Венера из Антальи

27 Оля Пять минут позора

Наверное, нет ничего хуже, чем оказаться в мокром, облепившем фигуру платье на виду заинтересованной публики. Мужчины рассматривают твою фигуру с бесстыдным любопытством, женщины осуждающе перешептываются, невоспитанные подростки показывают на тебя пальцами, обсуждая особенности телосложения по частям и в целом…

Именно в такой роли предстали я и Круглова на причале у прокатной станции. Приключение у прибрежных скал закончилось относительно благополучно. Те самые симпатичные яхтсмены, на которых я обратила внимание по пути из поселка, проявили гуманизм и сострадание — подняли нас вместе с полуразбитым скутером на борт и доставили к пирсу отеля. Яхтсмены, оказавшиеся то ли голландцами, то ли датчанами, категорически отказались взять с нас деньги за помощь, что лишний раз продемонстрировало моральное превосходство европейских мужчин над турецкими.

Появление дивной яхты вызвало нездоровое оживление среди курортников. Пляжники, побросав лежаки, пиво и крем Для загара, поспешили к пирсу. Пляжницы перестали стрелять глазами в мужчин. Молодые мамы с детишками — и те побежали смотреть на яхту. А уж хозяин прокатной фирмы, где я брала скутер, и вовсе не находил слов. Поминутно путаясь в русских и турецких выражениях, он грозил нам жуткими штрафами, следствием, судом и каменоломнями.

— Я заплачу вам за ремонт, — испуганно пообещала я, заходя за рекламный щит; нескромные взгляды ощупывали меня, словно руки таможенника содержимое подозрительного чемодана.

— Вы хоть знаете, сколько это будет стоить? — ярился хозяин фирмы, рассматривая мою фигуру, скульптурно облепленную влажными складками. — За ремонт — одни деньги. За то, что просрочили время, — другие. За упущенную выгоду — третьи. За испорченную нервную систему — четвертые…

— Юля, стань тут, — я дернула за рукав Круглову. — Никогда не понимала этих мужчин… Они же нас глазами раздевают!

— Никогда не понимала этих мужчин, — с феминистскими интонациями поддержала меня Круглова. — Стоит появиться на пляже топлес, в нескромном бикини — и на тебя никто даже внимания не обратит. А пройдись по набережной в мокрой юбке и блузке — все на тебя будут шеи сворачивать!..

Никита появился тут весьма кстати — словно случайный милиционер в темном переулке, где замышляется убийство. Приязненно улыбнувшись разъяренному турку, похлопал его по плечу.

— Не горячись, дорогой! — Достав портмоне, брат продемонстрировал готовность продолжить переговоры. — Мы все прекрасно понимаем твои оскорбленные чувства и потому готовы пострадать материально. Так в какую же сумму ты оцениваешь разбитый скутер и испорченную нервную систему?

Вымогатель осекся — он явно не ожидал от моего брата такой уступчивости. Однако довольно быстро пришел в себя и, достав калькулятор, деловито защелкал кнопками.

— Неужели все обошлось? — испуганно спросила Круглова, отлепляя от груди влажную блузку. — И нас не потянут в полицию?

Теперь я смотрела на нее вполне доброжелательно. После всего с нами произошедшего все мои подозрения как-то незаметно улетучились. И хотя в голове то и дело мелькали мысли об инсценировке покушения, интуиция и логика подсказывали, что девушка тут действительно ни при чем.

— Боюсь, Юля, что далеко не все, — я заметила, как сквозь толпу пробирается полицейский офицер — тот самый высокий усач. Рядом семенил пузатый переводчик, знакомый по обыску в гостиничном номере.

Поздоровавшись с нами, как со старыми добрыми знакомыми, полицейский что-то бросил переводчику.

— Господин офицер удивлен: стоило оставить вас на какие-то сутки, и у вас вновь начались неприятности, — пояснил тот. — Никогда не видел таких проблемных курортников!..

— Но эти проблемы уж точно не по нашей вине! — я насилу улыбнулась. — Катались на скутере, случайно налетели на камни… Такое со всяким может случиться. Господин офицер прибыл сюда, чтобы поинтересоваться нашим самочувствием? Или чтобы помочь отремонтировать скутер?

Пузатый перевел. Усач подумал, улыбнулся и выдал весьма длинную фразу. В его интонациях прозвучал явный укор.

— Полиции известно, что господин Никита Кирсанов, — переводчик кивнул в сторону брата, отсчитывающего купюры, — уже побывал на месте кражи. То есть в городском музее. Говорят, что убийц, насильников и воров всегда тянет на место преступления. Господин офицер, конечно, больше не подозревает вас в причастности к ограблению музея… Но все-таки будет лучше, если вы поясните причину.

Заслышав об «ограблении музея», публика заметно оживилась. Теперь к моей неловкости примешивалось еще одно чувство — стыд вора, застигнутого с поличным.

— Понимаете ли, я просто поддался общему ажиотажу, — с улыбкой пояснил Никита. — Вы ведь нас действительно ни в чем не подозреваете, правда? Сотни людей, узнав об ограблении, поехали посмотреть, как такое могло произойти и могло ли произойти вообще. Чем же мы хуже всех? Кстати, мне уже кажется, что пропажа Венеры Анталийской заинтересовала публику куда больше, чем бессмертное наследие античности!

Логика брата была безупречной. Спорить с ним не имело смысла.

Солнце палило нещадно. Влажное платье на мне как-то незаметно высохло. Любопытствующие, насытив взор нашей с Юлей неловкостью, неторопливо покидали пирс. Укрощенный деньгами прокатчик, в очередной раз пересчитав полученные от Никиты доллары, пожелал нам всего хорошего и пригласил заходить еще.

Усатый полицейский инспектор коротко козырнул и выстрелил недлинной, но весьма эмоциональной фразой. И хотя пузатый перевел ее как «всего наилучшего!», по интонациям я определила, что он явно что-то недоговаривает…

— Последний раз я испытывала подобный стыд в пятом классе, когда мальчик, с которым я не хотела дружить, на физкультуре облил меня сзади краской, — вспомнила Круглова.

— Предпочла бы быть облитой не только краской, чем номинироваться среди наших отдыхающих на роль воровки, — я вновь осмотрела свое платье и с удовольствием констатировала, что в таком виде можно возвращаться в гостиничный номер.

— Как говорится, «пять минут позора» — и мы в дамках! — белозубо улыбнулся брат. — Может, расскажете, что с вами произошло?