Теряя Контроль

Глава 12

В воскресенье мы с мамой бесцельно проводим время дома. Она не поднимает вопрос о Йене, и я начинаю глупо болтать о том, какие милые морские львы. В понедельник мы спокойно готовимся к химиотерапии. Мы должны выйти к автобусу, который приедет через двадцать минут. Блендером измельчаю бананы, клубнику и протеиновую смесь, делая маме завтрак. Мы узнали методом проб и ошибок, что это единственное, что она может съесть перед капельницей. Слишком много еды — и она тяжелобольная. Слишком мало — и она слабая и больная. Всегда больная, но доктор Чен согласился, что протеиновая смесь и фрукты в питьевой форме являются нашим наилучшим вариантом.

— Я сожалею, что ты проводишь утро, сидя со мной, — говорит мама, когда я вручаю ей пластмассовый контейнер с завтраком.

— Я заработаю сегодня больше, чем в какой-то другой день недели, — говорю я, мой голос приглушенный, поскольку я просовываю голову через рубашку с длинным рукавом.

— Потому что ты разъезжаешь по ночам, а это очень опасно.

— Даже если бы ты не проходила лечение, я все равно бы следовала этому маршруту.

Нежно целую ее в щеку, игнорируя дальнейшее заявление о том, чтобы я прекратила доставлять заказы. Я буду работать вечером, когда уже холодно, поэтому удостоверяюсь, чтобы на мне были длинные штаны и ветровка.

— Все из-за денег, — говорит она с неким отвращением.

Лечение, болезнь, наши обстоятельства и вся ситуация в целом разрушает терпение. Я прикусываю язык, чтобы предотвратить высказывание того, о чем я буду сожалеть.

— Готова? — спрашиваю я.

Прежде чем она успевает сказать хоть слово, раздается стук в дверь. Мы обмениваемся озадаченными взглядами, но я иду, чтобы узнать кто это. Это Стив.

Я открываю дверь, но не полностью из-за цепочки. И спрашиваю с подозрением.

— Как вы здесь оказались?

— Коммерческая тайна.

Я не могу сказать, шутка ли это, потому что выражение лица Стива не отличается от того, что было у него вчера, но эти два слова что-то говорят о нем, то, что я не знала прежде: у него есть диакритический знак. Тогда я вспомнила Йена, который говорил, что было дорого перевезти семью Стива из Австралии.

— Так вы здесь, чтобы забрать остатки еды? — я грустно думаю об остатках тайской еды, которой планировала объесться сегодня вечером после езды на велосипеде по всему городу в течение долгих часов.

На этот раз он показывает настоящую эмоцию — растерянность.

— Остатки? Нет. Госпиталь.

Йен. Вздыхаю, отцепляю цепочку и открываю дверь, таким образом, позволяя Стиву войти.

— Мы почти готовы.

Нет смысла бороться с этим — все, что я могу сказать. Стив бы забрал мою маму и понес бы ее к машине.

— Эй, мам, посмотри, кто здесь.

Она смотрит на меня озадаченным взглядом, затем я понимаю, что она спала, когда Стив привез еду.

— Мама, это — Стив… хм, я не знаю вашу фамилию.

Он выглядит так, как будто это болезненней, чем удалять корень зуба. Он стоит посреди нашей гостиной, ноги немного расставлены, руки по бокам, так, словно он солдат, ожидающий приказа. Ох, святое дерьмо. Йен сказал, что Стиву не нравится, когда он не может следить за Йеном. Меня удивляет, что Стив должен быть телохранителем Йена.

Интересно, почему Йену нужен телохранитель. Я посылаю Стиву хмурый взгляд, он отвечает тем же.

— Томас.

Он даже не сдвинулся с места, чтобы пожать руку моей маме, она выглядит совершенно растерянной.

Я беру свой пакет, сумочку мамы и направляюсь к двери.

— Сопляк.

Бормочу я шепотом, но они оба слышат это. Мама посылает мне взгляд порицания, но не возражает. Стив ворчит как неандерталец. Почему меня не удивляет, что Йен окружает себя парнями как Стив? Существует, вероятно, целый набор ворчащих киборгов, поддерживающих Брюса Уэйна, мерзавцев, готовых занять место Стива, если он произнесет больше чем три слова, или, не дай Бог, выдавит из себя кривую улыбку.

Машина, на которой приехал Стив, не бронзово-серая, как та, что стояла снаружи дома Малкольма, а черная, удивительно роскошная внутри, еще больше, чем предыдущая машина Йена. Салон из коричневой кожи. Сзади два ковшеобразных сиденья, разделенные полированной деревянной консолью, где стоят стеклянные стаканы. Каждый наполнен апельсиновым соком. После того, как мама поднимается, Стив наклоняется и щелкает переключателем, ее место откидывается назад, а под ногами высовывается подножка для ног. Мама выпускает вздох от комфорта, в то время, как приспосабливается к мягкой, гладкой коже.

Снова меня переполняет забота Йена. Это затрагивает, но и тревожит одновременно. Он хочет что-то, и это должно быть больше, чем занятие сексом. Конечно, он не нуждается в этом… быть добрым, чтобы потрахаться.

Я уверена, что модели, которые крутятся в его окружении, задрали бы юбку и просили бы его взять их на дороге, облицованной кирпичом, если бы он был в этом заинтересован. Опираясь только на его тело и взгляд, некоторые, вероятно, готовы были бы заплатить за это. Добавьте еще его деньги, только нет никакого способа, которым он бы не имел женщину, да и некоторых мужчин, ломящихся в его двери. Ничего из этого не имеет значения для меня.

Мама потирает рукой вдоль кремовой кожи.

— В машине глубокое кресло. Ты когда-нибудь видела такое, Тайни? — спрашивает она удивленно.

— Нет, никогда.

— Стив, — говорит мама, обращаясь вперед.

Она должна немного повысить свой голос, потому что расстояние между задними местами и сиденьем водителя достаточно большое.

— Что это за машина?

— Майбах, мэм, — отвечает он.

— Ваш человек, он очень хороший, — мама берет апельсиновый сок и потягивает его. — Ммм… Свежевыжатый.

Конечно свежевыжатый. Апельсины, наверное, привозят из специального апельсинового сада с какого-нибудь отдаленного острова, который полон грязи, чтобы производить лучший сок в мире. Я даже не могу сердиться, потому что глаза мамы больше не выглядят тусклыми и незаинтересованными. Она играет с различными кнопками, одна из которых то повышает, то понижает ее скамеечку для ног, другая открывает панель и предлагает телефон.

— Посмотри на это, Тайни? — воркует она.

Так удивительно, что мы отказываемся выходить из машины.

— Может быть, вы могли бы поездить по городу несколько часов, — шучу я, когда мы подъезжаем к больнице.

Стив игнорирует меня, поднимается с сиденья водителя, чтобы открыть нам дверь. Майбах незаметно ускользает на переднем плане, когда он тихо провожает нас в приемную.

Внутри мы направляемся к регистратуре, чтобы записаться. Химиотерапия мамы проходит в комнате с другими людьми, больными раком. Там довольно холодно, поэтому я всегда прошу одеяло.

— Мисс Корриелли, — вызывает медсестра. — У меня есть хорошие новости для вас сегодня.

Сотрудники Нью-Йоркского пресвитерианского госпиталя всегда были понимающими к нам, даже при том, что мы немного задерживаем наши платежи.

Возможно, они закрепили поврежденную скамеечку для ног на глубоком кресле, в котором она обычно находится, но мы не останавливаемся в основном процедурном кабинете. Вместо этого медсестра ведет нас вниз зала, до самого конца. Внутри больничная койка, удобный стул и телевизор с большим экраном. Это достаточно большая комната для четверых пациентов.

— Что это? — мама смотрит искоса на комнату.

Она кричит «дорогое», и это не то, что мы можем позволить себе прямо сейчас. Или вообще когда-либо.

— Ваша новая комната! — обводит руками медсестра, словно она ведущая телепрограммы, которая демонстрирует главный приз.

— Хм, не могу поверить, что программа «Медикейд» оплатила отдельную комнату сейчас. Мы находимся на государственной обеспечении, и я знаю, что это не так.

Медсестра машет руками, на мгновение выглядя взволнованной. Идя к кровати, она поднимает карту больного.

— София Корриелли?

Кивок мамы.

— Нет никакой ошибки, — она похлопывает по кровати. — Почему бы вам не прилечь, и мы начнем.

— Давайте, — говорю я. — Я все сделаю.

Это будет утомительный день, так что, согласившись, мама кивает и забирается на кровать. С помощью медсестры мы приподнимаем голову и ноги на кровати, чтобы ей было удобней. Как только капельница включается, я выхожу за медсестрой из комнаты.

— Сколько все это будет стоить?

— Простите, — она улыбается и гладит мою руку. — Я ухаживаю за больными. Вы должны будете сами проверить тарификацию.

Молодая девушка машет рукой и входит в комнату. Я слышу эхо от ее слов еще в коридоре.

— Мисс Корриелли?

— Да?

— Я Халли Ситтон, волонтер. Не хотели бы почитать сегодня? У меня есть «Эмма»?

— Это было бы прекрасно, милая.

В то время, пока мама занята, я проверяю тарификацию по номеру, который мне оставила медсестра.

— Здравствуйте, хм… это Виктория Корриелли, моя мама пациентка Нью-Йоркского пресвитерианского госпиталя. Она сегодня была переведена в отдельную палату, которую мы никогда не просили или не давали своего согласия. Не могли бы вы объяснить мне это?

— Конечно, подождите минутку, — фраза произнесена скучающим тоном.

Спустя несколько минут голос возвращается.

— Счета оплачены вашим новым работодателем, «Керр Индастриз», в соответствии с их семейным планом. Перевод был осуществлен сегодня.

— Ох, хорошо, — бормочу я.

— Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо.

Я заканчиваю вызов и иду в комнату.

— Эмма Вудхаус — красивая, умная, богатая, с прекрасным домом и в счастливом настроении, казалось, объединила некоторые лучшие блага жизни; очень мало жила, почти двадцать один год в мире, чтобы обеспокоить или досадить ей.

Голос Халли удивительно успокаивающий, я хотела бы запрыгнуть на один из стульев и предаться истории богатой, испорченной, красивой девочки, которая пытается расположить все в ее жизни, чтобы подойти ей, у меня есть своя собственная Эмма, чтобы иметь с ней дело.

Я начинаю чувствовать, что мне уже выплачено миллион долларов, но за что? Я ничего не сделала. Я схожу с ума, головокружение вызывает у меня отвращение.

— Я должна сделать один телефонный звонок, — говорю маме.

Когда она отвечает мне улыбкой, маленькое зернышко надежды поселяется в ее очевидном счастье. Я не могу читать для нее. Не могу действительно поддерживать ее. Я чувствую себя настолько чертовски бесполезной. Выходя из комнаты, я нажимаю «Вызов» на кнопке своего телефона, который я не знаю наизусть.

Йен отвечает после первого гудка, и я высказываю все, что хочу.

— Я не знаю, о чем ты думал, присылая Стива, платя за отдельную комнату и при этом говоря, что я твой чертов сотрудник!

— Зайчонок, я тоже по тебе скучал.

Я слышу скрип, как будто он откидывается назад на своем стуле и кладет свои ноги на стол.

— Я не шучу, — я злюсь.

— Халли — дочь друга, и ей нужна волонтерская работа, таким образом она выглядит компетентной на практике от колледжа.

— Серьезно?

Забывая свой гнев на мгновение, я смотрю в комнату и вижу, что мама в восторге.

Халли жестикулирует руками и использует различные голоса, чтобы воссоздать более реалистичную историю.

— Она ребенок из театральной специальности?

— Не то, чтобы я знаю. Но полагаю, что она хочет быть доктором.

— Разве Халли не может читать маме в комнате отдыха?

— Слишком разрушительно, — мягко говорит он.

— Как я собираюсь заплатить за это? — наконец говорю я, потому что не могу забрать у мамы это удовольствие, по крайней мере, не сегодня. Так или иначе, я придумаю, где достать деньги за один день, проведенный в отдельной комнате.

— Я отправлю тебе полный отчет, когда будет все сделано.

— Когда я начинаю?

Время пришло. Я собираюсь выполнить его секретное задание.

— Я могу отправить за тобой машину сразу, и мы можем отправиться ко мне домой, где я объясню, что мне от тебя нужно.

Его дом. Думаю, он попросит меня о сексе, но я в этом не полностью уверена. У меня нет ничего, чтобы проиграть, просто спроси напрямую. Я знаю, что сделала бы много вещей для своей мамы, но не могу заняться сексом с Йеном за деньги. Я бы не смогла смотреть на себя утром.

— Я думала, ты не платишь за секс.

Я могу почти чувствовать порыв воздуха в телефон, когда он вздыхает. С легким раздражением он говорит:

— Я пытаюсь сделать хороший поступок, а ты разрушаешь его, чтобы выставить это чем-то низким. Разве ты не можешь принять подарок? Просто подарок, ничего больше.

— Давай просто скажем, что сейчас ты позволяешь сопротивляться тебе.

— Снова проблемы. Выглядит так, будто ты хочешь, чтобы я за тобой гонялся, зайчонок.

Я замираю, прежде чем слова проклятий вырываются из меня. Уверена, что он смеется где-нибудь на Манхэттене.

Когда мы выходим из госпиталя, я даже не удивляюсь, когда вижу Стива на аварийной полосе. Он сразу выпрыгивает из машины и торопится помочь маме залезть в салон. Когда номер перекрестных улиц добирается ниже восемьдесят шестого, я наклоняюсь вперед.

— Вы едете неправильной дорогой.

Он встречается с моими глазами в зеркале заднего вида, и они говорят мне, что я не могу быть настолько глупой. Поэтому сажусь назад на свое место. Йен владеет моей жизнью. Мы останавливаемся возле нового высокоэтажного жилого комплекса в центре города, который построен в прошлом году. Я помню об этом, потому что это была одна из новых разработок с видом на Центральный Парк. Стив вытягивает маму из машины и помогает ей добраться до лифта. Теперь нет никакого смысла возражать. Я позволяю маме поспать, прежде чем отведу ее домой.

Лифт останавливается на пятнадцатом этаже, и мы идем до конца коридора. На этом этаже есть только шесть дверей. Дверь в конце коридора открывается, прежде чем мы туда доходим, Йен стоит у входа. Он не одет в свою обычную одежду, ботинки и джинсы. Сегодня на нем другой отличный английский костюм. Сдержанный темно-голубой, совместимый с красно-белой рубашкой и в сине-белый горошек галстук. Его радостная улыбка исчезает, поскольку мы приходим торжественным маршем чередой угрюмых, недовольных солдат.

Ну, Стив и я неприветливы и недовольны. Мама вне этого.

— Туда? — кивает Стив.

Даже Йену достается только несколько слов. Стив направляется вниз через зал к последней двери. Внутри я нахожу замечательную комнату с огромной кроватью и окном, выходящим на Центральный Парк. Увиденное невероятно, но я слишком сердита, чтобы оценить это. Я помогаю уложить маму в кровать. Она выглядит изумленной.

— Где мы, Тайни?

Ее слабая рука обхватывает мою руку, и я бросаю на Йена разъяренный взгляд. Теперь он использует выражение лица Стива. Безразличный, непреклонный.

Я думаю, что это его виноватый взгляд, тот, где он знает, что заходит слишком далеко, но не может или не будет подтверждать этого.

— Шшш, отдыхай мам. Мы скоро вернемся домой.

Я укрываю ее одеялом, с черными и желтыми вышитыми диакритическими знаками.

Вся комната выглядит новой и привлекательной, но света из окна слишком много. Чувствую себя не очень комфортно, направляясь к окну, чтобы закрыть шторы, но не могу найти шнур. Я щупаю вдоль кроев, потому что вижу тень балдахина под занавесками. Трещащий звук поражает меня, и я отпрыгиваю назад. Свет начинает пропадать, и я поворачиваюсь, чтобы найти Йена, нажимающего на пульт дистанционного управления, который он тихо кладет на тумбочку.

— Конечно, — я злюсь. — Конечно, здесь есть чертовы автоматические жалюзи. У всех они есть.

— Язык, Тайни, — говорит мама сердитым тоном.

Я выхожу из комнаты, Стив и Йен отходят от меня. Стив хлопает Йена по плечу и говорит.

— Удачи, приятель, — и уходит.

Теперь нас осталось двое. Я стою в другой стороне современной гостиной в белых и черных цветах с всплесками желтых оттенков. Длинный, низкий секционный диван расположен перед окнами. Большой телевизор справа, в углу небольшой стул, который похож на гигантское, выбитое яйцо. При ближайшем рассмотрении окна оказываются французскими дверями, которые ведут на небольшой балкон. Квартира лучших размеров для города, но мне холодно и безразлично. Я не беспокоюсь о том, на что это похоже, или как это чувствуется, потому что прямо сейчас сильно злюсь, и Йен знает это.

— Я не знаю, кем ты себя возомнил, но ты не доберешься до моей жизни, чтобы диктовать мне, что мне есть, где жить и как проводить свое время.

У меня практически получается повторить мамин палец, которым я машу ему. Сжимаю руки в кулаки и фантазирую о том, как ударить его по руке. Он протягивает свои руки, как будто может остановить шквал моего недовольства.

— Я пытаюсь сделать вещи проще для тебя. Это место, где ты теперь живешь, Господи…

Он потирает заднюю часть шеи, другую руку держит на бедре, отодвигая свой пиджак назад и выставляя рубашку, обтягивающую плоский живот.

— Ты кретин, Йен Керр. Самонадеянный, Я-Получаю-То-Что-Хочу-Не-Важно-Как кретин.

Иду через зал за своим пакетом. Я должна переодеться и быть готовой уйти. Он стоит позади меня. Отлично. Он хочет увидеть, как я буду переодеваться, тогда черт с ним. Я бросаю свой пакет на пол и становлюсь на колени, вытаскивая свою обувь, спортивные носки и леггинсы. Снимаю свои джинсы, зная, что Йен и на дюйм не переместил свой взгляд и продолжает на меня смотреть.

Ну, он может смотреть на все, что захочет, но никогда не залезет в мои штаны. И я ему говорю это.

— Можешь как следует все осмотреть, потому что ты никогда не увидишь меня голой.