Ракшас сидел в глубокой задумчивости.
«Счастье изменило роду Нандов в тот день, когда Дханананд вошел в дом Мурадеви, — говорил себе министр. — И самая большая ошибка состояла в том, что эту женщину освободили вместе со всеми, когда принц Сумалья стал молодым царем. Но что случилось, то случилось. А дальше? Выступят ли теперь греки? До сих пор они не могли даже приблизиться к нашим границам. Одержать победу над Малаякетом, если тот нападет на Магадху при поддержке Селевка Никатора, будет трудно. Не то чтобы не нашлось для этого солдат, — их достаточно. Но неизвестно, справится ли Бхагураян один».
Ракшас страдал от собственного бессилия при мысли, что на Магадху надвигается несчастье. Он не видел выхода. О том, чтобы признать Чандрагупту раджой и помочь ему, министр и думать не хотел. А поддерживать Малаякета означало бы своими руками отдать страну грекам. Оставалось только выжидать. Но такой человек, как Ракшас, не мог бездействовать. Это противоречило его природе. От невеселых мыслей на душе у министра было очень неспокойно.
Вошел слуга и сказал, что министра хотят видеть два незнакомых человека.
— Кто такие? — спросил Ракшас.
— Какой-то брахман, а с ним еще один человек, — ответил слуга.
Ракшас пытался догадаться, кто бы это мог быть, и приказал впустить пришедших. Слуга ввел брахмана; за ним на некотором расстоянии шел, судя по виду, еще совсем молодой человек, лицо которого было закрыто покрывалом. Должно быть, брахман взял с собой ученика. Ракшас поднялся навстречу вошедшему и попросил его сесть. Юноша расстелил шкуру антилопы, брахман сел и сделал ему знак удалиться. Ученик вышел. У пришедшего была очень внушительная наружность. Ракшас сначала подумал, что к нему пришел сам Чанакья, ибо примерно знал, как тот выглядит, но тут же отбросил эту мысль, решив, что брахману приходить сюда незачем. Министр снова почтительно приветствовал своего гостя.
— Чем могу служить вам, достойнейший? — с поклоном проговорил Ракшас. — Что привело вас ко мне?
— Министр… — начал брахман.
— Я теперь не министр, почтенный, — перебил его Ракшас. — Вы, наверное, слышали, что произошло здесь в последние дни. Зачем же называть меня так?
— Зачем? Разве то, что случилось, лишило тебя звания первого министра? Для меня ты министр. И я так тебя и буду называть.
Брахман умолк. Его спокойный и властный голос, голос человека, который привык отдавать приказания, произвел сильное впечатление на Ракшаса.
— Министр, обо мне идет слава как о коварном и лживом человеке. Меня, я знаю, называют Каутильей, то есть Лжецом. Но скажу тебе: чего можно достичь только обманом, того и надо добиваться обманом, а что может быть достигнуто честным путем, того следует добиваться честным путем, — таково мое правило. Для того чтобы ты был на нашей стороне, есть только одно средство — честность. Магадха не сможет обойтись без тебя. Стране нужен такой человек, как ты. Иначе звезда Магадхи может закатиться. Вот за этим я и пришел к тебе.
Теперь Ракшас понял, кто перед ним, и сразу же захотел встать и выгнать Чанакью.
«Но ведь он гость, — остановил он себя, — а гостю следует оказывать гостеприимство».
И Ракшас, не говоря ни слова, продолжал смотреть на брахмана.
— Министр, — продолжал Чанакья, — я пришел честно поговорить с тобой. Я уничтожил Нандов потому, что они опозорили меня. Ты предан им, но теперь свою верность отдай Чандрагупте. Твою преданность он сумеет обратить на благо Магадхи.
Слова Чанакьи заставили Ракшаса нахмуриться.
— Так, значит, — сказал он, — ты и есть Чанакья? Тот самый, который уничтожил царский род и посадил на трон сына охотника! Человек, который всегда поступает нечестно и прибегает к честности лишь от случая к случаю. Такая честность — часть того же коварства. Зачем ты говоришь о моей преданности? Ты пришел сказать мне, что я пожинаю плоды своей недальновидности? Да, это так. Но я не настолько глуп, чтобы поверить, будто ты хочешь предложить мне от чистого сердца снова стать министром. Я понимаю, почему ты здесь. Тебе хочется посмеяться надо мной и рассказать, как удалось меня провести. Но то удовольствие, Чанакья, которое ты испытал бы от своего рассказа, будет еще больше, если я сам расскажу, как все произошло. Так вот, в моем доме ты сделал своей шпионкой ту женщину, которая должна была следить за Мурадеви. С ее помощью ты заставил Хираньягупту изменить мне, а из-за него…
Тут Чанакья перебил Ракшаса.
— К чему ты, министр, все это говоришь? Я пришел совсем для другого.
— Так сообщи, зачем ты взял на себя такой труд? — насмешливо спросил Ракшас.
— Затем, чтобы ты стал министром Чандрагупты и чтобы в Магадхе все было по-прежнему — нет, лучше, чем прежде.
— Значит, ты пришел добиваться того, чего никогда не будет.
— Но почему? Почему этого никогда не будет?
— Сделать изменником Хираньягупту и сделать предателем меня — это разные вещи.
— Согласен. Но я не хочу, чтобы Магадха попала в руки греков. А они готовятся к нападению.
— Те, в чьих руках Магадха находится сейчас, могут позаботиться о ней.
— Могут или нет — речь не об этом. Я пришел к тебе потому, что они надеются на твою помощь.
— Я поклялся в верности Нандам.
— Ты не хочешь служить Магадхе и Паталипутре?
— Не хочу!
— Нет, ты никогда не поступишь так. Кто поверит, что ты сейчас говоришь правду?
— А отчего бы не поверить? Или есть какая-нибудь особая причина?
— Причина? Твои собственные слова! Этого мало?
— Мои слова? Разве я кому-нибудь говорил об этом?
— Шакалаяну.
— Выходит, он рассказал о нашем разговоре?
— Почему подозревать именно Шакалаяна?
— Значит, твои шпионы пробрались ко мне. Кому же теперь верить? Все, кто окружает меня, — предатели! Узнаю твою руку, Чанакья!
— Твои люди, министр, тут ни при чем. Не мучайся подозрениями. Массажист, который приходил с Шакалаяном, — это один из моих друзей. Он все мне и рассказал.
Ракшас почти не удивился тому, что услышал.
«Значит, массажист — шпион Чанакьи. И Шакалаян, конечно, не знал об этом», — подумал он.
— Как бы там ни было, министр, — продолжал брахман, — постарайся забыть все и соглашайся служить Чандрагупте. У тебя будет то же положение, та же власть, что и при Нандах. Народ сразу изменит к тебе отношение. Для этого много времени не потребуется. Ты ведь знаешь, что люди — что бараны: куда один — туда и все стадо. К тебе вражды никто не питает. Я ненавидел только Нандов. Но с ними покончено. Теперь мне здесь нечего делать. Как только ты дашь согласие, я сразу уйду в Гималаи. Но у меня есть еще одна просьба: вытесни греков за Гандхару. Чандрагупта — хороший воин. Если ты ему поможешь, вы победите. Ты не знаешь, что такое власть варваров. Ты не был в Такшашиле. Они чинят насилия и притесняют простой народ…
Слова брахмана звучали правдиво, он говорил с таким дружелюбием, будто Ракшас уже согласился стать министром Чандрагупты.
— Чанакья, — перебил его Ракшас, — мне вообще не следовало разговаривать с человеком, который уничтожил род повелителя Магадхи. И я уже раскаиваюсь в том, что столько времени слушаю тебя. Пока вы защищаете страну от греков, я не стану мешать вам хотя бы потому, что у меня нет сторонников и нет власти. Так что все эти уговоры ни к чему.
— Не нужно так говорить, министр, — возразил Чанакья. — Не думай, что я не знаю тебе цены. Я проверил и изучил тебя. Сначала я попробовал действовать через Бхагураяна, — послал его к тебе. Затем вынес смертный приговор — не настоящий, конечно, — Чандандасу, в надежде, что ты попытаешься спасти его. Когда же увидел, что и это бесполезно, то решил выяснить, может ли враг рассчитывать на тебя. Для этого я подослал Сиддхартхака, переодетого массажистом. Теперь я вижу, что ты любишь свою страну и ненавидишь варваров. Нам необходима твоя помощь, министр Ракшас.
— Чанакья, я уже сказал, что не буду служить никому, кроме Нандов, и останусь верен своей клятве.
— Значит, клятва превыше всего. А если кто-нибудь из Нандов сядет на престол, что тогда?
— Я поклялся и буду служить Нандам. Чанакья, ты обманщик и лжец, но я не боюсь тебя. Если остался кто-нибудь из прежней династии, я буду защищать его и словом, и делом. Для него я готов на все. Я уничтожу Чандрагупту и посажу на трон законного наследника.
Брахман рассмеялся.
— Что ж, смейся, Чанакья, — сказал министр. — Ты считаешь это невозможным, я знаю.
— Да нет, — ответил тот, — я смеюсь потому, что многое возможно в этом мире.
— Ты, наверное, издеваешься надо мной? Ведь сейчас мне самому все это кажется не легче, чем сделать лук из рогов зайца или найти сына бесплодной жены. И ты думаешь то же самое.
— Нет, я этого не думаю. Если хочешь, я объясню.
Ракшас в недоумении смотрел на Чанакью.
— Министр, — продолжал брахман, — сейчас я тебя спрашиваю только об одном. Ты говоришь, что если узнаешь о существовании наследника Нандов, то встанешь на его сторону. Твердо ли твое решение? Не изменишь ли ты его?
— Нет, никогда! Зачем ты спрашиваешь?
— Затем, что хочу привести сюда отпрыска этого рода. Вот и все! Но сначала взгляни-ка. Что это? Браслет, не так ли?
При виде вещицы, которую Чанакья держал в руке, Ракшас вздрогнул.
— Да, — медленно произнес он, — это охранительный браслет Нандов. Существует обычай: как только у раджи появляется наследник, к его запястью привязывают этот браслет. Но откуда он у тебя?
— Сейчас, сейчас… — ответил Чанакья. — Иди-ка сюда! — крикнул он своему ученику.
Юноша вошел. Брахман поставил его перед Ракшасом и приказал протянуть правую руку.
— Посмотри сюда, министр, — проговорил Чанакья. — Взгляни на его руку. Ты ведь разбираешься в линиях судьбы. А это знаки царя.
— Да, это так, — произнес Ракшас в замешательстве.
— Подумай сам, министр, разве могут быть такие знаки у того, кто не принадлежит к царскому роду? Нет, не могут.
Ракшас молчал.
— Так как же с клятвой, министр? — сказал брахман. — Юноша, который стоит перед тобой, принадлежит к роду Нандов. В тот день, когда он родился, к его запястью был привязан этот талисман. Несмотря на то что планеты ему благоприятствовали, из-за нежелательного положения одной из них первые двенадцать лет жизни ему пришлось провести в бедности. Его мать — дочь царя охотничьих племен, которую Бхагураян отдал Дханананду после победы над этими племенами. Раджа женился на ней, по обычаю гандхарвов. Потом родился вот этот юноша. Дурная планета вселила в тебя подозрение, что он не царский сын, и ты приказал отнести мальчика в лес и убить там. Но благодаря могуществу планет, от которых он получил царские знаки, в сердцах тех, кто должен был убить его, проснулась жалость. Его отнесли в горы и оставили там. Ребенок остался жить. Случайно младенца нашел пастух. Впервые я увидел мальчика, когда он прожил у этого пастуха около двенадцати лет. Я заметил на его руке знаки царского происхождения и взял подростка к себе, чтобы воспитать его как кшатрия. И вот он здесь. Признай его! Ты поклялся!
Слова Чанакьи привели министра в полную растерянность.
Ракшас не мог осмыслить до конца только что услышанное. Он сидел совершенно неподвижно и молчал.
— Министр, — вновь заговорил брахман, — почему ты молчишь? Ты думаешь, все это ложь? Или просто не хочешь выполнить обещание?
— Чанакья, — ответил Ракшас, — рисунок похож на царские знаки. Есть также линии, которые говорят, что он станет царем. И браслет принадлежит Нандам, но…
— Что «но»?
— Откуда видно, что это сын Дханананда? Откуда видно, что это тот мальчик, которого хотели убить в лесу?
— Есть пастух, у которого он жил двенадцать лет. Сейчас этот человек в Паталипутре. Если нужно, я пошлю за ним. Но не подобает нарушать клятву. Будь верен своему слову.
Ракшас раздумывал.
— Чанакья, — произнес он наконец, — раньше я не признал бы законным наследником сына Мурадеви, которая помогла убить своего супруга. Но теперь из Нандов, никого не осталось, и я признаю его. Но я бессилен. У меня нет власти. Что я могу сделать?
— Сможешь посадить этого юношу на трон Магадхи.
— Как? — спросил Ракшас с грустной улыбкой, потому что принял это предложение за шутку.
— С чьей-нибудь помощью, — ответил брахман.
— Кто же мне сейчас поможет? Это дело будущего.
— Почему будущего? Я окажу тебе полную поддержку.
— В самом деле? Ты поссорился с Чандрагуптой? Ты оставишь его?
— Нет. Ничего подобного. Просто на троне Паталипутры будут оба — и тот и другой. Так ты не возражаешь?
— То есть как?..
— Да дело в том, что это и есть Чандрагупта!
С этими словами брахман откинул покрывало с лица юноши.