Ночью мне снится смерть.
Вода, красная от крови, и человеческие тела, что дрейфуют средь пены моих павших сестер. Когда наконец поднимаются волны, они столь высоки, что могут коснуться черного неба, и они хоронят искалеченные трупы на дне морском.
Песок под ними разлетается в стороны, накрывая мое королевство золотой пылью. И во всем этом растворяется трезубец моей матери. Я взываю к ней, но я больше не часть великого океана, и потому она меня не слышит. Не видит. Не знает, что я наблюдаю за ее падением.
Она дает трезубцу ослабнуть и истаять.
Рядом с нею стоит Элиан, и воду вокруг него озаряет рассветное солнце. Глаза его — бездонные омуты, челюсть подобна обломкам затонувших кораблей и расколотых кораллов, а каждое движение быстрое и плавное, точно приливная волна. Элиан принадлежит океану. Создан для него, как и я.
Мы родственные души.
Элиан смотрит на дно. Я хочу спросить, почему он так очарован песком, когда в океане есть целый мир, какого он даже вообразить не мог. Почему он этого не видит? Почему не хочет взглянуть? Я же посмотрела на мир его глазами, разве Элиан не хочет посмотреть моими?
Меня разрывает от желания кричать, но я помню только псариин и не смею говорить с ним на этом языке.
Когда Элиан устремляет взгляд на песок, на лице его сломленное выражение, как и на лице моей матери.
Уже готовая сойти с ума от тоски и боли, я вдруг вспоминаю его язык. Я быстро перебираю слова на мидасане и нахожу нужные. Я хочу объяснить, что вне власти моей матери океан может быть полон волшебства и возможностей. Хочу утешить Элиана пусть даже крохотным шансом на мирное решение. Сказать ему, что, стань я королевой, все могло бы быть иначе. Что я не родилась убийцей. Но слова я нахожу слишком поздно. Когда они проясняются в моем сознании, я уже вижу то же, что и Элиан.
Он смотрит вовсе не на песок, но на сердца, что в нем сокрыты.
«Не смотри. Не смотри».
— Твоих рук дело?
Наши глаза встречаются.
— Твоих рук дело? — снова спрашивает Элиан на псариине.
Звуки его столь остры, что могут и язык порезать, и я вздрагиваю, когда изо рта принца сочится кровь.
— Я забрала много сердец, — признаюсь я. — Вот последнее.
Элиан качает головой, и с его уст срывается смех — прекрасное эхо хохота моей матери.
— Нет, не последнее.
Он протягивает руки, и я в ужасе отшатываюсь. Ноги подгибаются и, не в силах устоять, я падаю наземь. Я смотрю на сердце в руках Элиана, на кровь, обагрившую его пальцы. Не просто сердце. Его собственное сердце.
— Оно было тебе нужно? — кричит он.
Затем делает шаг вперед, и я качаю головой, предупреждая, чтоб не приближался.
— Лира, — шепчет Элиан. — Разве не этого ты хотела?
Я просыпаюсь, жадно хватая ртом воздух.
Руки мои комкают тонкую белую простыню, волосы разметались по обнаженным плечам. Корабль медленно покачивается на волнах, но ритм, в котором прежде я находила успокоение, теперь вызывает тошноту. Сердце мое неистово колотится о грудную клетку — скорее дрожит, чем бьется.
Когда я разжимаю кулаки, выпуская простыню, на руках остаются царапины. Злые красные полосы перечеркивают линии на ладонях. И как я ни стараюсь, не могу выровнять дыхание.
Видение повторяется по прерывистому кругу. Сердце Элиана в его руке. Его глаза, обвиняющие в предательстве. Карающий хохот моей матери.
Я всю жизнь избегала возможности быть не такой, как велит мне мать. Заглушала детское желание стать кем-то другим. Я ведь сирена, а значит, убийца. Это никогда не было правильным или ошибочным, это просто было. Но теперь мои воспоминания обратились жестокими снами, безжалостными видениями будущего, порицающими меня за прошлое, которое я не могу отрицать.
Правда о том, кто я есть, стала кошмаром.