Сквозь сон слышу голос Макара. Говорит приглушенно, но грубо. Немного вздрагиваю, он меня прижимает крепче к себе, давая понять, что он рядом и защитит.
— В общем, ты понял. Плачу я не за то, что ты ищешь, а за то, что найдешь, — следом, судя по характерному звуку, разговор прерывается, — Разбудил? — спрашивает и касается губами лба. Так не бывает, ведь точно.
— Нет, я не поняла, как уснула.
— Плакала — плакала, и уснула, — произносит Макар и откашливается.
— Извини, пожалуйста. Я не специально, — произношу ему куда — то в шею, он обнимает еще крепче.
— Всё нормально. У тебя телефон звонил пару раз. Ты так сладко спала, будить не стал.
— Сын, скорее всего. Долго спала?
— Часа полтора, — стараюсь выбраться из кольца его рук, Макар отпускает.
Поднимаясь, забываю, что одета порядком… условно. Макар ловит запястья и тянет на себя, целует грудь и ослабляет хватку. Я же просто сгораю, наблюдая за его действиями. Мне подобная открытость никогда свойственна не была. Даже когда мне было семнадцать, и любовь к Егору была главным «хобби» моей жизни, особо откровенных вещей я не делала.
— Краснеешь улетно, — говорит Макар и подмигивает. Выглядит он откровенно довольным собой.
Ещё бы, не сильно — то я и ломалась. Стоило только увидеть меня в крови перепачканной и после этого захотеть в гости прийти. Ждала его и в тоже время не верила, зачем это может быть надо такому человеку как Макар? Не хочу даже думать об этом.
Плетусь в прихожую, параллельно натягивая платье на плечи, в зеркале замечаю свой вид и резко отворачиваюсь. Странно для моего возраста так сильно смущаться. Телефон звонит снова, отвечаю мгновенно.
— Привет, мой родной. Как отдыхается?
— Мама! — какой же он шумный, спросонья звонкий голос Егора колоколом в моей голове отдается, — Как я соскучился! Почему ты трубку не берешь? Я звонил. И видео тебе отправили. Ты посмотрела? — тараторит.
— Малыш, я уснула. Сейчас посмотрю.
— Аня сказала, ты плохо себя чувствуешь? Опять голова? — по голосу кажется, что мой малолетний сын собрался меня ругать.
— Уже лучше, упала на днях. Представляешь, на электросамокате задели, — усмехаюсь. Егору они очень нравятся.
— Хорошо, что ты мне не купила, — резюмирует вполне себе серьезно, — Уже зажило? Когда ты приедешь?
— Егор, я не знаю. Мы же с тобой договаривались, что вы без меня отдохнете.
— Ну, ты же свободна, — сын давит интонациями. Я очень хочу к нему, но внутренне меня тормозят тревожные чувства, я будто бы знаю, что не стоит ехать туда.
***
Ия стоит рядом с комодом, прижав телефон плечом к уху. Пальцами водит по лепесткам цветов. Картина меня завораживает. Реально дар речи теряю. Второй раз за день. Платье прекрасно подчеркивает тонкую талию и узкую спину, которая виднее в вырезе. Когда касался её думал, сдохну от счастья. Судя по диалогу, сын упрашивает маму приехать.
— Скажи ему, что к ночи приедем, — приблизившись, шепчу ей на ухо.
Ия поднимает голову, взгляды в зеркале встречаются. Еле заметно кивает. Следом обещает сыну приехать. В голове крутится мысль — она уникальна. Разница между Ией домашней и Ией на работе — колоссальная. Сейчас я вижу нежный хрупкий цветочек. Когда ехал сюда, даже не думал, что она может быть такой. До этого я видел ее только замкнуто — отстраненной. К концу их беседы я уже обнимаю их, за талию, прижимая к себе. Она же откидывает голову мне на плечо и прикрывает глаза. В зеркале, висящем напротив нас, наблюдаю за тем, как подрагивают её ресницы. Этот момент определенно точно будет в моей памяти на всю жизнь. Эмоции, испытуемые, передать нереально. Я просто чествую, что такая она только для меня и со мной.
— Пойдем что — нибудь приготовлю? Ты не торопишься? — произносит, приоткрывая глаза. Ия пальцами гладит меня по руку, поднимаясь к локтям, до места покуда рубашка закутана, и снова спускаясь.
— Можем заехать поужинать, — в девяноста случаях девушки соглашаются, а то еще и попрыгивают от счастья, зная, что мужик за её эмоции платит. Ия же заверяет, что лучше дома поест, — Давай тогда я в себе закажу, нам с тобою все равно придется заехать. Вещи я соберу. Заодно перекусим.
— Хорошо, я тогда пойду, соберусь. Мне быстро, переоденусь и волосы соберу. Чемодан — то готов, — Ия пытается выпрямиться, а я всё держу.
— Мне нравится это платье, будет моим самым любимым, — спускаю рукав немного с плеча и касаюсь губами, Ия вздрагивает, всё сильнее, по мене того как я поднимаюсь по плечу ближе к шее.
— Мы так никогда не соберемся, — хохочет. Не помню, когда происходящее было настолько приятным. Даже без секса мне понравилось лежать рядом с нею, трогать, смотреть.
Немного погодя, мы поднимаемся в лифте ко мне. Ия ведет себя вполне свободно. Её грани порой удивляют. Она не теряется в обществе, что могло бы иметь место быть, учитывая её стеснительность.
— Ты снимаешь?
Киваю в ответ. Не сводя с Ии глаз.
— На последнем, — смотрит на панель лифта, — Интересно посмотреть. Раньше мне думалось, что купить тут квартиру, за сто пятьдесят миллионов может только неадекватный человек, — произносит серьезно, но в глазах черти пляшут, хотя в ее случае это таракашки. С таким же видом она меня посылала. Ия выдерживает паузу и улыбается.
— Они неплохо их так сдают.
— Да, я знаю, — отталкивается от стенки, лифт как раз останавливается.
Пока я собираюсь, заказ доставляют. Захожу на кухню и в который раз поражаюсь.
— Ты где всё это нашла?
Ия с укоризной в глазах смотрит в ответ.
— Ты хоть раз тут обедал? Могу поспорить, что нет. За те мульёны, что ты им платишь, они столько всего для сервировки накупили, а ты и не видел, не оценил, — качает она головой.
— Я как — то заказывал, вилки и ножи видел, но не эти, — добавляю, понимая, что реально не в курсе. Зачем бы оно мне было надо.
— Ма с детства учила нас с папой, что подача еды должна быть красивой. И не только. Обстановка, мебель, да всё, вплоть до штор. Папе было всегда всё равно.
— Внешнего вида тоже касалось? — Ия немного прищуривается. Затем улыбается.
— А как же, — Ия смеется, — Девочка всегда должна быть опрятной. Ногти подстрижены, голова вымыта, одежда выглажена, обувь начищена. Продолжать?
— Если хочешь, я бы послушал.
— Я с папой жить начала ближе к семи годам. Он к тому времени жил уже с Ларисой, это ма. Удивительная женщина была. Тяжело ей со мною пришлось, — глаза Ии грустнеют, — Она глаз цепляла, ты бы только увидел ее, понял это.
— Если ты хоть чем — то на нее походишь, то я в этом уверен, — реально уверен, видя с какой теплотой Ия вспоминает свою мачеху.
— У нее это было врожденное, у меня приобретенное. До знакомства с ней во мне этого, — Ия окидывает взглядом стол, — Не было. У мамы были иные приоритеты, — тянется за столовыми приборами, а я залипаю на ее пальцах. Тонкие длинные, словно прозрачные.
— Ты ходила в музыкальную школу?
— Да, до шести лет. Папа настоял, чтоб меня записали. Потом был долгий перерыв и уже не вернулась. Эти пальцы были поломаны, — приподнимает указательный и средний на левой реке, — Поначалу были, как деревянные, я даже научилась писать левой рукой.