Укради меня

Глава 5.

Утром я как можно дольше не выходила из спальни. Не хотелось общаться. Но вечно оставаться там я не могла. Когда из всех развлечений только тиканье часов и собственные мысли, крыша начинает ехать очень быстро. Я выглянула в окно – буря улеглась, солнце разошлось вовсю и уже досушивало лужи, в которых густо плавали содранные ветром с деревьев листья и мелкие ветки. День будет хороший.

Впрочем, нет, в каком-то смысле всё же не будет.

Я выползла из спальни и пошла на кухню, игнорируя взгляд, который меня провожал. Щёлкнула выключателем – электричество вернули. Ну вот и отлично, можно будет весь день смотреть дурацкие телешоу. А завтра наш, прости господи, срок закончится в 23:59. Тридцать пять часов осталось потерпеть.

Налив себе чаю, я порылась в хлебнице и достала оттуда чёрствый бублик. Плевать я хотела на его аристократические замашки. Тут поем. Меня все ещё волнами захлёстывало злостью, и ещё сильнее – обидой. Я, конечно, и раньше догадывалась, что масштаб личности у нас несколько разный, но то, как легко он одной фразой выставил между нами границу высотой с Берлинскую стену, очень чётко мне показало, где я нахожусь в его системе координат. Быдло было загнано в стойло. Быдлу было очень обидно, больно и жалко себя, настолько, что в носу потихоньку начало щипать от подступающих слёз. Но это сейчас было никак нельзя, и я, влипнув локтями в исполосованную ножом клеёнку на кухонном столе, мелкими глотками допивала вторую чашку чая, чтобы хоть немного остудить эмоции перед возвращением в комнату.

Расправившись с бубликом, я отправилась смотреть дурацкие телешоу. Он сидел в кресле с моим телефоном, и как только я вошла, спросил:

– Ты примешь мои извинения?

– Нет, – сообщила я и плюхнулась на диван.

Фальшивые твои извинения, как и всё остальное.

Телевизор мне надоел часа через два. Новости я тоже посмотрела, и там снова ничего не было о похищении. Вот она, слава твоя, четвёртый день даже никто не ищет, в истерике не бьётся, какое сокровище потерялось. Злорадство постепенно нарастало и в какой-то момент начало переполнять меня, настолько, что мне пришлось последним усилием воли себя остановить.

Стоп, Катерина, хватит.

Мне срочно был нужен перекур.

Перила под моим задом снова нехорошо скрипнули, но в остальном на крыльце было просто чудесно. Солнце приятно грело бок, травка и прочая растительность, как им и положено – зеленели, небо было голубое и чистое, и не скажешь даже, что через пару дней настанет осень. Даже листья ещё желтеть не начали – плакучая берёзка у дороги продолжала мести обочину абсолютно зелёными, хоть уже и запылившимися за долгое лето ветвями. Дома-то при этом могло быть уже что угодно, ветра с залива обычно начинали нести непогоду уже в конце августа, поэтому грех было не урвать ещё хотя бы несколько дней лета, пусть и таким образом – в Питере мы это ценить умели.

Я затянулась сигаретой. Моя злость потихоньку таяла в этом солнечном дне, словно последний снег в апреле – ну подумаешь, оказался человек высокомерным мудаком, готовым за карьеру продать всех и каждого, включая себя. И что в этом такого, если подойти логически и не отвлекаться на моральный плевок в физиономию? Вот лично для меня? Мне ведь с ним детей не крестить. Собственно, мы вряд ли когда-нибудь ещё увидимся. Да и на футбол меня в ближайшее время не потянет, у меня уже стал дёргаться глаз от любого упоминания этого вида спорта. Просто я буду держать в голове, что факт моего существования для него ничего не значит. Даже оскорбляет… ой, нет, Катерина, давай-ка снова стоп. И прикури вторую – лишним не будет.

Вернувшись в комнату, я увидела, что он не занят и явно ждёт меня.

– Я прошу ещё одну попытку. Дай мне, пожалуйста, десять минут, ровно десять минут.

– А если я откажусь?

– Тогда я применю силу. И ты всё равно меня выслушаешь, но уже не очень добровольно.

Чего-то такого я и ожидала.

– Хорошо, у тебя есть ровно десять минут.

– Садись рядом. Это будет сложный разговор.

– Я постою.

Он поставил таймер на телефоне на необходимый временной отрезок, показал мне и запустил его. И заговорил.

– Я сделал ошибку, когда рассказал тебе вчера только финал истории, потому что надо было рассказывать с самого начала. Ты знаешь, как я в футбол попал? Ты не знаешь, я ни в одном интервью этого не говорил. Я сам не особо хотел. Меня мама туда привела, чтобы я по улицам не шлялся, пока она работает. Ей тяжело было нас с братьями тащить, как отец умер. До этого мы были небогатыми, а потом стали просто откровенно бедными. Я был маленький, и в силу возраста это воспринимал, как данность, но мне тяжело было смотреть, как мама на двух работах убивается. Поэтому я не сильно сопротивлялся – если она так решила, значит, так надо, но были вещи, которые я любил больше. Как только я научился читать – я пропал. Я влюбился в книги, перечитал, всё, что было в доме, и стал искать ещё – в библиотеках, у друзей. Самые разные, от сказок до энциклопедий, я получал необыкновенный кайф от чтения, строя в голове мой собственный мир, принадлежащий только мне. После школы мать сразу отводила меня на стадион, потому что ей нужно было на вторую работу, и она придумала, как сделать так, чтобы не приходилось тащить меня туда силком. Перед тренировкой у меня было два свободных часа, и она давала мне с собой книгу, чтобы я не скучал. И каждый раз я два часа кайфовал на трибунах с книжкой в руках, а потом плёлся на поле, набивать себе новые синяки. Вот оно, моё образование, всё, что было, помимо школы. Другое мне не светило. Старшие братья сразу после школы пошли работать, на завод. А я так не хотел, и почти сразу решил стать известным спортсменом – я захотел денег и славы. У меня появилась цель, ради которой стоило ходить в синяках. Я очень старался, хотел быть лучшим – и я им стал. Потом я попал в молодёжную команду нашего города, как перспективный спортсмен. Потом – в сборную страны. И везде я шёл буквально по головам. Я мог поставить подножку на поле или сдать какой-то секрет, боссам или прессе, если человек стоял на моем пути. Чтобы ты понимала – я сейчас этим не горжусь. Так я растерял всех своих друзей, а из новых знакомых уже никто не рисковал подпускать меня слишком близко. Мои братья очень хорошие люди, мы очень любим друг друга, но мой образ жизни они не приняли. Они никогда не осуждали меня, даже за то, что, когда умерла мама, я был на другом краю света, но я для них отрезанный ломоть. Я продолжал пробиваться, со временем попал в континентальную команду, потом в другую. И вот я получил то, что хотел – и славу, и деньги, и всё это в двадцать лет. Ты просто не представляешь, как это кружит голову. Я чувствовал себя владыкой мира, не меньше. И тут я уже мог получить почти что угодно – достаточно было просто щёлкнуть пальцами. Я жадно хватал всё, до чего мог дотянуться, и мне всё ещё было мало. Иногда выходило не совсем этично… или даже немного незаконно. На репутацию мне было плевать, я даже не читал того, что обо мне писали, а писали в основном о моих выходках, да ещё и от себя добавляли. За словом в карман я никогда не лез, но я как-то упустил момент, когда говорить прежде, чем думать, стало… немодно. И мне начали мои высказывания припоминать, тем более, что извиняться я не умел, да и не собирался. И то, что я наговорил тебе вчера… Вполне в том духе, да.

Он облизал пересохшие губы, а потом резко вскочил с дивана и подошёл к столу. В его кружке с утра оставался остывший, подёрнувшийся радужной плёнкой чай, который он допил одним глотком и торопливо заговорил снова – таймер продолжал отсчитывать секунды:

– А потом была травма, сложный перелом с разрывом связок, я долго и тяжело восстанавливался. Ты могла об этом слышать – пресса об этом раззвонила широко. Но о том, что было потом, никто не написал. Моя команда при первом же удобном случае от меня избавилась – просто не продлили контракт. Другие команды не хотели со мной связываться, и тут уже дело не в травме – я был ещё достаточно молодой и вернул прежнюю форму, даже лучше стал. Дело было во мне, как в человеке. Я считался, что называется, токсичным активом. У меня остались только книги и большое количество свободного времени. Только тогда я начал потихоньку понимать, что делал что-то неправильно. Но уже было поздно. Именно тут и появился Новиков. Я с радостью схватился за его предложение, тем более, что контракт он предлагал длинный. Рассчитывал заработать себе нормальную репутацию и уехать, но не тут-то было. В команде я друзей не завёл – ребята ещё не прошли мой путь, они молодые и голодные до славы. Они сейчас ведут себя так же, как и я несколько лет назад. Я увидел в них самого себя и не смог общаться с ними на равных – испугался, что они снова утянут меня в ту яму, откуда я еле выбрался. Если я начну учить их жизни, они пошлют меня туда, куда я сам слал в их возрасте всех, кто пытался мне объяснить, что я своими выходками гроблю себе же карьеру. А они уверены, что я зазвездился и считаю их людьми второго сорта, просто по привычке. Ну и завидуют, не без того, всё-таки я в команде на особом положении, как любой легионер. Вот так я и оказался здесь, без единого человека в жизни, готового помочь мне выкрутиться. Надеюсь, я ответил на твой вчерашний вопрос.

Его голос звучал из-за моей спины, громко, чётко и не сбавляя темпа. А в этот момент я почувствовала, что ритм сбился. Его голос немного дрогнул. Он подошёл к самому важному. Мне стало понятно, что я должна услышать это, глядя ему в глаза, поэтому я обернулась и сразу наткнулась взглядом на его серьёзное лицо. Близко, слишком близко.

– И есть ещё один момент. Следующий контракт для меня будет последним – возраст поджимает, я смогу играть на том же уровне ещё лет пять, а дальше точно всё. Я бы соврал, если бы сказал тебе, что мне не страшно. И если мне представится шанс – я буду его использовать, потому что сдаваться я не собираюсь, меня сдаваться не научили. Да, наверное, я мудак. Но не окончательный, поверь. И мне сейчас нужен такой друг, как ты. Я жалею, что наговорил тебе гадостей, ты их не заслуживаешь. У меня всё.

В комнате повисла тишина. И в этой тишине пронзительно запищал таймер. Он успел.

Мне не было его жалко. Да он и не просил жалости. Он просил понимания. И вот на этот раз он точно выложил мне всё. Картинка сложилась.

Он протянул мне руку.

– Мир? – он немного помолчал. – Я блефовал. Я не стал бы хватать тебя за руки и принуждать слушать. Я бы не смог.

– Мир, – я пожала его ладонь, но, увидев, как он поднял вторую руку, убрала с её траектории своё плечо. – Обниматься не будем.

Мы так много пытались говорить в последние дни, что остаток дня фактически молчали, изредка перекидываясь парой фраз. Слова были не сильно нужны – для той убогой коммуникации, которая у нас была, нам хватало жестов и взглядов.

Мы убивали вечер, играя в карты – на новости решили забить. Единственная игра, правила которой я смогла объяснить, и была игра в пьяницу – отличная игра. Правила её уяснит даже трёхлетний ребёнок – собственно, примерно в этом возрасте дедушка и пристрастил меня к азартным играм. А при достаточном везении партия может быть очень длинной. Однажды в детстве нам с друзьями удалось растянуть партию на три дня. И нам с Эриком пока везло – партия продолжалась и продолжалась, полную руку карт мы набирали по очереди. Фортуна сегодня ещё не определилась с фаворитом.

– Слушай, – сказал он, когда я сгребала очередную взятку, – давай я тебе хотя бы деньги верну, которые ты потратила, а? Я не умею читать мысли, но в состоянии оценить твой уровень дохода. Он… немного ниже моего. Подумай, как тебе было бы удобнее. Я вернусь домой и сразу же…

В моей голове словно вспыхнула красная лампочка. У-у, парень, притормози, подумала я. Я тоже не телепат, но попытку получить хоть какие-то сведения обо мне выкупила сразу. Ага, щас, возьму и выложу все на блюдечке. Но какой хитрец: зашёл аккуратно, с козырей, да ещё и типа под благородным предлогом. Денег-то мне, конечно, жалко, и по возвращении придётся на первое время немного занять, но я упорно собиралась держаться за решение не сообщать даже своего имени.

Я постаралась улыбнуться как можно беззаботнее.

– Да ладно, не надо. Считай, что это благотворительность. Поддержка российского спорта.

– Я искренне рассчитываю, что в ближайшем будущем всё-таки международного, – засмеялся он. – А методы поддержки спорта ты явно из триллеров берёшь. Кстати, а чего ты книгу бросила? Там закладка второй день на одном и том же месте. Я вот дочитал.

– А мне не интересно дочитывать. Я поняла, кто главный злодей, на четыреста пятнадцатой странице.

– Но сюжет же дальше продолжается.

– А они все одинаковые, эти сюжеты. Ну, то есть, вариантов развития немного и я все их знаю.

– А вдруг кто-то из главных героев в конце умрёт или они поженятся?

– Автор мой интерес не удержал, увы, – карт в моей руке оказалось слишком много и они выскользнули из моих пальцев, рассыпавшись по скатерти и засветившись противнику.

– И ты всегда так бросаешь книги?

– Если автор сдал свои карты – да, бросаю, – я зевнула и начала сгребать растерянное в кучу. – Давай завтра доиграем, ночь на дворе. А ты всегда дочитываешь?

– Да, всегда может быть какой-то неожиданный поворот. Спокойной ночи.

Последняя реплика настигла только мою спину, я уже закрывала за собой дверь в спальню – так хотелось спать. Но, немного поколебавшись, я всё же снова придвинула комод к двери.

Я натирала кухонный стол полотенцем и почти пританцовывала. Настроение с самого утра у меня было просто отличное. Ибо настал день, после которого я, наконец, смогу вернуться домой, в свою уютную серую питерскую реальность, удрать, сверкая пятками, подальше от этого чокнутого Зазеркалья. День обратного отсчёта. День Ч. Энергия била из меня ключом.

Мне так не терпелось, что я с самого утра начала сборы, хотя планировала уехать только завтра утром. Я собрала все свои вещи в сумку, уложила её и выставила в коридор. Я заправила кровать, хотя в предыдущие дни ни разу этого не сделала. Я даже убралась на кухне, устраняя последствия поисков резервного освещения. День был жаркий. Я умаялась, вся вспотела и покрылась пылью, которую все эти дни, разумеется, тоже никто не трогал. Пришлось распотрошить собранную сумку, сходить в душ и переодеться, а грязную одежду, так и быть, постираю уже дома. Сумка была собрана и вынесена второй раз.

Эрик, если и был как-то задет тем, что я с утра игнорирую его присутствие, виду не подавал. Из душа я вылезла аккурат к обеду, который опять был накрыт в комнате, и даже остатки овощей были разложены на тарелке в художественном порядке. Впрочем, обед был поздний – я же полдня крутилась на кухне с уборкой, и день уже стремительно катился к закату. Собирая посуду, я спросила, что мы сегодня будем делать вечером, смотреть новости или играть в карты – других вариантов я предложить не могла. Он выбрал карты, я протянула ему колоду и отправилась мыть посуду, слава богу, он уменьшил её количество до приемлемого. Поясница отвалиться уже не успевала – я была быстрее.

Первая партия в пьяницу закончилась неожиданно быстро – Фортуна наконец определилась с любимчиком (капризную богиню можно было понять), и я с треском продула. Решив воспользоваться неожиданной паузой, я выскользнула из дома на крылечко – покурить, конечно, а заодно полюбоваться моим последним южным закатом и насладиться подступающей после дневного зноя вечерней прохладой.

Однако, как только я уселась на перила, деревянная перекладина подо мной внезапно ушла вниз, затем подло хрустнула, и я полетела на землю с крыльца с таким грохотом, цепляя всё по дороге, что мне даже заложило уши. Офигеть, прощальный подарок, подумала я, резко ощутив землю всем левым боком. Накурилась, блин. В голове продолжало звенеть эхо от устроенного мной грохота, но как только я подняла взгляд от земли, я увидела Эрика, выскочившего на шум. Я сделала ему рукой знак, чтобы уходил обратно в дом, но он протянул мне руку, чтобы я смогла встать. Я не стала тянуть время, схватилась за его здоровенную ладонь, и, поднявшись на ноги, первым делом подтолкнула его в сторону входа. Мы зашли в дом.

– Зачем ты вышел, ты не должен был показываться снаружи! – мой внутренний параноик испугался того, что эту сцену могли увидеть прохожие, даже больше, чем возможных переломов.

– Ты цела?

Я быстро провела ревизию своей тушки. Руки целы, ноги целы, головой не ударилась. Уже неплохо.

– Вроде да, цела. Больше испугалась. На руках пара ссадин, но это ерунда.

– Это нужно… – он потянулся пальцами к моему ободранному локтю, но я прижала его к боку и прикрыла ладонью.

– Я справлюсь, спасибо.

Я ушла на кухню и достала пузырёк с йодом. А вот синяков я себе набила, конечно. Как минимум, на бедре, на которое я приземлилась первым, завтра все расцветёт, думала я, аккуратно прикладывая к ссадинам ватный диск. Дождавшись, пока перестанет щипать, я вернулась в комнату – вся в бледнеющих на глазах коричневых пятнах, как леопард. Эрик, смирно сидевший на диване, моментально вскочил на ноги.

– Хлипкая же оказалась деревяшка, да? Я посмотрел, что от неё осталось – одни щепки. Странно, что только сейчас треснула. Лететь, конечно, было невысоко, но… Точно всё в порядке?

– Да, даже не болит почти. Садимся играть? – я взяла колоду и отодвинула стул от стола.

– Подожди, у тебя кровь на рубашке.

– Где? – я порыскала глазами по полам рубашки, по рукавам, но заметила только грязные полосы. Да ну нафиг, переодеваться третий раз за день я уже не буду.

– На спине, тебе не видно.

Я подошла к зеркалу – в самом деле, на светлой рубашке было небольшое пятно чуть выше лопатки. Наверное, поцарапала щепкой или гвоздём. В зеркало я видела ещё и Эрика, стоявшего в метре от меня и наблюдающего, как я пытаюсь рассмотреть масштаб проблемы.

– Ты позволишь тебе помочь? Там может быть заноза.

– Ты же вроде крови боишься? – я прекратила вертеться и посмотрела на него.

– Не боюсь. Не люблю. И за две минуты я от этого не умру. Ну так что?

А вот тут я, конечно, задумалась. Я вполне могла снять рубашку, не нарушив никаких приличий – под ней была майка на бретельках, только дело было не в этом. Не в приличиях.

Эх, и почему здесь нет Вали? Сейчас следовало бы взять гитару, долбануть по струнам и заорать с фирменной хрипотцой "Е-е-е-сть в графском па-арке чёрный пру-уд...". Потому что клеймо на этой миледи было. Моя единственная особая примета.

На моей лопатке была татуировка. Это была интересная задумка, начатая одним очень хорошим художником, которому мне удалось верно донести свою идею. Картинка представляла собой сложный узор, состоящий из множества элементов, которые можно было добавлять, и как раз неделю назад, после матча, один был добавлен. Я не смогла подождать до возвращения в Питер, мне прямо горело добить его, поэтому я нашла по рекомендациям местного мастера, который это смог сделать. Эта часть татуировки ещё была окружена ярко-розовой, немного воспалённой кожей – я предпочитала не прятать свежие наколки под плёнку, а заживлять их на воздухе. В общем, татуировка была в своем роде уникальной и светить её тому, кто пять дней назад угрожал сдать меня полиции, было опасно. Но возможного нагноения от грязной деревяшки я боялась больше.

Я снова сбегала на кухню за йодом, сняла рубашку и повернулась к Эрику спиной.

Стена передо мной была глубокого красно-оранжевого цвета, даже немного ядовитого. Очевидно, за моей спиной в окне пылал закат, как у Маяковского, в сто сорок солнц, и наша странная парочка отбрасывала на обои в мелких цветочках длинные тени. В косых закатных лучах плясали золотые пылинки – ну что ж, моего запала сегодня хватило только на кухню.

– Занозы нет, просто глубокая царапина.

Его пальцы ощупали кожу вокруг царапины, потом спину защипало. Судя по ощущениям, царапина была ещё и длинная. Наконец, он решил прокомментировать татуировку.

– Ого, почти как у Анджелины Джоли. Сделано очень круто. Если издалека смотреть, вроде просто картинка. Что это за даты? А вот эта совсем свежая. И дата – неделю назад.

– Это даты твоих матчей. Я же фанатка, не забывай.

Его пальцы замерли. Потом без каких либо церемоний поддели бретельку и сбросили с плеча, чтобы открыть рисунок полностью. И двинулись по узору.

– Тут не все.

– Конечно, иначе бы мне спины не хватило. Тут только те матчи, на которых я была.

– Вот настолько фанатка? – пальцы снова остановились и с подушечек опустились на мою кожу полностью, потянув за собой и ладонь.

Я вздохнула. Алло, чувак, думала я, мы тебя с пробежки спёрли, и у тебя ещё остались какие-то вопросы? На этом фоне моя татуировка была просто предельно травоядной выходкой.

– Вот настолько. Пытаюсь оставить себе что-то на память. Однажды, в прошлом году, ты даже подошел к трибуне, где я сидела, и дал мне пять. Но ты не помнишь, наверное. Ты к трибунам часто ходишь.

– А зачем тебе… на память?

– Может, это сейчас странно прозвучит, но я походы на матчи воспринимаю… ну, вроде как свидания… с тобой, – чёрт, как же мне сейчас сложно было это говорить. Но что уж теперь, сгорел сарай – гори и хата. – Да это фанатская тема, не парься. Дай мне рубашку.

Но он даже не шевельнулся. Пальцы так и продолжали лежать там, где замерли, накрыв мою лопатку.

– А сейчас... Потом. После того, как мы разойдёмся? Я не тешу себя надеждой, что ты продолжаешь питать какие-то хорошие чувства ко мне, после вчерашнего… После всего. Здесь больше ничего не появится, да?

Я разглядывала узор на обоях передо мной и молчала. Тех чувств, что были неделю назад, я уже не питаю, это да. Зато появились новые. Не как к идолу, а как к человеку. Странному, даже немного чокнутому. Чудовищно одинокому. И всё ещё очень красивому.

– Появится. По крайней мере, я бы этого хотела. Даже если ты больше не сыграешь ни одного матча.

Его пальцы легли на мои плечи и сжали их. Окончательно замкнув эту электрическую цепь. Вот он, этот момент, после которого мне абсолютно точно стало ясно, что произойдёт дальше. Я могла сейчас напрячь память и выдать названия десятка синдромов, которыми высоколобые учёные-мозговеды описывают то, что происходило в этот момент со мной. Но меня уже не интересовали причины.

Это была практически закономерность, в случае двух людей, запертых в одном помещении на пять дней. Особенно, если один из них влюблён.

Даже не так.

Один из них хотел другого задолго до того, как они оказались на расстоянии вытянутой руки, просто временно об этом запамятовал. Я так рассчитывала, что нам не хватит времени, что мы разбежимся раньше, но времени нам хватило. Увы. Ещё мне казалось, что это я не выдержу первой – слишком сильно жгло меня это солнце последние два дня, чтобы не послать все к чёрту и, наконец, дать себе сгореть. А надо же, первым не выдержал он.

Я продолжала рассматривать обои. Цветочки, которыми они были усыпаны, почти перестало быть видно в закатном пламени, а наши тени практически слились в одну.

Его губы коснулись моего виска, потом шеи, а пальцы спустились по моей коже до локтей, а потом ещё ниже, и легли на бёдра. Ну что же, как говорилось в старом мультфильме – "Земля, прощай". Я повернулась к нему и подставила под его губы свои, а под его руки – своё тело, и его ладони тут же начали жечь меня, сминая ткань между ними и моей кожей. Я сознательно, шаг за шагом шла в этот огонь. Сквозь мои пальцы побежало золото его волос, а его губы хватали мои так жадно, как не ловили даже принесённую мной пять дней назад первую за несколько часов жажды воду.

Внезапно его руки вернулись к моим плечам и резко оторвали меня от его тела, к которому только что прижимали так сильно, что перехватывало дыхание, и наш поцелуй разомкнулся. Я открыла глаза и посмотрела на него. Он стоял передо мной, опустив взгляд и выглядел растерянным, даже испуганным. А потом резко поднял голову и наши взгляды встретились в упор.

Поздно пугаться, родной, слишком поздно, думала я, глядя, как расширяются зрачки в его синих глазах. Не сейчас. Никто из нас уже не сможет ничего потушить. Да и не захочет.

Вместо "да" я, не отрывая от него взгляда, потянула на себя его футболку и запустила под неё руки, проведя ладонями по горячей коже. Впервые я ощутила его, как настоящего, живого, тёплого человека, под моими ладонями часто билось его сердце и ходили рёбра в ритме дыхания. Мои ладони заскользили выше и потащили ткань за собой, обнажая его тело, тоже совершенно золотое в закатных лучах. Ответ он получил. И в следующую секунду он закинул руки за голову, схватился за воротник и его футболка полетела на пол. А следом туда же полетела и моя одежда.

Я вышла в комнату в наряде булгаковской Маргариты на балу у Сатаны. За окном пробивался рассвет. У меня осталось совсем немного времени, чтобы быстро одеться и по-английски покинуть этот дом. Наши договорённости выполнены мной в полном объёме, срок контракта истёк.

На полу вперемешку валялись наши небогатые шмотки и разбитая кружка – кто из нас и когда смахнул её со стола, я уже не смогла вспомнить. Греху мы предавались, в основном, в спальне, дверь которой в эту ночь впервые не была заперта, и он всё ещё крепко спал там, но вся одежда так и осталась в комнате. Если честно, то вчера я готова была отдаться ему прямо тут, на вышитой скатерти, к которой я уже была прижата обнаженными ягодицами, но он решил чопорно предпочесть ей чистые простыни и, пробежав пальцами по цепочке красно-лиловых синяков на моём бедре, подхватил меня обеими руками, надёжно, чтобы больше не ронять, отнял от стола и уволок в спальню. Произошедшее я помнила фрагментами, но этот момент почему-то ярко врезался мне в память.

Я подняла с пола всё, что смогла найти, и положила на диван. Отобрала из общей кучи предметы гардероба, принадлежавшие мне, и начала одеваться.

Очень хотелось вернуться в спальню и хотя бы немного ещё полюбоваться его совершенной красотой, но решение, что уйти мне нужно, не прощаясь и как можно тише, я приняла ещё вчера. Я не буду, я просто не смогу обсуждать с ним то, что произошло, и не смогу вести себя как раньше, потому что как раньше уже ничего не будет. Мне, чёрт побери, в кои-то веки было стыдно.

Не надо думать, что я не взвесила все варианты и все аргументы в пользу того, чтобы остаться. Взвесила. И даже самый лучший расклад мне не подходил. Если даже предположить, как говорили наши редакторы, в порядке бреда, что он сам, по доброй воле, захочет продолжения – и что? Как минимум, он наткнётся на полнейшее непонимание всех тех, кто его окружает. Я в его жизни возмутительный мискаст, подобранная непонятно где офисная мышь не сможет вписаться в тусовку футбольных жён и подружек. Никогда.

А уж если выяснится, что я из фанаток – так это совсем позор, даже проститутку ему бы простили гораздо легче, проститутка хотя бы за это деньги берёт. Я не была готова утверждать, что в его команде все такие высокоморальные, что с фанатками ни-ни. Спали, конечно, тайком, пара таких историй мне была известна через шушукания в фан-клубе, но вот обнародовать такой факт – это лютейший залёт и повод для травли. Ему и так непросто, зачем делать ещё хуже? Да и в его планах на будущее для меня места нет. Поэтому пусть живёт свою лучшую жизнь без меня и будет счастлив – как бы он это счастье ни понимал. Для всех будет лучше оставить расклад прежним – я вернусь в свое болото и буду смотреть на него из толпы. Каждый хорош на своём месте.

Я уже любила его так раньше, вот и буду любить так и впредь. А он… скорее всего, через пару дней он забудет этот спонтанный эпизод.

Мне было с ним хорошо, да чёрт, мне было отлично. И хотелось ещё. Пусть и уголовного срока такое, конечно, не стоило, если возвращаться к истокам этой истории. Мудрость жизни от Екатерины, №1.

Итак, я полностью одета, и это значит, что настало время для приступа паранойи и заметания следов. Прощальной записки не будет. Постель, как говорится, не повод для знакомства, и моего имени он так и не узнал. Я молодец, настоящий Штирлиц. Хотя, если быть до конца честной, там, в спальне, если бы он спросил, я выложила бы ему всё, от имени до пин-кода к кредитке, но, к счастью, там же из моей головы напрочь вылетели все до единого иностранные слова, остался только великий и могучий. Я даже не понимала, что он мне говорил, просто наслаждаясь его шёпотом, как музыкой.

Воспоминания не мешали мне продолжать уничтожать улики. В сумку отправились тетрадь, колода карт, сигареты, зажигалка, телефон, так неосмотрительно оставленный заряжаться в комнате, ручки, которыми мы писали. Основную часть вещей я собрала ещё вчера и много времени это не заняло. Завтрак придётся соображать себе уже на вокзале.

Всё, пора идти. Дверь в спальню приоткрыта. Ладно, как прощальный подарок – ещё одну минуту, ровно на одну минуту я загляну в дверь. Стрелка часов на стене побежала отсчитывать секунды.

Первые лучи солнца уже позволяли мне видеть его бронзовое тело, едва прикрытое ворохом смятой простыни. Он лежал на животе, и мой взгляд торопливо заскользил вдоль длинных рельефных ног, затем по широкой спине и шее, на треть закрытой вьющимися золотыми локонами – я снова украла его, на одну ночь, всего одну, но это всё было моим. А теперь пора вернуть ворованное, откуда взяла.

Ты прекрасен, сказала я одними губами. Я люблю тебя. И прощай.

На вокзале, в ожидании поезда, который увезёт меня в другой город с аэропортом, я избавилась от банки с окурками, выкинув её в мусорный бак. Банка, словно прощаясь со мной, загрохотала по железным стенкам почти пустого бака и мне тут же снова захотелось закурить. И снова у меня нет причины, чтобы отказать себе, подумала я, зажав сигарету губами, ещё помнившими его кожу на ощупь. И только услышав щелчок зажигалки, я поняла, что оставила в доме книгу. Вот и прокол.

Впрочем, наплевать. Уже наплевать. Если он сдержит слово, и если не сдержит – в обоих случаях книга уже ничего не добавит ни к одному из раскладов.

Я могла бы уехать в Питер и поездом – так было бы гораздо экономнее, но остаться более чем на сутки наедине со своими мыслями означало на подъезде к Питеру окончательно поехать кукухой. Нет, чем быстрее я доберусь, тем лучше.

Мое Приключение, наконец, закончилось.