Смеркалось. А я тащусь к бывшему, своей несостоявшейся девушки. Даже звучит это погано. Спросите на кой хрен оно мне надо? Сам не знаю. Ищу любой повод за неё зацепиться. Понять, оправдать и начать заново. Слабак одним словом.
Хотя кого я обманываю, абсолютно плевать, как это выглядит со стороны. Этот парень мне напомнил Илью, за всей показной дуростью есть нечто очень глубокое. Просто так он бы не позвонил.
Паркуюсь около нужного дома, так заботливо скинутым в сообщении. Следом за мной подъезжает один из наших парней. Смотрю на него, понимает он сразу.
— Илья Вячеславович, — пожимает плечами. Ну естественно, вдруг прикончим друг друга.
— Заходишь, только если труп из окна выпадет, говорю предельно серьезно, направляясь к подъезду. Лицо парня вытягивается, но глупых уточнений не следует.
«Парадная 9» — падает на телефон сообщение. Ты посмотри, какие мы милые, точно как и подружка. Широкой души люди.
Как только слышу характерный звук домофона, на нужный этаж буквально взлетаю. Дверь в квартиру открыта. Здоровая детина подпирает косяк.
— Проходи, — отступает в глубь квартиры, — Видеть тебя у себя, то ещё удовольствие, но говорить об Ие где — то еще, я б не стал, — судя по голосу понимаю, я успел в миллиметр. Хламина близка.
— С чего ты решил, что я буду с тобой о ней говорить? — уточняю с усмешкой.
— Потому что она тебе не безразлична. Сам же ты понимаешь, что она тебе ничего не расскажет. И чуть что, так и вовсе пошлет, — фокусирует взгляд, с трудом, — Уже, да?
— Чудеса проницательности.
— Я её знаю с первого класса. Первого декабря девяносто девятого она к нам пришла. Прошлый век. Пиздец, я запомнил, — качает головой, — Проходи на кухню, — зовет за собой, — Не переживай, я специально нажрался, чтоб быть поспокойней.
Судя по всему, парень в моем лице увидел компанию на «побухать». Алкоголя на кухне запиться, чего не скажешь о еде.
— Да расслабься. Ситуация мутная, согласен, — Егор открывает холодильник и начинает выгребать оттуда закуски, — Пиздец, скажи мне кто, что я Ию сам буду другому мужику рекламировать… Уе**л бы. А тут здрасте, пожалуйста, — опускает на стул, тяжело.
Судя по настрою я тут не особо и нужен, может так свободные уши. Уйти отчего — то не хочется. В том, что Ия сама никогда не расскажет, я уже понял. Но надо ли мне оно, знать о ней что — то? Я и так бы предпочел забыть то, что навсегда в память засело.
— Громко думаешь. Если ей и будет неприятно, мотивы мои она поймет. Да и твои тоже. Вообще она на редкость понимающая. Мне есть с чем сравнить, — большими пальцами указывает на себя.
— Я её почти три недели не видел. Думаешь, мне стоит о ней что — то знать? — эмоции стараюсь контролировать.
Егор вздыхает, опуская при этом голову. Затем трет руками лицо.
— Счастлив был бы сказать, что нет, но, — разводит руками, глядя мне в глаза, — Если даже вы не помиритесь… Меня она, должным образом, не простит.
Что — то в его голосе меня напрягает, словно ограничители вырубают сильные эмоции.
— В эту встречу?
Качает головой.
— Много лет назад. Мы общаемся, совершенно не так. Итак, с чего мне начать? Сначала или с конца, — Егор усаживается в кресле удобнее.
То, что происходит — сюр.
— Ты мне про Ию собираешься что рассказать?
— Историю о том, как я её прое**л. Прое**л самое ценное, что в моей жизни было. Сыночек, прости, — парень поворачивается к стене, на котором висит коллаж фото, Егор и парнишка лет десяти.
— Похож на тебя.
Смотрит на фото и едва кивает.
— Блд, сейчас передумаю. Пора начинать, — отпивает вискарь и закусывает щеку изнутри, — Ей сейчас плохо. Аня сказала, это подруга её. Ты, наверное, знаешь. Сама она никогда… Только если очень прижмет.
Знаю, конечно. И Аню знаю, и то что Ия излишне скрытная. Несколько дней нашего общения, мне казалось, что мы нашли точку соприкосновения. Но за несколько часов всё изменилось. Жесть. Злость кровь разгоняет. Понять первопричину, может быть то, что Ие плохо и она мне не позвонила. Всё бы, блд, бросил и прилетел. Может быть, то, что её подруга не мне позвонила. А этому, что напротив сидит. Какова вероятность того, что она сама так решила?
— Прием, — щелкает пальцами, — Ия не знает, что я знаю. Узнает о том, что и ты в курсе, вообще в шоке будет. Не знаю, как лучше поступить, поэтому днем и сорвался. Ты, — пальцем указывает, — Меня до жути бесишь. Она тебя выбрала, — вот уж сюрприз. Меня выбрала? Каким интересно образом. Когда послала подальше? — Подожди, — поднимает ладонь, — Выслушай, потом скажешь что думаешь.
Киваю, что еще остается. Напротив сидит предельно серьезный бухой мужик. Зрелище странное.
— Несколько раз прокрутил в голове этот разговор, — постукивает прижатыми друг к другу пальцами одной руки, о другие также сложенные, — Нервничаю, — бросает взгляд на свои руки, — В своей башке я уже всё тебе рассказал. Теперь бы понять, что надо повторить, а что нет.
Степень его опьянения вызывает во мне всё больше вопросов.
— Короче. Познакомились мы с Ией в школе. Пришла она к нам зимой, хоть и числилась с нами сразу. А когда пришла… Мы все офигели. Милая, как с картинки, девчушка. Но очень отстраненная. Самоуверенно — снисходительная, — слегка улыбается вспоминая, — Сидела на первой парте, с ботаником нашим. В первом классе ботан — это диагноз.
Интонации резонируют. Если об Ие говорит с теплотой, то о парне с явным презрением.
— Её все задирать пытались, даже девчонки. От зависти. Конец девяностых, одеты мы были как попало, хотя не сказать что кто — то бедствовал. А она как с картинки. Красивые платьишки, юбочки, белые блузки. Хочешь — не хочешь, взгляд именно за нее цеплялся. Стрижка всегда идеальная. Попроси у нее, она фото покажет, — киваю. Дурак, как ты просить собираешься? — Так вот ей всегда было всё равно, у нас уже пар из ушей валит, а она посмотрит небрежно, и отвернется. Или еще хуже, скажет что — то едкое, и с тебя класс ржет весь день. И вот этот самый ботан, решил за счет нее самоутвердиться. Она так и не сказала потом, что он именно сделал, но увидел я её за школой плачущей. Сидела в своем темно синем платье на пыльных ступеньках и горько плакала. Ушлепок, — понять о ком речь не сложно. Челюсть сжимается, — Это я к чему. Она ранимая, Макар, даже когда так не кажется.
— Понял уже, — говорю сквозь зубы. На себя злюсь пздц. Вспоминаю своё «Приезжай сегодня ко мне», и себе самому хочется башку разбить. Взгляд её тот, совершенно не понимающий, а потом…
— Её отец со своей новой женой воспитывал. Это ты знаешь, — киваю, — Так как отца она никого не любила. Ну разве что сына. Мужик был что надо. Она у него одна была. После его смерти она с мачехой осталась. Мамашка её к себе не пожелала забрать, — напрягаюсь мгновенно. То, что мама Ии жива, я понял, она вскользь сказала. В глазах тогда было столько боли, что вопросы задавать не хотелось, — Хотя Лариса Васильевна — мама вторая её, не отдала бы. После всего, — Егор проводит рукою по волосам, на затылке делая захват, — Не мать, а кукушка.
Встает, подходит окну и закуривает. Через пару секунд на телефон падает сообщение: «Всё по плану?» — парни свое отрабатывают. Только какой нахрен план? Отвечаю.
— Твои бы ещё фонариком в окно посветили, — усмехается Иин друг, — После смерти отца ей очень не хватало любви и внимания. Лариса человеком была прекрасным, но чувства не особо свои выражала. Ие же мало быть самой лучшей, ей надо быть единственной, самой необходимой. Всего одного человека достаточно. Так уж вышло, что со смерти папы и до рождения сына таких людей не было.
— А как же ты, верный друг? — спрашиваю иронично.
— Ну…, - передергивает плечами, словно ему неприятно, — Верным меня назвать можно только с огромной натяжкой, — смотрю тот же самый коллаж с фото, — Верно мыслишь. Сын родился, когда мне было девятнадцать. Ие, соответственно, восемнадцать. Блд, — Егор сжимает кулак, и постукивает им себе, — Хочешь увидеть недоумка, посмотри на меня. Так берег свою девушку, что трахал других, пока одна из них не залетела. Не смотри так на меня, я сам всё знаю, — отмахивается, — Самое поганое в этом, что как только мы с ней расстались ей в доверие начал втираться этот мудила. Бесил неимоверно, но она за собой его таскала, чтоб я не лез. Один единственный раз повелся на уговоры родителей, и всё просрал. В общем, года через полтора они стали реально встречаться. Прикинь, Ия, и какое — то что с неё ростом. Вообще никакой. Естественно, блин, он её ревновал. Понимал ведь, что не дотягивает. Нельзя таким девушкам встречаться с обычными, они же, блд, комплектуют. Чувства сводя с ума, и как следствие выплеск агрессии, — дальше уже не слушаю. Сам и так понимаю что к чему.
— Он её беременную избил? — когда мы с Ией и мелким гуляли в Крыму, в парке беременной девушке стало плохо. Мы с мелким были неподалеку, она же отпаивала девицу водой, пока ждали супруга. Говорила о том, что знает как трудно бывает выносить двойню. Потом в разговоре мельком сказала, что у неё вот не вышло. Ия умеет дать понять, где та грань, за которую она не переступит, можно даже не спрашивать.
— Молоток. Сходу понял, а я вот понял только когда, сука, поздно стало, — охватывает голову руками и закидывает, — Думал, убью его после, только толку. Хотя лучше бы не оттаскивали, говорят мучается сейчас инвалидом, — кадык дергается, у обоих, — Она мне звонила тогда. Жена трубку взяла, естественно мне потом не сказала. Ненавидела просто Ию, — собеседник выглядит настолько разбитым, что остается только пожалеть, — Он ей голову разбил и уехал. Она из квартиры даже выйти не могла. На следующий день только. В БСМП наш местные, у них же и травма и роддом, все в одном месте. Только её там послали. На следующий день уже скорая привезла. Одного из мальчишек спасти не смогли.
У меня нет слов. Сидим и дружно сверлим взглядом бутылку, как она не загорелась еще от накала. Как можно ударить беременную. От тебя самого беременную девушку.
— Они недоношенными родились. Егор родился, Игоря мертвым уже достали. Она каждый год прилетает, к нему в том числе, — Завьялов откашливается, — Я её когда увидел после, думал умом она тронулась. Но нет. К концу первого года жизни Егора она на призрака стала похожа, скелет обтянутый кожей. При её сто семьдесят три, сорок пять это мало. Мне, реально, казалось, что ела она только когда мы к ней приходили и заставляли поесть. Мелкий, правда, хорошо пошёл, к году уже можно сказать все потери нагнал. Что она с ним только не делала. Пока ей самой плохо не стало, — теперь замолкает надолго.
— Обезвоживание? — понимаю, что это не театральная пауза, но меня уже подрывает.
— Ретроантероградная амнезия, на фоне перенесенной черепно — мозговой, ну и стресса с усталостью, — нет, вот теперь у меня нет слов, — Мне коллега её позвонила. Приехала её проведать, а Ия стоит с мелким и плачет. Понимает, что мальчик её, но не помнит. Как по мне, она и себя тогда плохо воспринимала. Несколько месяцев лечения. Большую часть она вспомнила, но не всё. Потом говорила, что моменты появляются в сознании. Это полный пздц был, Макар. Я себя простить не могу, — взгляд снова осмысленность приобретает.
У меня всё внутри коркой льда покрывается. Она ведь маленькая, совсем беззащитная.
— Она ведь не рассказала сначала. Только то, что они поругались, и она сказала уроду, что хочет расстаться. Мол, ударил её он, и всё. Первый раз ему только челюсть сломал, может быть пару ребер. Когда лечение она проходила, оказалось, что у нее серьезная гематома была, но к счастью, микротрещина образовала…
— К счастью, череп может «к счастью» треснуть? — сходу орать начинаю.
— Выпей, — наливает пол бокала, толкая ко мне, — Представь себе, к счастью. Нам так в больнице сказали. Если бы не эта трещина, она б умерла. Её ж никто не лечил, а так «самоисцеление», блд, — смахивает со стола бокал и часть тарелок, — Я не знал, блин, не знал. В первый раз когда она приехала, снимок ей сделали, но ничего не назначили, хотя все на снимке было видно. Как в плохом кино, там тетя Артура её работала. Сразу вкурила, что к чему, с коллегой своим договорилась, чтоб домой отправил. После родов её делали повторный, там уже сгустка не было. — снова трет руки, — Эта сука сидит, там полно за что, а козлина свалил куда — то. Надеюсь, не лечит урод.
Не знаю, сколько мы времени разговариваем, но список на утиль разрастается быстро. Как после этого, эта старая сука, бабушка, блд, могла говорить что — то Ие.
— Она сама тебе этого не расскажет, Макар. Стесняется очень. Ее скромность всегда за высокомерие принимали. А после этого… в её отношении к себе вот такая дыра, — разводит руки в стороны, шире головы, — Страшно и одиноко. Если хочешь помочь — помоги. Только силы свои оцени перед этим. Это я тебе как друг говорю, — усмехается грустно.