Тремор

Глава 4

Началась учеба. Таня была самым счастливым человеком на свете. Все давалось ей легко, а к концу недели у нее было столько друзей, сколько не насчиталось бы за всю ее жизнь. Преподаватели тоже быстро признали ее.

Была пара по рисунку. Она задумчиво проводила стеркой по шероховатой поверхности бумаги. Линия вышла кривоватой − у вазы все же были более очерченные контуры. Она отвлеклась. Кленовый лист зацепился за узорчатую решетку. Таня наблюдала, как он трепетал на ветру, все не в силах возобновить свой путь.

− Таня, верно? − сбил ее удивленный голос с мысли. У тебя отлично получается, я помню твои вступительные работы. Когда закончишь, я покажу группе, хорошо?

Она кивнула. Все тут же посмотрели на нее. Встречаясь с Таней глазами, они улыбались. Что-то в ее лице очень склоняло к этому. Может теплый взгляд или приподнятый носик. А может детское выражение пухлых губ вызывало к ней самые нежные чувства.

Закончив натюрморт, Таня отложила кисть в сторону. Она уже хотела встать, как преподаватель сам подошел к ней.

− Давай, я откреплю. Отвлекитесь все на минуту.

По мастерской пронесся восторженный шепот.

− Офигеть, − услышала Таня позади себя. Она обернулась. Парень в клетчатой рубашке с открытым ртом смотрел на ее работу. Она со смущенной улыбкой повернулась обратно.

− Сколько тебе лет? — тронул он ее за плечо.

− Семнадцать.

Тот покачал головой, смешно выпучив глаза. Таня засмеялась. Ее хвалили, обсуждали, ставили в пример, а она скромно вытирала кисти, смотря в безоблачное небо.

После пары Даша подошла к ней. Зеленые глаза, как всегда, излучали собой веселье.

− Пойдем сегодня в Подписные Издания? Там сегодня встреча с каким-то известным режиссером. Не помню, как его зовут. Рома говорил, но я забыла.

Таня покачала головой.

− Интровертный день?

− Да, пройдусь по центру, − сказала она с улыбкой.

В этот раз Даша не стала отговаривать ее. Смирилась с тем, что одиночество бывает необходимо некоторым людям. К счастью, сталкиваться с ним ей не приходилось. Она родилась в семье с двумя сестрами и никогда не оставалась без компании на вечер.

Даша кивнула и, выйдя из корпуса, они разошлись в разные стороны.

Розоватые облака уже стали струиться по небу. Неспешные порывы ветра медленно передвигали их вдоль солнца. Его лучи проходили сквозь них и падали на землю золотистым отсветом. Таня любовалась, как они перемещаются по траве, как отражаются в стеклах. Она не слышала шума толпы, что обволакивала ее.

Тяжелые колонны дворцов, гипсовые розетки на их фасадах и узорчатые балконы. Каждый раз она смотрела на них как впервые. Душа озарялась светом, и он проявлялся в ее улыбке. Еще радостнее она становилась, когда ветер с силой теребил ее волосы. Тогда Таня с наслаждением закрывала глаза. Она была счастлива.

Когда стало темнеть, она зашла в кофейню. Взяла стаканчик кофе, чтобы согреть руки. С ним Таня дошла до Казанского собора и свернула к площади Искусств.

Там стояла толпа людей. В свете фонарей были видны очертания их силуэтов. Еще издалека Таня услышала овации и, приблизившись к ним, увидела, что они окружают сцену. Сама не зная зачем, она протиснулась в первый ряд. От чего-то толпа охотно уступила ей дорогу.

Четыре парня вышли из-за экрана, и люди в очередной раз зааплодировали им. Красные лучи света подсветили музыкантов. Вокалист поприветствовал публику, и после пары шуток начал исполнять песню.

За спокойным вступлением последовали гитарные рифы. Простые и въедливые. Скоро вся публика подпрыгивала под них. На припеве она просто сходила с ума. Штрайки вокалиста кипятили кровь даже случайным прохожим. Они останавливались и шли к толпе. Шли стремительно, надеясь застать взрывной момент полностью.

Таня стояла в стороне от буйства публики. Протиснувшись в первый ряд, она почти тут же сместилась в сторону. Люди вокруг нее стали кричать вместе с вокалистом. Оголтело размахивая руками, они то и дело подпрыгивали в воздух. Она уже хотела уйти, как резко подняла взгляд.

Другой рокер, гитарист, плавно рассекал сцену. Он шел вдоль нее так, словно рассказывал свою историю. Руки взмывали в воздух, и верилось каждому его крику. Он прижимал кулак к груди, и все замирали. Чувствовали его исповедь. Они то кричали вместе с ним, то грустили, опустив веки. Его голос просто окутывал своим бархатом. В каком-то отчаянии он взрывался на припеве, и Таня, не отрываясь, смотрела на скуластое лицо этого парня. Хотела понять его мысли в тот миг, когда он поднимал глаза к небу. Тогда казалось, связки на его шее вот-вот порвутся. Даже издалека Таня видела, как зловеще выступают вены под его кожей.

Их выступление продолжалось два часа, но Таня не заметила этого. Сумасшедшие аккорды, басы и штрайки, все, во что вылил себя тот парень, резким движением вычеркнуло ее из реальности.

Люди стали расходиться, но она не сразу пошла с ними. Все ее тело мелко подрагивало. Не столько от холода, сколько от эмоций. Перед глазами проносилось ее прошлое, но она изо всех сил старалась вытеснить его. Плакать не хотелось, ведь в душе колыхалось что-то еще. Что-то светлое. Она все не могла осознать, что именно вызывает в ней вдохновение, желание тут же сесть за мольберт, придя в комнату.

Развернувшись, Таня в быстром темпе пошла по Итальянской улице. Ноги все ускорялись. Хотелось просто идти. Мчаться вдоль вывесок, навстречу осеннему ветру и ни о чем не думать.

Дойдя до Адмиралтейской, она свернула за угол. И резко замерла, заметив декоративные туи по обеим сторонам от полупрозрачной двери. Их веточки чуть отражали собой свет зала. В панорамных окнах виднелась барная стойка с витриной десертов. Меж синих стен располагались столики с диванами и стульями.

Таня остановилась у двери. Заметив свободное место у окна, она уверенно потянулась к массивной золотой ручке.

В кофейне ее тут же поприветствовали официант и бариста. Играл размеренный джаз, песня Аструд Жилберто из классики 60−х. Ее сдержанный вокал и чувственные переливы тромбона так подходили многочисленным полкам на стенах.

С них на Таню смотрел морской пейзаж в серебристой рамке. Маргаритки робко выглядывали из граненой вазы. Их окружали книги, статуэтки и многочисленные полароиды. На них кадры звезд прошлого. Актрисы, музыканты и художники с улыбкой катались на мопедах, ели итальянскую еду и смотрели на полет птиц. Но больше всего Таню привлек металлический телефон с подставкой и проводом.

− Он настоящий? — спросила она подошедшего официанта.

Парень задумчиво взглянул на него.

− Пожалуй, да, − тихо ответил он, улыбнувшись ей.

− Это здорово. Можно мне средний раф с ванильным сахаром и корицей?

Когда перед ней встал граненый бокал, Таня почти закончила эскиз. Наброски всегда быстро получались у нее.

Обхватив горячее стекло рукой, она лишь изредка подносила его к губам. Делала глоток и на мгновение прикрывала глаза. А потом карандаш вновь скользил по бумаге. Таня по памяти воспроизводила лицо того парня на сцене.

То, как вытягивалась его шея, когда он поднимал взгляд к небу. Как раскосые глаза с исповедью смотрели на него. Как волосы падали назад с его высокого лба, а губы приоткрывались так, словно ему не хватало воздуха. Ремни на его куртке жили своей жизнью. Таню завораживала игра света на их металлических застежках. Синие, белые, огненные цвета молнией проносились по ним, добавляя крику еще больше безумия.

Закончив набросок, она перевела взгляд к окну. Небо совсем стемнело, и на другой стороне улицы зажглись фонари и подсветка у зданий. Таня смотрела на проходящих мимо людей, вслушивалась в неспешный джаз и улыбалась. Ей от чего-то стало очень уютно. Она представляла, как придет в свою комнату, включит гирлянду и ляжет на кровать. В наушниках заиграет Наутилиус Помпилиус, а она будет предвкушать новый день, лишь изредка оглядываясь в прошлое.

Взглянув на время, Таня попросила счет. Настало время возвращаться в общежитие. Она уже стала укладывать в сумку карандаши со скетчбуком.

− Пожалуйста, большой капучино и блинчики с маком.

Она тут же подняла голову.

Он сидел за соседним столиком. Это был его голос. Но выглядел он совсем не так как на сцене. Вместо кожаной куртки на нем был синий пуловер, а на глазах не было подводки. Таня даже засомневалась, точно ли это не похожий парень. Но вот он поднял на нее взгляд, и сомнения исчезли. Это отчаяние она уже видела в нем.

− Спасибо, − пробормотал он, когда рядом с ним поставили чашку с тарелкой. Он еще долго смотрел в телефон перед тем, как пододвинул их к себе.

Таня неподвижно смотрела на него. Дыхание стало с трудом даваться ей. Она потом долго вспоминала, как с силой сжимала на ногах пальцы. Как до боли кусала губы, пытаясь собрать воедино мысли. В тот миг они не шли к ней. Она поднялась. Что-то за нее уже решило, что надо подойди к нему.

Таня приближалась, а он все не поднимал взгляда. Аккуратно сев напротив, она дотронулась до его запястья кончиками пальцев.

− Извини, − сказала она.

− Мне так понравилось, как ты пел, а теперь я случайно увидела тебя здесь. Ты очень талантлив. Спасибо за этот вечер.

Он улыбнулся как-то смущенно, но вышло очень мило. Нет, он совсем не похож на себя на сцене. Огонь из глаз исчез, стал солнцем на их янтарной радужке. Высокие скулы больше не казались лезвием.

− Вау. Это неожиданно. И какая песня тебе понравилась больше всего?

Таня спрятала пальцы в рукавах бежевого свитера.

−Мне понравились все моменты, когда пел ты, − улыбнулась она, отведя взгляд.

− У тебя такой голос…

−Какой?

Он заинтриговано наклонился к ней. Длинная косая челка скользнула по лицу, прикрыв один глаз. От чего-то Таня засмотрелась на нее.

− Бархатный. Западает в душу. Я не особо люблю тяжелый рок, но, кажется, с этого дня это изменится.

Он все не отводил от нее пристального взгляда. Не изучающего, нет. Такого, словно в ее глазах он нашел то, в чем можно раствориться. Забыть себя, уйти под воду.

Он улыбнулся, прикусив губы. Она словно не понимала этой игры. Не знала, что нельзя смотреть в глаза слишком долго. Так делают лишь дети. До последнего провожают тебя взглядом.

− Как тебя зовут?

− Таня.

− Я — Кирилл.

Он протянул к ней руку. Всю в татуировках. Длинные пальцы, чуть расширенные в среднем суставе коснулись ее ладони. Улыбка невольно сорвалась с губ Тани. Она была гораздо меньше его, словно принадлежала ребенку. Осторожно пожав ладонь, она вздрогнула. Кирилл тут же заметил это.

− Что такое?

Густые, четко очерченные брови напряглись над его переносицей.

− Все в порядке, просто не ожидала, что у тебя такие холодные руки.

Зажав его ладонь в руках, Таня стала чуть растирать ее. Теплые, будто невесомые пальцы казались ему огненными. Этот странный жест от чего-то не вызвал у него удивления. Мурашки пробежали по плечам, ноги налились тяжестью. Похожее чувство бывает от первых бокалов вина. Долгое время он не знал, что сказать ей.

− Ты так смотришь на меня. Обычно так смотрят на Дена.

−О чем ты? Все смотрели на тебя.

− Нет. Вряд ли,− грустно улыбнулся Кирилл.

Таня придвинулась вперед.

− Я серьезно. Люди замирали, когда ты пел, а как умолкал, они вновь жили своей жизнью. Слушали вашего вокалиста и кайфовали. Но это не то. Это поверхностно, мимолетно, а ты оставил след в их сердцах этим вечером.

Она закончила, полыхая, осознавая, что к концу стала говорить громче и теперь смутилась от этого. Кирилл сидел, не шевелясь, и разговоры людей за другими столиками, джаз, что стал играть чуть громче, даже аромат корицы на мгновение ушли из его восприятия.

Ее вид сказал больше нее. Персиковая кожа раскраснелась, и веснушек почти не было видно. Губы, что так очаровательно расширяются от уголков к центру, набухли еще больше. Таня прикусывала их, в то время как пылающий взгляд был очень занят рассматриванием картинок на полке.

Оба не знали, что сказать после этого. Но вот мимо прошел официант, и Кирилл попросил у него счет. Как только он ушел, тот медленно повернулся к Тане. Она, не мигая, смотрела на него.

− Тебе куда сейчас?

− В общежитие. Оно на Пражской, но…

Ее взгляд на миг остекленел, глядя на экран телефона.

− Уже закрылось, а я… Даже не заметила время. Как думаешь, еще не поздно заселиться в хостел?

Он задумался, а потом глубоко вздохнул.

− Ты можешь… Остаться у меня. Я живу в этом доме, − сказал Кирилл, показав на потолок пальцем.

− Прямо над этой кофейней?

Она мечтательно посмотрела наверх, словно увидев там звездное небо.

− Ага. Тут очень классный вид с крыши. Видно Дворцовую площадь, мосты, то, как плывут корабли под ними. В общем, весь смак Питера.

Таня улыбнулась. Они надели куртки и вышли. Зашли во двор и стали подниматься на пятый этаж по лестнице.

Кирилл шел не спеша, чуть пропустив вперед спутницу. Только сейчас он мог полностью рассмотреть ее.

Тонкие ноги в полупрозрачных колготках. Юбка лишь слегка выглядывала из-под замшевой охровой куртки, доходившей ей почти до середины бедер. Она была словно школьница. Тяжелые ботинки с едва слышным звоном ударялись о ступени лестницы. Она запрокидывала вверх голову, по-детски приоткрывая рот. Словно Кирилл пообещал ей, что в конце они попадут в сказочную галактику, таким воодушевлением все отдавало на ее лице.

Свет на лестнице почему-то не горел. Каждый пролет он нажимал на выключатель, чтобы теплые лучи еще раз высветили ее. Чтобы еще раз рассмотреть эти ноги с девичьими, едва заметными изгибами. Мягкий овал лица с румяными щечками. Если бы Таня не назвала свой возраст, Кирилл не дал бы ей больше пятнадцати лет. Такой легкостью веяло каждое ее движение.

Минуя последний пролет, она замерла на площадке. Он по-прежнему не сводил с нее изучающего взгляда. Его массивные берцы с глухим ударом перешагивали через две ступени.

Когда Кирилл встал рядом с ней, ее макушка доходила ему до плеча. Он видел ее кудри, каштановую россыпь в золотистом отсвете ламп. Таня ни слова не сказала ему. Просто ждала, пока ключ провернется до конца в скважине.

Зайдя в холл, она в изумлении взглянула на потолок. Высокий, как во дворцах великих князей, с гипсовыми вензелями на месте люстр и по краям стен. Белых, пустых, не тронутых даже временем.

− Располагайся, − небрежно махнул Кирилл в сторону гостиной и прошел по длинному коридору на кухню.

Рубильник упорно не попадал ей под руку. Включив фонарик на телефоне, она подошла к напольному светильнику. Он, резко искривленный в сторону, казалось, сейчас развалится и рухнет на пол. Такое впечатление производил его вид в полумраке. В прочем, на свету все было еще хуже.

Но Танин взор увлекла сама комната. Ее просторы при таком необычном строении. Эркер с низкими широкими подоконниками выходил окнами на оживленную Гороховую улицу. Из них то и дело доносился рев мотоциклов и машин. Свежесть ночного воздуха.

Она села на диван. Темно-синий, с тканевой шероховатой обивкой. Обхватив худые коленки, Таня обводила взглядом комнату.

Пустые стеллажи, шкаф, потертые постеры с Энди Бирсаком, Арией, Аврил Лавин и Оззи Осборном. Две гитары у стены, а рядом кипа бумаг, какой-то мусор, напольная вешалка с рокерскими куртками. Гостиная переполнена и в то же время пуста. Для жизни в ней не было ничего. Только для музыки.

Кирилл вошел в комнату с двумя чашками и печеньем. Поставил их на журнальный столик и сел рядом с Таней.

− Ты как? — взглянул он на нее, отпивая чай.

− Все в порядке, просто не понимаю, как оказалась здесь.

Они рассмеялись.

− Ты студентка, да?

Таня кивнула.

− Да, я учусь на дизайнера в киновузе.

− Ого, получается, круто рисуешь? Можешь что-нибудь показать?

Таня достала из рюкзака свой скетчбук. Кирилл медленно пролистывал его.

− Офигеть. Всегда завидовал художникам. У меня рисовать не особо получается.

− А я тем, кто умеет петь, − улыбнулась она, покачав головой.

Он с интересом рассматривал эскизы. Брови в восхищении поднимались вверх — Кирилл не верил, что это ее работы.

Таня рассказывала ему, где и когда рисовала их. Как готовилась к экзаменам, как представляла, что будет жить в этом городе. Конечно, она любила и Екатеринбург, где остались мама и бабушка, но ее душе так хотелось жить среди дворцов и домов-колодцев, бескрайних рек и таинственных набережных. В них был ее дом. Еще в детстве она поняла это.

Разговорившись, Таня забыла о своем последнем эскизе. Лишь когда Кирилл открыл его, она инстинктивно заслонила страницу. Он удивленно взглянул на нее.

− В чем дело?

Румянец заполонил персиковые щечки. Подумав, Таня все же убрала руку. Его брови тут же поползли ко лбу. Он мельком взглянул на нее.

− Это я? Когда ты успела?

− После вашего концерта я села в кофейню и нарисовала тебя.

Кирилл заворожено смотрел на набросок. Это был он. Его раскосые глаза и брови с изломом. Они, как два черных лезвия, нависают над тонкой, идеально ровной переносицей. Это его линия челюсти. Высота его скул и его углубленный чуть больше обычного желобок над губой. Даже татуировки и пирсинг были очень правдоподобно переданы ей.

− Офигеть. Это нереально круто. Ты срисовала меня по фотке в интернете?

Таня с улыбкой покачала головой.

− Просто запомнила.

Кирилл поднялся с дивана. Достав из куртки сигареты, он предложил ей пойти на балкон с ним.

Они прошли в спальню. Постеров, книг в ней было гораздо больше, чем в гостиной. У кровати, стола, на подоконнике, даже у кресла стояли пепельницы.

Ручка балкона со всхлипом опустилась вниз. Перед Таней развернулся Питер. С этой стороны виднелась Нева, огни мостов, ряд дворцов с золотистой подсветкой. Облокотившись на изгородь, она закрыла глаза. Свобода приятным теплом разлилась по ее телу.

− Ты такая счастливая, − залюбовался ей Кирилл. Пепел сигарет разлетелся по ветру.

Глаза олененка повернулись к нему.

− Тебя ведь что-то гложет, я вижу это.

Он отвел взгляд, в очередной раз открыв пачку. Дым заполонил его легкие. Жизнь картой развернулась перед ним.

− Я мечтал стать рок-звездой, наверное, с самого детства. Ничего не помню, кроме этого жгучего желания.

− И ты ей станешь.

Кирилл засмеялся глухим, до боли стягивающим душу, смехом.

− Да брось. Я уже в том возрасте, когда с жизнью становится все ясно. Выше мне уже не прыгнуть.

− С чего ты решил это?

− Долгая история, − вздохнул он.

− Ты стараешься, отдаешь всего себя делу, а везет кому-то другому. Так идут годы, и ничего не меняется. Надежды все меньше, да и смысла жить тоже. Кажется, я потерял себя, − едва слышно добавил Кирилл.

Таня чуть придвинулась к нему.

− Но тебе нравится выступать, ты горишь на сцене почти физически. Если тебя зажигает то, что ты делаешь, то остальное неважно. В творчестве все успехи приходят в легкости, если посвящать ему душу.

Кирилл задумчиво взглянул на нее.

− Я так и делал. Все без толку. Я оттачивал аккорды, когда другие зависали в барах, потом стал зависать вместе с ними. Я пробовал быть разным, но в последний момент удача всегда уходила от меня.

− А быть собой ты пробовал?

Он замер, смотря на горизонт. Туда, где мерцали фонари, где их свет, преломляясь, дрожал в воздухе. Со стороны казалось, что он говорит с ними. Кирилл неподвижно стоял, облокотившись об изгородь.

− Тут так красиво, − прошептала Таня.

Он взглянул на нее. Это глаза Одри Хепберн. Их блеск лучше всякой косметики. В них свет фонарей, юность и начало надежд в ней.

Она поймала его взгляд. Не смогла отпустить вовремя. И вот глаза в глаза, и они молчат на границе миров − тишина полутемной квартиры и шум улиц создали их собственное пространство. Улыбка исчезала с ее губ. Веселость исчезала из воздуха.

Кирилл и сам не знал, что происходит. Зачем-то подходил к ней, делая шаги все плавнее и короче. А она замерла, даже не замечая шелеста волос у щек. Его лицо было совсем близко. Пальцы коснулись шеи. Мир померк, когда он прильнул к ней.