой лежала доза успокоительного.

Я остановил её руку.

– Не принимай таблетки. В тебе живёт потусторонняя сила. Просто поверь мне, это так. Она завладевает тобой, Лиз, а лекарства только делают твоё сознание более безвольным и податливым для вмешательства извне. Пообещай мне, что больше их не примешь.

– Но я должна, сестра контролирует меня.

– Сделай вид, что выпила, а затем выплюнь незаметно. Обещай поступить так, как я тебе говорю.

– Но я…

– Лиз, просто поверь мне.

Я понимал, что мои просьбы бессмысленны до тех пор, пока она не знает всей правды. Времени у меня было в обрез. В коридоре уже слышалось движение санитарной тележки, на которой дежурная медсестра развозила больным утреннюю дозу лекарства. И тогда я решил рассказать Лиз всё, что знал сам: об её отце и убийстве в амазонской сельве, об Аламеде и моих снах. Я говорил, но выражение её лица не менялось. Она смотрела в пустоту, лишь изредка переводя на меня взгляд, но я знал, что внутри её бушевал настоящий пожар, и боялся, как бы он не сжёг Лиз, как бы весть об отце не оказалась для неё слишком тяжёлой. Но едва я закончил, за стеной брякнула тележка санитарки, дверь открылась, и по взгляду вошедшей Анны я понял, что вижу Лиз в последний раз. Ледяной голос старшей медсестры сухо попросил меня выйти из палаты.

Спустя три дня в клинику вернулся Арольд и тут же вызвал меня к себе. Я сидел за его столом, созерцая лысый, в коричневых пятнах череп. Такие же, в пятнах, старческие кисти рук пододвинули мне под нос письмо об увольнении.

– Думаю, вам не нужны пояснения, – сказал он, не поднимая взгляд.

– Отчего же, – ответил я жёстко, – с интересом выслушаю их.

Арольд посмотрел на меня и ухмыльнулся.

– Вы пробрались ночью в палату пациентки. Вам этого аргумента недостаточно?

– Было уже утро, – поправил я его.

– Простите? – переспросил он, хмуря лоб.

– Вы сказали, что я пробрался в палату Лиз ночью, но было утро, половина шестого.

Он откинулся на спинку кресла, заинтересованно глядя на меня.

– Ланнэ, вы прекрасно знаете, что не должны были находиться там, но если вам недостаточно этого аргумента, то побег одного из ваших пациентов станет веским к нему дополнением.

– О ком это вы?

– Вы утверждаете, будто не в курсе того, что Патрик Бейтс сбежал? – Арольд вскинул бровь. – Мистер Бейтс в бешенстве. Сказал – едва сына отыщут, он переведёт его в другую клинику. Теперь я по вашей вине должен ломать голову над тем, как заставить его передумать…

– С чего вы взяли, что Патрик сбежал? – прервал я заведующего, изобразив крайнее удивление. – Я выписал его.

– Вы что?.. – кажется, у Арольда от негодования затряслись руки.

Я лишь пожал плечами, едва сдерживая улыбку, и вынул из нагрудного кармана свёрнутую бумагу – мою копию выписного листка, который я только накануне передал Патрику после нашего разговора. Я откровенно изложил ему моё шаткое положение в клинике и перспективы его дальнейшего лечения под руководством Арольда. Кажется, молодой писатель сделал верный выбор.

– Подписывайте документы, – сказал Арольд, стиснув зубы.

– Вы уверены, что доктор Шварц-Гаус, вернувшись из поездки, одобрит ваше решение? – спросил я, хотя и не надеялся, что это поможет.

– Шварц-Гаус, как и я, и остальной персонал клиники, зависит от взносов, которые платят родственники наших пациентов, – сухо отрезал Арольд, принимая из моих рук подписанную бумагу. – Всего доброго, Ланнэ.

Не могу сказать, что увольнение слишком сильно выбило меня из колеи, я даже всерьёз подумывал тогда о том, чтобы навсегда покончить с врачебной практикой. Попрощавшись со своими пациентами и медперсоналом, в тот же день я уехал в Цюрих, снял там первую подвернувшуюся комнату и занялся поисками цыганки.