Тайна раджи

ПОСЛЕДНЕЕ РЕШЕНИЕ ЧАНАКЬИ

Чанакья сидел у себя в хижине и разговаривал с Сиддхартхаком. Судя по выражению его лица, брахман был несколько удивлен. В разговоре наступила пауза, потом снова заговорил Чанакья.

— Сиддхартхак, — произнес он, — ты уверен, что Ракшас ни о чем не догадался?

— Совершенно уверен, — ответил тот. — Кроме того, я просил Шакалаяна ни в коем случае не говорить, что меня к нему послали вы. Шакалаян ничего не сказал. Я же сидел молча и слушал их разговор. Я опасался произнести хоть слово, боялся, что Ракшас узнает меня. Мне казалось, что он может что-то заподозрить. Но теперь ясно, что Ракшас не догадался, кто я такой. Он был поглощен разговором с Шакалаяном и ни на что больше не обращал внимания. Министр, должно быть, подумал, что я переодетый слуга посла.

Чанакья сначала слушал очень внимательно, но как только понял, что министр ничего не заподозрил, потерял интерес к тому, что говорил монах, и стал думать о другом.

«Да, Ракшас… — думал брахман, — говорят, что я неплохой политик, но тут я ничего не могу сделать. Ты сильнее меня. Окажись я на твоем месте, я тотчас отправился бы к Малаякету и помог грекам захватить Магадху. И не успокоился бы до тех пор, пока не уничтожил своих врагов. Я не стал бы думать о том, что страна окажется во власти варваров. Меня бы это не смутило. Именно такой человек, как ты, преданный и твердый, и нужен Чандрагупте».

Чанакья был так занят своими мыслями, что не заметил, как начал говорить вслух, совсем забыв о Сиддхартхаке, который сидел рядом. Монах некоторое время молчал, обдумывая то, что ему хотелось сказать, что просилось на язык.

— Почему вы стремитесь сделать министром Чандрагупты Ракшаса? — спросил он. — По правде говоря, более недальновидного советника не сыскать. Ведь он ничего не знал о заговоре, а все происходило у него на глазах. Какой же из него министр? А вы такой опытный политик! Зачем Чандрагупте другой помощник? Нет, на мой взгляд, в министры Ракшас не годится.

Слова Сиддхартхака вызвали у Чанакьи улыбку.

— Ты ничего не понимаешь, — сказал брахман. — Я сдержал свое слово — сделал царем Чандрагупту и уничтожил Нандов. Что же, теперь я так и буду находиться около этого юноши? Мне пришлось делать то, что недостойно брахмана. Я уйду в Гималаи, чтобы смыть этот грех, и буду совершать покаяние в пещере. А то и в будущих рождениях останусь таким же жестоким. Хватит с меня. Довольно преступлений. Убит царь, убиты его дети, погибла несчастная женщина. А сколько было бесчестных поступков, сколько лжи! Да и раджа, который сейчас на троне, вовсе не обязательно всегда будет благоволить ко мне. Он рано или поздно решит, что я могу его тоже убить. Поэтому лучше убраться отсюда подобру-поздорову. Для себя я ничего не ищу. Денег мне тем более не нужно. Я дал клятву отомстить за оскорбление и сдержал ее. Теперь я хочу только одного — увидеть, как Всевышний покарает греков. И сейчас время для этого настало. Если Ракшас не откажется, все так и случится. Нужно только его согласие. Министр — человек верный. И я уйду спокойно после того, как он пообещает помогать Чандрагупте.

— Если вы сожалеете о своих поступках и раскаиваетесь, — произнес Сиддхартхак, — то почему не идете путем Будды? Святой Васубхути с радостью примет вас, и вы будете жить в монастыре. Ведь благодаря ему Вриндамала обратилась к истинной вере. Нужно отречься от мира. Без этого нельзя очиститься от совершенных грехов.

Слушая монаха, Чанакья улыбался. Теперь, когда брахман знал, о чем говорили Шакалаян и Ракшас, он испытывал огромное облегчение. Чанакья еще раз убедился в благородстве и честности бывшего министра и понял, что опасения, которые возникли у него после приезда Шакалаяна, напрасны.

«К Ракшасу теперь осталась только прямая дорога, — окончательно решил брахман. — Окольные пути ни к чему не приведут. Но своего я добьюсь обязательно. А потом отправлюсь в Гималаи и буду жить, как прежде».

И Чанакья отправился на берег реки, чтобы немного отдохнуть.

Человек всегда испытывает душевный подъем, когда видит, что вот-вот должно осуществиться то, к чему он стремился. Но, если здесь есть что-нибудь такое, что тревожит совесть и вызывает сомнения, этот человек чувствует смущение и неловкость, а иногда и отвращение к самому себе. Совесть говорит ему, что он поступил недостойно. И даже если ему кажется, что по каким-либо причинам невозможно было поступить иначе, он понимает, что по-настоящему радоваться нечему. Совестливые и гордые люди, как и все, испытывают те же чувства, но не показывают их. Они стараются, чтобы окружающие ничего не заметили. Но если это им и удается, если они умеют скрывать свои переживания, то как они могут утаить их от самих себя? Люди эти прячут угрызения совести от других, однако не могут делать это постоянно. Наступает момент, когда они выдают себя.

С Чанакьей происходило то же самое. Совесть мучила его.

«Мои поступки не делают мне чести, — говорил себе брахман. — Я уничтожил Нандов только из-за нанесенного мне оскорбления. Чандрагупта взошел на престол. Но что я скажу самому себе? Теперь остается последнее — одержать победу над греками и подчинить всю Индию. Однако дожидаться победы здесь, в Паталипутре, я не намерен».

Чанакья не хотел оставаться там, где из-за него погибли люди. Возможно, это было даже основной причиной того, что он стремился как можно скорее передать Ракшасу управление государством. Была у Чанакьи в этот день еще одна причина недовольства собой: вспышка раскаяния в недавнем разговоре показала, что дух его слабеет, что он уже не прежний бестрепетный вершитель людских судеб.

Брахман долго сидел на берегу в полном одиночестве и размышлял. Он проникся безграничным уважением к Ракшасу после того, как узнал его ответ Шакалаяну. Чанакья ценил в министре прежде всего преданность и верность монарху и верил, что неудача пойдет на пользу Ракшасу, что он избавится от излишней самоуверенности и надменности по отношению к окружающим. А высокомерие, по мнению Чанакьи, было не последней причиной поражения министра. В молодом же Чандрагупте Чанакья видел большой талант правителя и был уверен, что тот добьется успеха. Но для этого колесницу государства нужно было двинуть вперед, а это мог сделать только Ракшас.

«Цель моей жизни будет достигнута, — сказал себе брахман, — если я услышу клики, возвещающие победу Чандрагупты».

Чанакья решительно поднялся и направился во дворец Чандрагупты. После продолжительного разговора с юным раджей брахман покинул дворец в сопровождении какого-то молодого человека, судя по всему — своего ученика.