Венера из Антальи

2 Никита Черная рука

Все-таки Бог печется о каждом человеке в отдельности, что бы ни говорила по этому поводу моя сестра Оля. Не знаю, как у него хватает на всех нас времени. Мне, например, всегда катастрофически недостает часов и минут: ни на работу, ни на развлечения. А особый разговор — дорога. Вечно тяну с отъездом до последнего момента. Пусть у меня будет два часа в запасе, пусть три…

Вместе с Ольгой мы выскочили во двор, когда таксист, вызванный сестрой по телефону, уже начинал нервничать.

— Шереметьево! Если можно, то побыстрее. — Я одновременно запихивал, утрамбовывал в багажник такси чемодан, сумки и бросал рубленые слова через плечо.

Дверцы мягко закрылись, словно присосались к кузову.

Всю дорогу сестра нервно посматривала то на часы, то на спидометр машины. С тех пор как Оля сама стала водить автомобиль, с ней сделалось невыносимо находиться в одном салоне. Нет, она молчала при чужих людях, но каждый ее взгляд красноречивее слов сообщал, что делала бы она на месте водителя и что очередной «козел» за рулем в соседней машине ведет себя на дороге ну совсем неправильно. Таксист же, словно издеваясь над нами, ехал, педантично соблюдая правила дорожного движения, все без исключения, будто не понимал, что мы как всегда опаздываем. Небось, надеялся, что мы второпях не станем дожидаться, пока он отсчитает сдачу. А потому последние километры я просто добавлял к отсчитанным купюрам мелочь, сверяясь с бешено работающим счетчиком. Получилось! Лишними чаевыми за наш счет таксисту-педанту разжиться не удалось.

Мы с сестрой ворвались в терминал аэропорта, когда служащая уже собиралась снять со стойки регистрации табличку с номером нашего анталийского чартера. Оля панически рылась в сумочке, искала билеты, которые сама же и забрала у меня вчера вместе с документами со словами:

«Ты их или дома забудешь, или потеряешь».

Я мстительно молчал, всем своим видом показывая, что самое место для важных бумаг — это моя барсетка.

— Пожалуйста, подождите. — Оля наконец-то отыскала злополучные билеты между страниц глянцевого журнала. — Успели, — на глубоком вздохе произнесла она.

Теперь от накопителя, где томились счастливые обладатели билетов на рейс, нас отделяли лишь паспортный контроль и таможенный досмотр. Процедуры, в общем-то, безобидные, но каждый раз заставляющие сердце биться чаще, даже если проходишь по «зеленому коридору». Вопросы типа: «ничего запрещенного не везете?» и «цель поездки?» поневоле вынуждают задуматься — туда ли ты собрался и все ли нужное прихватил с собой?

Мой чемодан, подрагивая в колонне саквояжей и сумок, медленно вполз в нутро хитроумного аппарата. Таможенник, до этого бездушно созерцавший проплывающее перед ним на экране содержимое багажа туристов, всмотрелся в изображение и остановил ленту.

— Это не мина с часовым механизмом, — спохватился я, сообразив причину такого пристального внимания к моим абсолютно мирным курортным шмоткам, — а всего лишь широкоугольный сменный объектив к профессиональному фотоаппарату.

Таможенник, не сказав ни слова в ответ, вновь включил транспортер. Потом еще при проходе через рамку металлодетектора отзывалась нервным зуммером мелочь в моих карманах. Но это были уже слабые отзвуки волнения. Наконец я вздохнул свободно, оказавшись в накопителе среди будущих собратьев по отдыху.

— И какого черта ты вечно таскаешь на отдых свой старый «Canon» с десятью килограммами объективов? — не удержалась от вопроса сестра. — Все равно ничего толкового не снимаешь.

— Во-первых, — принялся терпеливо объяснять я Оле, — не десять, а всего только три килограмма объективов, и это вместе камерой.

Сестра ехидно ухмыльнулась.

— Зря я, что ли, тебе на день рождения «цифровик» подарила?

— Во-вторых, простеньким «цифровиком» снимают только лохи, в-третьих, твои вечерние наряды и обувь, которые ты, конечно же, ни разу не наденешь, весят больше. А в-четвертых, расслабься, мы уже начали отдыхать. Столичный бег наперегонки по кругу окончился. И каждый следующий день — это всего лишь цикл стирки в автоматическом режиме. Ничего самим делать не надо. Тебя забросили в барабан, закрыли стеклянный люк и нажали кнопку. В отеле, даже если идеально застелешь кровать, горничная обязательно ее перестелет. Завтрак по расписанию, потом — растительный образ жизни на пляже, ужин с хорошим вином и никаких тебе неожиданностей. Короче, замачивание, стирка, отжим, сушка, выгрузка…

Насчет автоматической стиральной машины Оля со мной решительно не согласилась.

— Мне отдых больше напоминает конвейер. Самолет, трансферный автобус… Движение из пункта «А» в пункт «Б». Ник, я знаю, что бываю невыносимой, особенно когда приходится паковать чемоданы, спешить и удерживать тебя от дурацких поступков. Но, согласись, у меня характер куда лучше, чем у всех твоих избранниц.

— Избранницы в прошлом, — самонадеянно заявил я, и зря…

Мобильник моментально напомнил о себе сентиментальным мотивом из древнего фильма «Шербурские зонтики».

В глазах у Оли заплясали издевательские дьявольские огоньки. Я так и не успел вытереть из памяти трубки специально присвоенную Людке Крушинской мелодию.

— Алло, — я нервно вскинул трубку к уху.

— Не спеши так, плечо вывихнешь или шею свернешь, — ехидно улыбнулась сестра, — имей достоинство.

Из наушника раздавался натужный рев самолетных двигателей, по сравнению с которым шум в Шереметьеве казался соловьиными трелями. Мне показалась, что Людка сейчас стоит прямо под крылом авиалайнера, прогревающего турбины перед взлетом.

— Ник, — чувственный голос Крушинской защекотал ухо, — я сейчас в Домодедове, во Флориду вылетаю…

Все-таки актеры — страшные люди. Они не могут произнести нормальным человеческим голосом ни одного слова. Даже самая банальная просьба типа «передайте соль, пожалуйста» переплавляется в их устах в трагический монолог принца датского. И это у хороших актеров! А Людка даже на экране явно переигрывала.

— …о тебе вот вспомнила. Флорида… мечта. А ты со своей Олькой в какую-то зачуханную Анталью… — продолжал журчать театрально-киношным серебряным ручейком голос Люды. — Наверное, жалеешь?

— Люда, — я попытался прорезать в своем голосе железные нотки, — рад за тебя и за нас всех. Но каждому свое. Мы на крутой отдых и не претендуем.

Гудение самолетных турбин в наушнике телефонной трубки придавало нашему диалогу трагедийности. Именно такой могла быть «звуковая подкладка» в сериальной сцене расставания лирической пары. И непременно бразильского производства. Голливуд все же старается держать марку и откровенной халтуры избегать.

— Ник… я на тебя зла не держу, хотя ты и изрядная свинья…

Моя сестра не выдержала:

— Никита, кончай ты с ней этот свой любимый «секс по телефону». Неужели не хватает духу послать комедиантку открытым текстом, — было произнесено достаточно громко, чтобы чувствительный микрофон моей мобилы уловил сказанное и донес его на другой конец невидимой линии.

Крушинская закатила театральную паузу смертельно оскорбленной невинности. Точно по Станиславскому. В том смысле, что я со спокойной совестью мог бы произнести классическое «не верю». Но все же я говорил с женщиной, которой когда-то по неосторожности признался в любви.

— Н-да… — долетело до моего слуха сквозь рев турбин, — не завидую я твоему отдыху, Ник. Но родственников не выбирают. Пока.

— Естественное стремление конченой стервы испортить другим настроение, — спокойно откомментировала Оля телефонный разговор с моей бывшей пассией.

Возразить на справедливое замечание не получалось — чистая правда. Все, на что меня хватило, это примирительно произнести:

— Все мы не ангелы.

— Все, проехали, теперь и ты расслабься, — посоветовала моя мудрая сестра, — отдых — это в первую очередь релаксация тела и души.

Тем временем народ под предводительством служащей аэропорта уже потянулся на посадку. Публика подобралась пестрая. Сколько ни всматривался в лица — обещанных злопамятной Людкой пьяных шахтеров и нефтяников в замасленных ватниках не наблюдалось. Возможно, из Сургута и Новокузнецка в Турцию прямыми рейсами летают самолеты местных авиакомпаний. Откровенных шлюх тоже не наблюдалось. Все больше мелкие клерки с подругами, студенты со студентками, солидные дяди с женами-тетями и детишками-внуками.

Самолет уже начинал разгон по взлетной полосе. Вскоре земля исчезла среди кучерявых облаков. Публика расстегивала ремни, извлекала из сумок припасенное в дорогу спиртное, не дожидаясь, пока стюардессы покатят по проходу тележки с напитками. Употребление спиртного во время путешествия — это отдельная тема для пухлой диссертации. Особенно на российском транспорте. Начинается все с безобидного желания скоротать время полета. Но первоначальный благой посыл, мол, не буду пить все и сразу, не срабатывает не только на грешной земле, но и в воздухе — на высоте в девять тысяч метров.

Вскоре шум реактивных турбин уже тонул в гуле голосов, смехе, подхихикивании, в похрустывании пластиковых стаканчиков и пластиковых же бутылок, в которые предусмотрительно было перелито перед вылетом спиртное. Особенно усердствовала «Камчатка», где мы с сестрой имели счастье оказаться.

Молодящаяся дама с внешностью продавщицы сетевого гастронома обменивалась опытом прошлогоднего отдыха в Турции со спутницей, изображавшей из себя светскую львицу, хотя даже беглый анализ ее гардероба говорил об очень среднем достатке и таком же среднем образовании. Обе дамы сидели за нами, и не слушать их разговор было просто невозможно.

— …Система «все включено» — это, конечно, хорошо, — вещала молодящаяся дама, — но ты учти, что готовить нам все будут из мороженых рыбы и мяса, вино подавать самое дешевое, из купажа сделанное…

— Да, турки на нас экономят, — вздохнула «светская львица» и приложилась к стаканчику с ликером, — к тому же все для полноценного отдыха включить просто невозможно. Глубокий чувственный вздох однозначно говорил о том, что именно имеет в виду дама.

— Со стоящими мужиками там тоже проблема, турок я в расчет вообще не беру, — правильно сориентировалась ее приятельница и тут же перешла на театральный шепот, — в прошлом году я в предпоследний день своего срока решилась сходить в их турецкую баню. И там привязался ко мне их массажист. Мол, сделаю массаж по древнему турецкому рецепту так, что потом всю жизнь помнить меня будешь. Его женам султана специальные евнухи в гареме делали. Мол, если не понравится, и денег не возьму.

— И… — самолетное кресло заскрипело под тяжестью любопытной слушательницы.

— Сперва так, ничего особенного… Ну, помял, кровь немного разогнал по телу. Толку никакого. Только маслами какими-то пахучими натер. Лежу на столе, простыней прикрытая, и думаю: платить не стану. И чем это их турецкий массаж от нашего, русского, отличается?

— Ну… — прозвучало из-за моей спины заинтересованное.

— Чувствую, сеанс уже к концу подходит. И тут начинает он мне «точку» на лбу одним пальцем втирать-вкручивать. И такое тепло во мне разлилось, а потом, не поверишь. Оргазм наступил, самый настоящий. У меня и не с каждым мужиком случается. А тут — лоб и палец. Смотрит на меня и улыбается, знает, басурман, что случилось. Нужную точку знает.

— Заплатила, конечно? — после этой фразы послышалось, как слушательница нервно прихлебывает ликер.

— По полной…

Мы с сестрой переглянулись недоверчиво. Если бы подобную историю рассказывала завернутая на Востоке интеллигентка, не поверил бы. Но сзади нас расположились две «простые души», не подозревающие о существовании праны, чакр и прочей замороченной хрени. А потому приходилось верить. Я осторожно оглянулся и тут же пожалел об этом. Светская львица усердно и сосредоточенно разминала указательным пальцем переносицу. Пришлось сделать вид, что меня интересует не она, а световое табло над туалетом.

Обменявшись с Олей взглядами, мы стали невинно глядеть прямо перед собой. Сестра при этом нервно хихикала. Среди раскрепощенной спиртным и предчувствием беззаботного отдыха публики в соседнем ряду выделялась странная барышня явно славянской внешности. Во-первых, она наверняка путешествовала одна, а не в компании. Во-вторых, в ее наряде не было и намека на курортное настроение. Черное, практически траурное платье с длинными рукавами гармонировало по трагизму с замшевыми туфлями на тонких шпильках. В руках барышня держала раскрытую книгу, вновь-таки с черной обложкой! На странице даже издалека четко читался цветной фотоснимок — стильный лабрадоритовый надмогильный крест в человеческий рост.

Все необычное мгновенно приковывает внимание.

— Ну и… — прошептал я, толкая Олю локтем в бок.

— Штучка, — даже моя сестра не рискнула придумывать ей более развернутую биографию, — а пялиться на людей неприлично, — на этот раз уже Оля толкнула меня локтем, — кто-то обещал, что женщины его временно не интересуют?

— Я не пялюсь, а изучаю. Она не женщина, она экспонат. Ты смотри, она даже не улыбается.

— Может, на то есть причина? Но о таком даже думать не хочу. Мы отдыхать собрались, — Оля прикрыла мне глаза ладонью. — И ты не смотри.

Я попытался вывернуть голову из-под ее руки, и мы принялись бороться, как это происходило между нами в детстве. Наверное, со стороны мы смотрелись ужасно глупо. И, конечно же, мне вновь пришлось поддаться.

— Обещаю, что в оставшееся время попытаюсь вздремнуть. Ни вперед ни назад смотреть не буду, — пообещал я.

— Зуб пацана? — сестра сжала кулак.

— Это в детстве я мог позволить себе давать такую клятву. Зубы были молочными. А теперь поход к хорошему стоматологу может обойтись чуть меньше нашего совместного отдыха.

На удивление, обещание я сдержал. Заснул легко и спокойно. Я даже еще позевывал, когда мы после приземления в Анталье проходили паспортный контроль. Сестра, почувствовав ко мне очередной прилив родственных чувств, была так мила, что даже собственноручно заполнила мою иммиграционную карточку, оставалось только расписаться. Потерю двадцати долларов на оформление туристической визы я тоже пережил спокойно, в конце концов, деньги небольшие.

— Истратить их можно было бы и с большей пользой, — вставила Оля, — это два билета в музей.

— Или сеанс массажа по методике султанских евнухов, — не сильно подумав, логически продолжил я шкалу ценностей.

— Мне кажется, что в случае с нашей задней соседкой платить должен был массажист, а не она ему, — строго напомнила сестра о правах женщин.

Иногда она странно, а то и превратно трактует суть феминизма.

Вместе с моим чемоданом и целой стаей Олиных сумок мы наконец выбрались на стоянку трансферных автобусов. Встречающая представительница турфирмы, вскочив на бетонное кашпо с цветами, возносила над головой обеими руками картонку с надписью «АНТАЛЬЯ 12».

— Хорошо, что не Арзамас-17, — сверившись с компьютерной распечаткой «памятка туристу», подытожила визуальные поиски «своих» сестра.

Наш автобус не спешил тронуться с места, хотя другие уже уносили туристов к отелям. В салоне сделалось душно. Солнце раскалило кузов. А кондиционер, конечно же, не работал.

— Мы кого-то ждем? — сестра явно не хотела нервничать, но отпускное настроение понемногу улетучивалось. — Если можно, то стоило бы включить «кондишн».

Встречающая вежливо улыбнулась. Правда, искренности в ее улыбке было не больше, чем градусов в безалкогольном пиве из телевизионной рекламы.

— А вот включить и не получится. На стоянке автобусу нельзя находиться с работающим двигателем. «Кондишн» же жрет электричество, как свинья помои, аккумулятор не выдержит. А насчет ожидания, спешу успокоить. К нам вскоре должна присоединиться еще одна туристка. Тогда и поедем. График соблюдается.

Кое-кто из слабонервных уже потянулся к двери, вытаскивая на ходу сигареты, проверяя зажигалки.

Встречающая выделила взглядом что-то происходящее на площади перед терминалом, и улыбка тут же исчезла с ее ярко накрашенных губ. Следом за ней и весь автобус уже смотрел на происходящее. Разговоры смолкли.

Из железных ворот в ограде летного поля двое турок в робах выкатывали высокую багажную тележку. Прежде мне таких видеть в аэропортах не приходилось. Она напоминала больничную каталку, от которых стараешься держаться подальше. Пройдешь рядом с такой в больничном коридоре, и невольно всплывут в памяти страшные слова: «морг», «патологоанатом», «вскрытие». На каталке торжественно возвышался поблескивающий лаком под южным солнцем гроб, серебрились фигурные ручки.

— Довольно стильный, — донеслось до моего уха, Оля наблюдала во все глаза за нетипичным зрелищем, — и она тоже.

— Кто? — мне показалось, что сестре известно, кто же лежит в этом стильном гробу.

— Наша дамочка — «Черная Рука», — уточнила Оля.

И только тогда я заметил, что гроб сопровождает наша соседка по самолету. В руке она по-прежнему сжимала книжку в траурном переплете.

— Черная Рука? — я улыбнулся, поняв намек с полуслова.

В детстве моим любимым развлечением было пугать Олю страшными рассказами. Благо спали мы в одной комнате. Гробы на колесиках, Белые Простыни, Красные Пятна… Все мы проходили через это, и Черная Рука была на первых ролях. Оля даже как-то нарисовала ее в школьном альбоме — красоткой в траурном наряде и с короной.

Молодая особа подписала какие-то бумаги, переложила их пополам и спрятала между страниц книги. Турки легко подхватили гроб и запихнули его в малолитражный грузовичок.

— Пустой, — с облегчением определила Оля.

— Какая разница? — возразил я. — Кому-то же придется в нем лежать!

— Ник! Ты неисправимый пессимист.

Траурная дамочка уже спешила к стоянке. Она со скорбным лицом впорхнула в автобус и села на свободное место у самой двери. Мужчина средних лет с лицом проворовавшегося прораба даже не стал спорить с ней, хотя пять минут назад покинул это самое место, чтобы покурить. В автобусе установилась мертвая тишина.

— Извините, — невинно проворковала Черная Рука, — а почему мы стоим? И, если не трудно, включите кондиционер.

Водитель, не решившись глянуть на пассажирку в открытую, скосил глаза в зеркало заднего вида. Зашипела пневматика, заурчал двигатель.

Наш автобус тронулся с места. Малолитражный грузовичок, набрав скорость, обошел нас на повороте, унося в чреве странный груз, доставленный из Москвы по воздуху.

— Ничего себе неделька начинается, — сестра надела солнцезащитные очки.