Слава Богу, Гонории не пришлось провести весь день, мучительно размышляя о поцелуе с Маркусом.
Вместо этого она спала.
От спальни Маркуса до ее комнаты было недалеко, и она сосредоточилась на одной цели – ставить одну ногу впереди другой и сохранять вертикальное положение, пока не достигнет комнаты. А после этого она легла на кровать и не вставала следующие двадцать четыре часа.
Если она и видела сны, то не помнила их.
Когда она проснулась – все в том же платье, – было утро. Нужно было помыться, переодеться, позавтракать – за столом она радостно настояла на том, чтобы миссис Уэдерби присоединилась к ней, и они говорили о множестве вещей, не имеющих никакого отношения к Маркусу.
Яйца были необыкновенными, как и бекон, и гортензии за окном.
Гортензии. Кто бы мог подумать?
Она успешно избегала не только Маркуса, но и разговоров о Маркусе, пока миссис Уэдерби не спросила:
– Вы сегодня уже навещали милорда?
Гонория остановилась, не донеся оладью до рта.
– Мм, еще нет, – ответила она. Масло с оладьи капало ей на руку. Гонория положила ее обратно и вытерла пальцы.
А потом миссис Уэдерби произнесла:
– Уверена, он очень обрадуется вам.
А значит, Гонории следовало немедленно к нему пойти. После всех усилий, которые она приложила, заботясь о нем, было бы очень странно, если бы она просто махнула рукой и сказала: «О, я уверена, с ним все хорошо».
До спальни Маркуса идти было примерно три минуты, на три минуты дольше, чем она хотела бы думать о трехсекундном поцелуе.
Она поцеловала лучшего друга своего брата. Она поцеловала Маркуса… Который, как она полагала, был и ее лучшим другом.
И это, если подумать, было не менее удивительно, чем поцелуй. Как такое случилось? Маркус всегда был другом Дэниела, а нее ее. Или, точнее, в первую очередь другом Дэниела, а уж потом – ее. Не то чтобы…
Гонория остановилась. У нее уже кружится голова.
А, какая разница! Маркус наверняка об этом и не думал. Возможно, он даже был в бреду. Возможно, он даже ничего не вспомнит.
И можно ли это назвать поцелуем? Все произошло очень, очень быстро. И значит ли что-нибудь вообще поцелуй, если целующий (он) безумно благодарен целуемой (ей) и, вероятно, даже чувствует себя в долгу?
Она, в конце концов, спасла Маркусу жизнь. Поцелуй отчасти даже закономерен.
Кроме того, Маркус сказал: «Прости меня». Считается ли поцелуй поцелуем, если целующий извинился?
Гонория думала, нет.
И все же она совершенно не хотела с ним разговаривать, и когда миссис Уэдерби сообщила ей, что Маркус все еще спал, когда она его навещала, Гонория решила поспешить и успеть, пока он не проснулся.
Дверь в спальню все еще была немного приоткрыта, и Гонория очень медленно открыла ее пошире. Немыслимо, чтобы в таком доме, как Фензмор, скрипели петли, но слишком осторожной быть нельзя. Просунув голову в щель, она заглянула внутрь, посмотрела на него и…
Он повернулся и посмотрел на Гонорию.
– О, ты проснулся! – слова слетели у нее с языка, как чириканье ошеломленной птички.
Черт.
Маркус сидел в кровати, по пояс укрывшись одеялом. Гонория с облегчением заметила, что он наконец в ночной рубахе.
Он показал ей книгу.
– Я пытался читать.
– В таком случае не буду тебе мешать, – быстро проговорила она, хотя, судя по интонации, его попытки пока не увенчались особым успехом.
Потом она присела в реверансе.
В реверансе!
Почему она сделала реверанс? Никогда в жизни Гонория не приседала в реверансе перед Маркусом. Она кивала ему и даже слегка сгибалась в коленях, но, Господь свидетель, он бы покатился со смеху, если бы она присела в реверансе. Вполне возможно, он и сейчас смеется. Но Гонория убежала, не дождавшись его реакции.
Тем не менее, встретив мать и миссис Уэдерби в гостиной, она могла совершенно честно сказать, что навестила Маркуса и нашла его весьма бодрым.
– Он даже читает, – поведала им Гонория абсолютно обыкновенным тоном. – Хороший знак.
– Что он читал? – вежливо спросила мать, наливая Гонории чаю.
– Эм… – Гонория моргнула, не в силах вспомнить ничего, кроме темно-красной кожаной обложки. – Я, честно говоря, не обратила внимания.
– Нам, вероятно, следует принести ему побольше книг, – заметила леди Уинстед, передавая Гонории чашку. – Осторожно, горячо, – предупредила она и продолжила: – Невыносимо скучно лежать в кровати. Говорю по своему опыту. Я была прикована к постели четыре месяца, пока вынашивала тебя, и три месяца – пока вынашивала Шарлотту.
– Я не знала.
Леди Уинстед отмахнулась:
– С этим ничего нельзя было поделать. У меня не было выбора. Но книги определенно сохранили мне разум. В постели можно либо читать, либо вышивать, а я никогда не видела Маркуса с иголкой и ниткой.
– Действительно, – улыбнувшись, согласилась Гонория.
– Ты должна осмотреть его библиотеку и выбрать что-нибудь. А когда мы уедем, он может взять мой роман. – Мать поставила чашку. – Я привезла один, автор – Сара Горели. Я почти дочитала его. Совершенно замечательное произведение.
– «Мисс Баттеруорт и Безумный барон»? – с сомнением спросила Гонория. Она тоже прочитала этот роман и нашла его весьма занимательным, однако до нелепости мелодраматичным, и не могла себе представить, чтобы Маркус получил от него удовольствие. Если Гонории не изменяла память, главная героиня этого произведения постоянно где-то висела – то на краю скалы, то на дереве, то на карнизе.
– Наверное, он предпочел бы что-нибудь более серьезное.
– Скорее, он думает, что хочет чего-то более серьезного. Но мальчик и так слишком серьезен. Ему нужно больше легкости в жизни.
– Он уже далеко не мальчик.
– Для меня он всегда будет мальчиком. – Леди Уинстед повернулась к молчавшей до сих пор миссис Уэдерби: – А для вас?
– О, конечно, – согласилась миссис Уэдерби. – Но я знаю его еще с пеленок.
Гонория была уверена – Маркус вряд ли одобрил бы эту беседу.
– Может, ты выберешь для него несколько книг, Гонория? – сказала мать. – Я уверена, ты лучше знаешь его вкусы.
– Зато я не уверена, – ответила Гонория. Почему-то ее это беспокоило.
– У нас в Фензморе весьма обширная библиотека, – гордо заметила миссис Уэдерби.
– Тогда я обязательно что-нибудь найду, – с широкой улыбкой сказала Гонория.
– Постарайся, – произнесла мать. – Иначе тебе придется учить его вышивать.
Гонория в панике посмотрела на нее, потом поняла, что она смеется.
– Ты можешь себе такое представить? – со смешком спросила ее леди Уинстед. – Из мужчин получаются чудесные портные, но я уверена – в задних комнатах у них сидят батальоны женщин с иголками.
– У мужчин слишком большие пальцы, – согласилась с ней миссис Уэдерби. – Они не могут правильно держать иголку.
– Но у него все равно получится лучше, чем у Маргарет. – Леди Уинстед повернулась к домоправительнице и пояснила: – Моя старшая дочь. Я никогда не видела человека, хуже управляющегося с иголкой.
Гонория с интересом взглянула на мать. Она не знала, что Маргарет так плохо шьет. Но с другой стороны, Маргарет на семнадцать лет старше ее. Сестра вышла замуж и покинула дом Смайт-Смитов прежде, чем Гонория успела ее запомнить.
– Хорошо, что она так талантливо играла на скрипке, – продолжила леди Уинстед.
У Гонории было свое мнение. Она слышала, как играет Маргарет. Слово «талантливо» она бы не применила.
– Все мои дочери играют на скрипке, – гордо продолжила леди Уинстед.
– Даже вы, леди Гонория? – спросила миссис Уэдерби.
Гонория кивнула:
– Даже я.
– Хотела бы я, чтобы вы захватили с собой инструмент. Я бы с удовольствием вас послушала.
– Я не настолько способна, как Маргарет, – ответила Гонория. К несчастью, это была правда.
– Не будь глупышкой, – сказала мать, игриво похлопав ее по руке. – В прошлом году ты была прекрасна. Тебе просто нужно чуть больше играть. – Леди Уинстед снова повернулась к миссис Уэдерби. – Наша семья каждый год устраивает концерт. Одно из самых популярных мероприятий в городе.
– Как замечательно происходить из музыкальной семьи.
– О, – замялась Гонория, не зная, что сказать. – Да.
– Надеюсь, твои кузины репетируют в твое отсутствие? – забеспокоилась мать.
– Не уверена, – сказала Гонория, – мы же квартет. Невозможно репетировать, когда нет одной из скрипок.
– Да, наверное. Жалко, что Дейзи слишком молода.
– Дейзи? – спросила миссис Уэдерби.
– Моя племянница, – пояснила леди Уинстед. – Она очень молода и… – она перешла на шепот, хотя Гонория понятия не имела почему, – не очень талантлива.
– О, какая жалость, – охнула миссис Уэдерби, прижав руки к груди. – Что же вы будете делать? Ваши концерты будут испорчены.
– Уверена, Дейзи нам не сильно уступит, – со слабой улыбкой заметила Гонория. Говоря честно, Дейзи действительно ужасна. Но трудно представить себе, как она сможет сделать квартет хуже. Зато она принесет в их компанию энтузиазм, которого так не хватает. Сара продолжала угрожать выдрать себе зубы, чтобы больше не играть в квартете.
– Лорд Чаттерис был когда-нибудь на вашем концерте? – спросила миссис Уэдерби.
– О, он приходит каждый год, – ответила леди Уинстед, – и сидит в первом ряду.
«Он святой», – подумала Гонория. По крайней мере одну ночь в году.
– Ему нравится музыка, – сказала миссис Уэдерби.
Святой. Мученик.
– Полагаю, в этом году ему придется пропустить представление, – печально вздохнула леди Уинстед. – Может, мы организуем для него специальный концерт здесь?
– Нет! – воскликнула Гонория, и женщины удивленно оглянулись на нее. – Я имею в виду, ему это наверняка не понравится. Он не любит, когда люди делают ему одолжения. – Мать явно не находила это сильным аргументом, и Гонория добавила: – И Айрис не очень хорошо переносит путешествия.
Откровенная ложь, но ничего лучше она сейчас придумать не могла.
– Хорошо, – сдалась леди Уинстед. – Но всегда есть следующий год. – И с проблеском паники в глазах добавила: – Хотя я уверена, ты там уже играть не будешь. – Она повернулась к миссис Уэдерби и пояснила: – Смайт-Смиты покидают квартет, когда выходят замуж. Такова традиция.
– Вы обручены, леди Гонория? – в замешательстве спросила миссис Уэдерби.
– Нет, – ответила Гонория. – И я…
– Она хочет сказать, – перебила ее мать, – мы надеемся, что она выйдет замуж до конца сезона.
Гонория вытаращила глаза. В предыдущие два сезона леди Уинстед не выказывала особой надежды и заинтересованности.
– Надеюсь, мы не опоздаем к мадам Бровар, – задумалась мать.
Мадам Бровар? Первоклассная лондонская модистка? Гонория замерла. Всего несколько дней назад мать отправила ее за покупками вместе с кузиной Мэриголд с целью «найти что-нибудь розовое». Теперь же она хочет отправить Гонорию к мадам Бровар?
– Она не использует одну и ту же ткань дважды, – пояснила ее мать миссис Уэдерби, – поэтому и считается лучшей.
Миссис Уэдерби одобрительно кивнула, явно наслаждаясь беседой.
– Но дело в том, что если обратиться к ней слишком поздно, – леди Уинстед воздела руки к небу, – хороших тканей уже не остается.
– О, какой ужас, – ответила миссис Уэдерби.
– Я знаю, знаю. И хочу убедиться в том, что мы достанем Гонории в этом году подходящие цвета. Чтобы подчеркнуть ее глаза.
– У нее красивые глаза, – согласилась миссис Уэдерби. Она повернулась к Гонории: – Да-да.
– Мм, спасибо, – машинально поблагодарила Гонория. Странно видеть ее мать такой, ведущей себя как… как миссис Ройл, если быть абсолютно честной. – Думаю, мне пора в библиотеку, – произнесла она. Леди же погрузились в беседу о том, какой цвет лучше – розовый или лавандовый.
– Желаю удачи, милая, – сказала мать, даже не посмотрев в сторону дочери. – Говорю же вам, миссис Уэдерби, если вы возьмете более светлый оттенок барвинкового…
Гонория покачала головой. Ей нужна книга. И еще нужно поспать. И съесть кусочек пирога. И не обязательно в таком порядке.
Доктор Уинтерс заехал днем и объявил, что Маркус на пути к выздоровлению. Лихорадка прошла, нога заживала замечательно, и даже подвернутая стопа, о которой все забыли, больше не опухала.
Теперь жизнь Маркуса была вне опасности, и леди Уинстед объявила, что они с Гонорией собирают вещи и немедленно отправляются в Лондон.
– Уже сама эта поездка была весьма неожиданной, – поведала она Маркусу. – Сомневаюсь, что пойдут разговоры, учитывая нашу давнюю связь и плохое состояние вашего здоровья, но мы оба знаем – общество не будет столь снисходительно, если мы задержимся.
– Конечно, – пробормотал Маркус. Это даже к лучшему. Ему будет не хватать их, но сезон уже скоро начнется, и Гонории нужно вернуться в Лондон. Она незамужняя дочь графа и ищет подходящего мужа; ей следует быть там.
Он поехал бы и сам, следуя клятве, данной Дэниелу, и проследил бы, чтобы она не вышла замуж за идиота, но он должен лежать – приказ доктора – еще по крайней мере неделю. Потом он останется в доме еще на неделю или две, пока доктор Уинтерс не убедится в его здоровье. Леди Уинстед заставила Маркуса пообещать выполнять указания врача.
– Мы спасли вашу жизнь, будьте любезны не рисковать ею, – наказала она.
Пройдет почти месяц, прежде чем он сможет последовать за ними. Маркус находил это раздражающим.
– А где же Гонория? – спросил он леди Уинстед, хотя и не следовало задавать такой вопрос матери незамужней молодой леди. Но ему так скучно. И не хватает компании Гонории.
– Мы вместе выпили чаю, – ответила леди Уинстед. – Она сказала, что видела вас утром. Думаю, она собирается найти для вас в библиотеке несколько книг. Полагаю, вечером она их занесет.
– Я буду чрезвычайно благодарен. Я почти закончил… – Он посмотрел на прикроватный столик. Что он читал? – «Философские»…
Она подняла брови:
– Вам нравится?
– Честно говоря, не очень.
– В таком случае я попрошу Гонорию поторопиться с книгами, – с веселой улыбкой произнесла она.
– Жду с нетерпением, – сказал Маркус. Он тоже улыбнулся.
– Я уверена, она тоже, – ответила леди Уинстед.
В этом Маркус не был так уверен. Но все же если Гонория не хочет говорить о поцелуе, он тоже не будет говорить о нем. Сущий пустяк, правда. А если нет, ему стоит таким стать. Надо забыть о нем. Они быстро вернутся к прошлой дружбе.
– Думаю, она еще очень уставшая, – сказала леди Уинстед, – хотя не понимаю почему. Она проспала двадцать четыре часа, знаете?
Нет, он не знал.
– Она не покидала вас, пока у вас не спал жар. Я предлагала ее сменить, но она отказалась.
– Я в долгу перед Гонорией, – тихо произнес Маркус. – И перед вами тоже, как я понял.
Мгновение леди Уинстед молчала. Потом приоткрыла рот, как будто не зная, говорить или нет. Маркус ждал, зная: молчание – лучшее поощрение, и несколько секунд спустя леди Уинстед произнесла:
– Мы бы не приехали в Фензмор, если бы не Гонория.
Маркус не знал, что ответить.
– Я говорила ей – нам не следует ехать, это неприлично, мы не семья.