Укради меня

Глава 10.

И снова потекли обычные дни. Впрочем, нет, не обычные – его в нашей жизни, в моей жизни больше не было. Оля была права, когда уточнила, готова ли я отдать такую цену – выносить это мне было очень непросто. Раньше, до того, как он уехал, я могла хотя бы знать, что с ним всё хорошо, смотреть на новые снимки, наблюдать за ним в трансляциях матчей, слушать его голос в интервью. А теперь он пропал совсем. Я периодически искала поиском его имя, но время шло, а ничего нового так и не появлялось. Его старые соцсети были заброшены. Полнейшая тишина.

Прошло полгода. Потом год. Я собрала волю в кулак и сняла со стен его фотографии. Выкинуть не поднялась рука, но они отправились в дальние ящики. Я продолжала зубрить английский и первое время даже вела в своей голове воображаемые диалоги с ним, но потом поняла, что всё это глупости, мне пора взрослеть и учиться жить без него. Потому что я его больше никогда не увижу. Я ведь не поверила его обещанию, хотя мне очень хотелось верить. Даже несмотря на то, что раньше он всегда держал слово. Это обещание сдержать было невозможно. Или, как минимум – чертовски сложно. Но я помнила о нём, помнила каждый день – хорошо зарекомендовавший себя принцип “С глаз долой – из сердца вон” в этот раз почему-то не сработал.

С большинством своей старой компании из фан-клуба я общаться перестала – оказалось, что, кроме футбола, нам совершенно не о чем разговаривать, а разговаривать о футболе мне теперь было неприятно. Так из всего клуба в моей жизни и остались только Валя, Марина и Оля – с ними нас связывало гораздо больше. Девчонки ситуацию понимали и не лезли мне в душу, находя для общения другие темы.

Я запойно ударилась в работу, потому что мне теперь некуда было деть свободное время, которое и стало теперь самым главным моим врагом. Скажем так, смысла уходить из издательства домой вовремя я больше не видела. Новым хобби я так и не обзавелась. Рабочее рвение и знание языка дало определённые бонусы – меня повысили до хорошей менеджерской должности, и я теперь занималась не только отечественными графоманами, но ещё и зарубежными. Пару раз съездила в командировки за границу, на крупные выставки, много ездила по России, много читала, и мне стали доверять принимать самостоятельные решения – репутация трудоголика, радеющего за издательское дело, теперь работала на меня. Да и денег стало больше, ведь львиная их доля больше не уходила на билеты и поездки на матчи – команда без Эрика перестала быть мне интересной. Я даже первый раз съездила в отпуск, не откладывая на него полгода, и не туда, где играет команда, а прямо к тёплому морю, но какого-то вау-эффекта от поездки я не получила. Гуляла, вкусно ела, купалась, хорошо спала. Неплохо, но это было не то.

Я бралась даже за ту работу, которая, строго говоря, не была описана в моей должностной инструкции – отсутствие дела моментально вызывало во мне страх перед свободным временем. Вот и в тот день я схватилась за очередное задание, которое никто не рвался выполнять.

У издательства появилось дополнительное финансирование, которое срочно требовалось освоить до конца года, договорной отдел радостно назаключал дополнительных договоров с писателями, и мне выдали стопку рукописей под общим названием "фигня, но вдруг?", чтобы я могла отобрать несколько штук и добить ими годовой план издательства. Имена авторов были чаще всего никому не известны. Там были не только рукописи, но и книги, которые уже издавались в других издательствах, в основном за границей, а у нас должны были выйти в переводе. Переводы тоже были уже готовы, моя задача состояла в том, чтобы определить, печатаем ли мы их в этом году, или уже ставим в план на следующий. Менеджеры не рвались в разгар лета брать дополнительные проекты, и, скорее всего, все рукописи, что я отберу, предстояло вести мне самой, поэтому я могла позволить себе крутить носом и выбирать на свой вкус.

Я внимательно просматривала синопсис, а если его не было – рукопись сразу отправлялась в раздел “до встречи в следующем году”. Мне некогда было читать всю рукопись целиком. Чтобы оценить качество текста, я выхватывала взглядом несколько случайных фрагментов, читала две–три страницы, и если был совсем полный треш – тоже откладывала на следующий год – пусть редакторы попытаются хоть что-то с этим сделать. Если треш был не полный – читала дальше. Детективы, триллеры, любовные романы сменяли друг друга. Фэнтези мы не печатали. Но на десятой книге я уже подумала, что зря мы его не печатаем – мне хотелось разнообразия. Я протёрла глаза, в которые уже словно песка насыпали, и взяла в руки следующий перевод.

Очередной кровавый триллер. В целом, не полный треш, но докопаться было до чего. Главный герой, эталонный Марти Сью, в перерывах между расследованиями и возлияниями страдал от неразделённой любви. Любовь звали Катериной, и герой периодически вёл с ней мысленные беседы, как товарищ Сухов с Катериной Матвеевной. Интересно, на какой странице он поедет кукухой, подумала я и стала листать рукопись внимательнее. Сюжет был почти чернушный, и я кинула взгляд на обложку. Олаф Андерсон, “Лишайник”. Так, теперь понятно, ох уж эта скандинавская хтонь, у них там как будто соцсоревнование, кто нагонит больше жути, и иногда это было так плохо, что уже хорошо – наши читатели такое любили и хорошо покупали.

Так, а тут у нас постельная сцена. Пробежав её глазами, я поняла, что в любовный роман автор, пожалуй, тоже бы смог – немного физиологично, но без перебора и с уважением к даме. Лучше, чем в предыдущей рукописи, которую я отложила, как безнадёжную. Я перевернула лист, и тут мой взгляд зацепился за странный абзац, выделяющийся своей цветистостью на общем брутальном фоне.

"Когда я проснулся утром и понял, что Катерины нигде нет, меня накрыло такой болью, которую я никогда раньше не испытывал. Физической боли в моей жизни было достаточно, я хорошо знаю, что это такое, но ощущение того, как только что обретённое безграничное счастье внезапно ушло песком сквозь пальцы, не имеет аналогов в телесном выражении. Именно таким счастьем для меня было чувствовать ещё одно сердце, бьющееся рядом со мной. Она будто околдовала меня – когда она шептала что-то на родном языке, забывшись от моих ласк, её слова действительно звучали для меня, словно заклятие. Или молитва. В тот момент я испугался, что мои руки были слишком грубы для неё, для её нежной кожи, пахнувшей цветочным мылом, аромат которого до сих пор преследует меня, когда я вспоминаю о ней. А значит – каждый день. Несмотря на пять дней, проведенных с ней вдвоём, я совершенно ничего о ней не знал, и как её найти, у меня не было ни малейшего понимания. Я был готов выйти на центральную улицу и смотреть в толпу целыми днями – я узнал бы её в толпе из тысяч и тысяч других женщин, потому что я умею смотреть. Но я знал, что она бы этого не захотела. Я сразу понял, зачем она это сделала, я понимал каждый её шаг, и не мог её осудить. На её месте я поступил бы так же. Но моя боль от этого меньше не становилась. Единственное, что она оставила мне, была недочитанная ей книга, заложенная вместо закладки пустой обёрткой от шоколадки. Я не забрал её с собой, потому что боль возвращалась, когда я смотрел на полную аналогию нашего дурацкого романа, брошенного ей на самом интересном месте. И я снова остался в этом мире совершенно один."

Моя рука соскользнула с листа и упала мне на колени.

Не может быть. Не бывает таких совпадений.

Сердце вдруг заколотилось, и я поняла, что если я буду медлить, оно разорвётся. Мне нужно было знать точно и как можно скорее.

Я побежала в отдел, занимающийся договорами, возглавляемый теперь Дашей, и сквозь одышку потребовала у неё прямо сейчас выложить передо мной договор с автором. Имя, под которым издали эту книгу, мне не говорило ничего, но в договоре обязательно указывается настоящее имя. Даша постучала по клавиатуре и отправила в архив юную стажёрку, которая работала у нас только две недели и ещё даже не прочухала нашу атмосферу настолько, что продолжала носить на работу аккуратное платьице с белым воротничком.

Такое в свое время носила и я, но примерно через месяц работы мне стало ясно, что работа в архиве не для белых воротничков, а для рабочей спецовки. Девчонка ушла всего пять минут назад, а я уже нервно постукивала носком туфли по полу.

– Даш, а ты не могла бы сама поискать, а? – не выдержала я.

– Слушай, Катя, а может, ты не будешь у моих сотрудников над душой стоять? Мы найдём договор и сообщим тебе. Что за срочность такая? – Дашин тон не оставлял сомнений, что моё появление отвлекает всех от обычной ежедневной текучки.

В любой другой ситуации я бы поняла её на сто процентов – я не имела полномочий чего-то требовать от людей, которые мне не подчиняются, я могла только попросить. А я не просила, я требовала и делала это, как в “Крёстном отце” – без уважения.

– Даша, мне правда срочно. Я подожду, сколько надо, но без него не уйду. Даже не надейся.

Договор искали, по моим ощущениям, целую вечность, но я уселась на чей-то стул посреди кабинета и не собиралась покидать помещение. Когда стажёрка, наконец, появилась и протянула мне папку, я практически вырвала её у неё из рук.

Мои трясущиеся пальцы жадно листали бумаги, я даже чуть не порвала несколько листов. Вот и имя. Эрик Нильсен.

Вдох. И выдох. Кажется, я снова могу дышать свободно.

Я его нашла. Или это он меня нашёл. С ним никогда не понятно до конца.

Пробормотав «Спасибо», я швырнула не нужный мне больше договор на Дашин стол, повернулась и собралась было уйти, но Даша бросила мне в спину:

– Сходила бы ты в отпуск, Савельева. Доработаешься ведь.

Не оглянувшись на её слова, я отправилась обратно в свой кабинет, провожаемая говорящими взглядами. В чём-то Даша была права. Но это сейчас не имело никакого значения. Пора приниматься за работу, возможно, самую важную в моей жизни.

Я приняла решение, ещё идя по коридору к своей двери. Недрогнувшей рукой занеся рукопись в план, я отправила весь документ на согласование руководству. Но они согласуют, за мной работу никто и никогда не перепроверял – репутация, мать её. Книга выйдет на русском в этом году. Я лично за этим прослежу.

Формально это было коррупцией – я включила в план издательства рукопись своего случайного любовника, прочитав оттуда буквально три абзаца. Что вполне можно было трактовать, как конфликт интересов. Но мне было наплевать. Про то, что он мой бывший любовник, знали только три человека во всем мире. И он сам.

А потом я, наконец, сделала то, чего не позволяла себе ни разу с того момента, как открыла дверь в старом доме. Я заплакала, сначала тихо, но потом слёзы хлынули таким потоком, который уже было не остановить. Хорошо, что теперь в отдельном кабинете меня никто не видит. И не слышит, как я всхлипываю и колочу кулаком свой стол. Я тоже знала, что такое боль, и наконец-то она начала меня покидать.

Теперь мяч был на моей стороне. Поиском по псевдониму в сети удалось кое-что найти, в том числе новые профили в соцсетях. На английском там было мало, в основном всё было по-шведски, и мне приходилось читать через онлайн-переводчик. Потому-то я так долго и не могла ничего о нём найти – англоязычные ресурсы ничего о нём не знали, а я за столько времени даже не удосужилась выяснить, как правильно пишется его имя на шведском. Зато теперь я это выучила наизусть. А главное – я отыскала локальные сообщества поклонников такой литературы, которые сделали за меня половину работы и собрали о любимых авторах даже слухи. Теперь я знала, что он живёт в Стокгольме, что роман у него дебютный и вышел совсем недавно. Не бестселлер, но популярный – хотя мне пока было непонятно, где он смог набрать довольно большую аудиторию, разобравшую за два месяца весь тираж, по меркам нашего издательства – неплохой. Это даже могло никак не коррелировать с качеством самого текста – либо его имя было каким-то образом на слуху, либо книге сделали очень хороший пиар. Что же, для приличия надо прочитать, благо перевод у меня уже был.

У него не было литературного агента и своими контрактами он занимался сам. Редактор, который с ним работал, периодически пересылал мне его письма, касающиеся издания, и каждый раз, видя “С уважением, Эрик Нильсен”, я непроизвольно расплывалась в улыбке. Осталось совсем немного подождать, думала я, я же не могу приехать к тебе без подарка.

Я подписалась на все ресурсы, которые нашла, включая соцсети стокгольмского издательства, где вышла его книга. И стала ждать. Он, конечно, парень с фантазией, но не стал бы менять методы, которые работают. Если я хоть что-то в нём поняла.

Он и не поменял. Когда мы уже сдали его книгу в типографию, шведское издательство, наконец, выложило пост с анонсами встреч со своими авторами. Мне оставалось только добраться в Стокгольм. Фанатка продолжала следовать за своим кумиром. Для меня не было места в жизни футбольной звезды, но, возможно, оно найдётся в жизни начинающего писателя. По крайней мере, я собиралась спросить об этом его самого. Я взяла давно откладываемый отпуск и забронировала билеты.

Самым главным было, чтобы типография не задержала тираж – об этом я волновалась больше всего, несмотря на то, что издание я форсировала, как могла, вовсю используя служебное положение и личные связи, подвинув ради него несколько других проектов. И в типографии успели. Практически перед самым вылетом я забежала в издательство, разодрала одну из упаковок и вытащила ещё пахнущий свежей краской томик. Я его не украла – в конце концов, я менеджер этого проекта, я имела право. Но если было бы нужно – я бы украла.

Я пёрла к этой цели, как танк, не замечая никаких препятствий, не обращая внимания на слухи, ползущие по издательству, дескать, я в самом деле доработалась и меня вот-вот увезут на машине с мигалкой в комнату с мягкими стенами, где мне и место. Но стоило мне застегнуть на себе ремень самолётного кресла, как меня в самом деле накрыло так, что хоть набирай 03 и проси психиатрическую бригаду. Потому что я внезапно поняла, что я еду не к тому человеку, которого знала когда-то. У него давно другая жизнь, другое имя, другое окружение. Другие планы на будущее. Он ведь, теоретически, даже жениться мог – пусть информации об этом я не нашла, но фанатские сообщества знают не всё, это мы уже проходили. И в таком случае мое появление вряд ли его сильно обрадует. Но даже если он свободен, сможем ли мы быть вместе, если за прошедшее время могло измениться, в общем-то, всё? И ещё был самый жуткий вопрос, который я гнала от себя, как могла – а вдруг я не смогу принять то, каким он стал? Вдруг я любила в нем только его красоту и славу, а не человека?

За время полета я успела издёргать себя почти до паники, ведь заняться в самолёте было решительно нечем, и я первый раз столько времени просидела наедине со своими мыслями. Стюардесса пару раз спрашивала, хорошо ли я себя чувствую, и пыталась успокоить – она-то думала, что я боюсь летать, и я не разубеждала её в этом. Но в тот момент мне казалось, что успешное приземление воздушного корабля для меня будет хуже неуспешного.

В конце концов я решила – пусть этот танк докатится до финала по инерции, раз уж разогнался, а дальше будь что будет. Сил бояться у меня больше не было. Организм вырубился, как только моя голова коснулась накрахмаленной гостиничной наволочки.

И вот, наконец, ясным октябрьским полуднем я стояла на узкой улочке перед небольшой книжной лавкой. Сквозь витрину мне было видно склонённую над столом голову, стриженую по-военному коротко. Мне снова нужно было только открыть дверь.

Но я снова медлю. Наблюдаю и прислушиваюсь к себе.