Укради меня

Глава 2.

Он не спал. Ох, это плохо, значит, всё же придется коммуницировать, подумала я, приземляя стопку одежды на стол. Как бы мне к нему обратиться? По имени? Нет, так не пойдёт. Мне вдруг показалось, что имя – это как-то слишком интимно, словно я с таким обращением лезу к человеку в зону комфорта. По фамилии? О нет, это ещё хуже, отдает казёнщиной. Ну что ж, значит, буду на "Эй, ты". Такой вариант меня совершенно не смущал. Я встала на безопасном расстоянии, шумно вдохнула и заговорила, почему-то с торжественной интонацией.

– Не бойся меня. Я пришла освободить тебя. Извини, это была очень плохая шутка.

По моему виску сползла капля пота. Он смотрел на меня, а я на него. Я раньше видела его вблизи всего несколько раз, и каждый раз у меня не было времени его рассматривать. А сейчас сквозь мой страх с чего-то начало пробиваться совершенно неуместное любопытство – другой такой возможности могло и не представиться. Он, казалось, совсем меня не боялся: его тело, бронзовое от загара, было расслаблено, и он умудрялся, сидя на полу и прислонившись боком к стене, выглядеть чуть ли не коронованной особой, несмотря на грязную одежду, сквозь прорехи в которой проглядывала такая же загорелая кожа, что и на открытых участках. И несмотря на верёвки, стягивающие его запястья и лодыжки, вдоль которых тоже тянулись грязные разводы. Землёй были перепачканы даже его спутанные вьющиеся волосы, пшеничные от природы, но сейчас выгоревшие на солнце до цвета чистого золота. Я снова набрала в грудь воздуха и сосредоточилась.

– Я не сделаю тебе ничего плохого. Кивни, если понял.

Я была готова к тому, что он не понял. Но он на секунду замер и все же качнул подбородком. Ладно, провинциальная школа была не так плоха. Да и интонацию свадебного тамады мне удалось в себе удавить.

– Я развяжу тебя. Только не бей меня. Пожалуйста.

На последнем слове мой голос дрогнул. В горле стоял ком, и я с большим трудом произносила слова. Я осторожно двинулась к нему, чувствуя себя водолазом в свинцовых ботинках, в которые, по ощущениям, превратились мои кеды. Он сидел неожиданно спокойно и не спускал с меня глаз. Это ещё больше нервировало. Я присела на корточки и стала распутывать верёвки на связанных за спиной руках. Девчонки постарались на совесть – было ощущение, что кто-то из них служил во флоте. Мои руки било мелкой дрожью, словно от болезни Паркинсона, но я медленно развязывала узел за узлом. Пленник сидел тихо и не дёргался, несмотря на то, что я была очень близко, и мой нос практически утыкался ему в шею, а ноздри щекотал чуть уловимый, но острый запах его пота. Наконец, верёвка поддалась, петли в момент ослабли и он смог вытащить из них руки. Я замерла, готовая отпрыгнуть в любой момент. Но он покрутил затёкшими запястьями и одним резким движением оторвал с лица полоску скотча. После чего начал жадно глотать воздух, всё ещё не издавая ни звука. Это было странно. Я протянула ему пластиковую бутылку с водой.

– Чистая.

Он помедлил, но взял, и тут же свернул с горлышка крышечку, выдув треть воды одним длинным глотком, а отняв, наконец, бутылку от губ, он на секунду прикрыл глаза от наслаждения и снова припал к горлышку. Ни слова, ни крика, только хруст сминаемого пластика. Что-то явно шло не так, но я не могла понять, почему. Перекатившись, он сел спиной к стене, вытянул длинные ноги и теперь, аккуратно отпивая оставшуюся воду, внимательно разглядывал меня. Словно оценивая. Мне стало неуютно под его пристальным взглядом, и я стала распутывать верёвки на ногах. С ногами мне удалось справиться быстрее – морских узлов тут не навязали. Я поднялась с пола и, медленно пятясь, чтобы не терять его из виду, отошла в противоположный угол комнаты, снова вспомнив про водолаза – пока я возилась с верёвками, сидя на корточках, ноги затекли и каждый шаг отдавался в икрах и ступнях так, словно в них впилось по ежу. Моя сумка с вещами уже стояла за дверью. Мне осталась лишь финальная реплика.

– Ты можешь идти. Вот одежда, – моя рука сдвинула чёрную пирамиду к краю стола. – Я тоже пойду.

– Подожди.

От его голоса я дёрнулась – он меня испугал.

– Подожди, я хочу предложить тебе сделку.

Я окончательно перестала что-либо понимать. Какая ещё сделка? Скорее всего, он просто тянет время и мне срочно нужно убираться отсюда, как только ноги хоть немного отпустит.

– Послушай, я же могу сдать тебя полиции, – торопливо заговорил он, заметив, что я попыталась шагнуть к двери. – Похищение человека – это уголовное преступление. А могу и не сдать. Давай так – я тебя не сдам, а ты подержишь меня тут ещё несколько дней. Пять дней, хорошо?

– Зачем? – я не узнала свой голос. На его месте я бы бежала отсюда на спринтерской скорости, а он не хочет уходить?

– Мне нужно исчезнуть на пять дней. У меня, ну, допустим, матч на днях. Я, допустим, не хочу играть. Похищение – просто шикарный повод.

Мой мозг наконец-то заработал. Я словно услышала, как в голове провернулся ржавый вал и застопоренные адреналином шестерёнки начали поворачиваться. Чтобы прогулять матч, похищение не требуется, достаточно сказаться больным. Или напиться. Да и если он сейчас внезапно вернётся, команда первым же делом отправит его к врачу, чтобы проверить, не повредили ли им очень дорогостоящего парня, и те же пять дней он спокойно может ссылаться на стресс, который мешает ему выйти на поле. А уж его календарь я знала лучше любой секретарши в клубе – до ближайшего матча ему оставалась как минимум неделя. Он врёт мне. Должно быть что-то ещё. Должно быть что-то ещё...

– Должно быть что-то ещё, – я говорю это вслух. – Ты всегда можешь сказать, что похитители тебя били и ты нездоров. Если нужно, я могу тебя ударить. Для достоверности.

– Ты шутишь? Судя по царапине у тебя на щеке, ты дерёшься так себе. Пропустила удар в лицо, как новичок. Что, бросили тебя твои подельницы? Я слышал, как вы скандалили наверху, хоть и ни слова не понял.

– Ты говоришь мне правду или я ухожу. Сдавай меня в полицию.

– Хорошо, что ты обо мне знаешь?

– Много. Почти всё. Я твоя фанатка. Извини, что говорю это в таких обстоятельствах.

– Кое-чего не знаешь. Какое сегодня число?

Так, приплыли. Что ещё? Допинг? Наркотики? Карточные долги? Серийные убийства? Я попыталась снова шагнуть к двери, но ежи все ещё были на месте, хоть и основательно уменьшились. Он тем временем спешно обшаривал взглядом скудную обстановку комнаты.

– Не ищи, твой телефон мы выкинули. И часы тоже, там же трекер. Сегодня двадцать шестое.

– Завтра я должен жениться.

Оп-па, лучше бы это были наркотики. Это звучало даже более дико, чем всё, что я смогла придумать. Но моего словарного запаса не хватало, чтобы сказать это вслух, и я продолжала ошарашенно молчать. Он тем временем неожиданно легко для человека, пролежавшего связанным несколько часов, вскочил на ноги и подошёл ко мне, отрезав путь к выходу.

– Как ты понимаешь, пока вы решали, что со мной делать, у меня было время подумать. Много времени. И я подумал. Точнее, передумал. Жениться я не хочу.

Я почему-то сразу поставила себя на место невесты, и меня начала накрывать волна справедливого возмущения.

– Любовь прошла?

– Дорогая, среди людей моего круга любовь – это даже не половина брака, – "моего круга" он произнес нарочито отчётливо и стал похож на капризного наследника престола, вынужденного что-то объяснять прислуге. – Если ты не в курсе, спать друг с другом, жить вместе, и даже заводить детей можно и без этого. Брак – это сделка. А у меня как раз накануне изменились финансовые обстоятельства и эта сделка стала совсем невыгодной. Я даже сам думал себя украсть, продумывал варианты. Но видишь, как всё удачно сложилось. Мне не пришлось организовывать побег самому и оставлять следы, всё устроилось вашими руками, и к тому же вы со мной никак не связаны. Самому мне бы не удалось удрать незаметно. Я, знаешь ли, занятой человек и всё время на виду.

– Но не на пробежке.

– Не на пробежке. Это вы молодцы.

Повисла пауза. Он прислонился плечом к стене, сложил на груди руки и наблюдал за мной. Я думала. В целом, его предложение пока что меня устраивало – в тюрьму, да ещё гарантированно с позорной оглаской, мне не хотелось. Я не боялась, что он сдаст полиции мои приметы – ищи ветра в поле, но вот показать этот дом он вполне может, и как раз дом выведет на нас с большой вероятностью. Мы же не отмывали там всё целиком, да и у хозяев есть мои контакты. Договор мы с ними, разумеется, не заключали, лично не виделись, электронную почту и телефон можно сменить, да только цепочку, ведущую ко мне, это удлинит не сильно. Но и доверять, в общем-то, совершенно незнакомому человеку (да, до меня, наконец, это дошло) тоже было опасно, ситуация пахла конкретной такой подставой.

Первым молчание нарушил он.

– Ты думай, думай, лично я в ближайшие пять дней вообще никуда не тороплюсь. На дурочку ты не похожа. А то, что я тебе предлагаю – чистый win-win: ты свободна, я тоже свободен. Если откажешься, то содействовать расследованию для меня будет делом чести, как для законопослушного человека, и по итогу мы будем сидеть каждый в своей клетке. Но тебя будут хуже кормить.

– Это шантаж?

– Да, это шантаж.

– Это тоже уголовное преступление.

– А ты докажи.

Похоже, мы друг друга стоили. Надо было его связанным бросить. Я вздохнула.

– Зачем пять дней? Уходи послезавтра.

– То есть мы договорились?

– Нет, не договорились. Зачем пять дней?

– Меня же ищут. Если я правильно понимаю процесс, дня три меня будут искать живым. А потом сделают скорбные лица и начнут искать тело. Семья моей безутешной невесты перестанет ждать и отменит все приготовления. Через пять дней я объявлюсь, грязный, возможно, побитый – спасибо за идею. Возможно, даже побитый по голове. Потом у меня стресс, туда-сюда, и вот уже пресса пишет не о том, что я бросил дочь уважаемых родителей у алтаря, а о том, что я пал жертвой своей бешеной популярности, получил психическую травму, долго страдал и потом мужественно уехал на родину, подальше от травмирующих меня обстоятельств, чтобы переосмыслить свою жизнь. Я выкручусь, я сообразительный.

– Тебе не всё равно, что пишут в прессе?

– Мне всё равно. Не всё равно тем, кто заключает со мной контракт. Я пока на пенсию не собираюсь.

– Я тебе зачем? Аренда оплачена на неделю вперёд, живи. А я уеду, – продолжала отчаянно торговаться я.

– А есть я что буду? Я публичный человек, меня знают в лицо и меня ищут. Я не могу прийти в магазин за продуктами. И вообще мне из дома нельзя ни ногой. Поэтому ты поживёшь со мной и будешь меня кормить. Если что, я не привередливый. Да и на глазах друг у друга будем. Чтобы тебе не пришла в голову идея, что можно моим боссам подсказать, где я, раньше времени. В полицию-то ты вряд ли пойдёшь.

– Кормить я тебя буду на свои деньги? – я задала вопрос больше для проформы, потому что уже догадывалась, что да, и это обстоятельство делало расклад совсем неприятным. Вряд ли он вышел на пробежку с кошельком.

– Свобода дороже, верно? – сейчас его улыбка, открывающая ряд мелких ровных зубов, смотрелась хищно. – Кстати, отдай мне свой телефон. Прямо сейчас. Твоим подружкам совершенно незачем быть в курсе наших дел.

У меня ощутимо зачесались кулаки, первый раз в жизни мне захотелось кого-то ударить. Но я взвесила свои шансы – передо мной стоял молодой, физически развитый мужчина совершенно другой весовой категории с хорошей реакцией профессионального спортсмена. К тому же предельно циничный и готовый на всё. Драться рано. Баллончик я достать не успею. Даже если успею, зажатая в угол, я наглотаюсь его содержимого не меньше моего противника.

Я выложила телефон на тумбочку, стоящую между нами, он взял его и сунул в карман беговых шорт.

– И то, что у тебя в заднем кармане, тоже отдай. Только будь аккуратна, это довольно неприятная штука, если сработает.

Я выложила баллончик, едва удержавшись, чтобы не треснуть им со злости о тумбочку, и он тоже сразу его прибрал. Хорошо, что я имею в сухом остатке? По большому счёту, выбора он мне не оставил. Влипнуть хуже, чем есть сейчас, я всё равно не смогу. Сбылась мечта идиотки – я пять дней проживу в одном доме с человеком, на которого я ещё вчера готова была молиться, и который оказался, мягко говоря, совсем не тем, что я себе успела нафантазировать. Ну, хотя бы убивать меня ему в целом не выгодно. Пока что.

Я нацепила на лицо фальшивую улыбку.

– Ты говорил, что у тебя было много времени подумать. Расскажи мне свой план целиком.

Я стояла у кассы магазина и методично выкладывала свои покупки на ленту, прикидывая, насколько сильно меня разорит чек. Помимо еды, я купила себе сигареты, колоду карт и толстую книгу. Не то, чтобы я выбирала по объёму, но да, это был один из решающих параметров. Из того, на что была скидка, я могла выбрать дамский роман или триллер. Я решила взять триллер – он был вдвое толще, и как-то больше соответствовал ситуации. Потому что в доме был не дамский роман, отнюдь.

Вчера мы с ним обсудили наши планы на ближайшие пять дней. Он сидел напротив меня за столом, в купленной мной одежде и с мокрыми после душа волосами, вьющимися на затылке крупными кольцами. Рыночное рубище ему в самом деле шло, он даже поблагодарил меня за него, и пока ни одного слова о том, какой это кошмар, недостойный касаться его холёного тела, я от него ещё не услышала. Я даже с размером угадала. Точнее, почти угадала – вещи на нём немного болтались, но смотрелось это как-то уютно. По-домашнему.

Прихлёбывая горячий чай, он докладывал мне о том, что он там себе с мешком на голове надумал. Я внимательно слушала, кивала, но мой внутренний параноик уже план оценил и признал полнейшей хернёй. Слишком уж там сильно всё зависело от удачного стечения обстоятельств, на которое лично я старалась никогда не полагаться, ибо законы Мёрфи работают вне зависимости от нашего к ним отношения. К тому же он явно с какой-то стати рассчитывал, что я буду с ним честной, но вот как раз это мы ещё посмотрим – ничего, чтобы заслужить мою честность, он ещё не сделал. Пока что его план, набросанный мне крупными мазками, без деталей, выглядел очень наивно, но я не исключала возможности, что существовала ещё и подводная часть айсберга, о которой мне знать не полагалось – и это был очень плохой знак.

Или может, я всё усложняю и он просто дурак? Как это говорится, наше кредо – слабоумие и отвага. Всё-таки, давайте честно, мы с девчонками любили его не за интеллект. Нам было наплевать даже, закончил ли он школу – в профессиональном спорте случается и наоборот, и не сказать, чтобы редко. Лично я, если вставал такой вопрос, каждый раз цитировала Грибоедова – “Чтоб иметь детей, кому ума недоставало?”, вызывая этим гомерический хохот в нашей компании. А вот сейчас для меня это внезапно стало очень важно, дурак для меня был гораздо опаснее шантажиста.

Пока я решила, что чуть что – командир, то есть я, будет спасать себя.

Полностью обстоятельства, заставившие его исчезнуть, он мне так и не изложил, хотя я пыталась в меру сил задавать вопросы, с целью вытащить из него максимум подробностей. Это могло очень сильно пригодиться как для дела, так и для того, чтобы понять, что он за человек и что примерно способен выкинуть. Но каждый раз мои вопросы упирались в какую-то невидимую стену, и выяснить получилось примерно ничего.

С доверием у нас обоих были сложности, это точно.

Но вот меня он слушал очень внимательно, а спустя примерно десять минут диалога посмотрел на моё лицо, на котором отражались усилия, которые я к этому диалогу прилагала, усмехнулся и сделал свою речь предельно простой, выбросив из неё все сложные грамматические конструкции. Иногда он снова сбивался на цветистые фразы, выходящие за пределы моего словарного запаса, но, видя мои стеклянные глазки, возвращал себя на уровень, от которого прямо веяло вайбом Мутко. Мне пришлось признаться себе, что говорил по-английски он очень хорошо, гораздо лучше, чем я рассчитывала.

Мой телефон он держал при себе постоянно, поэтому вечер прошёл просто в ужасной скуке – ни тебе игр, ни соцсетей. Из всех развлечений оставался только телевизор, причём передачи и фильмы его не интересовали. Мы посмотрели вечерний выпуск местных новостей, куда уже попал сюжет о его исчезновении на фоне офигевших лиц боссов его команды, включая самого Новикова. Он попросил перевести ему то, что там было сказано, максимально близко к тексту. На последнее уточнение я наплевала – провинциальная школа, извини, чувак. Да и было-то там всего ничего – ушёл, пропал, милиция разберётся. Больше всего это было похоже на объявление в духе “Пропала собака”. Они даже ещё его телефон не нашли. И, скорее всего, нескоро найдут – мы прямо в парке безжалостно выкинули его в пруд, чтобы гарантированно угробить. Соцсети наверняка уже бурлили гораздо активнее, но проверить я это никак не могла.

Поэтому мне и понадобился тот триллер. И карты – это вообще было универсальное, и, главное – предельно недорогое развлечение. Пасьянсов я знала ровно один, но, в крайнем случае, я могу играть сама с собой в пьяницу, убивая время, если книга прямо совсем не зайдёт. Да хоть домики из них строить. Желания общаться с этим шантажистом у меня не было. Да и больно тяжело это общение давалось, во всех смыслах.

Я расплатилась с кассиром, сложила покупки в пакет и вышла на улицу. Примостив пакет на ближайшую скамейку, я села рядом и закурила. Я не заядлая курильщица, но обычно сигарета помогала мне успокоиться. Это сейчас было мне просто необходимо – со вчерашнего утра я была какой-то натянутой струной, тронь – и завопит. Или лопнет, но о том, что будет, если я поддамся панике, мне было думать страшно. К тому же сигареты мне были нужны ещё кое для чего. Но это потом.

Сейчас мне ещё нужно было зайти на почту и осмотреться. Отделение я выбрала на другом краю города, поэтому потом придётся долго трястись в автобусе обратно... домой? С недавнего времени мне стало очень сложно называть это место своим домом. Пусть будет воровская малина, например. Притон уголовников. Впрочем, этот старый дом мне нравился, он был похож на тот, в котором я проводила лето у бабушки, только гораздо более цивилизованный – вместо бани и туалета на улице все удобства были прямо в доме. Хозяева в нём не жили, а сдавали туристам, поэтому дом был немного запущен и обставлен, чем бог послал, а послал бог такую эклектику, что словами не описать. Разброс возраста предметов, собранных в нём, был, наверное, лет в сто – в кладовой мной был обнаружен сильно помятый самовар, топившийся отнюдь не электричеством, в углу комнаты была облицованная белой советской плиткой голландская печурка, лет двадцать не помнившая огня, но при этом на кухне стояла очень приличная микроволновка, а телевизор был с жидкокристаллическим экраном. Но две вещи в этом доме приводили меня в полнейший восторг – это роскошная вышитая скатерть на столе и настоящие деревянные полы, из крупных некрашеных досок, с обязательными щелями между ними. Я сбрасывала кеды в коридоре и ходила босиком по нагретому солнцем дереву, как в детстве. Занозить ноги я не боялась – дерево было такое старое, что уже отполировалось до полнейшей гладкости шагами десятков или даже сотен ног, которые по нему когда-либо ходили.

Сейчас под моими ногами скакали наглые воробьи, которых я совершенно не собиралась чем-то подкармливать. Они косились на меня бусинками чёрных глазок, но очень близко не подбирались, делая вид, что выкапывают из дорожной пыли что-то поинтереснее, чем городской батон, торчащий из моего пакета. Ну, хотя бы до шантажа они ещё не эволюционировали, слава богу, как некоторые, не будем показывать пальцем. Извините, ребята, но один иждивенец у меня уже есть, и весьма прожорливый – я уже успела это оценить.

Бросив бычок в урну, я поплелась со своим пакетом в сторону почтового отделения. Мне нужен был почтовый ящик. Он нашёлся на стене рядом со входом и был как раз то, что надо – камер видеонаблюдения вокруг было не видно. На первый взгляд.

Я зашла внутрь пустого и душного помещения, своим появлением прервав чаёвничание двух почтовых служительниц. Немного смутившись, они отложили основательно обкусанные бутерброды, и быстро продали мне тетрадь, открытки и несколько конвертов, вернувшись к бутебродам ещё до того, как я сложила всю стопку писчебумажных изделий в пакет.

Выйдя, наконец, обратно и с наслаждением вдохнув свежий воздух, я вернулась к ящику и снова закурила, аккуратно разглядывая местность с другого ракурса. На второй взгляд камеры тоже не показались. Неплохо. Подойдёт. Последний взгляд я бросила на сам ящик и запомнила время выемки почты. Вот теперь можно и идти, решила я, затоптала окурок в пыль и зашагала к автобусной остановке.