По какой — то неведомой мне причине, якобы неведомой, девочки из соседнего кабинета задержались немного на работе, поэтому выходим мы вместе. Совпадение, не иначе.
— Ты как всегда прогуляешься? — уточняет Олеся.
— Сегодня, придется, есть гречку, — вздыхаю, — Боюсь не дойду с ним в руках.
— А тебя разве не забирают? — Карина вроде как удивлена.
— Кто? — я же не догадываюсь, что перемыли мне кости.
Молчит и хлопает глазами. Мне же надо смотреть строго под ноги, чертова лестница, рухнуть сейчас будет еще печальнее, чем в прошлый раз. Вообще на тему моей невнимательности можно говорить долго, а приятного мало.
— Я же говорила, он тут, а вы не верили! — выкрикивает Олеся, но осекается сразу же после того, как я поворачиваюсь.
Вид у меня, видимо, говорящий потому что Лена усмехается:
— Иди уже к своему «не знаю, кто подарил».
Напротив располагается здание крупной, по нашим меркам, аудиторской фирмы, предоставляют они самый широкий в городе спектр услуг. На нижнем этаже здания располагается национальный ресторан, неплохого уровня. По словам моей начальницы, окна кабинета которой выходят на их вход, посетителей там не много, а с учетом известного нам оборота, просятся мысли о легализации средств от наркотрафика. Вы не обращайте внимания, мы в силу профессии мнительные. От себя, в их оправдание, могу добавить, хачапури у них божественны, только б и ела, но тогда моя опа не влезет ни в одни брюки. Поэтому, каждый раз проходя мимо, я думаю о том, что никогда в жизни не пробовала травку, и не против была бы восстановить эту не справедливость. Наркоманка и проститутка в свой адрес. Обычные женские мысли.
В момент, когда последняя ступенька почти преодолена, поднимаю голову и замечаю того самого «Он», у входа в ресторан. Наверное в ресторан, потому что ни за что не поверю, что он тут будет консультироваться с юристами или бухгалтерами. Сам кого хочешь, проконсультирует.
Он — это Грайворонский Макар Викторович, бенефициар проверяемого мною предприятия, и по совместительству мужчина при котором у меня трясутся колени, и плавится мозг. Полагаю, что после наших, пусть и не долгих, встреч он решил, что я интеллектом не слишком одарена и бояться меня не стоит. Да и сама бы я это подтвердила. Но меня никто не спросил.
Учитывая, что смотрит он ровно на меня, я просто счастлива от того, что не подняла голову раньше, иначе бы точно летела. Авиация у меня в крови, ну вы помните.
— Хорошего вечера, девочки, — поворачиваюсь попрощаться с девочками, которые смотря на меня во все глаза, а это на секундочку шесть штук, — До завтра.
Такси глазами нахожу быстро, путь до него стараясь преодолеть как можно быстрее, потому что чувствую, что количество смотрящих глаз увеличилось, кожа ощутимо горит. Только на заднем сидении такси разрешаю себе, без урона для самооценки и коленей посмотреть в сторону Макара Викторовича. Он смотрит, своим непробиваемым взглядом. Понять о чем он думает — возможным не представляется. Вполне возможно, что это не показное, а реальное равнодушие. Всё что тут происходит, для него мелковато.
Поднимаясь домой, обдумываю, что же сказать за цветы. Егор по-любому спросит, не может не спросить, и если в день рождения выдумывать не приходится, он сам понимает, то сейчас. Не помню, когда я последний раз приходила домой с цветами, не считая дня рождения и восьмого марта. Думаете, скучно я живу? Естественно, но в эти рамки я загнала себя сама. Несколько раз, когда подруга меня просто выталкивала на свидания, и мне там дарили букеты, я их отдавала соседке снизу, и еще пару раз выкидывала. Не знаю, что именно творится в моей голове, но я боюсь реакции своего единственного мужчины, разочарование в его глазах я не переживу.
Открыть дверь своим ключом не могу, приходится постукивать коленом в дверь, на удивление быстро дверь распахивается:
— Мааам, у нас для тебя сюрприз, идем скорее, — горланит сын, но почему — то быстро осекается.
Накрутить себя за секунду? Да, пожалуйста! Увидел цветы и расстроился, накрутит себя, и не дай бог ему станет плохо. Я уже начинаю жалеть, что не оставила букет на работе, когда сын произносит:
— Ну как так! Я думал, ты обрадуешься, а ты еще один принесла, — огонек в сыне стремительно тухнет.
И хотя причину я так и не установила, но очень хочется его приободрить. Букет всё — таки на пол, Егора обнять. Целую макушку и прижимаю к себе.
— Ну чего ты, зайчонок, — говорю, прижимаясь губами, — Ты ж мой главный сюрприз.
— Да вон, — машет куда — то мне за спину, — Тебе принесли. Первый раз такой огромный.
Оборачиваюсь и вижу огромную корзину с белыми розами. Я то и одну не знала, как объяснить, а тут. Чтоб вы понимали, я трусиха, и максимально стараюсь поймать статику в своей повседневной жизни. Всплески эмоций, не моё. Мне они дорого обходятся.
— Откуда?
— Сегодня днем принесли, — немного хмурится, — Мужчина какой — то.
— От тебя?
— Мам, ты чего? — хмурится сильнее.
— А кто кроме тебя?
— Ты хоть знаешь, сколько это стоит? — говорит максимально серьезно, как с маленькой, — У меня столько нет. Как будет куплю, и побольше.
Снова прижимаю ребенка к себе. Мы с ним тактильные маньяки.
— Не надо побольше, ты же меня знаешь, остальное можно едой.
— А мы с Аней макароны варили. Я сам сыр тер, а Арина чистила сосиски.
— И ты молчишь? Специально отвлек меня этим веником, — специально театрально охаю. Надо отвлечь.
— Тебе бы только поесть, — журит сын.
— Что правда, то правда. Мою руки и ты меня кормишь, — у нас есть излюбленные темы, подруги могут сказать, что я пью много, сын — ем.
Зайдя на кухню, обнаруживаю там Аню, как всегда суетится. Чтобы бы мы без нее ели, не ясно, на меня не всегда можно рассчитывать.
— Гор тебя сдал, признавайся от кого сегодняшняя оранжерея? — как всегда, Аня и пытает по-доброму.
— Мне подбросили.
Аня качает головой. Мол, нет.
— Ошиблись адресатом.
— Дважды?
— Сомнительно, да, — задумываюсь, — Не знаю, Ань, правда.
Пока я переодеваюсь, дома подозрительно тихо. У нас так редко бывает. Застаю всех на кухне, проводящими детальный осмотр букета, становится очень смешно.
— Вы б его сразу распотрошили, не стесняйтесь и не в чем себе не отказывайте.
— Он очень красивый, — в один голос сообщают Аня с Ариной. На что Егор громко фыркает.
— У него есть один недостаток, его нельзя съесть, — говорю, доставая тарелки.