Уничтожить королевство

Глава 24 ЛИРА

Одной рукой цепляясь за петлю для оружия на поясе, второй — за поручень на краю корабля, я напеваю вместе с океаном. Звезды рассыпаны по ночному небу неровными строчками, как стежки на моем жакете.

Страна лжи — следующая точка в проложенном Элианом пути — уже совсем близко, и пока мы плывем к ней, экипаж мирно спит внизу. А я наверху, возле штурвала, что лишь слегка покачивается из стороны в сторону, но направляет «Саад» строго вперед. Даже без твердой руки бодрствующего пирата могучее судно Элиана уверенно движется к намеченной цели.

Ветер усиливается, и я застегиваюсь да пою быстрее, чтобы поспевать за его темпом. Так странно петь и понимать, что никому не причиняешь вреда. Использовать голос не по назначению, не сея смерть и горе на своем пути. Оставляя после себя лишь мелодию.

Я чувствую умиротворение.

Что-то в повседневной рутине корабельной жизни усмиряет злобу, все еще таящуюся в глубине моего сердца. Ночами, вдали от материнского гнева, я наслаждаюсь жутковатым спокойствием океана, а в иное время — ощущением уюта, коим щедро делится команда, даже Кай, который отнюдь не боится проявлять недружелюбие. Царящее между ними взаимопонимание напоминает мне о доме. О Калье. Пираты смотрят на Элиана так же, как кузина на меня: с благоговением, в основе которого лежит не слепая преданность, а заслуги более весомые. Доверие. Дружба. Может, даже любовь. Я как минимум могу притвориться, что не дочь своей матери. Жить так, будто никогда не убивала, и не беспокоиться каждую минуту, что любой мой шаг могут использовать против меня.

Я почти понимаю, почему Элиан решил променять дарованные от рождения привилегии на такую вот кочевую жизнь. Конечно, сама я собираюсь вернуться в море Дьяволос и занять материнский трон, но признаю, что было бы неплохо провести остаток дней вдали от королевских забот. Это явно не худшая идея принца. Скорее всего. По крайней мере, он знает, чего хочет.

Голос матери эхом мечется в голове, требуя оставить надежды когда-нибудь ее свергнуть и просто забрать сердце Элиана, пока не стало слишком поздно. Если я не смогу заполучить Второе око Кето, то не только умру, но умру предательницей океана. Но какова альтернатива? Пресмыкаться и молиться, чтобы однажды королева уступила мне трон, а пока наблюдать, как дрожит Калья в ее присутствии? Молча следуя приказам матери, я обреку Калью и всех обитателей океана на ужасы ее правления. Но нарушив ее волю, осмелившись осуществить задуманное, я рискую доказать, что и в самом деле неполноценна.

Я крепче держусь за поручень, вдыхая пропитанный солью воздух.

Если б только мои цели были столь же просты, как цели Элиана, посвятившего себя спасению человечества. Да, дело серьезное, но ему хотя бы не приходится предавать все, во что он когда-либо верил. Если принц справится, его мать сможет гордиться. Если преуспею я, моя мать умрет.

От мыслей об Элиане ночь будто становится холоднее. Я знаю, что любое мое решение приведет к его смерти. Или я пытаюсь убить его сейчас, или жду и убиваю позже, но каждая из намеченных мною дорог несовместима с его жизнью.

Что бы я ни делала — предам. Что бы ни выбрала — убью. Похоже, Морская королева ошиблась, и я именно то чудовище, о котором она мечтала.

Стоит об этом подумать, как в воздухе разливается тихая мелодия. Едва уловимая колыбельная, слишком далекая, чтобы разобрать слова, но все равно знакомая. Она обольщает и дурманит. Настолько, что я не сразу ощущаю, как трясется корабль. Словно океан услыхал мои предательские мысли и решил сокрушить «Саад» своей мощью. Меня швыряет вперед, и я, чуть не вывалившись за борт, едва успеваю выставить ладони и вцепиться в поручень.

Я проглатываю крик и смотрю вниз на безмятежный океан. Нет ни волн, ни бурлящей пены, что неизбежна после столь сильного всплеска. Зато есть тень.

Я моргаю.

Наполовину поглощенная водой, она плывет в сгущающемся мраке, плотно прижимаясь к кораблю. Прищурившись, я перевешиваюсь через край, чтобы рассмотреть получше.

Из темноты поднимается когтистая лапа.

Тень движется ко мне, взбирается по деревянному боку судна с немыслимой скоростью. Я едва успеваю отскочить, когда монстр забрасывает себя на палубу, встряхнув паруса.

Тело его покрыто пятнами серой слизи, что сочится из его плоти, и иссечено гребнями, словно шрамами. Каждый плавник — сплетение лезвий, огромный торс — бесконечные жгуты и складки, что ведут к рукам с чернильно-черными когтями. Наполовину акула, наполовину нечто демоническое.

Пожиратель Плоти.

Я падаю на колени, и монстр ревет. Он подпрыгивает ко мне, тянется скользкой ладонью к моей щеке и рычит:

— Pórni mou[20].

Я не откликаюсь ни на то, что он назвал меня своей, ни на мерзкий эпитет, коим наградил, и он предупреждающе царапает мне кожу. Я опасалась Пожирателя, даже будучи сиреной, а уж теперь, когда я в облике человека, он легко мог разорвать меня на куски. Вероятно, затем мать его и прислала. Интересно, почему не прибежали Элиан с командой? Могли ли не почувствовать тряску? Я вновь сосредотачиваюсь на знакомой колыбельной, летящей по ветру, и веки мои тяжелеют с каждой строчкой.

Песнь сирены. Чтобы команда и не думала просыпаться.

— Anthrópinos, — рычит Пожиратель.

«Человек».

Слово прорывается из глубины его горла, раскалываясь на части между его клыков. В голосе слышится отвращение. И любопытство. Даже забавно, будто тритоны могут испытывать нечто столь близкое к удовольствию. Пожиратель хватает меня за подбородок и притягивает к себе, дабы я ощутила кисло-кровавый смрад его дыхания. Пока он скользит своими липкими губами по моим, я мертвецки неподвижна. Я стискиваю зубы, но не проходит и секунды, как он пробирается к моему языку, наполняя мой рот вкусом гниющей плоти.

Отстранившись, пожиратель сплевывает. Затем бьет по воздуху акульим хвостом и обнажает истекающие слюной клыки. Он чувствует мою человечность так же, как я чувствую его демоническое нутро. И вторя вспышке его гнева, из океана поднимается визгливый смех, что эхом проносится по судну и наполняет паруса. Музыка нарастает, и сердце мое сжимается.

Длинные щупальца моей матери скользят по палубе, как по маслу. Кожа ее сияет знакомыми древними узорами, корона возвышается над головой великолепными острыми лезвиями и стекает на спину. Сжимая трезубец, мать взирает на меня темными, словно бездонные ямы, глазами.

— Не смотри так испуганно, дорогая. — Морская королева обнажает клыки в улыбке. — Мамочка рядом.

Я поднимаюсь с колен и устремляю взгляд в пол, создавая видимость поклона. И чем дольше я смотрю на доски под ногами, тем сильнее пылает кожа, одежда пропитывается потом, пока внутри все кипит от гнева. Одна только мысль взглянуть на мать невыносима. После всего, что она сделала, появиться здесь, на корабле Элиана, — худшее из оскорблений.

Тишина между нами сгущается, и я пытаюсь угадать, каким будет следующий звук. Рев Пожирателя Плоти? Хохот матери? Сбивчивый стук моего разъяренного сердца?

Но вместо этого я слышу песню.

Смертоносная колыбельная становится громче, и, внезапно все осознав, я вскидываю голову и отшатываюсь. Мелодия ползет по палубе, нежными руками раскачивая «Саад». Она дурманит, как никогда, и даже мне тяжело устоять перед таким напором. Слушать ее — все равно что потеряться в воспоминаниях или во сне, от которого не очнуться. Это как родиться в мире фантазий.

Нет ни единого шанса, что окутанная ложью моей песни команда проснется.

Королева прижимает перепончатый палец к груди, на которой мерцает ракушка, поющая моим голосом. Когда глаза мои подергиваются дымкой, мать изгибает губы в улыбке.

— Всего лишь подарок на память, — говорит она. — Я его верну, если справишься.

Я отчаянно моргаю, пытаясь не показать своей тоски.

— Ты пришла поиздеваться надо мной? — спрашиваю.

— Вовсе нет. Я пришла посмотреть, как поживает могучая Погибель Принцев. — Королева вытягивает шею. — Где-то в этих уродливых лохмотьях спрятано сердце принца?

Я не удивлена, что она решила проверить, придерживаюсь ли я ее плана. Подхлестнуть, подтолкнуть в нужном направлении, чтоб я, как корабль Элиана, шла верным курсом, даже когда капитан спит. Я — корабль моей матери. Или так она думает.

— Все не так просто, — говорю я.

— О, Лира. — Она снимает с трезубца нить водорослей. — Королевы не ищут оправданий. Полагаю, это лишний раз доказывает, что тебе таковой никогда не стать.

— Я достойна стать королевой. Я достаточно сильна, чтобы возглавить наш народ.

— Ты слаба, — упрекает мать. — Всегда была слабой. Только взгляни на себя сейчас: замотана в человеческие тряпки, охвачена человеческими эмоциями. Знаешь, что я вижу в твоих глазах, Лира? Не смерть, не тьму и даже не ярость. Я вижу в них слезы.

Я сглатываю:

— Понятия не имею, о чем ты.

— О твоем лице. О твоем человеческом горе.

Я хочу возразить, однако и сама знаю, что в глазах моих поселилась печаль. Сиреной я испытывала гнев, но никогда не горевала. По крайней мере, не с тех пор, как вырвала сердце Крестелл, чувствуя на плече тяжелую ладонь матери. Но от звуков собственной песни, захватывающей корабль Элиана, и осознания, что даже сейчас я остаюсь безвольным оружием в руках королевы, меня словно пронзает гарпуном. И равнодушие в ее взгляде так отличается от беспокойства, с которым я осматривала раны Кальи. Или от чувств Кая, когда на Элиана набросилась Мейв. Или даже от эмоций на лице принца, когда он вытащил меня из океана, где моя мать бросила меня тонуть. Почему же она называет слабостью то, что делает людей сильнее, связывая в единое целое? Семью.

Пожиратель Плоти скалится, и Морская королева, протянув руку, проводит когтем по его лицу. Медленно и ласково она вспарывает ему щеку, и монстр довольно урчит.

— Твое время истекает, Лира. — Королева подносит палец к губам. — И если вскоре ты не принесешь мне сердце принца, я заберу твое.