Тропою тайн

Глава 8

Отряд Б занимал наиболее выгодное положение по сравнению с пятью другими отрядами конной полиции — на Сорок второй улице, через квартал к востоку от шоссе Уэст-Сайд. Вылезая из служебной машины, доставившей его к двухэтажному зданию типичного темно-синего «полицейского» цвета, Тони вдруг подумал, что оно вполне могло бы находиться где-нибудь в Бейруте. Он только что закончил совместное дежурство с офицерами других отрядов — «ради галочки», как выражались в подразделении. Это входило в его обязанности сержанта. Как ни странно, день, проведенный в машине, утомил Тони больше, чем самое трудное дежурство в седле. Кроме того, стояла одуряющая жара, которая сейчас, в сентябре, казалась нелепой. У Тони было ощущение, что он попал в парилку.

Но чувствовал он себя паршиво вовсе не поэтому. Мысль, точившая его весь день, появлялась и вчера, и позавчера и, несомненно, вернется завтра.

Скайлер. На третьем месяце беременности у нее начал обозначаться живот. Но это не лишило Скайлер ни красоты, ни притягательности. Почему Тони был убежден в этом? Да потому, что часто виделся с ней, пользовался любым предлогом, чтобы проведать ее. К счастью, до дома Скайлер было не более пятнадцати минут езды от дома Тони в Брюстере, поэтому ему не приходилось делать большой крюк. Скайлер не подозревала, что он потащился бы и в Олбани, лишь бы провести с ней час. Ей было незачем знать и о том, что, не видя ее, Тони буквально сходил с ума. Сейчас он держался так напряженно, поскольку пообещал Скайлер заехать завтра днем. Подумаешь, событие! Но Тони твердо знал, что остаток дня и всю предстоящую ночь будет думать только о Скайлер.

И о ребенке. О его ребенке. Чем чаще Тони размышлял о том, что Скайлер решила отдать малыша, тем ненавистнее становилась ему эта мысль. Досадно, что она убеждена, будто вправе сама принимать решение, но Тони не собирался равнодушно смотреть, как его сына или дочь отдадут бог весть кому! Кто знает, какими окажутся приемные родители? А если такими, как отец Тони?

Эта мысль привела его в ярость. Отмахнувшись от нее, Тони решил все обдумать через день-другой.

Приближаясь к конюшне, он сразу заметил большого вороного жеребца, привязанного к воротам. Тони узнал в нем нового коня, который с недавних пор наводил ужас на весь отряд Б. «Еще одна проблема, — поморщился он, — но с этой проблемой можно справиться». В первый же день пребывания в отряде Рокфеллер, названный в честь пожертвовавшего его Фонда Рокфеллера, сбросил одного из офицеров, Викки де Уитта. Вскоре офицер Роб Петровски попал в больницу с раздробленной коленной чашечкой. Мало того, Рокки ничуть не раскаивался в содеянном.

Тони остановился и оглядел буяна.

— Попробуй только сбросить меня — и пожалеешь об этом, — предупредил он Рокки, глазевшего на него в упор и не предполагавшего, что встретил достойного противника. С этим конем Тони связывал большие планы. Завтра он решил выехать на патрулирование не на Скотти, а на Рокки. Да, сначала они попробуют договориться по-хорошему. И если к завтрашнему вечеру этот черный дьявол не станет ангелочком, одному из них не жить.

Именно такой встряски недоставало Тони, чтобы хоть на время забыть о Скайлер. Но Тони был не готов к вспыхнувшей между офицерами отряда грызне из-за коня.

Неделю назад заместитель инспектора Фуллер решил приписать Рокки к одному из офицеров-новичков, но Тони воспротивился этому. Всем четверым новичкам полагается провести в отряде хотя бы несколько месяцев, чтобы научиться ладить с норовистыми лошадьми, утверждал Тони. Фуллер кивнул и сделал пометку в блокноте. Слишком поздно Тони осознал, что натворил. Вскоре выяснилось, что Фуллер получил приказ свыше сократить численность отряда и теперь выискивал любой предлог, чтобы отделаться от ветеранов, когда-то попавших в отряд после трехмесячного интенсивного курса обучения. Но досаднее всего было то, что Фуллер упорно не замечал «живой балласт», таких ребят, как Лу Кроули или Биф Хендрикс, вечно искавших повод остаться в помещении отряда или в машине, особенно в плохую погоду.

По мнению Тони, которое разделяло большинство полисменов, трудолюбивых и бесстрашных мужчин и женщин, дело принимало скверный оборот. Тони видел выражение веснушчатого лица Пита Энсона, когда ему сообщили неутешительную новость об отставке: бедняга чуть не расплакался. По секрету он признался Тони, что всю жизнь мечтал служить в конной полиции. А в глазах грубоватого Ларри Пардоу, парня с татуировкой, Тони даже увидел слезы. Впрочем, Ларри поспешно смахнул их.

Нет, это несправедливо, и Тони решил действовать. Конечно, в его планы не входил поединок с Фуллером, но ничто не мешало ему втянуть в борьбу новые силы. А пока Тони не спускал глаз с толстозадого Кроули, которому, как и Хендриксу, оставался всего год до отставки. Тони вел подробный учет всех промахов Кроули, всех пустяковых отговорок, надеясь, что рано или поздно у Фуллера откроются глаза и тогда он выгонит Кроули из отряда, а на его место опять возьмет Энсона и Пардоу.

Но сегодня, когда Тони начал расспрашивать о Кроули офицеров, готовящихся к очередному дежурству, выяснилось, что никто не видел его. Более того, этому никто не удивился.

Тони поднялся на второй этаж, а вслед за ним в стальную дверь влетел запах конюшни. Он остановился у порога большой комнаты, занимаемой офицерами. Здесь тоже попахивало конюшней, а кондиционеры заменял видавший виды вентилятор, стоящий на подоконнике открытого окна.

Из-за стола Тони жизнерадостно приветствовал Билл Девлин:

— А, Салваторе! Ты пропустил самое интересное.

— Что именно?

Девлин, старожил отряда, обладающий, несмотря на пивной живот, мощностью трактора, покачал головой.

— Фуллер опять вышел на тропу войны. Наверное, в городском совете его хорошенько взгрели, и он ни с того ни с сего начал придираться к нам. Мы тупы, ни на что не способны, вечно ищем легких путей, не замечаем сучка в своем глазу. И заявил, что оплаты сверхурочных нам больше не видать. Как же мне теперь содержать жену и двух детей на одну зарплату?

— Начни выступать в родео, — посоветовал Тони и, снова вспомнив о Кроули, спросил: — Ты не видел Лу? Сегодня он должен дежурить с четырех до полуночи, но никто внизу понятия не имеет, куда он девался.

— Час назад ему вдруг стало плохо. — Девлин презрительно покачал головой. — Этот размазня так часто берет отпуск по болезни, что давно пора либо выгнать его, либо объявлять национальный праздник каждый раз, когда он занозит руку. — Телефон на столе зазвонил, Девлин поднял трубку. — Конная полиция, сержант Девлин. А, привет, Салли! Получила? Конечно, не за что. Слушай, сейчас я не могу говорить. Перезвоню, как только освобожусь. — Повесив трубку, он смущенно усмехнулся: — Ох уж эти женщины! Столько шума, а все из-за того, что им прислали цветы на день рождения! Тебе повезло, ты вовремя сорвался с крючка. — И Девлин подмигнул.

— Чертовски вовремя, — оживился Тони, но тут перед его глазами всплыло лицо Скайлер, и его охватило тоскливое томление.

Как его угораздило влюбиться в почти незнакомую женщину, с которой он переспал по чистейшей случайности? Ведь сблизиться с ней у него не больше шансов, чем выиграть миллион в лотерею!

В женщину, решившую отдать его ребенка чужим людям.

Именно это не давало Тони покоя. Но он не собирался сдаваться, как и в случае с Энсоном и Пардоу.

Внезапно Тони осенило: у него есть шанс взять инициативу в свои руки! Что, если он сам найдет приемных родителей для ребенка, людей, которым доверяет? Обвинит ли его Скайлер во вмешательстве в ее жизнь? Скорее всего — да. Но это не помешает ему хотя бы совершить попытку. Тони заставит ее выслушать все соображения. Заставит задуматься, что все это означает, поможет ей представить лица, которые его ребенок будет видеть каждый день, глаза, которые живо заблестят от первого детского лепета.

Расписываясь в журнале, Тони просмотрел список распоряжений для офицеров, дежурящих завтра с семи до четырех. Большая часть их касалась патрулирования территории вокруг здания городского совета, где должна была состояться демонстрация в поддержку больных СПИДом. В Центральный парк следовало отправить по меньшей мере шестерых офицеров — там намечался очередной фестиваль джаза. Если Кроули опять пропустит завтрашнее дежурство под каким-нибудь малоубедительным предлогом или сошлется на мнимую болезнь, терпение лопнет даже у Фуллера.

— Я ухожу, — предупредил Тони Девлина.

— Куда спешишь? Посиди здесь, перекусим вместе. Салли приготовила мне завтрак, которого хватит на шестерых.

— Ты и так ешь за шестерых. Я бы охотно посидел с тобой, но мне надо навестить в больнице друга.

Вчера Долана положили в медицинский центр, лечиться от очередной легочной инфекции. Сам Долан шутливо повторял: теперь, когда он проводит столько времени в больницах, ему давным-давно пора заказать конверты и бланки со своим новым адресом. Но Тони знал: его другу не до шуток.

Через десять минут, приняв душ, переодевшись и направившись к воротам, Тони столкнулся с Джойс Хаббард. Он отметил, что в бриджах, с распущенными по плечам каштановыми волосами Джойс выглядит на редкость соблазнительно. Краешком глаза Тони видел, как она приостановилась, будто надеясь поболтать, но он только улыбнулся и на ходу помахал ей рукой.

«Да, Джойс красива», — думал Тони, переходя через улицу к припаркованному автомобилю. Беда в том, что в последнее время его тянуло только к Скайлер. Каждое утро он просыпался в сильнейшем возбуждении, словно подросток, желая одну Скайлер. Она снилась ему по ночам. Все это напоминало странную, редкую болезнь, и Тони надеялся лишь на то, что время исцелит его.

«Да, конечно, а еще кто-нибудь изобретет лекарство от СПИДа и на Рождество Долан будет танцевать в «Щелкунчике»».

Четверть часа спустя, войдя в палату Долана, Тони увидел, что его друг не один. На стуле у постели сидела его психолог, доктор Найтингейл. Увидев Тони, она встала.

— Джимми сказал, что ждет вас. — Она дружески улыбнулась и протянула Тони руку.

Доктор Найтингейл, привлекательная сорокалетняя женщина с выразительным лицом и теплым взглядом, сегодня, в джинсах и спортивной блузке, со светлыми волосами, подхваченными заколками, выглядела гораздо моложе. Она напоминала Тони кого-то, но кого именно — он никак не мог понять.

Тони бросил взгляд на стул, где она только что сидела. На постели лежала раскрытая книга. Наверное, доктор читала ее Долану, у которого в последнее время сильно ухудшилось зрение, хотя он в этом не признавался.

Преисполнившись благодарности за предусмотрительность к доктору Найтингейл, Тони вдруг вспомнил, что она сказала ему во время предыдущей встречи, два месяца назад, когда Долан лежал в больнице с пневмонией. Ожидая у дверей палаты, когда врач Долана закончит осмотр, Тони и доктор Найтингейл поделились «Сникерсом», купленным в автомате. После нескольких минут бессодержательной беседы она удивила Тони замечанием:

— Жаль, что рядом с Джимми нет его родителей.

Тони только пожал плечами, не желая высказывать мнение о родных Долана — облечь это мнение в цензурные выражения ему не удавалось.

Внезапно доктор Найтингейл задумчиво призналась:

— Мы с мужем долгие годы безуспешно пытались усыновить ребенка. Наверное, поэтому мне трудно понять мать, способную отказаться от родного сына.

Наблюдая, как доктор Найтингейл поправляет подушку под головой Долана, Тони вспомнил эти слова. Может, они до сих пор не потеряли надежду? Два месяца — небольшой срок, за это время мало что могло измениться. Но возможно, они уже нашли ребенка.

А может, и не нашли.

И тут Тони осенило.

Но согласится ли Скайлер?..

Есть только один способ выяснить это — спросить у нее. Найти какой-нибудь предлог, остаться с ней наедине и узнать ее мнение.

Да, он слишком мало знает доктора Найтингейл. Но если верить Долану, второго такого же внимательного и отзывчивого врача не найти. И даже если его предложение заинтересует доктора Найтингейл, это еще не значит, что Скайлер даст согласие. Но попытаться стоит.

За время службы в полиции Тони научился безошибочно разбираться в людях, и интуиция подсказала ему, что стоящая рядом женщина — редкостное сокровище. Из нее получится замечательная мать.

И вдруг он понял, кого напоминает ему доктор Найтингейл — Скайлер. Их глаза и волосы имели одинаковой оттенок, похожей была фигура. Наверное, именно поэтому Тони решил предложить ей усыновить ребенка Скайлер.

— Послушайте, док, здесь вам не пришлось бы скучать. Вы стали бы своего рода коммивояжером, только ходили бы не от дома к дому, а от кровати к кровати. Вы только подумайте — это же настоящая золотая жила, — шутил Джимми, опираясь на гору подушек и напоминая Элли человечка, нарисованного ребенком: его голова казалась слишком большой для истощенного тела, на лице застыла широкая улыбка. — Знаете, когда здесь нас мучают уколами и клизмами, становится даже приятно вспоминать, что мать любила Бобби больше меня, а отец однажды выпорол меня за игру в карты на деньги.

Элли закрыла томик стихов, которые читала вслух, и положила его на тумбочку у кровати.

— Пока мне хватает дел, но я обдумаю ваше предложение. — Украдкой бросив взгляд на Тони, она скосила глаза на наручные часы. — Кстати, о делах: мне пора. В половине седьмого у меня групповое занятие, и если я не успею перекусить, то умру от голода.

— И вы не вернетесь к вечернему представлению? — Голубые глаза Джимми заискрились. — Здесь любительские спектакли обычно устраивают после ужина. Доморощенных артистов освистали бы даже в Пеории, но здесь рады любой игре.

— В следующий раз забронируйте мне место в первом ряду, — улыбнулась Элли.

— Долан, когда же ты наконец уймешься? — с усмешкой вмешался Тони и, перехватив взгляд Элли, добавил: — Знаете, что он недавно сказал мне? «Ты даже не представляешь себе, что теряешь, Тони, — круглосуточный сервис, вид на реку и Боба Баркера для компании». Пожалуй, рано или поздно он все-таки соблазнит меня снять люкс в «Плазе».

Элли смотрела на двух мужчин — таких разных и вместе с тем поразительно похожих. Тони, в потертых тесных джинсах и тенниске, производил впечатление человека, пышущего здоровьем и силой. А Джимми, который исхудал так, что на лице остались лишь огромные кобальтовые глаза, с каждым днем блестевшие все ярче, стоял одной ногой в могиле. Но неравенство их не смущало. Положив руку на плечо Джимми, Тони дружески пожал его. А Джимми неосознанно клонился к нему всем торсом, как слабый росток тянется к солнцу.

С Тони Элли была едва знакома, но не сомневалась в том, что он только выглядит простаком. Тони редко рассказывал о себе. Когда им случалось поболтать, он ни разу не выразил недоверия к психотерапии. Расспрашивал Элли о ее практике, о том, каково работать с больными СПИДом, а однажды признался, что Джимми о ней весьма высокого мнения.

Сегодня общество этого честного, прямолинейного мужчины было особенно приятно Элли, потому что, несмотря на всю занятость и общение с Джорджиной и другими подругами, она постоянно страдала от одиночества.

Когда-то Элли твердо знала, что не протянет без Пола и шести дней, а они жили врозь уже шесть месяцев. «Возможно ли такое?» — каждое утро спрашивала она себя, убежденная, что не переживет следующий день. Элли казалось, что она бредет по бескрайней равнине без каких бы то ни было ориентиров, бредет бесцельно, уныло, из последних сил переставляя ноги, но каким-то чудом продолжая идти.

Она часто разговаривала с Полом по телефону, изредка они встречались. Несколько раз даже побывали у одной из коллег Элли, специализирующейся на психотерапии семейных пар. Но когда у Элли выдавался неудачный день, или когда одному из ее подопечных, больных СПИДом, становилось хуже, или когда у нее просто щемило сердце, Пола не было рядом. Некому было обнять Элли, помассировать ей плечи, принести чашку чаю.

Даже сейчас, когда ее муж находился совсем в другой части города и занимался своими пациентами, Элли не покидало желание очутиться в его объятиях. Ее сердце нестерпимо ныло, было больно даже вздыхать.

Она увидела, как Джимми взял с тумбочки томик стихов. Его Рука заметно дрожала.

— Еще один на дорожку, док?

Не доверяя собственному голосу, Элли молча кивнула, взяла у него книгу и случайно открыла ее на одном из своих любимых стихотворений. Запинаясь, она начала читать вслух.

Но, не дочитав до конца, подняла взгляд и увидела, что веки Джимми плотно сомкнуты. Закрыв книгу, Элли переглянулась с Тони, кивнула в сторону двери, взяла сумочку и вышла вслед за ним в коридор. Она уже хотела сказать, что ей пора, и попрощаться, но Тони остановил ее, взяв за руки.

— Можно угостить вас ужином? — спросил он. — Я буду здесь, пока Джимми не проснется, поэтому могу предложить только ближайший кафетерий. Вы окажете мне огромное удовольствие, избавив меня от необходимости ужинать в одиночку. Но если вам пора домой…

— Групповое занятие начнется только через час, — оживленно перебила его Элли. — Я буду рада поужинать с вами, и кафетерий мне вполне подойдет. Во время стажировки я четыре года питалась в кафетериях.

— Вот как? Ваше счастье, что вы выжили.

— Я — крепкий орешек.

Элли поняла, как проголодалась, только усевшись за столик в кафетерии и увидев перед собой тарелку с каким-то мясом под острым соусом. Расставшись с Полом, она питалась наспех, всухомятку, когда урчание в животе становилось слишком громким или когда ее силы иссякали. «Как приятно сидеть за одним столом с мужчиной, — думала Элли, — даже если это стол из дешевой пластмассы, а мужчина — случайный знакомый».

Вероятно, к Тони ее привлекала его стойкость. Он производил впечатление человека, на которого можно положиться в любых обстоятельствах, такого, кто не сбежит от трудностей. Такие качества не помешали бы сейчас самой Элли.

— Вы очень добры к Джимми, — заметила она. — Вот если бы у всех моих пациентов были такие же друзья!

Тони грустно улыбнулся.

— Несмотря на мою склонность отрицать самое худшее? — Он подцепил вилкой кусочек неведомого блюда, и только тут Элли поняла, что это мясной рулет. — Поскольку мы избегаем подобных разговоров, наверное, Джимми уже обо всем рассказал вам.

— Мы говорили о многом, — уклончиво отозвалась Элли.

— Хотите знать, как я к этому отношусь, доктор Найтингейл?

— Прошу вас, зовите меня Элли.

— Хорошо, Элли. В таком случае послушайте. — Тони подался вперед. — Вероятно, я единственный из знакомых Долана, кто знает всю его подноготную. Мне известно все, через что он прошел. И Долану не позавидуешь, поверьте. Если мы умалчиваем об этом — тем лучше. Джимми сознает, что умирает. Так зачем терять попусту ценное время, если можно потратить его на дела, которые придадут смысл жизни Долана?

Элли улыбнулась:

— Ваша мать вырастила настоящего мудреца.

— Мама? — Тони рассмеялся. — Ей самой было не занимать мудрости, она могла бы написать книгу. Школу мама так и не окончила, но за целый квартал могла отличить лгуна и мошенника от честного человека. Всякий, кто пытался обмануть Лоретту Салваторе, мог считать себя счастливчиком, если его барабанные перепонки и волосы оставались целы.

— Она живет неподалеку? — спросила Элли.

— В Рего-Парке. Два года назад мама переселилась к моей сестре и ее мужу, чтобы помогать им воспитывать детей. Но вряд ли она счастлива. Мама нахлебалась горя, когда был жив отец.

— Похоже, у вас было нелегкое детство.

Тони пожал плечами и огляделся. Как обычно по вечерам, кафетерий был переполнен, но Элли ничего не замечала. Она всецело сосредоточилась на разговоре с Тони, на его чувствах, и ей казалось, будто он что-то скрывает, и не только тягостные воспоминания детства. И вдруг Элли поняла: Тони пригласил ее поужинать не просто так. По какой-то причине он хотел остаться с ней наедине. О чем же Тони хочет поговорить?

Элли сообразила, что не знает даже, женат Тони или нет. Обручального кольца он не носил, но едва заметная полоска незагоревшей кожи на пальце еще осталась.

Внезапно Элли представился Пол, сидящий напротив нее, на месте Тони. Первые годы супружества, пока она стажировалась в Лэнгдоне, они часто ходили вместе в кафетерии, чтобы встретиться в середине дня, подержать друг друга за руки, шепотом обсудить, чем займутся вечером, вернувшись домой.

Элли почти физически ощущала тепло ладони Пола, прикосновение его пальцев, мозоли и шероховатую от частого и тщательного мытья кожу. Мысленно она видела, как он здоровается с какой-нибудь медсестрой, миловидной девушкой в желтом жакете, настолько хорошенькой, что почти каждый мужчина оборачивается ей вслед. Но Пол никогда не смотрел ни на кого, кроме Элли.

Боль потери пронзила Элли, а вслед за болью ее охватил гнев — безудержный и мучительный.

«Почему, почему все так вышло? Да, я вполне понимаю Пола. Но если бы он по-настоящему любил меня, то вернулся бы».

Перестать мечтать о ребенке означало для Элли то же, что и перестать дышать.

Наверное, уловив перемену в ней, Тони озабоченно придвинулся ближе и спросил:

— Элли, что с вами?

— Ничего. Кажется, я не голодна. — И она отодвинула поднос с нетронутой едой. — Простите, Тони, но я, пожалуй, пойду — конечно, — добавила она с притворной беспечностью, — если вы не хотите поговорить о чем-нибудь важном.

Тони отложил вилку.

— Да, нам надо поговорить. Я хотел бы узнать… — Он кашлянул. — Месяца два назад вы упоминали о том, что хотите усыновить ребенка. Вы еще не передумали?

Что-то острое вонзилось глубоко в грудь Элли, и сердце ее затрепетало. Она с трудом сохраняла спокойствие, предчувствуя угрозу. Но ей незачем бояться этого темноглазого мужчину. Элли испугала надежда, зародившаяся в душе, а она знала, как легко уничтожить эту надежду, помнила о том, сколько раз испытывала разочарование.

— А почему вы спрашиваете? — осторожно осведомилась Элли.

Тони отвел взгляд, его привлекательное лицо помрачнело.

— Видите ли, у меня есть одна знакомая. Она беременна, на четвертом месяце.

Элли ощутила знакомые симптомы — одышка, похолодевшие руки и ноги, мурашки, пробегающие по спине.

— Это ваша подруга? — спросила она.

— Можно сказать и так.

— Понимаю.

— Нет, ничего вы не понимаете. — Тони запустил пальцы в густые кудри. — Простите, дело в том, что я слишком волнуюсь и потому сам не свой. Хотите знать правду? Она больше чем подруга… и меньше, как ни странно это звучит. Мы были вместе всего один раз.

Элли молчала. У нее шумело в ушах, она не знала, куда девать руки. «Не обольщайся, — предостерегала себя Элли. — Радоваться слишком рано. Ты еще ничего не знаешь про эту девушку».

— А этой подруге известно, что вы решили поговорить о ней со мной?

— Она понятия об этом не имеет. А если бы узнала, убила бы меня на месте. Она… она предпочитает жить своим умом.

Его потемневшие глаза убедили Элли в том, что Тони всеми силами старается скрыть свои чувства.

Но по крайней мере с ней он повел себя честно, выложил все карты на стол. Элли серьезно задумалась. Стоит ли ввязываться в это дело, знакомиться с девушкой, которая, возможно, и не захочет встречаться с ней? Можно ли рисковать, вновь начинать лелеять смутные, призрачные надежды?

Ответы на эти вопросы были настолько очевидными, что Элли быстро сказала:

— Я хотела бы встретиться с ней.

Тони кивнул, не сводя глаз с ее лица. У Элли возникло ощущение, что ее арестовали, а рядом с ней сидит не будущий отец, а полицейский, скрупулезно оценивающий людей и ситуации.

— Буду откровенна с вами, — продолжала она. — Мы с мужем расстались. — Пусть уж Тони сразу узнает обо всем. Если он сейчас же отвергнет ее, она избавится от долгих дней или даже недель напрасного и мучительного беспокойства.

Упомянув о Поле, Элли задумалась: как воспринял бы он случившееся? Скорее всего отнесся бы скептически. А если свершится чудо и мечта сбудется? Вернется ли к ней Пол?

Тони нахмурился. Это означало, что он представлял положение совсем иначе.

— И вы по-прежнему хотите усыновить ребенка? — спросил он. — Даже если вам придется растить его одной?

— Ни о чем другом я не мечтаю.

Должно быть, Тони догадался о ее неукротимом желании: его глаза выражали понимание. Элли видела: напротив нее сидит мужчина, знающий, что такое несбывшиеся мечты.

Дрожа, Элли схватила сумочку и начала рыться в ней. Наконец она нашла то, что искала — плоский кожаный футляр с ее визитными карточками; вытащила одну, нацарапала на обороте номер домашнего телефона и протянула карточку Тони.

— В любое время, — задыхаясь, проговорила Элли. — Пусть звонит в любое время дня или ночи. Если меня не окажется дома, пусть оставит сообщение на автоответчике. Передайте своей подруге, что я буду ждать.

На следующее утро без пятнадцати семь сержант Тони Салваторе уже сидел за письменным столом в казарме отряда Б, листая блокнот и готовясь к собранию. Но его мысли витали очень далеко. Он не видел ряды школьных столов перед собой, не видел сидящих за ними заспанных полицейских: те, кому предстояло дежурство с семи до четырех, вяло переговаривались и ждали дневных назначений. Тони же думал о том, что сегодня вечером увидится со Скайлер, и не знал, как рассказать ей о разговоре с Элли Найтингейл.

Скайлер вряд ли понравится, что он побеседовал с Элли, не посоветовавшись сначала с ней. И недовольство Скайлер усилится, когда она узнает, что у Элли нет мужа. Но черт побери, она обязана хотя бы встретиться с Элли и дать ей шанс. Ведь это и его ребенок!

— Сержант, что там с нападением на Сорок второй улице? Преступник уже за решеткой?

Тони поднял голову и увидел, что на край его стола присел Гэри Марони. Марони поступил в отряд почти одновременно с Тони, но никогда не сетовал на то, что его коллега получил повышение по службе раньше, чем он. Рассеянно смахивая сахарную пудру с форменной рубашки, Марони ел пончик. «Ну и доходяга», — подумал Тони, оглядывая тощего товарища со впалыми щеками, прозванного в отряде Костлявым Марони. Он ел больше своего коня и при этом имел вид истощенного проповедника, мечтающего о воскресном ужине.

Вчера Тони и Марони первыми прибыли на место преступления. Зрелище было омерзительным: жертве перерезали горло разбитой бутылкой. Вероятно, убитый был связан с какой-то бандой. Точно Тони ничего не знал, поскольку не он арестовал преступника. Впрочем, он и без того намаялся, сдерживая толпу зевак, рвущихся подойти поближе.

— Кровищи было — ужас, — продолжал Марони.

— Ему рассекли шею до яремной вены, — объяснил Тони.

— Я не прикоснулся бы к нему, даже будь у нас шанс спасти его. Он наверняка был болен СПИДом, как любой опустившийся тип.

Хотя в те времена полицейские были обязаны надевать перчатки, приближаясь к пострадавшим с открытыми ранениями, Тони вдруг разозлился, услышав, как Марони утверждает, будто СПИД — болезнь, распространенная только в среде наркоманов и тех, кого называют отбросами общества. К последним Марони, разумеется, относил и голубых. Однако Тони придержал язык. Марони был слишком глуп для тонких намеков.

— Ты слышал про Джойс Хаббард? — поспешил сменить тему Марони — вероятно, почувствовав раздражение товарища.

— Нет. А что с ней?

— Она объявила о помолвке с одним парнем из отряда А, Кирком Руни. Говорят, они затевают шикарную свадьбу. Странно, что она ничего не сказала тебе.

Тони не удивился этому, но не сразу отделался от чувства вины. Познакомившись в начале лета со Скайлер, он редко удостаивал Джойс вниманием, почти не замечал ее. И вот наступил сентябрь, Джойс объявила о своей помолвке, и эта новость стала для Тони полной неожиданностью.

Когда за несколько минут до начала собрания Джойс вошла в комнату, Тони счел своим долгом поздравить ее. Она покраснела до корней каштановых волос, собранных в пучок, и потупилась.

— Спасибо, — пробормотала Джойс. — Понимаю, все это слишком неожиданно, но мы с Кирком знакомы давно…

«А у нее и вправду чудесные глаза, — подумал Тони, когда она наконец отважилась посмотреть ему в лицо, — зеленые, с золотистыми искорками. И красивые ноги. На них любой обратит внимание, даже когда Джойс не сидит в седле». В синих бриджах, черных сапогах для верховой езды и форменной, тщательно отутюженной рубашке, Джойс могла бы сниматься для рекламного плаката.

— Вы уже назначили дату? — спросил Тони.

— Еще нет. Мать Кирка хочет, чтобы свадьба состоялась следующей весной, — она намерена пригласить пол-Бруклина. — Джойс страдальчески закатила глаза. — А мы с Кирком считаем, что до весны слишком далеко. Нам обоим давно пора иметь семью.

Из личного дела Джойс Тони знал, что ей уже тридцать один год. Ее желание создать семью вполне понятно, тем более что она выходит замуж за товарища по службе, с которым имеет много общего. Это разумное решение, гораздо более разумное, чем его абсурдные отношения со Скайлер Саттон.

— Передай Кирку, что ему крупно повезло, — улыбнулся Тони, вдруг переполнившись печальной нежностью к Джойс.

Румянец на щеках Джойс стал гуще. С трудом сдерживая слезы, она заглянула в глаза Тони так, что он сразу пожалел о сказанном. А еще пожалел о том, что не смог полюбить Джойс — свою ровесницу, женщину равного с ним положения, с которой дежурил бы с четырех до полуночи.

Под пристальным, почти требовательным взглядом Джойс ему стало неловко. Ее глаза умоляли: «Ты только намекни…»

Тони отвел взгляд и углубился в список отряда, лежащий перед ним. Джойс все поняла и с затаенной ненавистью, замаскированной легкомысленным тоном, предложила:

— Лучше скажи ему сам. Ты ведь придешь на свадьбу?

— Само собой. — Тони бросил взгляд на настенные часы и пересчитал по головам собравшихся офицеров. Их было двенадцать; некоторые еще заправляли рубашки в бриджи и пристегивали кобуры. Тони заметил в глубине комнаты Кроули, сложением напоминающего пожарный гидрант. Его седой ежик влажно поблескивал — Кроули принимал душ перед дежурством. Для человека, вчера провалявшегося в постели, Кроули выглядел поразительно бодро. Тони испытал разочарование. «Жаль, он не отпросился и сегодня: тогда у меня появился бы лишний козырь».

Тони рявкнул:

— Дуглас! Пост двадцать один, обеденный перерыв в одиннадцать… Тамборелли — двадцать второй пост, перерыв в половине двенадцатого… Смит — вместе с Доэрти привезите сено из конюшни отряда Д… — Он продолжал зачитывать назначения по списку и закончил как обычно: — Свое дело вы знаете. Никаких обедов в неурочное время. Никаких противозаконных развлечений — без моего ведома. — И Тони усмехнулся.

В ответ все рассмеялись. Еще один день, очередное патрулирование, еще один наряд по чистке авгиевых конюшен. «И в награду за все это, — думал Тони, — меня угораздило влюбиться в женщину, которая мне не пара».

Вместе с Марони он взял на себя шестнадцатый и семнадцатый посты — патрулирование Таймс-сквер. Марони ехал верхом на Принце — норовистом гнедом с темным пятном вокруг одного глаза, придававшим ему сходство с пиратом. Но Принц казался шелковым по сравнению с конем Тони. Шагом направляясь на восток по Сорок второй улице, Тони чувствовал, что вороной Рокки упрямится, шарахается от автомобилей, злобно косится, стоит всаднику слегка сжать ногами его бока.

Но Тони не собирался сдаваться. Укоротив поводья, он прочно сидел в седле и движениями ног заставлял Рокки подчиняться. У перекрестка вороной попытался попятиться, но Тони уколол его шпорами и послал вперед.

«Справиться с лошадью довольно просто, — размышлял Тони. — Даже с такой злобной, как Рокки». А вот как вести себя с женщинами, он не знал. Ему вспомнился скандальный развод с Полой, на которой женился, зная, что у них нет почти ничего общего. А теперь Тони собирался повторить ту же ошибку и влюбился в женщину, сразу забеременевшую от него — мгновенно, пока еще не успел выветриться запах пива, выпитого ими на первом же свидании. Разница лишь в том, что они со Скайлер не поженятся. Значит, Тони остается лишь одно: позаботиться о будущем их ребенка, сделать так, чтобы ему хватало любви, которой заслуживает каждый малыш.

«Признайся, Салваторе: ты просто пытаешься дать ребенку то, чего сам никогда не получал от отца».

Но все обстояло иначе. Возможно, сын или дочь никогда не увидит Тони. Ребенок вырастет в уверенности, что отцу нет дела до него, лень даже позвонить или навестить его.

У Тони защемило сердце.

Патрулируя Таймс-сквер с бесконечными рядами киосков и кафе, Тони старался не думать о том, сколько испытаний выпадет на долю его малыша, и обо всем том, что ему хотелось сказать Скайлер. Она должна знать, что значит расти, ненавидя родного отца. На углу Бродвея и Сорок пятой улицы Тони взмахом дубинки поприветствовал еще одного завсегдатая площади. Макси, в кричаще-розовых брюках из спандекса и тесном топе, помахала ему в ответ. При виде этого тощего вертлявого существа с гнилыми зубами, обожающего лошадей, Тони вдруг обрадовался тому, что не служит в отряде по борьбе с проституцией. Осложнять жизнь тех, кто и без того постоянно становится жертвой, было не в его правилах.

В двенадцать Тони и Марони встретились за обедом. Сэмми, управляющий подземной парковкой, где они обычно привязывали лошадей, припас по морковке для Рокки и Принца. Хитрый парень знал, кого полезно умасливать, — в конной полиции было принято заботиться прежде о лошадях, а уж потом о всадниках. Тони поблагодарил Сэмми и решил прислать ему на Рождество достойный подарок.

— Как живется твоей бывшей жене? — спросил Марони, пока они ждали заказанных сандвичей. — Ты платишь ей алименты?

Несколько недель Тони почти не вспоминал про Полу, ее лицо уже начало стираться из его памяти.

— Это вполне устроило бы ее, — объяснил Тони, с удивлением слыша, что из голоса исчезла горечь, так долго терзавшая его. — Но адвокат убедил Полу претендовать на единовременную выплату крупной суммы.

— Вот как? Не повезло тебе.

Тони пожал плечами:

— Да, мне хватает забот.

— Я заметил. — Марони метнул в товарища понимающий взгляд. — Я знаю ее?

— Сомневаюсь, — покачал головой Тони и со смехом добавил: — И у тебя столько же шансов на знакомство, сколько и на успешное задержание каждый день в течение следующих десяти лет.

— Ни с кем не хочешь делиться, да? — Марони откусил громадный кусок сандвича; его глаза весело поблескивали.

— Мне нечем делиться, — ответил Тони.

— Само собой. — Марони многозначительно кивнул. — Ты ничуть не изменился, Салваторе, — вечно прячешь свои карты. Только ты в отряде не знаешь, о чем принято говорить в раздевалке — о сиськах и попках, вот о чем. Это еще забавнее, чем тискать их.

Тони пропустил слова Марони мимо ушей.

Дежурство прошло спокойно, без происшествий и арестов, а когда они уже возвращались в конюшню, Тони заметил, что даже душное облако смога, провисевшее над городом всю неделю, постепенно рассеивается.

Спустя сорок пять минут, когда Тони уже ехал на север, отмечая первые признаки приближающейся осени — красные и золотистые пятна в густой зеленой листве, — ему вдруг подумалось, что минувший день был не так уж плох. Конечно, он нервничал в преддверии разговора со Скайлер, но эти ощущения уже стали для него привычными. И если им надо серьезно поговорить, это еще не значит, что они не в состоянии порадоваться обществу друг друга.

Тони вдруг вспомнилось, что его брат Доминик затеял шумное семейное сборище и теперь уговаривал его привести с собой женщину. Тони не сказал Дому и Карле, что Скайлер ждет от него ребенка. Брат и невестка хотели лишь убедиться, что Скайлер не похожа на Полу, которую они презирали.

Нет, Скайлер не такая, как Пола. Но сумеет ли она поладить с его родными — братьями, сестрами, их женами и мужьями, племянниками и племянницами, многочисленной и шумной оравой? Все они часто бранились: Доминик слишком много пил; Карла постоянно распекала детишек, — но любой из них отдал бы члену семейного клана последнюю рубашку. Тони и в голову не пришло бы извиняться за своих родных — ни перед Скайлер, ни перед самой королевой Англии.

Но даже если его родные окажут Скайлер радушный прием, сумеет ли он так же отнестись к ее близким? Людей такого круга Тони узнавал с первого взгляда: даже когда они шли по тротуару, а он ехал верхом, они ухитрялись смотреть на него сверху вниз. Как та женщина возле «Бергдорфа»[24], которая властно попросила Тони найти для нее такси. Или публика на вечере, устроенном с целью сбора пожертвований для конной полиции в «Зеленой таверне». Все эти дамы в роскошных платьях и мужчины в смокингах, которые обступили Тони, удовлетворили любопытство и бесцеремонно оставили его в одиночестве. Познакомиться с ним поближе они не пожелали.

Нет, ему никак не удавалось представить себя рядом со Скайлер. С таким же успехом он мог бы поселиться в горах Тибета или совершить полет на Луну. Оставалось лишь убедить в этом сердце, поскольку оно наотрез отказывалось принимать доводы разума.

Тони свернул на шоссе 312. Ряды домов по обеим его сторонам сменились рощами, пастбищами и коттеджами, напоминающими сказочные домики. Здесь, к северу от водохранилища, дорога шла в гору, огибая государственный парк Фэнсток. Тони ехал медленно, высматривая оленей в зарослях, начинающихся сразу за поросшей травой обочиной.

На вершине холма он свернул на узкую боковую дорогу и остановился перед двухэтажным бревенчатым зданием клуба, за которым расстилался луг. Никакой вывески на здании Тони не заметил и счел это разумным: тем, кто понятия не имел, что это за клуб, нечего здесь делать.

Он сразу почувствовал себя здесь не в своей тарелке, но при этом был заворожен пейзажем. В пруду плавали лебеди, отражаясь в воде, тропа для верховой езды вилась по участку площадью в семнадцать сотен акров, среди деревьев мелькали домики, иногда весьма причудливого вида.

Тони нашел Скайлер у конюшни на другом берегу пруда. Она рысью гоняла по манежу гнедого жеребца ростом около шестнадцати ладоней. Скайлер, в мешковатой футболке поверх джинсов, раскраснелась и выглядела особенно хорошенькой. У Тони перехватило дыхание.

Стоя у ограды, он наблюдал за Скайлер, пока она не заметила его и не подъехала поближе.

— Почему ты сразу не окликнул меня?

— Я засмотрелся, — ответил Тони и смущенно добавил: — А ты уверена, что ребенку это не повредит?

С раздраженным возгласом Скайлер спрыгнула на землю.

— Мы живем не в девятнадцатом веке, Тони. Сейчас беременных женщин укладывают в постель, только если на то есть медицинские показания. И потом, я стараюсь не переутомляться.

— Ты не берешь барьеры?

— На последних состязаниях я чуть не вылетела из седла, — призналась она. — После этого решила временно завязать с прыжками. — Скайлер усмехнулась, но ее глаза раздраженно блеснули. — Мой тренер был ошарашен, узнав, по какой причине я перестала участвовать в соревнованиях. Может, Дункан просто старый ханжа, а может, злится, что я отказалась от карьеры профессиональной спортсменки. Так или иначе зимой Ченслор будет жить здесь. — И она потрепала коня по шее. — По крайней мере он ни на что не жалуется.

— Очутившись здесь, Скотти решил бы, что он умер и вознесся на небеса, — пошутил Тони.

— Слушай, почему бы нам не прокатиться верхом по тропе, пока не стемнело? Джон оседлает тебе какую-нибудь из здешних лошадей. — И Скайлер указала на конюшню, с виду напоминающую здание клуба, с поросшей мхом крышей. Два кота, живущих при конюшне, грелись на солнце у открытой двери, обращенной к манежу.

Тони хотелось сказать Скайлер, что он провел в седле почти весь день, поскольку так зарабатывает на жизнь, а в свободное время вовсе не расположен разыгрывать деревенского сквайра. Но, удержавшись, кивнул и пошел к конюшне.

Джон, похожий на седовласого киноактера, а не на конюха, оседлал ему аппалузу — грациозную, мускулистую кобылу. Садясь в седло, Тони невольно улыбнулся, поражаясь контрасту Пенни и коня, на спине которого он сидел утром. Этим ему и нравилась его работа: лошади в конной полиции не отличались красотой, но на них ездили профессиональные наездники, и это было видно с первого взгляда.

— За моим домом начинается отличная тропа. Она особенно хороша в такое время года, — объяснила Скайлер, когда Тони подъехал к ней. Сверкнув ослепительной улыбкой, она свернула на дорогу, огибающую пруд, затененный ветвями кленов и вязов.

«В этой картине что-то не так», — думал Тони. Чудесный день, живописная тропа — как на развороте глянцевого журнала, слишком красивый, а потому неправдоподобный пейзаж. По мнению Тони, несчастная беременная девушка не вписывалась в него. Ей полагалось быть убитой горем и страдать в одиночестве.

Не уверенный в том, что верховая езда не повредит Скайлер, Тони зорко высматривал кротовины и низко нависающие ветки. В молчании они ехали шагом по лесу и наконец выбрались на открытую низину, где слышалось только чавканье копыт в вязкой грязи. Из зарослей высоких камышей с пронзительными криками взлетела стайка фазанов, напугав лошадей. Тони развернул кобылу, преграждая путь коню Скайлер, который приплясывал и явно был готов сорваться с места.

— Отлично сработано, — иронически заметила Скайлер, но Тони не отреагировал на ее язвительность.

Он размышлял, как можно так досадовать на женщину и в то же время страстно желать стащить ее с седла и овладеть ею немедленно, прямо на земле, среди листьев, травы и примятых полевых цветов.

На вершине холма Скайлер выбрала из двух троп ту, что делала круг, возвращаясь к большаку. Когда они вернулись к конюшне, уже почти стемнело и заметно похолодало.

Пока они расседлывали лошадей и уводили их в денники, Тони молчал. В конюшне было безлюдно; Джон, должно быть, уже ушел домой. Слышалось только довольное фырканье лошадей, похрустывающих сеном, и шорох хвостов по обшивке денников.

Тони намыливал руки над глубокой проржавевшей раковиной в комнате для упряжи, когда заметил, что Скайлер пристально смотрит на него. Он улыбнулся:

— Ты смотришь на меня как на незнакомца.

— А я не знаю, знакомы ли мы. — Она указала на его талию. — Может, меня подводит зрение?

Взглянув вниз, Тони увидел, что подол его тенниски задрался и виднеется рукоятка «смит-и-вессона» тридцать восьмого калибра, заткнутого за пояс. Он пожал плечами:

— Тебе известно, что я служу в полиции.

— Оружия у тебя я еще никогда не видела.

— Просто не обращала внимания.

— Зачем оно тебе понадобилось, да еще здесь?

— Мало ли что. — Тони вытер руки грязным обрывком полотенца, висящим на ржавом гвозде над раковиной.

— Вооружен и очень опасен. Ого!

Она рассмеялась, а горечь, охватившая Тони, вдруг заставила его понять: дело вовсе не в том, что Скайлер находит его забавным. Он повернулся к ней. Под потолком светила лампочка без абажура, отбрасывая на пол пятно света. Глаза Скайлер терялись в тени. Она напоминала преступницу на допросе — надменную, дерзкую, но вместе с тем перепуганную.

Тони порывисто шагнул вперед и взял ее за руки. От неожиданности Скайлер вздрогнула. Убедившись, что всецело завладел ее вниманием, Тони заговорил:

— Полицейский обязан помнить о двух вещах. Во-первых, нас видят, а мы не всегда видим их. Во-вторых, мы всегда на посту. — Он опустил руки, оставив влажные отпечатки пальцев на футболке Скайлер. — Послушай, нам давно пора кое-что прояснить. Такие игры мне не по душе. Если тебе неприятно видеть меня, так и скажи, а не увиливай.

Скайлер смотрела на него, как на совершенно незнакомого человека, внезапно выросшего перед ней словно из-под земли.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — отозвалась она.

— Ты все понимаешь, — возразил Тони. — Для тебя я — нечто вроде похмелья после водки с тоником… я не позволяю тебе забыть, что за все надо платить. — Тони перевел взгляд на ее живот, слегка округлившийся под свободной футболкой.

Глаза Скайлер вспыхнули.

— Кто тебя просил ввязываться в это дело? Мы едва знакомы.

— Когда случается то, о чем ты не просишь, то, чего не желаешь, не всегда просто взять и уйти.

— Да что ты! — Скайлер с дерзким смехом приложила ладонь к животу.

Тони вгляделся в ее лицо, но оно было замкнутым. Лишь румянец проступил на бледных щеках.

— Я пытаюсь объяснить тебе: если ты решила оставить ребенка, можешь рассчитывать на меня. Я позабочусь о вас обоих.

— Тони…

— Нет, подожди, выслушай меня. Я не уговариваю тебя выйти за меня замуж, успокойся. Речь идет не о нас с тобой. — «Ложь, — мысленно добавил он, — но совсем пустячная».

— Что ты задумал? — насторожилась Скайлер.

— Ты смотришь на меня так, словно я что-то прячу в рукаве. — Тони усмехнулся. — Скайлер, я простой, обычный парень. Такой, каким ты меня видишь. Если я что-нибудь обещаю, то выполняю свои обещания. А я обещаю тебе, что если ты оставишь ребенка, он будет знать, кто его отец.

Тишину нарушил глухой стук копыта об пол. А потом Скайлер с вызовом бросила:

— Своего решения я не изменю.

— Иногда мы принимаем решения вопреки нашей воле, — спокойно возразил Тони, не желая заходить слишком далеко.

Скайлер промолчала. Она смотрела на него, и странная, нелепая ярость в ее глазах сменилась печалью. Наконец Скайлер устало проговорила:

— Тони, я справлюсь сама.

— Как хочешь. — Помолчав, он спросил: — Ты уже говорила с кем-нибудь об… усыновлении?

— Еще успеется.

— Я хотел бы знать, выбрала ли ты приемных родителей.

— Зачем? У тебя уже кто-то есть на примете?

— Да, одна женщина. Помнишь, я рассказывал тебе про моего друга Долана? Она его психолог. Уже давно мечтает усыновить ребенка. Недавно я говорил с ней о нас… и о нашем малыше. И она заинтересовалась. Она не прочь встретиться с тобой.

Глаза Скайлер холодно блеснули.

— Тебе известно о ней только то, что она психолог твоего друга?

— Я знаю, что она хороший человек.

— Это мне ни о чем не говорит.

— Я прошу тебя только встретиться с ней. Это никого и ни к чему не обязывает — разве что выпьешь чашку кофе. Но есть одно обстоятельство… — Рано или поздно Скайлер сама обо всем узнает, пусть уж лучше это случится сейчас.

— Какое? — Она насторожилась.

— Эта женщина и ее муж… сейчас не живут вместе.

— Тогда об усыновлении не может быть и речи.

— И ты не хочешь хотя бы поговорить с ней?

— О чем?

Тони растерялся. Некоторое время они молчали.

— Я прошу тебя об этом, — наконец сказал он. — Скайлер, это и мой ребенок — нравится тебе это или нет.

— Думаю, такая встреча никому не повредит, — неохотно кивнула она.

Итак, первый раунд принес победу Тони. Но что это доказывает? Ровным счетом ничего. Тони понял, что судьба ребенка небезразлична Скайлер, поэтому она не отдаст его случайным людям. Но ее чувства к Тони — если она питала к нему какие-нибудь чувства — надежно спрятаны, как револьвер, заткнутый за пояс его джинсов.

Опустив голову, Скайлер расхаживала по комнате, опасаясь, что если Тони увидит ее лицо, то поймет, о чем она задумалась.

Чем плохо быть влюбленной?

«Всем, абсолютно всем», — с горечью ответила она себе.

В кругу друзей они будут ощущать неловкость. Его родные наверняка сочтут ее высокомерной стервой — только потому, что она богата. А ее родные окружат Тони такой заботой и вниманием, что добьются не благодарности, а прямо противоположного результата. Предстоит череда свадеб, крестин и вечеров по случаю окончания колледжей, на которых или он, или она будут чувствовать себя не в своей тарелке. Любой вечер в ресторане неизбежно закончится неловким моментом, когда Тони полезет за чековой книжкой, а она заявит, что расплатится сама — просто потому, что у нее больше денег. Даже музыку они любят разную: он слушает рок и кантри-вестерн, а об операх знает только одно — это шоу, в которых поют толстые дамы.

Нет, этот брак не может быть удачным. И потом, она не любит Тони. Ей только кажется, что она влюблена.

Гормоны. Скайлер могла бы приписать свое безумие гормонам. После рождения ребенка ее жизнь войдет в привычное русло. Она уже написала в ветеринарную школу при университете Нью-Хэмпшира, и там согласились принять ее через год. Даже родители, встревоженные и потрясенные сейчас, постепенно успокоятся. А Тони? Он перестанет изображать телохранителя и снова станет обычным полицейским. И забудет ее.

«Держись покрепче за эту мысль. Может, когда-нибудь ты убедишь себя».

Скайлер в отчаянии задумалась о том, что роль гормонов сложнее и неприятнее, чем можно было предположить. Ее не только тянуло к Тони, она стала сентиментальной и часто думала о ребенке. Любая мелочь выбивала Скайлер из колеи — девчушка, звонящая бабушке, чтобы поздравить ее с днем рождения, витрина магазина детской одежды с комбинезончиками и крохотными джинсовыми ботинками, похожие на херувимов малыши в журналах, которые она листала в приемной гинеколога.

Скайлер постоянно напоминала себе, что поступает правильно. Она не собирается спасаться бегством и не намерена бросать своего ребенка. Малыш должен получить все, чего заслуживает, а самое главное — любящих родителей, способных воспитать его.

Почему же тогда она согласилась встретиться со знакомой Тони? Этого Скайлер не понимала. Чем она сама хуже женщины, которая готова растить ребенка одна, после разрыва с мужем?

«Ты согласилась не для того, чтобы поближе познакомиться с ней, и знаешь это. Ты просто выполнила просьбу Тони».

Ей на плечо легла чья-то рука. Скайлер обернулась. Тони стоял рядом, вглядываясь в ее лицо с таким мрачным видом, что Скайлер вдруг вспомнились фильмы, где полицейский появляется на пороге, принося весть о трагической случайности.

— Если хочешь, я пойду с тобой, — предложил он.

— Куда? — спросила Скайлер, загипнотизированная его черными глазами, напоминающими бездонные озера.

— Ее зовут Элли, — объяснил Тони. — Элли Найтингейл.

Скайлер покачала головой:

— Спасибо, но лучше я встречусь с ней одна. — В присутствии Тони ей всегда было трудно рассуждать здраво.

Он стоял так близко, что она ощущала тепло его дыхания. Скайлер заметила поблескивающую на его шее цепочку и, прежде чем успела опомниться, подцепила ее указательным пальцем и вытащила из-под рубашки. На одной стороне образка архангел Михаил широко простирал крылья, на обратной было выгравировано: «Спаси и сохрани моего мужа».

— Его подарила мне бывшая жена сразу после того, как мы поженились, — пояснил Тони.

— Наверное, он приносит тебе удачу. — Скайлер не осмеливалась поднять голову, боясь, что Тони догадается о ее влечении к нему, непреодолимом, как тяжелый недуг.

Рассмеявшись, Тони сказал:

— От меня не так-то легко отделаться. Наверное, ты это уже заметила.

— Тони… — Скайлер подняла голову и вздохнула. — Знаю, тобой руководит чувство долга, ты пытаешься загладить вину. И я ценю это, честное слово. Но поверь, я не буду относиться к тебе хуже, если мы перестанем встречаться.

— Так вот о чем ты думала все это время? — Его голос стал низким, почти угрожающим, и по спине Скайлер пробежали мурашки.

— Бесполезно отрицать то, что между нами происходит какая-то химическая реакция, — призналась она. Химическая реакция, — типичный эвфемизм нынешнего века. Он придавал происходящему сходство с неудачным экспериментом.

— Да, бесполезно. — Тони криво улыбнулся.

— Но это не значит, будто мы должны что-то предпринять, — поспешила уточнить Скайлер.

— Конечно, если мы этого не захотим. Но разве плохо остаться друзьями?

Эта перспектива ужаснула Скайлер.

— Друзей связывают общие интересы, они ходят вместе… ну хотя бы на концерты. И в оперу. Ты любишь оперу? Я — да. Мне нравится вся оперная музыка, особенно «Травиата». Я еще не говорила об этом?

«Тони в опере… ты спятила? Да он сразу возненавидит ее, а ты поймешь это, и он будет вызывать у тебя тайное раздражение». А может, именно этого ей и не хватает — чтобы доказать себе, что они друг другу не пара.

— Я никогда не бывал в опере. Но не прочь послушать, — откликнулся Тони с серьезностью, почему-то умилившей Скайлер.

— Отлично. — Неужели она заблуждалась насчет этого человека?

— Кстати, мой брат Доминик через несколько недель устраивает семейный праздник, — вспомнил Тони. — Я хотел бы пригласить тебя, — сверкнул он усмешкой. — Как друга.

— Договорились. — Скайлер вдруг смутилась — сильнее, чем в тот памятный день, на диване в квартире ее отца, когда они впервые были близки.

Ей вспомнился обнаженный Тони, вспомнились его густые волосы, шероховатая кожа, излучающая жар, и губы — дерзкие и настойчивые.

Легкая дрожь пронизала Скайлер, и она прислонилась к стене справа от открытой двери. Подумав о револьвере, заткнутом за пояс Тони, Скайлер ощутила ликование. «Наверное, я схожу с ума».

Не выпуская образка из рук, она притянула Тони за цепочку к себе. Он подался к ней, его веки отяжелели, руки обхватили Скайлер, его твердое мускулистое тело, которое снилось ей бесчисленное множество раз, пригвоздило ее к стене. Дыхание Тони обожгло ей губы. Револьвер вдавился в живот.

— Скайлер…

Ей вдруг представилось, что револьвер сейчас выстрелит. Яркая вспышка, режущая боль. Ребенок! Скайлер выронила образок и отпрянула от Тони.

Юркнув в соседнюю комнату, она сняла с ног кожаные чехлы и сложила их в сундук. Из другой комнаты доносились шаги Тони — он убирал упряжь, постукивая каблуками по бетонному полу. У Скайлер разрывалось сердце; боль в груди казалась нестерпимой, будто револьвер и вправду выстрелил. Ей хотелось сказать хоть что-нибудь, лишь бы нарушить тягостное молчание.

Но она удержалась.

Когда они вышли из конюшни, Тони вытащил из заднего кармана джинсов кожаный бумажник, лоснящийся от старости. Из него он достал слегка помятую визитную карточку и деловито протянул Скайлер.

— Место и время выбери сама, — сказал Тони. — Она согласится.

Внезапно ощутив усталость, Скайлер кивнула. Где — не важно, главное — зачем.

Она уже твердо знала, что ни при каких обстоятельствах не доверит этой женщине своего ребенка.