Венера из Антальи

26 Никита Обломки кораблекрушения

Рейсовый автобус на Анталью оказался не совсем таким, как я себе представлял. Перед туристом на курорте всегда не реальная картинка жизни страны, в которую он приехал отдыхать, а парадный фасад. Оно и правильно. Каждый, кто приглашает гостей, старается показать свой дом с лучшей стороны. Из этого чертового Кучкудума с его заброшенным строительным заводом в столицу провинции ходил, оказывается, «ветеран» немецкого автопрома. О кондиционере вспоминать не приходилось, а потому все окна в салоне были настежь. Ветер трепал выцветшие занавески. Потертые сиденья грозили лопнуть от неосторожного движения. Разбитая подвеска тарахтела в унисон разболтанной дверце. Пассажиры тоже были как на подбор — сплошь турки, как принято говорить у нас, из глубинки. Все они могли стать чудесной группой статистов для съемок этнографического фильма про жителей гор. При скорости километров шестьдесят в час, казалось, что автобус мчится, как бешеный, так все в нем гремело и продувалось.

За окнами прыгал уже неплохо изученный мной пейзаж. Сердце сжалось, когда промелькнуло то место, где мы с Юлей обнаружили гроб в кювете, а потом и то, где напуганный русской мафией турок выбросил нас из грузовика.

Худо-бедно, но все же автобус доставил меня в Анталью. Где в городе был конечный пункт его маршрута, не знаю. Вряд ли этот автобус рискнули бы поставить рядом с туристическими красавцами. Подозреваю, что гнездовался он где-нибудь на задворках возле рынка, до которого мы так и не добрались. А потому, едва увидев громаду археологического музея, я сразу же бросился к водителю и попросил остановиться. Как добраться отсюда в наш Сид, я уже знал.

Автобус пыхнул голубым дымом и укатил, оставив меня на тротуаре. У музея как всегда царило оживление. Я смотрел на публику, приехавшую приобщиться к искусству прошлого, и удивлялся. Судя по лицам, далеко не все из них являлись эстетами, скорее даже наоборот. Подобные типы могут ни разу не наведаться в музей в родном городе. Но почему-то, оказавшись за границей, спешат записаться на экскурсию.

— Смотри-смотри — это здесь, — услышал я за спиной родную речь.

— Отсюда ее и украли, — уверенно подтвердил толстяк в цветастых бермудах своей немолодой жене. — Говорят, что за нее два миллиона выкупа требуют.

Парочка устремилась к музею. Времени до отправления микроавтобуса в Сид еще оставалось. Музей буквально манил меня, хотелось еще раз взглянуть на зал, где была выставлена Венера Анталийская, и попытаться понять, как ее могли похитить. В данный момент мне это казалось невозможным. Если бы сам не держал статуэтку в руках, сидя в сгущающихся сумерках в придорожном кювете, не поверил бы.

Посетителей в музее оказалось больше, чем в прошлый раз, но вели они себя достаточно странно для людей, приехавших приобщиться к вечному. Их мало занимали античные скульптуры, византийские иконы и даже ларец с мощами святого Николая. Большинство из них лишь для приличия бросали взгляды на экспонаты и переходили в соседние залы. Чем ближе я подбирался к залу Венеры Анталийской, тем больше вокруг меня роилось любопытного народа. Пробиться к самому входу представлялось нереальным. Как оказалось, отсутствие главного экспоната археологического музея заинтересовало туристов куда больше, чем сама Венера Анталийская. Типичный парадокс сегодняшних дней. Радио, телевидение, расклеенные листовки с извещением о пропаже и сплетни сделали свое дело, лучшей рекламы музею нельзя было и придумать. Народ повалил валом смотреть на то, чего уже нет.

— А что там такое происходит? — поинтересовался я у одного из туристов, розовощекого здоровяка в патриотической, с российским триколором на спине, майке.

— Хрен его знает, — ответил посетитель музея, — вроде вход в зал перекрыт, полиция ленту натянула, чтобы следы не затоптали, а следов-то и нет.

— Откуда вы знаете про следы? — поинтересовался я.

— Слышал, — убежденно произнес здоровяк так, словно это могло являться неопровержимым доказательством.

— В смысле, на полу нет?

— Вообще никаких.

И тут справа возник старичок в очках с внешностью типичного провинциального гуманитария.

— Неправда, — проблеял он. — Следы обнаружили, но не здесь. Я слышал, что скульптуру похитила группа российских туристов, их теперь по всей Турции ловят.

— А что за туристы, вы не знаете? — упавшим голосом поинтересовался я.

— Отчего ж? — с готовностью блеял старик-всезнайка. — Приехала парочка, прикинулись мужем и женой, а потом выяснилось, что они — охотники за шедеврами. Есть такая уголовная профессия. Похищают ценности под заказ. Их прежде и в России искали, только они скрывались.

— Так ее же продать нельзя.

— Заказывает какой-нибудь сумасшедший миллиардер-коллекционер статую. Ему ее крадут и доставляют прямо в особняк. А потом он ее в подвале держит и любуется. Сумасшедших хватает.

С этим нельзя было не согласиться. За спиной у меня уже шептались другие туристы-соотечественники. У них имелась иная версия, с политическим уклоном.

— Это все курды. Они туркам пакостят, как могут, хотят туристический бизнес подорвать.

Я понял, что выслушивать подобные бредни можно, но толку от этого не будет. Надо жить своим умом. Курды и охотники за шедеврами вряд ли стали бы подбрасывать Венеру в Юлин гроб. С моего места отлично просматривался купол зала, исполненного в канонах традиционной местной архитектуры.

— Ну, конечно, — чуть было не вырвалось у меня, — световой люк в центре свода, альпинистский шнур, найденный сестрой в нашем с Юлей номере в захолустном отеле. Они сложились, как половинки разорванной пополам банкноты. Похититель спустился по шнуру, продолжая висеть, забрал скульптуру и выбрался тем же путем на крышу. Потом шнур с моей барсеткой полиция должна была обнаружить в нашем номере. Я вполне подходил на роль скалолаза-высотника, во всяком случае, в это могла поверить полиция. Но я-то твердо знал, что ночь провел в отеле. У меня в голове не укладывалось, что Юля могла не только незамеченной уйти с балкона и потом вернуться, она не стала бы спускаться с десятиметровой высоты по альпинистскому шнуру даже под угрозой смерти. Если бы ее спустили насильно, она бы визжала от страха, как резаная, еще похлеще их хваленой сигнализации.

Предстояло выяснить еще одно обстоятельство. Если постамент, на котором возвышалась скульптура, стоял точно под световым люком, то картина похищения была верной. Если же в стороне, то похитителю пришлось бы раскачиваться, как маятнику. И мне следовало подумать о другом сценарии кражи.

Я дождался, когда часть любопытных схлынет — отходил их экскурсионный автобус — и пробился вплотную к полицейской ленточке, которой был перегорожен вход в зал. Все совпало! Пустой постамент в обрамлении бархатного шнура на латунных тумбах находился точно под световым люком. Я смотрел вверх, как зачарованный. И тут краем глаза заметил движение в зале. Полицейские, сгрудившиеся возле столика, на котором были разложены пластиковые пакеты и бумаги, разошлись. И один из них, чего и следовало ожидать, оказался тем самым усатым инспектором, приезжавшим поздним вечером для осмотра гроба и наших номеров.

В его взгляде читалась та же самая мысль, что всплыла и в моем мозгу: «Преступника всегда тянет на место преступления!» Не знаю, так ли это на самом деле, поскольку большего преступления, чем нарушить правила дорожного движения, я в жизни не совершал. Инспектор после секундного размышления решительно двинулся ко мне. Нервы у меня сдали, ответа на самый элементарный вопрос: «А что это вы тут делаете?» — у меня не было. Я отступил, новая партия любопытных тут же облепила полицейскую ленту. Первый раз в жизни я бежал по музею.

Оказавшись на улице, принялся проклинать себя за идиотское любопытство, проявленное так некстати. Неподалеку от огромных туристических автобусов стайкой букашек расположились такси.

— В Сид, — выдохнул я, прыгнув на заднее сиденье.

— Нет проблем, — жизнерадостный таксист развернулся на пятачке.

Через заднее стекло я увидел показавшегося на музейном крыльце усатого инспектора. Но, кажется, на мое такси, уже успевшее вырулить со стоянки, он особого внимания не обратил, высматривал меня в толпе туристов.

— Ну что, видели, как кто-то ловко украл Венеру? — поинтересовался «извозчик».

— Меня больше занимает мраморная скульптура позднеэллинистического периода, — отстраненно ответил я и попросил: — Если можно, включите музыку.

Это тоже было опрометчивым шагом. Широкая улыбка озарила лицо турка.

— Обычно европейцы не любят наши мелодии. — Он покрутил ручку настройки, и салон наполнила заунывная мелодия.

Звуки тянулись такими густыми, что, казалось, застревали в ушах на манер пробок. Я небольшой любитель даже хорошей европейской музыки, на концерты хожу от случая к случаю, не то что моя сестра. А в восточных мелодиях не разбираюсь вовсе. Однако чтобы не показаться неучтивым, произнес расплывчатое:

— Любопытно.

— Это лучшая музыкальная радиостанция, — с гордостью добавил таксист и стал негромко подпевать.

К отелю в Сиде я прибыл с гудящей головой. В мозгах крутилась та самая турецкая мелодия. Сестра с Юлей по моим расчетам уже должны были вернуться в отель, но портье сказал, что ключи от номеров у него. Оставалась слабая надежда, что мои женщины на пляже.

Так оно и оказалось, но, честно говоря, картина меня впечатлила.