Вампиры. Опасные связи (2010)

МЕЛАНИ ТЕМ Обед в «Шэрон»

Эми Алейри умерла.

Три из четырех. Осталась одна я.

Я узнала о ее смерти сегодня, в спортивном клубе.

Естественно, Эми не ходила туда заниматься, но она была в хороших отношениях с моим личным тренером, Вондой. Когда Бонда училась в колледже, Эми преподавала ей физику, и они подружились.

— Обширный инсульт, — сказала Бонда, не забывая приглядывать за моей разминкой. — Ни с того ни с сего. Она пошла в магазин и там упала. А ребенок сидел в тележке.

У меня по коже побежали мурашки, как всегда случалось, когда я слышала что-то подобное. Ведь как можно защитить себя от грома с чистого неба? А подозрение, что случившееся с Эми вовсе не такая случайность, как могло показаться на первый взгляд, только усугубляло мой ужас.

— Боже мой, — пропыхтела я, продолжая с мрачным упорством поднимать штангу и стараясь не сбить дыхание. — Как ужасно.

— Давай, Мэйдисон, соберись. Больше усилия.

Данное мне при рождении имя старомодное и безвкусное и часто встречается у женщин моего поколения. Я считаю Мэйдисон не данным, а взятым именем. Мэйдисон: молодое, свежее, более подходящее для девушки лет двадцати, чем для пятидесятилетней женщины; оно очень идет моему одолженному телу и, как я предполагаю, взятой напрокат душе. Мне нравится, как оно звучит, как выглядит на бумаге. Мне нравится лишняя буква «й». Мне нравится, какое впечатление оно создает обо мне.

Я подчинилась указаниям Бонды и сумела выжать штангу еще десять раз, а надо сказать, что сегодня я впервые поднимала такой вес. Меня очень радовала разливающаяся по плечам и груди натруженная боль.

— Как страшно, — выдавила я между равномерными вдохами и выдохами.

Бонда присела и принялась критически наблюдать за мной — она пыталась делать свою работу, но я видела, что она вымотана и дрожит. Обычно к этому времени она ободряла и поправляла меня, и хотя я понимала, почему сейчас мой тренер молчит, я обнаружила, что упражняюсь упорнее, перевыполняю поставленную передо мной задачу, в надежде привлечь ее внимание. Мне требовалась не столько похвала, сколько заверения: я сильна и здорова, хорошо выгляжу и делаю все, что в моих силах.

— Она умерла еще до приезда «скорой».

— Ого! — Я содрогнулась и вполне искренне добавила: — Какая трагедия.

— Я не ожидала, что в сорок лет можно умереть от инсульта.

— Такое случается, — осторожно сказала я и поднялась с мата.

Бонда обняла меня одной рукой за плечи и быстро прижала к себе — женский эквивалент того, как мужчины хлопают друг друга по заду.

— Ладно, тебе пора в сауну.

Она отвернулась, чтобы перейти к следующему подопечному, но я остановила ее беззастенчивым вопросом:

— Как мои успехи?

И тем не менее мне пришлось довольствоваться рассеянным:

— Отлично, Мэйдисон, отлично.

Бонда махнула на прощание рукой и направилась в другой конец зала. Я недовольно уставилась ей вслед, кипя обидой и неудовлетворением и утешая себя ядовитой мыслью, что единственной причиной моего интереса к этой складной, самодостаточной женщине является то, что я могу от нее получить. В раздевалке я с удовольствием отметила свою новую упругую грудь и подтянутые ягодицы; я купалась в оценивающих взглядах других посетительниц спортзала и вспоминала последнюю встречу с Эми.

Мы обедали в «Шэрон», прощались с Кит. Но себе мы в этом не признавались. Мы говорили, что причиной стал приезд Дениз, а ведь мы не собирались вчетвером с тех пор, как она переехала в Остин. Даже когда Эми пригласила меня по телефону, она не сказала: «Приходи, возможно, мы больше никогда не увидим Кит».

Мы с Дениз заняли столик у окна, и я видела, как к ресторану подъехала Кит Бимер. За рулем сидел ее муж. Он припарковался на стоянке для инвалидов, вышел из машины и подошел к окошку Кит; она даже не открыла дверь. Ей потребовалось несколько долгих минут, чтобы выйти из машины, и еще несколько долгих минут, чтобы, с трудом держась на ногах, дойти с помощью Джерри до ресторана. Недавно я провела вечер у них в гостях, и в моих руках она казалась сделанной из бумаги, как цветок-оригами. Но в ее пальцах ощущалась пугающая сила, будто в них уже поселилась хватка смерти. Делая ей легкий массаж, я боялась сломать хрупкие кости, но Кит только вздыхала от удовольствия. Меня настолько заинтриговало полное отсутствие волос, что я долго и бережно терла ее ноги, завидовала их невероятной гладкости и боролась с желанием прижаться щекой к лодыжке.

Кит никогда не отличалась особой красотой, но людям правилась ее открытая натура. Мы познакомились, когда нам обеим стукнуло сорок три. Она как раз начала заниматься лыжами и увлеклась чечеткой. А у меня начала обвисать грудь, и все чаще болела поясница. Мы вместе ходили на йогу, а в перерывах занимались у меня или у нее дома. Когда мы помогали друг другу с асанами — ее рука на моей пояснице, мои ладони на ее коленях и лодыжках, — я поначалу восхищалась, потом поглощала, а потом и отсасывала необходимую мне энергию. Я знала, что ее сердце начало сдавать на пять лет раньше, чем она сама.

Дениз никак не отреагировала на мою внешность, за исключением нейтрального восклицания, когда мы обнимались при встрече:

— Привет, Мэйдисон! Рада тебя видеть! Хорошо выглядишь!

Такие слова женщины говорят друг другу постоянно, и они ничего не значат. Большинство удивляются тому, как молодо я выгляжу, но Дениз обошла эту тему стороной. Сама она не выглядела молодой. Она выглядела на наш возраст. Здоровой и сильной, этого я отрицать не могу, но фунтов на тридцать тяжелее меня, с морщинами и проступающей сединой, от которой легко избавиться. Чем дольше я живу, тем меньше понимаю таких женщин. Они меня пугают.

— Вот и Кит, — сказала я.

— Где?

— В красном тюрбане.

— Боже мой.

Молча мы наблюдали за тем, как Кит продрейфовала до двери ресторана. Казалось, будто она едва касается земли.

— Она действительно очень больна. Она действительно умирает, — произнесла Дениз прерывающимся голосом.

— Да, — отозвалась я.

На мгновение Дениз прикрыла глаза. Я обратила внимание на короткие ногти, чистые и покрытые прозрачным лаком, но с первого взгляда становилось ясно, что это ногти женщины среднего возраста, матери и бабушки, которая готовит, занимается уборкой, садом, играет с детьми — в общем, много работает руками. Ее беззастенчивость настолько меня шокировала, что мне пришлось перевести взгляд на собственные тонкие, гладкие, со вкусом ухоженные ногти на стакане чая со льдом. К моему вящему ужасу, в лаке на большом пальце на правой руке обнаружился крохотный, но бесспорно заметный скол, а кутикула на безымянном пальце левой оказалась далека от совершенства. До конца обеда я предпринимала все возможное, чтобы не привлекать внимания к рукам, хотя считаю их одной из лучших своих черт. Как только доберусь домой, придется срочно позвонить маникюрше — не могу же я ждать до обычного еженедельного сеанса.

— Как ужасно видеть ее в таком состоянии, — сказала Дениз. — Ты виделась с ней постоянно, так что, наверное, почти привыкла, но я не ожидала. Что я ей скажу?

Эми подошла к Кит и обняла ее толстой рукой за талию. Эми никогда не была худышкой, а с нашей последней встречи заметно прибавила в весе. Хотя с медицинской точки зрения ее нельзя было считать ожиревшей, да и неопрятной ее никто не назвал бы: бирюзовое платье хорошо смотрелось на ней, а свободный шиньон на затылке подчеркивал безупречную кожу и чудесные зеленые глаза. Но она была толстой. От контраста между ними захватывало дыхание: полупрозрачная, выпитая до дна Кит и полная плоти и сил Эми.

Я погладила под столом свой плоский живот и, обращаясь к Дениз, прошептала:

— Если бы я так выглядела, я бы покончила жизнь самоубийством.

В ответ Дениз посмотрела на меня так, будто я сморозила полную чушь.

Как только Эми и Кит подошли к нашему столу, Дениз с улыбкой вскочила на ноги.

— Привет! Эми! Кит! Как я рада вас видеть! Хорошо выглядите! — воскликнула она с чрезмерным энтузиазмом.

Сначала она очень бережно обняла Кит и подвинула ей стул. Когда Эми ее усадила, Дениз обняла и ее. Судя по тому, как напряженно выпрямилась Эми, я догадалась, что она боится пожертвовать прической или макияжем ради объятия, и мое мнение о ней немного возросло. Дениз же, со своей стороны, отдалась объятию всей душой, и до конца обеда ее волосы с одной стороны торчали так, будто их корова языком лизнула. Понять не могу, как женщина может настолько не следить за своей внешностью.

Я улыбнулась Кит и дотронулась до ее худого, как у скелета, запястья. Я действительно хорошо к ней относилась.

— Эй, — тихо окликнула я ее под производимый Дениз шум. — Как поживаешь, солнце мое?

Пока Кит собиралась с силами для ответа, наши подруги уже успели занять свои места.

— Я устала, Мэйдисон. Мне уже немного осталось. Все кончено.

Без бровей и ресниц ее лицо практически потеряло выразительность, но, как это ни нелепо, мне показалось, что она смотрит на меня с подозрением. От вины засосало под ложечкой, а за виной пришел и страх. С нами рядом сидела смерть, и я поторопилась извиниться и выйти из-за стола. Проходя за спиной Кит, я чуть коснулась ее холодной шеи — жест любви и извинения, благодарности и прощания.

В «Шэрон» замечательная дамская комната. В просторном помещении три стены от пола до потолка закрывают зеркала, перед ними стоит длинный туалетный столик; на нем лежат салфетки, ватные шарики и маленькие зеркала, флакончики с лосьонами и влажные салфетки, баллончики с лаком для волос и антистатиком, пилочки для ногтей, а в автомате можно получить крохотные пузырьки с различными ароматами, причем цены за одну унцию духов приближаются к парижским. Часто в дамскую комнату в «Шэрон» выстраиваются очереди.

В тот день передо мной стояли всего две или три женщины, и, дожидаясь своей очереди, я проверила фигуру. Конечно, я проверяла ее дома — это входит в мой ежедневный утренний ритуал, — а потом еще и в спортзале, но еще одна проверка не помешает. Я сделала вид, что разглаживаю одежду, но на самом деле лишний раз убедилась, что упражнения для живота, груди и ягодиц делают свое дело. Под кожаной мини-юбкой скрывались упругие, без малейшего намека на целлюлит бедра. Кожа на руках не висела, а от уголков глаз и рта не разбегались морщины. Вся открытая для обозрения кожа, а открывалось ее немало, была подтянутой и гладкой. Волосы безупречно лежали вокруг лица в простой молодежной стрижке до плеч, рекомендованной моим парикмахером; он также сделал мне мелирование, которое придавало волосам особую ауру легкости и света. И хотя с губами и носом я никак не могла добиться удовлетворяющего меня результата, брови мои выглядели идеально, а грудь приняла размеры и форму, о каких я всегда мечтала.

Но пока я разглядывала себя под разными углами в каждом зеркале, я видела, как приближается смерть. Видела, как стареют мои органы, как редеют и седеют волосы, а кожа на локтях обвисает и сморщивается. Видела, как черепашьим шагом подступает увядание.

Мне требовались невероятные усилия, чтобы противостоять ей. Изо дня в день, от процедуры к процедуре, по одному другу зараз. У меня совершенно не оставалось времени ни на что другое.

Возвращаясь к столику, я увидела, как Кит слабо кивает в ответ на то, что рассказывает ей Эми, и внезапно поняла, что в дамской комнате я перенеслась в фантазию, где Кит уже умерла. В то же время я надеялась, что смогу еще немного ею попользоваться. От любви к ней у меня слезы навернулись на глаза, и я осторожно их смахнула, чтобы не смазать тушь. Я хорошо понимала, что Кит уже за пределами моей досягаемости, поэтому с сожалением, но не мешкая, я переключилась на другой источник.

Дениз заказала полный обед, включая десерт. Мы с Эми выбрали по салату. Разговор не вязался: сидя рядом с Кит, нам никак не удавалось найти безопасную тему. Говорить о будущем, даже о следующей неделе, казалось неприличным. От разговоров о настоящем болезнь Кит превращалась в слона, о котором никто не мог забыть, но которого старательно не замечали. Обсуждения прошлого напоминали нам о том, чего не вернуть. Кит не принимала участия в разговоре, и, хотя она что-то заказала, она не стала есть, а только медленно и осторожно отпивала по глотку воды.

Дениз увлеченно рассказывала о недавнем походе в горы Колорадо.

— Неплохо для бабушки в пятьдесят один год? — снова и снова повторяла она.

Эми слушала ее со страдальческим выражением лица. Я догадывалась, что Дениз просто пытается заполнить повисшую над столом тишину, говорить о чем угодно, кроме сидящего рядом слона, но в то же время позволила себе считать, что ее бестактность станет оправданием моего плана.

Я встала за ее стулом и положила руки ей на плечи. Она приняла мой жест за предостережение, замешкалась и неуклюже поспешила закончить рассказ. Энергия текла по ее телу белой водой. Я протолкнулась в ее течение, и Дениз поморщилась. Я начала бережно массировать ей плечи — Бонда научила меня технике для расслабления мышц и снятия стресса, — но Я не собиралась ее лечить.

— Ох, — простонала Дениз, с наслаждением поводя плечами. — Больно.

— Прекратить? — спросила я.

Но я не стала останавливаться. Наоборот, я усилила давление, нашла под левой лопаткой сведенную мышцу и надавила на нее согнутым пальцем. Дениз охнула и выгнула спину, но я не отпускала ее. Через долгую минуту она расслабилась. Я почувствовала, как защитные рубежи ее тела опустились передо мной, и у нас произошел первый обмен. Для меня он походил на переливание крови. Для нее он станет медленным ядом.

Я убрала палец, легко провела руками по ее спине и отошла, похлопав ее по плечу в знак приязни и сожаления.

— Вот это да, Мэйдисон, у тебя такие сильные руки, — сказала Дениз. Некоторое время она сидела неподвижно и смотрела в пространство.

Кит заговорила. Ее голос оказался неожиданно сильным, и я подумала, а не удастся ли получить с нее еще немного? Но, с другой стороны, она не стала тратить силы на предисловия.

— Когда ты поедешь за ребенком? — спросила она у Эми.

Эми замешкалась и перевела взгляд на меня — она не знала, стоит ли отвечать. Я пожала плечами.

— Я уезжаю в четверг, — наконец ответила она извиняющимся тоном.

— За ребенком? — встряхнулась Дениз.

— Я удочеряю девочку из Китая. — Эми бросала на Кит неуверенные взгляды и говорила с запинкой, но все равно ее радостное предвкушение становилось заразительным. — Ее подбросили, так что в детском доме не знают ее точный возраст, но считают, что ей около восьми месяцев.

— Ребенок? В твоем возрасте? В нашем возрасте? — Дениз изумленно и, как мне показалось, осуждающе покачала головой.

Я тоже отнеслась к новости с осуждением, но не по причине возраста. Хотя я сомневалась, что вес Эми представляет серьезную угрозу ее здоровью, я считала, что одним из критериев для усыновление должен считаться внешний вид. Ведь кто захочет иметь мать-толстуху?

Эми начала что-то говорить в свою защиту, но я ее перебила:

— Если ты можешь взбираться на горы, то почему Эми нельзя удочерить ребенка?

— Чтобы взобраться на гору, необходим долгий всплеск энергии. Но воспитание ребенка занимает круглые сутки по меньшей мере восемнадцать лет. — Дениз подняла в тосте свой бокал с водой. — Я бы никогда на такое не решилась. Я слишком стара. Но я буду болеть за тебя, подруга.

— Может быть, — необдуманно произнесла я, — именно это имеется в виду, когда говорят, что в среднем возрасте женщины открывают в себе новые силы.

И на этот раз все мы старательно не смотрели на Кит, и мне было стыдно, но в голове роились планы на запас материнской энергии Эми и — я сама едва осмеливалась об этом подумать — о чистой, без примесей, жизненной воли младенца.

— Ты видишься с Вондой? — тихо спросила меня Эми.

— Каждый день, в спортзале. Видела ее утром.

— И как она? — В голосе ее звучала тоска.

— Прекрасно. Просто замечательно.

Эми потыкала вилкой в остатки своего салата.

— Она перестала звонить.

Я не знала, что ответить.

— Она занята, — попробовала успокоить ее я. — Тут нет ничего личного.

Я всегда считала подобные утешения глупыми, поскольку человек жалуется именно на отсутствие личных отношений. Но разговор о потерянной дружбе в присутствии Кит казался жестокой затеей — ведь она скоро потеряет все, — и я не хотела поощрять Эми.

Но она все равно продолжала:

— Бонда будет крестной матерью моей дочери. Я написала завещание, и, если со мной что-то случится, она будет ее воспитывать.

— Я не знала, что вы настолько близки.

— Было время, когда я так думала. И она молодая женщина. — Эми бросила косой взгляд в сторону Дениз.

— Я попрошу ее связаться с тобой.

— Нет, — твердо заявила она. — Не надо.

— Ну я скажу, что ты передавала привет.

— Нет, — с таким же жаром, но тише возразила Эми. — Если она не хочет меня видеть, это ее дело. Я все равно считаю, что она будет Фиби хорошей матерью. С ней свяжется мой адвокат. К тому же со мной ничего не случится, — закончила она с нервным смешком, которым обычно сопровождаются подобные заверения.

— Ну, заранее никогда не знаешь, — заметила я.

Ответ получился более пренебрежительным, чем я задумывала, потому что к тому времени мое внимание уже вернулось к Дениз и Кит. Эми больше не заговаривала о Бонде; если подумать, она больше не говорила со мной до конца обеда.

Кит умерла через неделю. Ее муж позвонил мне на работу и сказал, что если я хочу попрощаться, то лучше не откладывать. Я приехала — как я могла отказаться? Кит приподнялась на постели, потянулась ко мне. Ее лицо уже вытянулось в жуткой предсмертной ухмылке, и она застонала, будто предупреждая о чем-то. Она пыталась дотянуться до меня, но я легко увернулась от ее рук. Я считала Кит другом и не хотела отказывать ей в последнем утешении, но не могла рисковать: кто знает, что перетечет ко мне или из меня?

Я многое могла бы ей сказать, не будь в комнате молчаливого, убитого горем, но по-прежнему готового ради нее на все Джерри.

— Прощай, Кит, — прошептала я. — Спасибо, что была моим другом.

Если она меня услышала, то должна была понять, о чем я.

Через несколько месяцев мы собрались на поминки. Приехала Дениз, пришли мы с Эми. Эми взяла с собой Фиби; истощенная в детском доме девочка болела с тех пор, как переехала в новый дом. Грустный, почти не заметный на фоне тучной матери младенец плакал во время службы почти беззвучно. Несмотря на паническое предвкушение, от которого во время бесконечных панегириков у меня по коже бежали мурашки, я не просила у Эми разрешения ее подержать. Слишком рано, я еще не настолько в ней нуждалась, и хотя в девочке текла сладкая новая жизнь, она еще недостаточно окрепла, чтобы принести мне много пользы.

Дениз выглядела бледной, и сразу становилось ясно, что за прошедшее с нашего последнего обеда время она похудела. Взбираясь по ступеням церкви, она с трудом переводила дыхание, и виноваты в том были не только слезы. Она сказала, что плохо себя чувствует и на следующей неделе собирается к доктору. Скорее всего, ничего страшного, но через месяц у нее намечается шестидневный велопрогон в пятьсот миль длиной и надо быть в форме.

Я тоже встала перед собравшимися и говорила о Кит. Я готова подписаться под каждым словом. Я очень по ней скучаю. Она оставила в моей жизни неизгладимый след.

После службы гости немного пообщались. Я обходила стороной выставленные на покрытом кружевной скатертью и уставленном маргаритками столе фотографии Кит — Кит в младенчестве, школьница Кит в форме группы поддержки, профессиональный снимок Кит в романтическом стиле — и болтала ни о чем со знакомыми. Фиби привлекала много внимания; как заметил кто-то из гостей, взять на похороны ребенка — хорошая примета. Ребенок напоминает нам о том, что жизнь продолжается. Что жизненная сила бесконечна и неизменна и будет доступна всегда.

Я хотела представить Эми одному дальнему приятелю, которого знала много лет, но обнаружила, что не могу вспомнить его имя. Чем старше я становилась, тем чаще забывала имена, но на публике такое случилось в первый раз, и я была и ужасе. Знакомый натянуто посмеялся, подсказал мне имя, пожал Эми свободную руку и пошутил насчет отмирания с возрастом клеток мозга.

«Нет, — подумала я, но промолчала. — Со мной такого не будет».

— Но вы же моложе меня, Мэйдисон, правда? — поспешил он загладить неловкость, разглядывая меня с восхищением и, как мне показалось, недоумением, поскольку мы оба знали мой возраст.

— Не знаю, — соврала я. — И в любом случае нам столько лет, на сколько мы себя чувствуем, правильно?

Весь день люди говорили мне комплименты — странное, но приятное окончание поминок. «Хорошо выглядишь, Мэйдисон. Молодеешь с каждым днем!» Я всех благодарила и пыталась понять, как мне лучше вспоминать Кит.

В разговоре Дениз упомянула своих внуков, и одна из женщин с наигранным удивлением воскликнула, что та совсем не похожа на бабушку (что было абсолютной ложью). В ответ Дениз улыбнулась и сказала:

— У меня двое внуков.

В неловкой тишине мы ждали, что она поблагодарит за лестные слова. Но Дениз ничего не добавила, разговор дальше не пошел, и женщина переместилась к другой группке.

— Не понимаю, почему люди считают, будто делают мне комплимент, когда говорят, что я выгляжу моложе своих лет, — пробормотала Дениз.

Я оторопела:

— Но ведь никто не хочет выглядеть старым.

— Почему нет? Почему лучше выглядеть помоложе?

«Потому что чем ты моложе, тем дальше от тебя смерть».

По подобное заявление приведет нас к дискуссии, которой я не могла рисковать. Я положила руку ей на локоть, бесцеремонно окинула взглядом тонкие морщинки, седеющие волосы, неподтянутую грудь и со средней степени сарказмом произнесла:

— Ты знаешь, я тебе завидую. Наверное, ты счастлива, если тебя не заботят такие поверхностные вещи.

Она бросила на меня резкий взгляд, но не стала вступать и спор. Я держала ее за локоть, насколько хватило смелости, и почувствовала, как она задрожала и покачнулась.

— Так жарко, — выдохнула она. И действительно, на лице Дениз блестел пот. — Я поеду домой.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Может, тебя подвезти? — с надеждой спросила я.

Но она покачала головой и ушла, обняв на прощание мужа Кит. Я чувствовала себя освеженной и стала выискивать кого-нибудь еще, кто словами или взглядом скажет мне, как хорошо я выгляжу. Уходила я одной из последних. Когда я обняла перед уходом Джерри, он плакал, но в то же время с трудом оторвал взгляд от моего декольте.

Через несколько недель я позвонила Дениз в Остин — поинтересовалась, что сказал доктор. Мне было интересно, а поскольку Дениз жила далеко и единственной нашей общей знакомой оставалась Эми, слухи вряд ли дошли бы до меня.

— Сердце, — сказала Дениз безучастным тоном. — У меня проблемы с сердцем.

Мое сердце стучало так, что вырывалось из груди; я с чувством положила на него руку.

— Дениз, дорогая, мне так жаль.

— Смешно, правда? — Дениз горько рассмеялась. — Я-то думала, что прощаюсь с Кит, а сама уже болела и даже не знала об этом.

— Такое может случиться с любым из нас, — глупо и неискренне пробормотала я, а сама думала: «Только не со мной».

Примерно через месяц я снова ей позвонила, но мне не ответили, и больше я ничего о ней не слышала. Поскольку других общих знакомых у нас не было, вряд ли я узнаю, что с ней случилось, хотя могу догадаться. Я очень переживаю за нее. Остается лишь надеяться, что в последние дни с ней рядом был близкий человек: дети или внуки, товарищ по походам или лучший, чем я, друг.

После поминок Кит и исчезновения Дениз какое-то время я чувствовала себя превосходно. Я занималась в спортзале по три часа в день, и Вонда была очень довольна моими успехами. Раз в месяц я посещала спа-салон для полной очистки пор. Записалась к стилисту и, с ужасом обнаружив, что мои любимые сине-зеленые оттенки делают меня старше, в отличие от подобранных стилистом цветов, заменила практически весь гардероб. Я начала встречаться с тридцатилетним мужчиной, с которым познакомилась в спортзале. Он думал, что мне тридцать пять, и постоянно шутил, что женщины в возрасте хороши в постели.

Я также занялась различными зарядками для ума: кроссворды, кассеты на иностранных языках и числовые последовательности перед сном. Но эти упражнения продвигались гораздо хуже, чем физические. Я по-прежнему забывала имена, а если кто-то заговаривал со мной, когда я отвечала на телефонный звонок, то я теряла нить обоих разговоров, и как минимум раз в неделю я забывала ключи. Так дальше продолжаться не могло.

Эми обрадовалась моему звонку и согласилась встретиться. Я приехала к ней на работу и с наслаждением прошлась по колледжу. Я внимательно оценивала всех встреченных девушек, ни разу не проиграв им в сравнении, и далеко не один едва достигший совершеннолетия студент с восхищением смотрел мне вслед.

Эми разговаривала в своем кабинете со студентом. Она увидела меня через полуоткрытую дверь и помахала рукой. Должна признать, что, несмотря на полное лицо, улыбка у нее была сияющая. Она выглядела усталой, и я заволновалась, что оттягивала встречу слишком долго, что последние нагрузки сделали ее бесполезной для меня. Как примерный ученик перед встречей с наставником, я присела в кресло у входа в ее офис и стала строить запасной план. Иногда до меня доносились обрывки их разговора; меня пугал и в то же время ободрял тот факт, что я практически ничего не понимала.

Когда студент вышел из кабинета, я внимательно его осмотрела, панически решая, смогу ли при необходимости его найти. Но он настолько углубился в оставленные ему Эми записи, что едва удостоил меня взглядом. Эми подошла к дверям кабинета, после поминок она стала еще больше, но двигалась на удивление грациозно. Она протянула мне руку, и, затаив от плывущей ко мне удачи дыхание, я поднялась с кресла и пожала ее. Эми накрыла мою руку своей.

— Как приятно снова тебя увидеть, Мэйдисон, — сказала она с неожиданным пылом, и я насторожилась, не зная, чего она от меня хочет.

Довольно скоро я поняла ее радость. После нескольких месяцев, проведенных с младенцем или со студентами, Эми жаждала взрослого общества. Более того, она чувствовала себя одинокой. Ребенок заставил ее понять, как не хватает в ее жизни партнера. Она хотела, чтобы мы стали друзьями, а не только знакомыми; она хотела, чтобы мы стали любовницами.

На такое я пойти не могла. В любом случае я не стала бы встречаться с человеком, который выглядел как Эми, но мои обстоятельства делали отношения между нами невозможными. Мой образ жизни достаточно труден и без любви. Поэтому для меня любовь исключалась раз и навсегда.

Вполне возможно, что при рукопожатии я уже получила от нее то, что нужно, и я хотела было пожаловаться на головную боль и уйти. Но мне вспомнились участившиеся провалы в памяти и то, как трудно стало сосредоточиться, — все признаки умственного угасания. Я должна заботиться о себе. Я должна воспользоваться подвернувшейся возможностью.

Пока мы шли к дому Эми, который находился в нескольких кварталах от колледжа, она взяла меня за руку. Приток энергии через ладонь едва пересиливал стыд от того, что кто-то увидит, как я держу за руку толстуху. Мне хотелось поцеловать Эми, высосать энергию языком, но одновременно от такой картины становилось дурно. Я испытывала желание обнять ее голову.

Когда мы пришли домой, Фиби спала. Мы обе расстроились — Эми потому, что ребенок теперь вряд ли проспит всю ночь. После ухода няни Эми пригласила меня в гостиную и предложила располагаться, пока она глянет на дочь, но в ответ на мою просьбу с готовностью разрешила пойти с ней. Мы вошли в детскую рука об руку, как гордые родители, которые не могут нарадоваться своему счастью.

Я читала, что в первые два года жизни мозг ребенка развивается так быстро, что, если бы эти темпы сохранялись и дальше, мы все были бы гениями. Я смотрела на маленькую Фиби в ее кроватке. Протянула руку, чтобы погладить ее по голове.

— Не надо! — яростно прошептала Эми и поймала меня за руку.

На секунду я испугалась, что она каким-то чудом поняч, что ребенку грозит опасность. Но Эми только сжала мою руку и прошептала мне на ухо:

— Не разбуди ее. Она не заснет всю ночь.

Я кивнула, и мы на цыпочках вышли из детской.

Несмотря на сильное возбуждение — отчасти от ужаса, отчасти из желания и благодарности, что мне ответят взаимностью, от охватившей меня странной радости, — я не смогла ответить на прощальный поцелуй Эми. Но я не отстранилась — еще один моральный компромисс. Ее губы мягко накрыли мои. Я практически утонула в ее пышном теле. Я удерживала контакт сколько могла, вытянув из нее столько энергии, что к концу меня трясло и подгибались колени. Эми робко улыбнулась и прошептала:

— Позвони мне.

Когда я уходила, я слышала, что Фиби проснулась и зовет ее.

Больше я ее не видела, и теперь никогда уже не увижу.

Когда я вышла из сауны и улеглась лицом вниз на массажный стол, предоставив свое распаренное тело умелым рукам Бонды, я спросила:

— А где ее дочь?

Я надеялась, что мне не придется задавать этот вопрос, но думаю, что он был неизбежен.

— Фиби, — добавила я, очень довольная тем, что помню имя. — Где Фиби?

— У меня.

Пальцы, а затем локоть Бонды нашли то нежное место иод моей левой лопаткой, и она нажала. Сквозь утонченную боль я надеялась, что не забираю нечаянно ее энергию; я хотела, чтобы мой личный тренер и массажист оставался сильным и собранным. Когда узел мышц начал расслабляться и по телу растеклось тепло, я выдохнула:

— Ты будешь ее растить?

— Я ее крестная мать и опекун. Так написано в завещании Эми.

Массаж получился хуже обычного: мысли Бонды бродили где-то далеко, да и мои тоже. Все мои разнообразные боли — грудь, ягодицы, поясница, ноги, — казалось, умножились и стали более стойкими. Я думала об Эми, о Кит и Дениз. И я все время возвращалась к Фиби, чья бессознательная воля к жизни должна быть невообразимо сильной.

— Ладно, — сказала через какое-то время Вонда — как мне почудилось, довольно равнодушно. — Повернись на спину.

Я не стала прикрывать свою красивую грудь простыней. Бонда и бровью не повела. Ее пальцы слегка тряслись от усилия, с которым она массировала мне шею и голову, и напряжение и усталость отступали, но я чувствовала, что Бонда устала скорее от веса моей головы, чем от стараний. И массаж закончился слишком быстро.

— Вот и все, Мэйдисон.

Еще несколько минут я лежала на столе, ощущая возмущение и панику оттого, что не чувствовала себя ни расслабленной, ни гибкой. Я хорошо ей платила. Она должна была лучше работать надо мной.

— Теперь, когда я вдруг стала матерью, — непринужденно произнесла Вонда, будто мы говорили о погоде, — я больше не буду здесь работать. Мы проживем и так, и я нужна Фиби. Она только что потеряла мать.

Оглушенная новостями, я сумела выдавить только:

— Когда ты увольняешься?

— Сегодня последний день. Ты — мой последний клиент.

Такого я допустить не могла. Вонда была молодой, полной жизни женщиной; она могла много мне дать. Я приподнялась на локте и сказала:

— Я буду скучать по тебе.

— Спасибо. Я тоже буду скучать по этому месту. Немного.

— Надеюсь, что мы продолжим общаться.

Наступила пауза, и я ожидала, что она либо пропустит мое предложение мимо ушей, либо ответит «надо будет как-нибудь встретиться», что само по себе является отказом. В любом случае я была готова настаивать. Но, к моему приятному удивлению, Вонда застенчиво взглянула на меня и сказала:

— Мне бы очень этого хотелось.

— Давай пообедаем вместе. Завтра, — с колотящимся сердцем предложила я, — Я знаю чудесный ресторан, «Шэрон». Давай встретимся там.

— Отлично, — закивала Бонда. — Я договорюсь, чтобы ясли оставили Фиби еще на полдня.

— Не надо!

Вонда удивленно приподняла брови, и я поспешила умерить пыл. Скрыть, как сильно мне хотелось дотронуться до этой маленькой девочки, подержать ее на руках и поцеловать, погладить нежную младенческую кожу и напитать себя этой чистой новой энергией.

— Не надо, — повторила я, с усилием перейдя на спокойный тон. — Мне бы очень хотелось ее увидеть. Пожалуйста. Возьми ее с собой.