Точно как на небесах

Глава 18

В тиши кабинета лондонского особняка Чаттерисов Маркус мысленно взвешивал свои знания, умения и навыки в области ухаживаний за дамами. Он много знал о том, как избегать общества девиц, а тем паче их мамаш. Он превосходно умел следить за тем, как ухаживают за барышнями (точнее, за Гонорией) другие джентльмены. Он в совершенстве овладел навыком напускать на себя грозный вид, убеждая тех самых джентльменов отказаться от тех самых ухаживаний.

Он не знал только одного – как ухаживать самому.

С чего начать? С цветов? Женщины любят цветы. Черт возьми, он тоже любит цветы. А кто их не любит?

Ему, например, очень нравились полевые гиацинты, но получится ли из них приличный букет? Они слишком маленькие и, вероятно, будут выглядеть бедновато. Кроме того, вручая букет Гонории, должен ли он сказать, что эти цветы всегда напоминают ему о ее глазах? Но тогда придется объяснять, какую именно часть лепестков он имеет в виду. И что при этом будет с его собственными глазами? Куда их девать?

Вдобавок, он никогда не дарил ей цветы. Гонория наверняка удивится и что-нибудь заподозрит. Хорошо, если она разделяет его чувства (хотя пока у него не было особых оснований рассчитывать на это), а если нет? Тогда, стоя посреди ее гостиной с букетом в руках, он будет выглядеть совершеннейшим ослом.

Нет, подобный сценарий его решительно не устраивает, а посему от цветов лучше отказаться.

Куда безопаснее для начала поухаживать за ней на светских мероприятиях. Как раз завтра леди Бриджертон дает бал в честь своего дня рождения. Гонория, конечно, приглашена и, конечно, приедет. Она ни за что не упустит такого случая, ведь на балу будет полным-полно холостяков. В том числе Грегори Бриджертон. Кстати, Маркус пересмотрел свое мнение о нем. У этого джентльмена еще молоко на губах не обсохло, и ему рано жениться. Поэтому, если Гонория сама не откажется от намерения увлечь юного мистера Бриджертона, придется вмешаться Маркусу.

Разумеется, он будет действовать в своей обычной неприметной, закулисной манере. От обязательства присматривать за Гонорией его никто не освобождал, и ему в любом случае непременно нужно присутствовать на балу.

Он посмотрел на письменный стол. Слева лежало официальное приглашение в Бриджертон-Хаус, справа – записка, которую оставила Гонория, уезжая из Фензмора неделю назад. Великолепный образчик пустоты. Приветствия, подпись и между ними две безликие фразы. Словно никто никого не спас от смерти, никто никого не целовал, никто никого не кормил украденным пирогом с патокой…

Такого рода послание вполне подходило для того, чтобы вежливо поблагодарить хозяйку дома за прекрасно организованный прием гостей в саду, однако вовсе не напоминало романтическую переписку с будущим супругом.

Каковым Маркус намеревался стать в самом скором времени. Он собирался просить ее руки у Дэниела (черт бы его побрал!), как только тот вернется в родные пенаты. Однако пока Маркусу предстояло искать подход к Гонории без посторонней помощи.

В чем и заключалась главная сложность.

Маркус вздохнул. Ведь есть же мужчины, которые умеют общаться с женщинами. К сожалению, он не принадлежал к их числу. Более того, раньше он хотя бы умел разговаривать с Гонорией. Однако в последнее время и тут выступал не слишком успешно.

Как бы там ни было, следующим вечером он находился в одном из самых отвратительных мест на свете. В лондонском бальном зале.

Маркус занимал привычную позицию – в углу, у стены, откуда можно наблюдать за происходящим, изображая полнейшее равнодушие и не привлекая к себе внимания. Попутно он лишний раз поблагодарил судьбу за то, что принадлежит к мужской половине человечества. Иначе он оказался бы в положении вон той барышни слева от него. Они оба просто стояли в углу бального зала. Но она была «цветком у стены» [6], а он – сумрачным, погруженным в раздумье джентльменом.

На бал съехалось множество народу – леди Бриджертон пользовалась большой популярностью в обществе, – и Маркус не знал, здесь ли Гонория. Он ее не видел, но, с другой стороны, сейчас ему не удалось бы разглядеть даже дверь, через которую он вошел. Уму непостижимо, как люди ухитряются получать удовольствие посреди всей этой жары, духоты и толчеи?

Маркус снова взглянул на барышню слева. Она казалась ему смутно знакомой, но он, разумеется, не помнил ее имени. Юная леди, откровенно говоря, была не очень юной, скорее, одних лет с Маркусом. Услышав ее вздох – протяжный и усталый, он заподозрил в ней «родственную душу». Она тоже смотрела на толпу, усердно делая вид, что не интересуется никем конкретным.

Маркус подумал, не поздороваться ли с ней и не спросить ли, знает ли она Гонорию, а если да, то не видела ли она ее сегодня вечером. Однако за секунду до того, как он заговорил с ней, она повернулась в противоположном направлении, и он мог бы поклясться, что услышал, как она пробормотала: «Будь оно все проклято, хочу эклер».

С этими словами барышня отделилась от стены и принялась прокладывать путь через толпу. Маркус наблюдал за ней с большим интересом. Она точно знала, куда идти. А значит, если он не ослышался…

Она знала, где именно находятся эклеры.

Маркус устремился за ней. Раз уж он вынужден торчать на балу, причем не видя Гонории, ради которой приехал в это кошмарное место, тогда почему бы по крайней мере не побаловать себя десертом?

Он давно овладел искусством двигаться чрезвычайно целеустремленно, даже когда у него не было никакой определенной цели. Чтобы избежать ненужных разговоров, достаточно просто вскинуть подбородок и устремить строгий взгляд поверх людских голов.

Что он и делал, пока кто-то не ударил его по ноге.

Ох!

– К чему такое лицо, Чаттерис? – вопросил властный женский голос. – Я едва задела вас.

Маркус остановился, потому как узнал этот голос и понял, что сопротивление бесполезно. Он опустил глаза и с вежливой улыбкой посмотрел на морщинистое лицо леди Данбери, наводившей ужас на Британские острова со времен Реставрации.

Во всяком случае, ему так казалось. Она приходилась двоюродной бабкой его матери и наверняка преодолела столетний рубеж.

– Неприятности с ногой, миледи, – с наипочтительнейшим поклоном сказал Маркус.

Она ударила об пол своим оружием (кто-то, возможно, назвал бы этот предмет тростью, но Маркус знал, что к чему).

– Упали с лошади?

– Нет, я…

– Рухнули с лестницы? Уронили на ногу бутылку? – Она лукаво взглянула на него. – Или тут замешана женщина?

Он поборол желание скрестить руки на груди. Пожилая дама наблюдала за ним с усмешкой. Ей нравилось подшучивать над собеседниками. Помнится, как-то она обмолвилась, что главным достоинством старости является возможность безнаказанно говорить все, что вздумается.

Он наклонился и с глубочайшей серьезностью сообщил:

– Если честно, камердинер всадил в меня нож.

О радость! Впервые в жизни ему удалось заставить ее замолчать.

Она застыла с открытым ртом, вытаращила глаза и, кажется, даже побледнела. Во всяком случае, ему хотелось на это надеяться. Хотя при таком невообразимом оттенке кожи, как у нее, утверждать что-либо определенное было решительно невозможно.

Надо отдать ей должное, она довольно быстро оправилась от потрясения, хохотнула и спросила:

– Нет, серьезно? Что произошло?

– В точности то, что я сказал. Меня порезали ножом. – Он выдержал паузу и добавил: – Если бы мы не стояли посреди бального зала, я бы вам продемонстрировал рану.

– Не может быть! – Она подалась вперед, глядя на него с кровожадным любопытством. – Вероятно, жуткое зрелище?

– Сейчас нет, но было, – заверил он. Она поджала губы и прищурилась:

– И где же сейчас ваш камердинер?

– Полагаю, в Чаттерис-Хаусе. Угощается моим лучшим бренди.

Она снова издала короткий лающий смешок и объявила:

– Вы всегда забавляли меня. Думаю, вы второй из моих любимых племянников.

– Неужели? – вежливо удивился он.

– Вам известно, что вас считают человеком без чувства юмора?

– Вы не склонны выбирать выражения, – пробормотал он.

Она пожала плечами:

– С какой стати? Вы мой правнучатый племянник, и я могу говорить с вами так прямо, как пожелаю.

– По моим наблюдениям, вы одариваете своей прямотой не только родственников.

– Справедливое замечание, – одобрительно кивнула она. – Так вот, я просто хотела сказать, что вы искусно скрываете свое чувство юмора. Чему я безоговорочно аплодирую.

– Ваши похвалы повергают меня в трепет.

Она погрозила ему пальцем:

– Вот то, о чем я говорю. Вы по-настоящему веселый человек, только никому этого не показываете.

Маркус подумал о Гонории. Он умел рассмешить ее. И ничто на свете не радовало его больше, чем ее чудесный смех.

– Так. – Леди Данбери стукнула тростью об пол. – Хватит об этом. Почему вы здесь?

– Думаю, потому что меня пригласили.

– Чушь. Вы ненавидите бывать в обществе.

Он слегка пожал плечами.

– Высматриваете ту девицу Смайт-Смит, полагаю? – заявила она.

Он немного отвлекся, пытаясь определить местонахождение эклеров, но ее последние слова заставили его резко повернуться.

– О, не беспокойтесь. Я не собираюсь распространяться о том, что вы ею интересуетесь, – заверила леди Данбери. – Она у них там за скрипачку, не так ли? Бог ты мой, через неделю вы оглохнете.

Он открыл рот, желая вступиться за Гонорию, объяснить, что она тоже от души смеется над жуткими музыкальными представлениями, но внезапно понял – вообще-то для нее все это очень серьезно. Она прекрасно понимала, что квартет ужасен, и тем не менее мужественно выходила на сцену с видом виртуозной скрипачки и играла с улыбкой на лице. Ради семьи. Ради любви.

Гонория умела любить. И Маркус желал только одного – чтобы ее любовь обратилась на него.

– Вы особенно дружны с этим семейством, – заметила леди Данбери, выводя его из задумчивости.

Маркус моргнул, с трудом возвращаясь к действительности.

– Да, – вымолвил он наконец. – Я учился в школе с ее братом.

– Ах да, – вздохнула она. – До чего нелепая история! С какой стати беднягу вынудили бежать из страны? Я всегда говорила, что Рамсгейт ведет себя как форменный осел.

Он удивленно поднял брови.

– Как вы изволили заметить, – насмешливо произнесла она, – я одариваю своей прямотой не только родственников.

– Да, действительно.

– О, смотрите-ка, вон она, – сказала леди Данбери.

Маркус проследил за ее взглядом и увидел Гонорию, оживленно беседующую с двумя барышнями, которых он не узнал, во всяком случае, на таком расстоянии. Она его еще не заметила, и он воспользовался этим, чтобы вдоволь насмотреться на нее. Ее волосы были уложены как-то иначе. Он абсолютно не разбирался в тонкостях женских причесок, но Гонория выглядела восхитительно. Вероятно, ему следовало подобрать для нее какие-нибудь другие эпитеты, более возвышенные и поэтичные, но порой самые простые слова оказываются самыми верными. Она восхитительна. И он не может думать ни о чем другом.

– Итак, вы влюблены в нее, – напомнила о себе леди Данбери.

Он стремительно повернулся к ней:

– О чем вы говорите?

– Это банальнейшим образом написано на вашем лице. Ну же, идите и пригласите ее на танец, – сказала пожилая дама, поднимая трость и указывая на Гонорию. – Могло быть и хуже.

Он промолчал. Даже когда леди Данбери произносила вполне обыкновенные предложения, понять, что именно она имеет в виду, было весьма затруднительно. К тому же она все еще держала трость на весу, а при таком положении вещей никто не мог чувствовать себя в безопасности.

– Идите, идите, – поторопила она. – За меня не беспокойтесь. Я найду для своих упражнений какого-нибудь другого нерасторопного глупца. Да-да, не трудитесь переспрашивать. Я действительно назвала вас глупцом.

– Будем считать, что в данном случае вы одарили меня прямотой, как родственника.

Она удовлетворенно крякнула:

– Вы принц среди моих племянников.

– Второй из любимых, – пробормотал он.

– Вы возглавите список, если найдете способ уничтожить ее скрипку.

Маркусу не следовало смеяться, но он не смог удержаться.

– Просто проклятие какое-то, – пожаловалась леди Данбери. – Все мои ровесники давно оглохли, а я все прекрасно слышу.

– Многие сочли бы это благодатью.

Она фыркнула:

– Не тогда, когда на горизонте маячит музыкальное представление.

– Почему вы считаете нужным присутствовать? – поинтересовался он. – Вы не особенно близки с этой семьей и свободно могли бы отклонить приглашение.

Леди Данбери вздохнула, и ее взгляд на мгновение потеплел.

– Не знаю, – призналась она. – Ведь кто-то должен поддержать бедняжек аплодисментами.

Маркус увидел, как ее лицо обрело обычное бесстрастное выражение.

– Вы куда добрее, чем хотите казаться, – улыбнулся он.

– Никому об этом не рассказывайте. Хмм… – Она решительно опустила трость. – Я вас больше не задерживаю.

Отвесив почтительный поклон невозможной престарелой тетушке, Маркус направился к Гонории. На ней было нежно-голубое платье, производившее легчайшее впечатление и оставлявшее плечи обнаженными, что он безоговорочно приветствовал.

– Леди Гонория, – произнес он, останавливаясь рядом с ней, и учтиво поклонился, когда она обернулась.

Весело сверкнув глазами, она присела в реверансе.

– Лорд Чаттерис! Очень рада вас видеть.

Вот оно, то, за что Маркус ненавидел светские рауты. Всю жизнь она называла его по имени, но стоило им оказаться в лондонском обществе, как он немедленно превращался в лорда Чаттериса.

– Вы, конечно, помните мисс Ройл, – сказала Гонория, указывая на барышню, стоящую справа от нее и тоже одетую в голубое, только более темного оттенка. – И мою кузину, леди Сару.

– Мисс Ройл, леди Сара, – поклонился он каждой из них.

– Какая приятная неожиданность встретить вас здесь, – продолжила Гонория.

– Неожиданность?

– Я никак не думала… – Она запнулась, и ее щеки весьма подозрительно порозовели. – Нет, пустяки.

Она явно что-то не договаривала, но он не счел возможным на публике выуживать из нее правду, а потому ограничился чрезвычайно глубокомысленным и захватывающе интересным замечанием:

– Сегодня здесь крайне многолюдно, вы не находите?

– О да, – с разной степенью энтузиазма отозвались три юные леди. Одна из них, кажется, даже добавила: – В самом деле.

Засим последовала небольшая пауза, а потом Гонория поинтересовалась:

– Не получали ли вы новых известий от Дэниела?

– Нет, – ответил он. – Надеюсь, он не пишет, потому что уже находится на пути в Англию.

– Значит, вам неизвестно, когда он вернется? – спросила она.

– Нет, – подтвердил он.

Любопытно. Ему казалось, что он и в первый раз ответил достаточно четко.

– Понятно, – кивнула она и натянуто улыбнулась.

Так, как обычно улыбаются те, кому решительно нечего сказать. Все любопытнее и любопытнее.

– Уверена, вы просто не можете дождаться его возвращения, – все-таки сказала она, поскольку остальные молчали и пауза становилась неловкой.

В словах Гонории явно содержался некий подтекст, однако Маркус понятия не имел, какой именно. Уж конечно, не тот, что он ждет ее брата для того, чтобы попросить ее руки.

– Да, я очень надеюсь на его скорое возвращение, – пробормотал Маркус.

– Как и все мы, – сообщила мисс Ройл.

– О да, – подтвердила кузина, до сих пор хранившая молчание.

Новую затянувшуюся паузу прервал Маркус. Он повернулся к Гонории и сказал:

– Вы позволите пригласить вас на танец?

– Разумеется, – ответила она, как ему показалось, с радостью, хотя сегодня вечером он с большим трудом разбирался в нюансах ее настроения.

Две другие барышни застыли в полной неподвижности, широко распахнув немигающие глаза. Ей-богу, они чем-то напоминали страусих и сначала несколько озадачили Маркуса. Однако потом он понял, чего от него ждут, и поторопился исправить допущенную ошибку.

– Надеюсь, я буду иметь удовольствие танцевать с каждой из вас?

Программы бала были уже наготове, и мгновение спустя все было оговорено и расписано. Менуэт он танцует с мисс Ройл, контрданс – с леди Сарой, а вальс – с Гонорией. И пусть светские сплетники не тревожатся. Ему уже доводилось вальсировать с ней раньше.

Уладив «танцевальный вопрос», они еще немного постояли молча (тихий, спокойный квартет – о, если бы все квартеты были такими тихими!), а затем кузина Гонории деликатно кашлянула:

– Кажется, пары уже занимают свои места.

Это обозначало, что настало время менуэта. Мисс Ройл, лучезарно улыбаясь, посмотрела на Маркуса, и он с опозданием вспомнил, что ее деятельная матушка в мечтах видела свою дочь графиней.

Гонория посмотрела на него, и в ее глазах явно читалось: «Будь очень осторожен».

А у него в голове отчего-то промелькнуло: «Черт возьми! Я никогда не доберусь до эклеров».

– Ты ему нравишься, – сказала Сара, когда Маркус и Сесили отправились танцевать менуэт.

– Что? – спросила Гонория.

Ей пришлось поморгать, чтобы привести в порядок глаза, уставшие напряженно смотреть в спину удаляющемуся Маркусу.

– Ты ему нравишься, – повторила Сара.

– О чем ты говоришь? Конечно, нравлюсь. Мы дружим целую вечность.

Нет, не совсем так. Они знакомы целую вечность. Но друзьями – настоящими друзьями – стали совсем недавно.

– Нет, ты ему нравишься, – произнесла Сара, выделив последнее слово.

– Что? – снова спросила Гонория, стремительно впадая в идиотизм. – О. Нет. Нет, разумеется, нет.

И все же ее сердце затрепетало. Сара медленно покачала головой:

– Я только сейчас поняла. Сесили рассказывала мне о своих догадках. После того как вы с ней ездили навещать его, когда он простудился под дождем. Но я подумала, что у нее просто слишком богатое воображение.

– Доверься своим первым впечатлениям, – быстро посоветовала Гонория.

Сара усмехнулась:

– Разве ты не видела, как он пожирал тебя глазами?

– Он не пожирал меня глазами, – сказала Гонория, страстно желая, чтобы с ней не согласились.

Ее молитвы были услышаны.

– О нет, пожирал, – возразила Сара. – И кстати, не тревожься о том, что я говорила, я не претендую на него. Не придавай значения моим словам.

Гонория растерянно моргнула.

– В гостях у Ройлов, – напомнила Сара, – я предположила, что он может внезапно влюбиться в меня.

– Ах да, – вспомнила Гонория, и у нее тотчас пересохло в горле при мысли о том, что Маркус может влюбиться в кого-то другого. – Я совсем забыла.

Сара пожала плечами.

– Это была напрасная надежда. – Она окинула взглядом толпу гостей и пробормотала: – Интересно, нет ли среди здешних джентльменов кого-нибудь, кто пожелал бы обвенчаться со мной до среды.

– Сара!

– Ради Бога, успокойся. Я пошутила, – сказала Сара, а потом добавила: – Он снова смотрит на тебя.

– Что? – Гонория едва не подпрыгнула от неожиданности. – Не может быть. Он танцует с Сесили.

– Он танцует с Сесили, а смотрит на тебя, – ответила Сара, явно находя свою реплику чрезвычайно удачной.

Гонории очень хотелось бы думать, что Маркус смотрит на нее с романтическим интересом, но она читала письмо Дэниела и знала, чем продиктованы эти взгляды.

– Он не увлечен мною, дело совсем в другом. – Она покачала головой.

– Неужели? – Сара выглядела так, словно готова была скрестить руки на груди. – В чем же это, скажи на милость?

Гонория нервно сглотнула и незаметно огляделась по сторонам.

– Тебе можно доверить тайну?

– Разумеется.

– Дэниел перед отъездом попросил его «присматривать за мной».

На Сару ее слова не произвели ни малейшего впечатления.

– И это надо держать в тайне?

– Нет, наверное. То есть да. Потому что мне никто ничего не говорил.

– Тогда как ты узнала?

Гонория почувствовала, что краснеет.

– Кажется, я случайно прочитала то, чего не должна была читать.

Сара округлила глаза:

– Неужели? Это так не похоже на тебя.

– Я поддалась минутной слабости.

– И теперь раскаиваешься?

Гонория на секунду задумалась. А потом честно призналась:

– Нет.

– Гонория Смайт-Смит, – улыбнулась Сара, – я горжусь тобой.

– Мне следовало бы спросить почему, – отозвалась Гонория, – но я не знаю, хочу ли услышать ответ.

– Вероятно, ты никогда в жизни не совершала ничего более предосудительного.

– Неправда.

– О, может быть, ты бегала голышом по Гайд-парку и просто забыла рассказать об этом мне?

– Сара!

– Все когда-нибудь читали то, чего не должны были читать. Я счастлива, что ты наконец решила примкнуть к остальному человечеству.

– Я не такая уж безупречно правильная и добропорядочная.

– Разумеется, нет. Однако я не назвала бы тебя безрассудной.

– Я тебя тоже.

– Да. – Сара понуро опустила плечи. – Я не безрассудная.

Они обе помолчали, задумчиво и немного печально. А потом Гонории захотелось немного оживить атмосферу.

– Ты не собираешься бегать голышом по Гайд-парку, правда? – спросила она.

– Только вместе с тобой, – радостно откликнулась Сара.

Гонория рассмеялась и порывисто обняла кузину за плечи.

– Ты знаешь, что я тебя люблю?

– Конечно, знаю, – кивнула Сара. Гонория выжидательно посмотрела на нее.

– Ах да, я тоже тебя люблю, – добавила Сара.

Гонория улыбнулась. Все прекрасно. А если не прекрасно, то по крайней мере нормально. Она в Лондоне, на балу, рядом с любимой кузиной. И пусть они стоят, а не танцуют, пожалуй, так даже лучше. Менуэт изумительно смотрится со стороны. Прекрасный танец – изысканный и величавый. Пары плавно скользят по паркету, наряды дам завораживают нежными переливами голубого, зеленого и жемчужно-серебристого оттенка.

– Это похоже на музыкальную шкатулку, – прошептала Гонория.

– Да, – согласилась Сара, но тотчас разрушила очарование момента, прибавив: – Я ненавижу менуэт.

– Правда?

– Да, – подтвердила она. – Сама не знаю почему.

Гонория задумчиво следила за фигурами менуэта.

Сколько раз она и Сара так же, как сейчас, стояли рядом, рассматривали публику и разговаривали, не глядя друг на друга. Им это не требовалось. Они были по-настоящему близкими людьми, и каждая из них прекрасно понимала, что чувствует подруга-кузина, даже не видя выражения ее лица.

Гонория взглядом отыскала среди танцующих Маркуса и Сесили.

– Как тебе кажется, Сесили имеет виды на Маркуса? – спросила она.

– А тебе? – в свою очередь, поинтересовалась Сара.

Гонория следила за движениями Маркуса. Он исполнял танцевальные па с удивительным для такого крупного мужчины изяществом.

– Не знаю, – пробормотала она.

– А тебе не все равно?

Гонория немного помедлила, сомневаясь, стоит ли раскрывать свои истинные чувства, но в конце концов решилась:

– Думаю, нет.

– Претензии Сесили, даже если они есть, не имеют значения, – сказала Сара. – Она его не интересует.

– Да, она его не интересует, – тихо произнесла Гонория. И еще тише добавила: – И я тоже.

– Поживем – увидим. – Сара повернулась и посмотрела ей в глаза. – Поживем – увидим.

Часом позже Гонория стояла рядом с десертным столом, на котором красовалось абсолютно пустое блюдо. Последний эклер достался ей, и она как раз от души поздравляла себя с этим, когда к ней подошел Маркус и сообщил, что объявили вальс.

– Ты пробовал? – спросила она.

– Что именно?

– Эклеры. Божественно вкусно. О! – Она постаралась удержаться от улыбки. – Прости. Судя по выражению твоего лица, тебе не удалось их попробовать.

– Я рвался сюда весь вечер, – признался Маркус.

– Может быть, принесут еще, – произнесла Гонория самым что ни на есть оптимистичным тоном.

Маркус молча приподнял брови.

– Хотя вряд ли, – вздохнула Гонория. – Мне страшно жаль. Однако мы можем спросить у леди Бриджертон, где она их заказывала. А если это дело рук ее повара… – она постаралась изобразить из себя хитрую бестию, – мы можем переманить его.

Он улыбнулся:

– А еще мы можем потанцевать.

– Да, еще мы можем потанцевать, – радостно согласилась она, и они рука об руку отправились на середину бального зала.

Ей доводилось и раньше танцевать с ним и даже вальсировать раз или два. Однако сегодня все было по-иному. Оркестр еще не заиграл, а она уже чувствовала себя так, словно легко и свободно скользила по зеркальному паркету. А когда Маркус посмотрел ей в глаза и его ладонь легла на ее спину, все вокруг просто перестало существовать. Гонория затаила дыхание. Ее обуревала жажда. Желание обрести что-то, чему она не знала названия. Ей следовало бы испугаться неистовой силы этого желания.

Но Гонории не было страшно. Рядом с Маркусом она не боялась ничего на свете, даже собственного тела, с которым творилось нечто невообразимое. Оно всеми порами впитывало тепло, исходившее от Маркуса, и, помимо ее воли, распалялось все больше и больше.

Ей хотелось встать на цыпочки и полететь. Парить. С ним, в его объятиях.

Ей приходилось слышать разговоры о девушках, которые «совершали ошибку». О них перешептывались, их осуждали. Кто-то называл их распутными, кто-то говорил, что они сбились с пути. Гонория никогда не понимала, как можно губить свою жизнь ради одной ночи страсти.

Никогда не понимала, а сейчас поняла. И готова была поступить точно так же. «Сбиться с пути» и «совершить ошибку».

– Гонория? – Голос Маркуса пролился на нее, словно звездный дождь.

Она подняла глаза. Маркус смотрел на нее с любопытством. Уже прозвучали первые музыкальные аккорды, а она стояла как вкопанная.

Казалось, он хочет задать вопрос, но Гонория не стала ничего объяснять. Она просто чуть крепче сжала его руку, и они закружились в вальсе.

Качаясь на волнах музыки и не сводя глаз с лица Маркуса, она впервые в жизни почувствовала, что значит танцевать по-настоящему. Ее ноги сами собой попадали в такт, и даже сердце билось в ритме вальса.

Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

Плач скрипок и пение духовых проникали ей в душу, она растворилась в музыке, слилась с ней в единое целое… И вдруг все кончилось. Оркестр умолк, Маркус сделал шаг назад и поклонился, а она присела в реверансе, чувствуя себя одинокой и покинутой.

– Гонория? – тихо повторил Маркус.

Он выглядел немного взволнованным. Но его волнение явно не относилось к категории «о-боже-как-она-прекрасна-чем-мне-заслужить-ее-любовь». Зато сильно напоминало «Господи-уж-не-заболела-ли-она».

Он не был похож на влюбленного мужчину. Он походил на мужчину, обеспокоенного тем, что рядом с ним находится некто, вероятно, страдающий заболеванием желудка.

Они только что вместе танцевали. Он преобразил ее, в его объятиях она – всю жизнь безбожно фальшивившая и не попадавшая в такт – совершенно переродилась. Она чувствовала себя точно как на небесах, а он ничего подобного не испытывал. Это просто убивало ее.

Такого не может быть. Она едва держится на ногах, а он похож на…

На самого себя.

Он по-прежнему воспринимал ее как обузу. Возможно, не слишком тяжкую, но все же – обузу. И конечно, с нетерпением ждал возвращения Дэниела, чтобы тотчас покинуть Лондон и спокойно жить в Фензморе, позабыв о ней.

Маркус хотел освободиться от нее.

– Гонория?

Она услышала, что он вновь произнес ее имя, кое-как преодолела полуобморочное состояние и резко спросила:

– Маркус, почему ты здесь?

Он на мгновение замер, посмотрев на нее так, словно она у него на глазах обзавелась второй головой.

Потом немного сердито ответил:

– Меня сюда пригласили.

– Нет. – У нее болела голова, ей хотелось потереть глаза, но больше всего хотелось заплакать. – Не здесь на балу, а здесь в Лондоне?

Он подозрительно прищурился:

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что ты ненавидишь Лондон.

Он поправил шейный платок.

– Ну, не то чтобы ненавижу…

– Ты ненавидишь светские сезоны, – перебила она. – Ты сам говорил мне об этом.

Он хотел что-то сказать, но остановился на полуслове. И тут Гонория вспомнила – он совершенно не умеет лгать. Никогда не умел. Давным-давно, в детстве, Маркус и Дэниел обрушили огромную люстру в Уиппл-Хилле. Гонория по сей день не могла понять, как им это удалось. Когда леди Уинстед потребовала, чтобы они сознались, Дэниел беззастенчиво лгал ей в лицо, с самым невинным видом и чрезвычайно убедительно.

А Маркус стоял рядом и теребил рубашку, словно ворот натирал ему шею.

В точности как сейчас.

– У меня здесь… дела, – вымолвил он наконец.

Дела.

– Понятно, – с трудом выдавила Гонория.

– Гонория, ты хорошо себя чувствуешь?

– Превосходно, – рявкнула она, презирая собственную несдержанность.

В конце концов, он не виноват в том, что Дэниел возложил на него заботы о сестре. Он вынужден был согласиться. Любой джентльмен на его месте поступил бы так же.

Маркус задумчиво огляделся по сторонам, словно пытался найти объяснение ее странному поведению.

– Ты сердишься… – произнес он мягко, а может быть, даже снисходительно.

– Я не сержусь, – немедленно возразила она. Сердито.

Кто-нибудь другой непременно указал бы ей на то, что ее тон противоречит словам, но Маркус, конечно, промолчал и сохранил полнейшую невозмутимость.

– Я не сержусь, – пробормотала она, испытывая ужасную неловкость.

– Разумеется, нет.

Она резко вскинула голову. На сей раз он точно, совершенно точно говорил с ней покровительственно.

И будет продолжать в том же духе. Или молчать. Маркус никогда не устроит скандала.

– Я плохо себя чувствую, – торопливо проговорила она.

И не солгала. У нее раскалывалась голова. Ей было жарко и тошно, она хотела только одного. Поскорее добраться до дома, лечь в постель и зарыться в подушку.

– Тебе надо подышать свежим воздухом, – серьезно сказал он и осторожно взял ее под локоть, чтобы проводить к застекленным дверям, открывавшимся в сад.

– Нет! – каким-то чужим дребезжащим голосом почти крикнула Гонория. – То есть нет, спасибо. – Она судорожно вздохнула. – Думаю, мне надо поехать домой.

Он кивнул.

– Я найду леди Уинстед.

– Я сама ее найду.

– Я буду счастлив…

– Я в состоянии действовать самостоятельно! – взорвалась Гонория. Боже! Ей опротивел собственный голос. Она понимала, что лучше помолчать, но категорически не могла остановиться. – Я не желаю обременять тебя.

– О чем ты говоришь?

Поскольку честно ответить на этот вопрос было решительно невозможно, она предпочла не отвечать вовсе.

– Я хочу домой.

Маркус смотрел на нее так долго, что, казалось, прошла целая вечность, прежде чем он сухо поклонился и произнес:

– Как тебе будет угодно. И удалился.

А она отправилась домой. В точном соответствии с высказанным ею желанием. И это было просто ужасно.