Пуля дум-дум

Глава 1

Мы стояли на крыльце и через широко распахнутую входную дверь, особо не обнаруживаясь, заглядывали в тускло освещенный коридор, ведущий, казалось, в некий загробный мир. С того самого момента, как я заглушил мотор своей машины, тишина, просто оглушительная тишина становилась все пронзительнее.

— Лейтенант, — послышался замогильный голос сержанта Полника, — вам не кажется, что в доме никого нет?

— Ты хочешь сказать, ни одной живой души? — уныло спросил я.

— Видите ли… тот звонок в офис шерифа с сообщением об убийстве… не мог он быть просто розыгрышем, а? — спросил Полник без всякой уверенности, в его голосе не звучало даже надежды.

Я снова надавил пальцем на кнопку звонка и в пятый раз услышал его замогильный перезвон в коридоре. Я прекрасно помнил, что, когда мы прибыли сюда, входная дверь была открыта, я продолжал трезвонить исключительно для успокоения совести.

— Почему бы нам не войти в дом и не посмотреть? — выпалил я.

— Конечно, лейтенант, почему бы и нет? — пробормотал Полник, не сдвинувшись ни на дюйм с места и продолжая стоять как вкопанный.

Я осторожно закурил и принялся обдумывать ситуацию, чувствуя, как мурашки бегают у меня по позвоночнику, и искренне надеясь, что это вызвано исключительно необычным стечением обстоятельств, а вовсе не тем, что какой-то злой дух провел по моей спине своими ледяными пальцами.

В офис шерифа поступил анонимный звонок, и вежливый женский голос назвал адрес, добавив: «Мы обнаружили здесь мерзкий и, кажется, свежий труп. Будьте любезны убрать его побыстрее», и дама повесила трубку.

Дом сам по себе представлял какое-то реальное воплощение фильма ужасов — этакое готическое чудовище, источающее запах гниения; казалось, что вот-вот здесь начнется полуночный шабаш, разверзнется ад кромешный. В общем, волосы у меня на затылке встали дыбом, и я подумал, что они имеют на это полное право.

— Так я подожду вас, лейтенант, — заискивающе произнес Полник. — Я прослежу, чтобы никто не проник в дом, пока вы будете там, ладно?

— К черту! — рявкнул я. — Ты сможешь проследить лишь за траекторией моего полета оттуда. Даже не моего, а моего тела.

— Да, сэр, лейтенант Уилер. — Он обнажил свои зубы в гримасе, долженствующей изобразить улыбку. — Если с вами что-то случится, лейтенант, сразу кричите.

— И тогда ты прямиком бросишься наутек к машине? — зарычал я. — Мы вместе пойдем в дом. Это приказ!

— Слушаюсь, лейтенант, — пролепетал он в отчаянии.

Итак, мы вошли в дом; моя правая рука крепко сжимала локоть Полника, подталкивая его вперед, как упрямого динозавра.

Тускло освещенный коридор тянулся сплошной прямой линией по всей длине дома; с обеих его сторон имелось бесчисленное количество дверей. Гигантская люстра ненадежно свисала с потрескавшегося потолка у нас над головами. Примерно половина ее лампочек уже перегорела, а оставшиеся бросали отвратительный голубоватый свет, который идеально подошел бы для средневековой камеры пыток.

Сержант пальцем указал на вторую дверь слева.

— Сдается, там кто-то есть, лейтенант, — проницательно заметил он. — Иначе зачем бы они оставили зажженным свет, а?

— Почему бы тебе не пойти и не посмотреть? — предложил я.

— Ой, лейтенант! — Наспех вырубленные формы его топорного лица преобразились и теперь отдаленно напоминали рельеф болот Луизианы. — Давайте вместе посмотрим, а?

Дверь закрывала штора из нанизанных на шпагаты бус, и она тихонько побрякивала, когда я просовывался через нее, продолжая крепко держать Полника за локоть. Очутившись в гостиной, мы вроде бы перенеслись на пятьдесят лет назад. Обстановка комнаты свидетельствовала об удивительной безвкусице хозяина: захламлена донельзя и обита диких цветов ситцем. В дальнем углу возвышался огромный, неуклюжий, в пожелтевших пятнах бар с массивным, окрашенным под янтарь зеркалом на задней стенке.

— О Господи, — перевел я дух. — Что это?

— Высший класс, да, лейтенант? — спросил Полник с идиотским благоговением.

— Ну, если ты так считаешь, сержант, — отозвался я, — то быть посему.

Он тряс головой и в восхищении оглядывался по сторонам.

— Конечно, это именно то, что я называю высшим классом. Цветочная обивка — это же настоящий уют. Некоторые люди умеют жить красиво, а, лейтенант?

— Наверное, — выдавил я из себя.

— Если бы мы с женой… — Он снова обходил комнату, вертя головой и пытаясь запомнить каждую поразившую его деталь, пока не зацепился каблуком за дырку в протертом ковре; вдруг он с испуганным воплем скрылся за огромной кушеткой. Я терпеливо ждал. Примерно через пять секунд из-за спинки кушетки появилась его физиономия с выражением крайней степени торжества.

— Лейтенант! — заорал он. — Я нашел!

— Нашел — что?

— Труп, — задыхаясь, сказал он. — Здесь, прямо на полу лежит.

Пока Полник поднимался на ноги, я быстро двинулся к кушетке. Обойдя ее вокруг, я понял, что он не шутит. Труп распростерся на ковре лицом вниз и явно принадлежал женщине. Длинные черные волосы падали на плечи, а черное, туго облегающее трико подчеркивало гордый высокий изгиб ее ягодиц. Стройные, красивой формы ноги были безобразно вывернуты наружу, так что странная поза убитой делала ее тело похожим на букву «Т».

— Господи! — взволнованно пробормотал Полник. — Кто бы это ни сотворил, он, должно быть, сломал ей ноги. Зачем понадобилось такое делать? Не иначе, это какой-то псих ненормальный.

— Ты уверен, что они сломаны? — спросил я с сомнением.

Он наклонился, ухватился за лодыжку и от неожиданности подпрыгнул едва ли не на целый фут.

— Черт! — завопил Полник. — Она шевельнулась!..

Лодыжка и впрямь продолжала двигаться, а вместе с ней вся нога, описывая грациозный полукруг, пока не выпрямилась в одну ровную линию с туловищем. В следующее мгновение к ней присоединилась вторая нога, потом труп перевернулся на спину, и два блестящих, тернового цвета глаза холодно уставились на нас.

— Уже дошло до того, что девушка не может позволить себе поупражняться, потому что парочка извращенцев грубо с ней обращается, — презрительно заметила недавняя покойница хриплым голосом.

— Привет! — Голос Полника понизился на две октавы, вернувшись к своему привычному глубокому басу. — Она не мертва, лейтенант.

Темноволосый труп не собирался садиться. Плотно облегающее тело трико, похоже, из пульверизатора распылили на высокие, упругие груди, бедра и ноги девушки.

— Черт побери, кто вы такие? — проворчала она без особого интереса и злобы.

— Я — лейтенант Уилер из службы шерифа, а это — сержант Полник. А вы кто?

— Селест Кэмпбелл, — ответила девушка и выжидающе взглянула на нас. Прошло несколько секунд. Мы с сержантом тупо уставились друг на друга. — Мне кажется, вы ничего не слышали обо мне, не так ли?

— А мы должны были что-то слышать? — поинтересовался я.

— Может, да, а может, нет, — безразлично ответила Селест Кэмпбелл. — Я просто подумала… — Она наклонилась вперед и в таком положении оставалась какой-то миг, потом ухватилась за правую лодыжку, с легкостью забросила ногу за голову, водрузив пятку на затылок, и оставила ее там. — Видите? — весело спросила она. — Я — акробатка, женщина-«змея». У меня это хорошо получается. Я одна из лучших в нашем деле.

— Да, замечательно, — равнодушно согласился я. — Очень хорошо, очень остроумно. А теперь послушайте: кто-то позвонил шерифу и сообщил, что совершено убийство. Вот почему мы здесь. Ради Христа, верните свою ногу в то положение, в котором ей надлежит быть, пока она совсем не отвалилась.

Она послушно убрала ногу из-за головы и опустила ее рядом с другой.

— Поп ждет вас в гараже, лейтенант, — небрежно заметила она. — Он там с телом.

— Ладно, надеюсь, Поп не завязался в узел, — проворчал Полник.

— О нет! — радостно воскликнула Селест Кэмпбелл. — Он не акробат. Он владелец этого дома, только и всего.

— Он ваш отец? — предположил я.

— Нет, нет, — ответила она. — Поп Ливви — это его имя.

— Шерифу звонила женщина, — сказал я.

— Да, — согласилась она. — Поп попросил меня позвонить. Он сказал, что останется дежурить возле тела.

Селест Кэмпбелл вскочила на ноги и без всяких усилий прогнулась от талии назад. Ее раздвинутые бедра и таз выпирали вперед, под облегающим трико четко проступил бугорок ее лобка, и на короткий миг я тоскливо задумался о том, какую массу разнообразных удовольствий можно получить, занимаясь любовью с акробаткой.

— Гараж находится в дальнем крыле дома, — сказала она. Теперь ее лицо, зажатое между коленями, было обращено ко мне.

— А не могли бы вы прекратить свои упражнения? — попросил я. — Меня почему-то начинает от них тошнить.

— Девушка должна оставаться в форме, — парировала она.

— Конечно, конечно, никаких проблем, — признал я и посмотрел на Полника. — Думаю, нам лучше сейчас отыскать гараж.

— Да, — согласился он, неохотно отводя взгляд от растянувшегося трико.

Мы пробрались по коридору к выходу и направились вдоль изрезанной колеями дороги к гаражу. Его ворота оказались распахнуты настежь, и по тому, как они болтались на петлях, можно было предположить, что их вряд ли закрывали последние двадцать лет. Гараж был достаточно просторный, во всяком случае, в нем вполне мог разместиться целый автобусный парк.

Свет исходил от тусклой люстры, что неровно свисала с балки, в ней горела всего одна из десяти лампочек. В дальнем конце гаража я различил квадратный зад старого автомобиля, но мое внимание привлек человек, размеренной походкой направлявшийся к нам.

— Джентльмены, — заговорил он приятным, тихим голосом. — Меня зовут Поп Ливви. Полагаю, вы приехали по вызову насчет убийства.

Он сообщил мрачную весть с непринужденной легкостью, но меня его странно-светский тон ничуть не смутил. Я кивнул и быстро осмотрел его.

Попу Ливви, по моему предположению, было около шестидесяти лет, но, несмотря на возраст, его лицо и тело все еще сохраняли поразительную юношескую энергию. Высокий, стройный человек с копной кудрявых седых волос, выцветшие голубые глаза мерцали, казалось, живым состраданием к бренности несчастного человечества.

Одет он был в бумажный спортивный свитер и просторные брюки из грубой ткани. Полинявшая одежда подчеркивала блеклость глаз, и такое сочетание производило почему-то впечатление элегантности. Я сообщил ему, кто мы такие и что уже успели побеседовать с Селест Кэмпбелл, которая и направила нас в гараж.

— Милая девушка, — искренне произнес он. — Чрезвычайно талантлива, но, увы, попусту тратит свое время, постоянно занимаясь акробатическими упражнениями. Стань она танцовщицей, наверняка добилась бы больших успехов.

Слушать его было интересно, но нас занимали другие проблемы, о которых хотелось поговорить незамедлительно.

— Мистер Ливви…

— Пожалуйста, — он протестующе махнул рукой, — зовите меня Поп. Меня все так зовут.

— Ладно, Поп, — поправился я. — Послушайте, обсуждать Селест и ее таланты весьма занимательно, однако мы явились сюда по факту убийства, помните?

— Извините, лейтенант, — смутился Ливви. — Наверное, вы хотели бы увидеть тело?

— Для начала, — согласился я. — Увидеть тело — хорошая мысль.

— Тогда, джентльмены, прошу следовать за мной.

Поп Ливви повернулся и побрел в конец гаража, мы с Полником осторожно следовали за ним. Вдруг, когда мы поравнялись с припаркованной машиной, я остановился, убедившись, что с самого начала был прав — автомобиль на самом деле заслуживал внимания. Это была невероятно древняя двухместная закрытая колымага, сконструированная таким образом, что шофер находился снаружи, между передними и задними дверцами; выделялись элегантные фонари, закрепленные на опорах.

— Откуда взялся здесь сей музейный экспонат? — поинтересовался я, зачарованный зрелищем.

— Не знаю, лейтенант, — ответил Поп. — Достался мне вместе с домом, который я купил тридцать лет назад. Он намного старше самого дома, это и впрямь настоящий антиквариат. Предыдущий владелец клялся, что никто другой, кроме него, им не пользовался и пользоваться не будет, поэтому снял мотор и другие рабочие детали. Ну а корпус, похоже, проще было оставить здесь.

— Итак, где тело? — мрачно перебил его Полник. — Внутри машины? Давайте посмотрим.

— О, в салоне трупа нет, — возразил Поп. — Он здесь, на капоте.

Я сразу потерял интерес к антикварным автомобилям и, преодолев с полдюжины шагов, поравнялся с Попом Ливви, откуда мог ясно обозревать капот. За спиной послышался утробный вздох Полника, и я четко знал, как он себя чувствует в данный момент.

Нашим взорам предстал труп толстого, лысого мужчины лет под шестьдесят, с лицом, в сравнении с которым профиль Полника казался просто ангельским. Только не само лицо вызвало в моем желудке спазм и тошноту, а зияющая дыра в горле и кровь, которая изверглась потоком из этой дыры, залила грудь и руки.

— Грязное убийство, не так ли? — спокойно спросил Поп.

Глава 2

Док Мэрфи закончил наконец осмотр и направился к выходу из гаража, где я его ждал. Резкие черты его сардонического лица еще больше заострились, и я мог бы поклясться, что под его густым загаром просматривается серый оттенок.

— Грязное убийство, не так ли? — спросил он.

— Вы высказываете сейчас мнение большинства присутствующих здесь, — ответил я. — А не могли бы вы добавить еще что-нибудь более научное, доктор?

— Я могу сказать, от чего наступила смерть, лейтенант, — самодовольно сообщил он.

— Так скажите мне. — На мгновение я закрыл глаза. — Мне всегда интересно узнать, как совершаются убийства. Знаете ли, это часть моей работы.

— Пуля.

— Вы шутите?

— Пуля дум-дум неправильной формы со смещенным центром тяжести, — объяснил Мэрфи. — Я не могу это доказать, пока не будет произведено вскрытие, но уже сейчас готов поспорить, что прав.

— С близкого расстояния?

— Не совсем с близкого, потому что на лице не видно следов сгоревшего пороха и всего прочего, но максимальное расстояние составляет двадцать шагов, Эл.

— Как можно установить с такой точностью? — недоверчиво пробурчал я.

— Всего лишь расстояние от тела до задней стены гаража, — самодовольно ответил он. — Должно быть, этот человек сидел на капоте машины, когда его застрелили, и ударом его отбросило назад. После наступления смерти его никто не трогал, в противном случае остался бы широкий кровавый след. — Мэрфи удовлетворенно хмыкнул. — Я носом чую, что у вас неприятности, мой друг. Все говорит за то, что вам подвалило первоклассное дельце.

— Неужели? — изумился я.

— Прежде всего, почему он сидел на капоте машины? — ликовал доктор. — И еще, если внимательно подойти к вопросу: почему машину не выводили из гаража по крайней мере последние пятьдесят лет?

— Ну, тридцать лет, если быть точным, — сказал я. — Прежний владелец снял двигатель, так, на всякий случай, чтобы никто другой не смог ее завести.

— Вот вам и все признаки налицо. — В голосе Мэрфи по-прежнему слышались торжествующие нотки. — Сейчас у вас действительно появилась конкретная работа, не правда ли?

— Спасибо, док, — буркнул я. — Только не нужно делать вид, что вы этому очень рады. А сейчас убирайтесь отсюда к черту, ладно? Ваша работа закончена. Моя же только начинается.

— Удачи, старина, — бросил он, ехидно усмехнувшись, и чуть не столкнулся с Полником, который как раз входил в гараж.

Док Мэрфи растворился в кромешной тьме, а Полник остановился передо мной. У него был крайне озадаченный вид.

— Итак, что происходит в доме? — поинтересовался я.

— Все живут вместе в этом притоне у Попа Ливви, — вполголоса сообщил Полник. — Вам следует взять себя в руки, прежде чем вы решитесь взглянуть на них.

— Но почему же? — удивился я.

Он медленно покачал головой.

— Не знаю, — хмуро ответил сержант. — Они все сумасшедшие. Они все выглядят так, словно сбежали из цирка. Настоящие чудаки.

— Ладно, нам лучше переговорить с ними не откладывая. Благо ночь, похоже, ожидается долгая.

Поп Ливви встретил нас у входа и проводил в гостиную. Одного взгляда на собравшихся там в ожидании людей было достаточно, чтобы понять, что на сей раз Полник ничуть не преувеличивал.

— Друзья, это лейтенант Уилер, — объявил Ливви. — Полагаю, будет лучше, если я представлю их вам по одному, лейтенант.

— Было бы замечательно, — меланхолично согласился я.

— Разумеется, вы уже познакомились с Селест.

— Да, — лаконично подтвердил я.

Девушка все еще изводила себя упражнениями, только теперь она расположилась в одном из кресел. Ее колени, обращенные к спинке кресла, находились на сиденье, в то время как все туловище прогнулось назад, причем макушкой упиралась в пол. Она узнала меня, и на ее перевернутом лице мелькнула улыбка. Когда она делала глубокий вдох, ее груди медленно вздымались под трико, маленькие соски топорщились под туго натянутой тканью.

— А это наша Антония, — улыбнулся Поп.

— Великая, — добавил вибрирующий бас.

Обладательница голоса поднялась с места — и на самом деле предстала перед нами великой! Громадная светлая амазонка возвышалась над моими шестью футами еще по крайней мере на пять дюймов. Ее густые рыжие волосы рассыпались по спине и доходили до талии. На ней было чудесное трико под леопарда, и вся она сама по себе — с величественными грудями и сильными бедрами, которые могли бы долго-долго удерживать в заключении любого молодца, попавшего между ними, пока она не соизволит выплюнуть его из себя, — была женщиной, способной выдержать трех сильных мужиков сразу, а может, и страстного юнца в придачу.

— Это Себастьян, — продолжал Поп. — Таинственный человек.

Себастьян был во фраке, дополненном мантией с ярко-красной отделкой. Возможно, его блестящие черные глаза с годами немного выцвели, но они очень хорошо сочетались с тонкими усами и острой бородкой. И вообще он смахивал на карикатуру расхожего сценичного чародея — сходство было просто разительным. Он отвесил необычайно элегантный и старомодный общий поклон и улыбнулся, показывая свои блестящие зубы, потом повернулся к Полнику и протянул ему правую руку. Сержант автоматически подал ему свою и взамен получил охапку вялых роз.

— Иллюзионист, сэр! — Себастьян учтиво поклонился мне и занял свое место.

— И, наконец, Бруно Брек, — сказал Поп, заканчивая представление.

Брек — иссохший и морщинистый человек примерно одного возраста с Попом Ливви, лицо его отличалось очарованием ящерицы, грязноватого цвета глаза были живыми и злобными, и казалось, они постоянно двигаются в поисках новой жертвы. Когда он решил заговорить и открыл рот, я невольно подумал, что сейчас высунется раздвоенный язык.

— Монологи и смешные репризы, — сказал он писклявым, язвительным голоском. — Сегодня вечером по дороге в театр со мной приключилась забавная история, и я думаю, что ей нужна хирургическая помощь. — Он мгновение помолчал, ожидая реакции, но никто не смеялся. — Комик, сэр… Вопрос к вам лично: когда «фараон» не является «фараоном»? — И вновь он несколько секунд держал паузу, пока не убедился, что его юмор до меня не доходит. — Когда его сцапают! — Он радостно захихикал. — Я знал, что вам не понравится. Мне еще в жизни не удавалось встречать «фараона» с чувством юмора!

— А как вы узнаете, если встретите? — полюбопытствовал я.

Поп тихонько откашлялся.

— Итак, лейтенант, теперь вы знакомы со всеми моими гостями, и я думаю, что вы хотите задать им кое-какие вопросы?

— Вы знаете, который был час, когда вы обнаружили тело? — спросил я его.

— Мне кажется, около одиннадцати. — Он посмотрел вниз в перевернутое лицо Селест. — Дорогая, я сразу вошел в дом и попросил тебя позвонить в полицию. Ты помнишь, в котором часу это было?

— Через пять минут после того, как ты попросил, — ответила она. — Ты же знаешь, Поп, я бы не стала ни для кого другого этого делать. Во всяком случае, я не стала бы прерывать вечернюю зарядку.

— Я знаю, — благодушно согласился он, — и очень тебе признателен.

— Что заставило вас пойти в гараж в столь поздний чае? — спросил я, упирая на слово «поздний».

— Наверное, ответ прозвучит глупо. — Щеки Ливви слегка покрылись румянцем. — Но это давно вошло у меня в привычку, может, оттого, что я так и не научился водить машину? — С минуту он смотрел в мое недоумевающее лицо. — Мне просто нравится сидеть в моем неподвижном автомобиле — на водительском месте — и представлять себе, что сегодня особенный день и я везу Гвен в какое-нибудь замечательное, волнующее местечко, где все приветствуют нас… — Он умолк, и наступила неловкая пауза.

— Гвен? — переспросил я.

— Моя жена. Мы с ней вместе пели и танцевали. «Ливви и Лизандер» — возможно, вы о нас слышали. Мы сделали пару фильмов, но большей частью выступали на эстраде. Нет, вы, пожалуй, слишком молоды. — Он уныло покачал головой. — Сразу после смерти моей жены я купил этот дом.

— И вы не слышали ночью никаких выстрелов?

— О да, конечно, множество выстрелов… Но, естественно, я не обратил на них никакого внимания.

— Вы, естественно, не обратили… — Я посмотрел в стеклянные глаза Полника и подумал, что мои собственные наверняка выглядят не лучше. — Почему, позвольте узнать, вы не обратили внимания?

— Мы все привыкли к выстрелам, лейтенант. — Он снисходительно улыбнулся. — Видите ли, Себастьян не только иллюзионист, но и меткий стрелок, и он всегда тренируется здесь, внизу, в специально обустроенном подвале для стрельбы.

Я закрыл глаза и постарался не признавать тот очевидный факт, что твердая глыба, давившая на мой череп, и есть мой мозг, каким-то образом кристаллизовавшийся в плотную тяжелую массу.

— Вы не узнали человека — того, на капоте?

— Нет, сэр, — твердо ответил Поп Ливви. — Я раньше никогда его не видел.

— А остальные? — Я посмотрел на каждого без особой надежды. — Может, кто-нибудь из вас слышал или видел что-то необычное?

Молчание затянулось, и вдруг Брек рассмеялся. Это был сухой, трескучий звук.

— Однажды я видел кое-что очень необычное. Когда находился на сафари в Черной Африке. Там был слон…

— Вы же не Джонни Карсон, — прервал его я, — поэтому избавьте меня от неуместных побасенок. Кстати, где вы находились сегодня вечером после десяти часов?

— В своей комнате, — огрызнулся он.

— А вы? — повернулся я к иллюзионисту.

Себастьян мстительно посмотрел на меня:

— Я, сэр? Я был внизу в подвале — стрелял.

— А вы не пробовали иногда стрелять и в гараже тоже?

— Вы шутите, сэр! — Он вытащил из верхнего кармана шелковый носовой платок и пару раз тряхнул им перед собой. — Послушайте, сэр, если бы я хотел избавиться от кого-нибудь, я бы просто сделал вот так, — он тряхнул платком в третий раз, и тот исчез, — чтобы этот человек растворился!

— Я была на улице, — предчувствуя вопрос, сказала Антония Великая своим вибрирующим басом. — Гуляла по деревьям.

— Га? — гыкнул пораженный Полник. — Она хочет сказать, «гуляла под…».

— Замолчи! — цыкнул я.

— Я гуляла по деревьям, — настаивала Антония, обращая свое замечание исключительно к сержанту. — Вверх и вниз, раскачиваясь и прыгая с одной ветки на другую. Это хорошее упражнение. — Несколько секунд она молча разглядывала его, и тут в ее глазах появился какой-то особенный блеск. — Как-нибудь вечерком ты должен пойти со мной, коротышка, — прошептала она, но ее слова прозвучали так, словно реактивный самолет шел на взлет. — Тогда мы вместе сможем погулять по деревьям!

— А?.. — В глазах Полника полыхнула тревога, и он быстро отпрянул.

Антония одним прыжком настигла его.

— Не нужно стесняться, мой коротышка. — Она расплылась в улыбке пантеры. — Я знаю, ты такой же, как я, — первобытный, одни мускулы! — Она игриво двинула кулаком ему в грудь, так что от неожиданного удара он растянулся на ковре.

— Давайте оставим игры и шутки на потом, договорились? — прикрикнул я. — Мне бы не хотелось тревожить вас всех по такому пустяку, как убийство, но это как раз то, за что мне платят.

Селест Кэмпбелл медленно задвигала ногами, пока не оказалась в каком-то еще более нелепом положении, стоя на коленях в кресле, потом повернулась и вдруг уселась как люди.

— Весь вечер я находилась здесь, лейтенант, — скромно сказала она.

Я осклабился:

— Занимались своими растяжками?

— Правильно! — Она хитро улыбнулась. — Когда-нибудь вечерком мы тоже сделаем это вместе, лейтенант. Я знаю, вы такой же, как я, — весь резиновый!

И тут я понял, что мне предстоит сделать выбор: либо остаться и потерять рассудок, либо убираться поскорее к черту из желтого дома. Одного взгляда на Полника было достаточно, чтобы убедиться в правильности моего предположения. Антония подняла его и теперь крепко держала в руках, прижимая и нежно убаюкивая на своей мощной груди, а его ноги беспомощно, как у куклы, болтались в футе от пола.

— Пожалуйста, опустите на пол моего сержанта, — дрожащим голосом попросил я. — Он у меня единственный!

— Мой миленький коротышка, — ворковала Антония, полностью игнорируя мои увещевания, — ты только крепче держись, а я прижму тебя немножко, пока боль совсем не уйдет!

— Нет! — завопил Полник. — Не делай этого! — Потом, как мне показалось, весь воздух вышел из его легких, и я отвернулся в надежде не услышать, как начнут хрустеть его ребра.

— Думаю, я вернусь позже, — сказал я, только вряд ли кто-либо меня слышал.

Затем я быстро шмыгнул из комнаты, прежде чем они смогли опомниться, и не останавливался, пока не очутился на крыльце. Прохладный ночной ветерок высушил мой лоб, а залитое звездами небо вселило уверенность. Я закурил и сразу почувствовал себя лучше, потом услышал за спиной легкие шаги и с перепугу подпрыгнул с места дюймов на шесть.

— Извините, если напугал вас, лейтенант, — тихо проговорил Поп Ливви. — Но я просто кое-что вспомнил и подумал, что это может оказаться важным.

— А именно? — спросил я, чувствуя, что нервы у меня совсем ни к черту.

— Это касается дома, — осторожно начал он. — Бывший хозяин жаждет откупить его обратно, но я отказываюсь продать.

— Вы хотите сказать, возник тот самый парень, что вытащил из машины двигатель, дабы никто, кроме него, не смог на ней ездить? Я считал, что он уже умер или что-то в этом роде.

— Он не умер, — ответил Поп. — Он уехал. Или, скорее, его выслали. Если быть точным, то на тридцать лет.

— Да? — спросил я, не скрывая интереса. — Расскажите-ка поподробней.

— Я пытаюсь объяснить вам, что сейчас он на свободе.

— И что?

— Я бы сказал, он питает особое пристрастие к дому — так мне думается. — Поп явно казался обеспокоенным. — Может, существует какая-то связь между ним и человеком, которого убили в гараже сегодня вечером?

Я пожал плечами.

— Кто знает? — После всего, что мне уже пришлось пережить нынешней ночью, все казалось возможным. — Как его зовут? — спросил я. — Того человека, что хочет купить свой бывший дом.

— Джоунз, — ответил Ливви.

— Уникальное имя, — буркнул я.

— Он был гангстером, и очень порочным, как мне кажется. Он… — Поп внезапно умолк и резко развернулся к открытой двери. Изнутри дома доносился топот, какой издает, как минимум, стадо бегущих слонов, и с каждой секундой этот шум становился все более грозным.

Мгновение, и на крыльцо вывалился Полник с обезумевшими от ужаса глазами.

— Эй, лейтенант! — завопил он. — Спасайтесь!

Он схватил меня за руку, увлекая за собой, не оставив мне иного выбора, кроме как мчаться галопом рядом с ним. Когда мы достигли машины, он рывком распахнул дверцу, бросился на сиденье водителя, судорожно передвинулся на другую сторону и рухнул на пассажирское место.

— Уезжаем, лейтенант. — Он отчаянно хватал ртом воздух. — Она людоедка. Она гонится за мной — о Господи!

Я заметил, как в дверном проеме мелькнули сильные загорелые ноги и трико под леопарда. Этого мне было более чем достаточно. Задние колеса томительно долгие секунды яростно пробуксовывали, потом обрели силу сцепления, и мы помчались по подъездной дороге. Когда автомобиль вихрем проносился мимо крыльца, я услышал слабый крик Попа:

— Священник Джоунз, лейтенант! — Однако мы уже вылетели за ворота и свернули на дорогу.

К тому времени, когда мы достигли шоссе, машина набрала скорость восемьдесят пять миль, поэтому я снял ногу с педали газа и смотрел, как стрелка спидометра медленно ползла обратно.

— Вы думаете, уже безопасно снижать скорость, лейтенант? — спросил Полник дрожащим голосом.

— Мы в безопасности, — глянув назад, успокоил я напарника. — В зеркале не видно, чтобы Антония гналась за нами!

— Да? — Похоже, я его совсем не убедил. — А откуда вам знать, что она уже не опередила нас, лейтенант? Ведь она умеет бегать по деревьям.

Глава 3

Шериф Лейверс смотрел на меня через свой стол с такой зловредной напряженностью, что, казалось, его глазные яблоки в любой момент готовы расплавиться. Должен признаться, в холодный день такая возможность казалась странной даже мне. Звонок Полника тоже не очень-то разрядил обстановку, наоборот — час назад он сообщил, что останется дома, поскольку все ребра у него якобы переломаны. Как все гениальное, преподнесенный им предлог прозвучал неубедительно.

— Твоя способность к воспроизведению, допустим, потомства никогда не ставилась под сомнение, Уилер, — зловеще прорычал Лейверс, — но даже я не предполагал, что твое воображение заведет тебя так далеко.

— Я ничего не могу поделать со всеми теми событиями, что произошли прошлой ночью, — сказал я угрюмо.

— Давай снова повторим все вкратце, — буркнул он. — Пятеро человек живут в том доме, верно? — Он не стал дожидаться моего подтверждения. — Владелец зарабатывает кое-что тем, что выступает в песенных и танцевальных шоу; в числе других есть девушка-акробатка, гигантская сильная женщина в трико под леопарда, иллюзионист, умеющий метко стрелять, и иссушенный невзгодами комик, правильно? Труп обнаружили лежащим на капоте старинного автомобиля, который не выводили из гаража лет тридцать, поскольку бывший владелец, перед тем как покинуть дом, снял и унес или спрятал двигатель, верно?

— Я…

— Вы поспешили убраться оттуда, потому что женщине-силачке понравился сержант Полник, и она принялась носить его на руках, как младенца, так я понял твой лепет?

— Ну… — Я безжизненно улыбнулся. — Я согласен, что все услышанное вами звучит несколько необычно, сэр, но…

— Необычно? — Вены набухли у него на лбу, как стальные канаты. — Ради Христа, Уилер, за кого ты меня принимаешь? Ты считаешь меня таким наивным, словно я только вчера появился на свет? Я хочу знать, чем вы на самом деле занимались с этим контуженным сержантом прошлой ночью… Нюхали кокаин, кололись разбавленными наркотиками? Что потом?

Я подумал, что хорошо бы сменить тему разговора.

— Есть кое-что еще, шериф, — энергично встряхнулся я. — Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Джоунз?

Он издал какой-то придушенный звук, и я подумал, что шерифа хватит удар прямо на моих глазах. Его лицо приобрело красно-свекольный цвет, зрачки бешено вращались; из глубины груди доносились слабые, булькающие хрипы, а правый кулак стучал по крышке стола со спазматической яростью.

— Нет, лейтенант! — Наконец-то ему удалось сделать глубокий вдох. — Я никогда не слышал о человеке по имени Джоунз! Однажды я встречался со Смитом в Сан-Франциско, и даже с парой Браунов в Лос-Анджелесе, но с Джоунзом — никогда! — Как всегда, он проревел последнее слово, широко разинув рот.

Прежде чем я успел вставить хоть слово, раздался стук в дверь и в кабинет вошла секретарша шерифа Аннабел Джексон. Сегодня на ней были простая черная юбка и тонкий черный свитер с высоким воротником — он прекрасно контрастировал с ее медово-светлыми волосами и подчеркивал гордые контуры грудей. Проходя к столу шерифа, она бросила на меня холодный взгляд, я подмигнул ей в ответ, но она лишь слегка поморщилась.

— Только что получены результаты вскрытия от доктора Мэрфи, шериф, — кратко доложила она и положила на стол скоросшиватель. — Я подумала, что вы захотите взглянуть на них прямо сейчас.

— Спасибо, мисс Джексон, — проворчал Лейверс. — Позвольте задать вам вопрос. Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Джоунз?

Ее глаза слегка расширились.

— Понимать как шутку, сэр?

— Полагаю, вы правы, — согласился он. — Вам известно, что у лейтенанта бурное воображение, мисс Джексон?

Аннабел бросила на меня холодный, оценивающий взгляд, потом кивнула.

— Это видно! — подтвердила она.

Ее каблуки дробно простучали по полу. И она исчезла в приемной. Я наблюдал, как шериф делает медленный, осторожный вдох, приходя в себя, и ждал момента вставить слово, прежде чем он успеет снова наброситься на меня.

— Священник Джоунз? — полувопросительно пробормотал я.

— Уилер! Я не стану терпеть твое странное, идиотское, не подчиняющееся дисциплине… — Он медленно заморгал. — Ты сказал, Священник Джоунз?

— Я сказал? — испугался я.

— Где ты слышал это имя?

— Это тот самый человек, у которого Поп Ливви купил дом, и теперь он пытается выкупить его обратно, — объяснил я. — Признаюсь, это немного не укладывается пока у меня в голове. Поп говорил что-то о том, что последние тридцать лет Джоунз провел в тюрьме и…

— Заткнись! — рявкнул Лейверс. — Я думаю.

Я заткнулся. Кто я такой? Всего лишь скромный лейтенант; и мне ли мешать окружному шерифу получать удовольствие от осмысления неповторимого жизненного опыта? Через пару минут давящей тишины он завопил, зовя Аннабел, и она мигом примчалась. В ее глазах мелькнуло разочарование, когда она увидела, что я еще не ушел.

— Мы уже получили снимки из морга? — спросил Лейверс.

— Да, сэр. — Аннабел брезгливо скривилась. — Там было целое море крови.

— Меня интересует лицо, — оборвал ее Лейверс. — Я хочу, чтобы вы немедленно показали одну фотографию капитану Паркеру из отдела по расследованию убийств. Передайте ему: у меня есть подозрение, что труп принадлежит одному из бывших сообщников Священника Джоунза, и попросите его, чтобы он сразу проверил в архивах. Пусть он мне позвонит в любом случае, если что-нибудь выяснится — или не выяснится.

— Да, сэр. — Аннабел замешкалась. — Вы сказали, Джоунз?

— Разумеется, я сказал, — огрызнулся он. — Священник Джоунз. Любой мог бы подумать, что это необычное имя — оно что-нибудь да значит!

Лейверс нахмурился, глядя в ее удаляющуюся спину, а когда Аннабел скрылась в приемной, подозрительно посмотрел на меня:

— Ты не ухлестываешь снова за моей секретаршей, Уилер?

— Нет, сэр! — не без сожаления признался я. — Кажется, в ближайшие дни у меня не будет такой возможности.

— Ладно, тогда, должно быть, с ней что-то происходит, — озадаченно пробормотал он. — Когда я сказал «Джоунз», она отреагировала так, словно я отпустил какую-то двусмысленную шутку.

— Не вы, сэр, — добродушно поправил я шефа.

Некоторое время он колебался, потом решил махнуть на подобную мелочь рукой и заняться изучением результатов вскрытия. Я закурил и задумался над тем, почему вообще стал полицейским, когда на свете столько увлекательных профессий, например работа в отделе оздоровления и тому подобное.

— Вероятное время смерти — за два или три часа до того, как был произведен осмотр, — прочитал он вслух. — И что это значит? В котором часу произошло убийство?

— Вчера между десятью и одиннадцатью часами вечера.

— Пуля 38-го калибра неправильной формы со смещенным центром тяжести? — Он недоуменно покачал головой. — Какого черта кому-то понадобилось использовать такую пулю?

— Все возможные причины наводят тоску, — ответил я и пояснил: — К примеру, ты так сильно ненавидишь свою жертву, что простого убийства недостаточно. А это значит, что мы имеем дело с психопатом или садистом или тем и другим в одном лице.

— Возможно. — Шериф безразлично пожал плечами. Зазвонил телефон, и он быстро схватил трубку: — Лейверс. — Он внимательно слушал, и мне показалось, что это длится черт знает сколько времени. Наконец он обеспокоенно откашлялся. — Миссис Полник, — сказал шериф, — даю вам честное слово, что все увечья, нанесенные вашему мужу прошлой ночью, были получены исключительно при исполнении служебного долга. — Он поспешно бросил трубку и гневно сверкнул на меня глазами. — Она хочет знать, какое я имел право приказывать ее мужу отдаться в руки странной женщине.

— Да, сэр, это право жены. — Я старался избегать его подозрительного взгляда.

— Я надеялся, что звонит Паркер, но мисс Джексон, вероятно, сейчас только подъезжает к его офису.

— Шериф, — холодно произнес я, — сколько вы еще собираетесь водить меня за нос?

— Что?..

— Священник Джоунз! — сердито проворчал я. — Кто он такой, черт возьми?

— Тогда тебя и на свете не было, Уилер, — начал он. — Да и я сам еще не вышел из подросткового возраста. А Джоунз уже был главарем нескольких банд, орудующих в наших краях. Чем он только не занимался: наркотики, проституция, аферы, заказные убийства, — всего не перечислишь. И быстро поднимался по ступеням преступной лестницы, сметая любого, кто стоял у него на пути. Пока он находился на вершине, успел выстроить себе дом в Пайн-Сити — думаю, ты мог бы назвать его архитектурный стиль, скажем, Баронская Контрабанда. Дом устарел на тридцать лет, прежде чем его выстроили — но, Господи, может, он и его дружки мечтали о великом стиле Аль Капоне? Так или иначе, он поселился в доме вместе со своей женой и младенцем и намеревался стать законопослушным гражданином. Уж не представляю, где он раздобыл старинную машину, в которой разъезжал по округе. Очень гордым и важным он выглядел в ней, сидя сзади, а шофер в униформе — снаружи. Потом вдруг почва ушла из-под его ног. Ты, наверное, помнишь иронию судьбы Аль Капоне, который загремел в тюрьму всего лишь за уклонение от уплаты налогов? Так и Священник Джоунз. Может, Джоунз взял себе за эталон жизни карьеру Капоне, раз его посадили в тюрьму по той же причине. Пока он отбывал срок, его жена и ребенок куда-то исчезли.

— А Поп Ливви купил дом, — продолжил я.

Лейверс зажег сигару и стрельнул в меня неожиданно добродушным взглядом.

— Когда проверили все его книги, а это происходило до того, как фальшивомонетничество стало настоящим искусством, когда нашли все его фиктивные счета и выследили дутые компании, все равно примерно полмиллиона оставались неучтенными. Предполагалось, что это были наличные деньги и, должно быть, Джоунз спрятал их в каком-нибудь укромном месте и не собирался показывать, где именно. Тогда его дом перевернули вверх дном, чуть ли не разнесли по кирпичику, но так ничего и не нашли.

Телефон вновь зазвонил — это был капитан Паркер. Лейверс внимательно слушал, время от времени что-то ворча и делая пометки в записной книжке.

— Большое спасибо, капитан, — наконец сказал он. — Я очень вам благодарен… Разумеется… Дело ведет Уилер… Нет, полагаю, у него не возникает особых проблем, раз мы уже проделали большую часть работы! — Потом он повесил трубку и засиял, чувствуя удовлетворение и превосходство.

— Не спешите, шериф, — огрызнулся я. — Помните, что гениев нельзя торопить.

— Все замечательно сходится. — Лейверс злорадствовал. — Джоунз полностью отсидел тридцатилетний срок и был освобожден шесть недель назад. Итак, что он делает? Естественно, сразу возвращается в Пайн-Сити и пытается выкупить назад свой старый дом. А твой труп принадлежит старому корешу Джоунза — Эдди Морану, мелкому мошеннику, что провел большую часть своей жизни за решеткой. — Шериф удобно устроился в кресле и выпустил в мою сторону облако едкого черного дыма. — Все отлично сходится, Уилер. Джоунз хочет получить обратно свой старый дом только по одной причине: деньги до сих пор находятся там, они спрятаны или в самом доме, или где-нибудь поблизости. Но нынешний владелец отказывается продавать дом, значит, если Джоунз не может получить то, что хочет, законным путем, он пытается добиться своего хитростью или силой. Он сразу разыскивает своего старого приятеля, Эдди Морана, и посылает его, чтобы тот проник в дом.

— Зачем?

Лейверс снова запыхтел сигарой, выпустив в меня одну за другой удушливые грозовые тучи.

— Чтобы облегчить тебе работу, Уилер, я могу даже сказать, где можно сейчас найти Священника Джоунза. Он остановился со своим сыном в отеле «Звездный свет»! Поэтому отправляйся прямиком туда и начинай раскручивать дело.

— Почему его зовут Священник Джоунз? — спросил я.

— Он преждевременно облысел, — объяснил Лейверс. — Макушка головы похожа на бильярдный шар, а на затылке и над ушами растут пышные волосы. Не спрашивай, почему, но бытует мнение, что подобное экстравагантное украшение делает его похожим на священника.

Я поднялся, чувствуя в себе готовность и страстное желание одним махом преодолеть три квартала и очутиться в отеле «Звездный свет», только прежде я должен был что-то сделать с самодовольным и чопорным выражением лица Лейверса и с сигарным дымом тоже.

— Ну, спасибо, шериф, — сказал я как можно более искренне. — Даже совсем незначительная помощь в процессе расследования на самом деле воодушевляет.

— Что ты имеешь в виду — незначительная помощь? — взревел он.

— То, что вы повесили ярлык на жертву и установили его связь со Священником Джоунзом, — ответил я.

— Ты называешь это незначительной помощью? — возмутился он. — Да дело, считай, почти завершено.

— Джоунз хочет получить свое награбленное добро из дома, который сейчас принадлежит Попу Ливви, — начал я с безграничной и, чего греха таить, показной терпимостью. — Он не может выкупить дом обратно, поэтому посылает кого-то, чтобы вернуть деньги.

— Как я тебе уже говорил, — самодовольно уточнил Лейверс.

— Тогда кто убирает Эдди Морана? — резонно спросил я.

— Послушай, это… это… ну да. — Он вытащил сигару из зубов и теперь изумленно смотрел на меня, широко открыв рот. — Твоя правда. Священник Джоунз не мог его убить.

— Да, шериф, вы предприняли хорошую попытку, — заверил я его. — Вы столько думали — внимательно, логично, — все обосновали, что становится просто стыдно: почему не получается свести концы с концами?

Он сердито смотрел на меня, стараясь понять, пытаюсь ли я вывести его из себя или нет. Я подумал, что сейчас самое время уходить.

Аннабел Джексон сидела за своим столом и просматривала какие-то бумаги. Я стоял в дверях и наблюдал, как она озабоченно хмурится и задумчиво покусывает нижнюю губу. У нее можно было поучиться умению сосредоточиваться. Потом она вдруг заметила мое присутствие и вопросительно подняла бровки.

— Что вы себе позволяете? — холодно потребовала она ответа.

— Я всего лишь наблюдал за вами.

— И несомненно, думали всякие гадости, — заметила она, состроив кислую мину.

— У меня ничего плохого и в мыслях не было, — запротестовал я. — Если хотите знать, я стал сентиментальным и угрюмым, потому что все прекрасное, что когда-то расцвело между нами, увяло и умерло.

— О чем вы говорите? — резко спросила она. — Не о комнатном ли растении?

— Между нами ничего не было, — беспечно ответил я. — Даже комнатного растения. А сейчас может возникнуть железная стена.

— Существует такая вещь, как самозащита, — заметила Аннабел, — и, возможно, даже железной стены будет недостаточно, если в вашей квартире окажется девушка. Тихая музыка, уютная обстановка, крепкие напитки — на самом деле все это банальнее банального.

— Тогда мы отправимся на представление, — предложил я.

— А после? — Она ослепительно улыбнулась. — Нет, Эл, серьезно, почему вы никогда не принимаете в ответ слово «нет»?

— Вы когда-нибудь задумывались над тем, — спросил я вкрадчиво, — что так больше не может продолжаться — подавлять в себе страсть, искушение уступить? Если бы вы справились со своим комплексом, вам, уверен, стало бы намного лучше. Перестаньте сдерживаться. Тогда вы не будете выглядеть такой ущемленной и разочарованной.

Я быстро преодолел расстояние до двери, прежде чем она успела схватить со стола металлическую линейку и запустить ею в меня, но на пути к машине мне пришлось отметить про себя, что при желании она сразила бы меня техничным нокаутом.

Глава 4

По надменному виду портье можно было предположить, что он является владельцем отеля «Звездный свет», а не просто одной из служивых пешек. Когда я вошел в вестибюль, он высокомерно взглянул на меня из-за своего стола, и его брови взлетели вверх на добрых полдюйма.

— Извините, — заявил он, прежде чем я успел открыть рот, — но у нас все номера заняты. Попытайтесь спросить в «Континентале», напротив. Может, там вам повезет.

— Кто вам сказал, что я хочу снять номер? — проворчал я. — Я здесь только потому, что парень, с которым мне нужно встретиться, остановился у нас.

— О! — Его брови оставались поднятыми. — Почему вы сразу не сказали? Я… подождите минутку.

Он быстро вышел из-за стола, чтобы поприветствовать пышную блондинку в джинсах-стретч, так плотно облегавших ее расплывшиеся бедра, что, казалось, в любой момент они могли с треском лопнуть.

— Доброе утро, мисс Адель, — поздоровался портье слащавым голосом. — Как мы чувствуем себя сегодня?

— Прекрасно, Седрик, — ответила она. — Просто замечательно. Для меня есть почта?

— Кажется, два письма, — подобострастно ответил он, а дама нежно проворковала в ответ:

— Я сейчас же посмотрю.

Он повернулся ко мне спиной и принялся торопливо искать ее почту, а я тем временем воспользовался паузой, подошел к женщине и швырнул перед ней на стол значок полицейского.

— Лейтенант Уилер, — веско представился я. — Из службы шерифа. Я хочу поговорить с вами, Седрик.

Он резко повернулся и посмотрел на меня широко раскрытыми, обеспокоенными глазами.

— Поговорить со мной? — В его голосе звучала тревога. — О чем?

— По личному вопросу. — Я бросил многозначительный взгляд на женщину, и она поспешно отошла на несколько шагов. — Вы снова взялись за свои старые фокусы, — добавил я, накаляя обстановку.

— Ф-фокусы? — Он начал заикаться. — Какие фокусы, лейтенант? — Кровь хлынула к его лицу, а глаза готовы были выскочить из орбит, когда он беспомощно переводил взгляд с меня на женщину.

— Да, Седрик, — мягко сказал я, — видите ли, она написала жалобу.

— Кто написал жалобу? — завизжал он. — Вы ошибаетесь, лейтенант.

— Я бы хотела получить свою почту, — холодно заявила толстушка.

— О да, разумеется, мисс Адель. — Портье протянул ей два письма, она буквально вырвала их у него из рук и отошла от стола.

— Мне кажется, я действительно ошибся, Седрик, — произнес я, когда женщина уже не могла нас слышать. — И все же смотрите на вещи оптимистически. Я подумал, что толика здорового юмора немного поднимет тонус заведения.

— Очень смешно, лейтенант, — кисло ответил портье. — Шутка крайне дурного вкуса.

— Вы правы. Может, именно поэтому у меня мало друзей. — Я спрятал свой значок в карман и ободряюще улыбнулся. — Я ищу человека по имени Джоунз.

— А?.. — Он все еще никак не мог прийти в себя.

— Мистер Джоунз из Сан-Франциско. Насколько я понял, его сын тоже остановился здесь.

— Фешенебельный люкс на верхнем этаже, — автоматически ответил портье.

— Благодарю. — Я подарил ему еще одну теплую, бодрящую улыбку. — Большое спасибо.

Я удалился шагов на десять, когда голос вернулся к нему.

— Лейтенант, — окликнул он. Я остановился посреди вестибюля. — Если вы имели в виду миссис Эпплоярд, то она не имела права… Я хочу сказать, что она действительно пригласила меня к себе в номер выпить, когда я сменился с дежурства, и на ней почти ничего не было… И все события, что потом последовали… Клянусь, я не виноват, она действительно не имела права жаловаться.

— Забудьте об этом, Седрик. — Я решил разыграть великодушие. — Но в следующий раз все же будьте поосторожнее. Стоит только женщине поймать тебя за яйца — и хана, уже никогда не отпустит. Прислушайтесь к моему совету. Я знаю, что говорю.

— Да, лейтенант. — Он благодарно улыбнулся. — Спасибо.

— И еще одно, Седрик, — твердо сказал я. — Продолжайте оказывать людям личное внимание — даже если вы и не знаете, что у них при себе служебные значки. Тогда вы, скорее всего, сумеете избежать неприятностей.

Я заметил в глазах портье проблеск понимания, повернулся к нему спиной и направился к лифту.

Фешенебельный номер люкс отеля «Звездный свет» имел свой собственный холл при входе; он размещался сразу возле лифта, поскольку считалось: если человек платит такую прорву денег, он может позволить себе пожить в уединении. Я подумал, что после долгих лет тюремного заключения Священник Джоунз вдвойне дорожит спокойствием и неприкосновенностью. Я нажал на звонок и ждал, пока мне откроют дверь, размышляя от нечего делать о том, чего бы хозяину номера сейчас хотелось больше всего на свете. Дверь открылась, и праздные мысли улетучились.

У нее были рыжие волосы и отсутствующий взгляд, а глаза смотрели сквозь меня так, словно меня не существовало. На ней было что-то похожее на домашний халат, едва прикрывающий бедра; держался он на поясе, завязанном на слабый узел, обнажая сокровенные округлости ее грудей. Выглядела она так, словно ее оторвали от какого-то увлекательного занятия, и я сразу догадался, что Священник Джоунз не теряет зря времени, получая удовольствия от жизни полной мерой.

— Вы что-то хотите? — спросила она, на время перестав перемалывать челюстями жвачку.

— Да, — несколько ошеломленный, ответил я. — Желаю встретиться с мистером Джоунзом.

— Да? — переспросила она слегка заинтересованно.

— Да, — повторил я. Последовала пауза, во время которой она рассматривала меня без особого любопытства. Я добавил: — Так вы скажете Священнику, что я пришел?

— Думаю, вы можете войти. — Она сладко зевнула. — Пока вы здесь, я смогу немного отдохнуть.

Я последовал за ней в шикарную гостиную с зеркальным окном, откуда открывался вид на центр Пайн-Сити, и наблюдал, как она неуклюже устраивалась в кресле.

— Эй, Священник! Тебя хотят!

— Не сейчас, беби, — послышался из ванной мужской голос. — Я бреюсь!

Челюсти рыжеволосой девушки ритмично и бесшумно делали свое дело; потом она снова открыла рот:

— Я не то имела в виду — тут какой-то парень хочет с тобой встретиться.

— Кто он? — крикнули в ответ.

— Да… — Она замялась. — Кто ты?

— Друг Эдди Морана, хочу осведомиться о его здоровье.

Девица во всю глотку проорала мои слова, дверь ванной тут же распахнулась, и мистер Джоунз чуть ли не бегом влетел в комнату. Его волосы выглядели в точности так, как описывал Лейверс, только теперь они были не черные, а седые и каким-то странным образом действительно придавали его обвисшему, морщинистому лицу выражение добродушия и благообразности. Было совсем не сложно понять, почему его звали «Священник».

— А что с Эдди? — спросил он. У него оказался к тому же богатый, звучный, в точности церковный тембр голоса.

— Эдди — мой приятель, — нагло сказал я, — хотелось узнать, все ли у него в порядке со здоровьем, Священник?

С минуту он внимательно изучал меня, потом уголки его рта искривились в кислой гримасе.

— Вы полицейский, не так ли? — тявкнул он. — Я всегда за милю могу распознать копа. Почему вы, ублюдки, не можете оставить меня в покое? Я оттрубил свой срок, и баста. Теперь я свободный гражданин. Вы не имеете права цепляться ко мне.

У меня не оставалось выбора, и я рассказал ему, кто я такой; это его не удивило, зато произвело впечатление на рыжеволосую: она на миг замерла, а потом переместила жвачку с одной щеки за другую.

Джоунз тяжело опустился на кушетку. Он вытащил из кармана шелкового халата сигару и принялся осторожно снимать с нее целлофановую обертку.

— Повторяю, вы не имеете права приходить сюда и тревожить меня, Уилер, — начал он, и мне пришлось напрячь внимание, потому что говорил он таким тоном, будто объявлял о запланированном на следующую неделю воскресном школьном пикнике. — У вас ничего нет на меня — я вам уже говорил. Вы зря тратите время, приятель. Оставьте меня в покое!

— Рассматривайте мое появление как визит вежливости, Священник, — небрежно сказал я. — Мне казалось, вам будет интересно узнать, что случилось с вашим старым другом, Эдди Мораном, прошлой ночью.

Секунду-другую он сосредоточенно раскуривал сигару.

— Эдди? — хмыкнул он. — Зачем мне волноваться за парня, которого я не видел много лет?

— Наверное, я ошибся. Извините, что отнял у вас время, Священник.

Я уже почти дошел до двери, когда он произнес нараспев:

— А что случилось с Эдди?

— Вероятно, чистое совпадение, — ответил я, повернувшись к нему. — Дело в том, что его убили прошлой ночью — в гараже вашего старого дома.

— Вернитесь и присядьте, — приказал он.

— Эй, Священник, — вмешалась девушка, скорчив ему рожицу, — почему ты не приготовишь нам выпить?

— Ступай и приготовь себе сама, — осадил он ее. — Захвати с собой в спальню бутылку. Пей сколько влезет. Мы с этим парнем должны кое о чем потолковать.

Она неохотно поднялась и поплелась к бару — ее ягодицы лениво раскачивались под халатом, едва прикрывшим их, — взяла бутылку, стакан и, бросив на Священника холодный взгляд, скрылась в спальне.

— Вот это мне нравится, — заявил самодовольно Священник, когда дверь за ней закрылась. — Есть деньги — и такая штучка делает все, что ей велят. Имейте в виду, стоит она не дешево, но знает, как себя преподнести. Поэтому нам приходится платить за свои удовольствия — в этом нет ничего удивительного. Конечно, она всего лишь шлюха, питающая слабость к выпивке. Да и ощущение новизны уже начинает стираться. — Он покрутил сигару между пальцами. — Итак, что вы говорите насчет Эдди?

— У Эдди большие неприятности, — сообщил я. — Кто-то хорошенько над ним поработал.

— Вы сказали, что его убили. — Священник внимательно разглядывал меня.

— Пуля неправильной формы попала в горло. — Я выждал пару секунд. — Вот уж никогда не думал, что человек может так сильно истечь кровью.

— Линдстром! — вдруг воскликнул он. — Твою мать! О Господи! — Накаленная докрасна ненависть начала пузырями покрывать его безмятежную маску и изменила звучный лоск голоса, превратив его в примитивное рычание. С тех пор как я попал в эту комнату, передо мной впервые обнажилась истинная сущность сидящего передо мной человека.

— Что вы сказали? — переспросил я.

— Ничего существенного. — Благопристойная маска и спокойствие голоса снова вернулись к нему. — Паршивый способ, и все тут.

— Пожалуй, — согласился я, понимая, что больше мне ничего не удастся из него вытянуть. — Но теперь у вас опять та же проблема, которую вы сами себе сотворили тридцать лет назад.

Он с подозрением зыркнул на меня:

— Вы о чем?

— О деньгах, которые вы спрятали, — ответил я. — Деньги, которые искали и не смогли найти. Вам известно, где они находятся, — кроме вас, этого никто не знает. И в этом заключается ваша проблема. Как вы собираетесь возвращать свой припрятанный капитал?

Джоунз невозмутимо уставился на меня.

— О каких деньгах идет речь? — спросил он, стараясь казаться наивным. — Это всего лишь газетные сплетни. — Он покачал головой. — Поверьте, никаких денег нет. Как бы мне хотелось, чтобы они были! Часть из них я бы пустил в ход прямо сейчас.

— Вам многое пришлось пережить за долгие тридцать лет, — сказал я. — И первое, что вы делаете, оказавшись на свободе, — возвращаетесь в Пайн-Сити и пытаетесь выкупить назад свой старый дом. Только нынешний владелец ни за какие деньги продавать его не хочет. У вас не остается выбора, и вы решаетесь вломиться в дом. Было бы очень рискованно появляться там самому: если бы вас увидели, тайна была бы раскрыта. За годы вынужденного отсутствия вы потеряли связь с талантами, занимающимися подобными деликатными операциями, поэтому лучшее и единственное, что вы могли сделать, — призвать на помощь кого-нибудь из своих старых корешей, к примеру Эдди Морана.

— Вы спятили, лейтенант. — Он презрительно замотал головой. — Как я уже говорил, это неправда, это всего лишь ваша галлюцинация.

— Если хотите, мы можем прямо сейчас отправиться в морг, и я вам покажу галлюцинацию, от которой вас стошнит, — огрызнулся я.

— Может, у бедняги Эдди были свои собственные галлюцинации? — предположил Джоунз. — Он отправился в погоню за ними и погиб?

— Кому понадобилось использовать пулю со смещенным центром тяжести, чтобы убить человека, который гонится за галлюцинацией, а?

Послышался легкий скрежет ключа в замке, и я поднял глаза как раз в тот момент, когда высокий, худощавый парень вошел в номер. Он держал в руке портфель, имел болезненный цвет лица, а его пристальный взгляд из-под очков выдавал живой, изворотливый ум. На нем был дорогой костюм. Заметив, что мы оба наблюдаем за ним, он резко остановился, на лбу беспокойно запульсировал нервный тик.

— Мой сын, — объяснил Священник. — Зигмунд, это лейтенант — как вас там, полицейский?

— Уилер, — представился я.

— Здравствуйте, лейтенант. — Зигмунд приблизился и, словно совершая торжественный обряд, пожал мою руку. — Вы, должно быть, из службы шерифа?

— Зигмунд — прекрасный адвокат, — просветил меня Священник.

— В самом деле? — Я постарался сделать вид, что мне это крайне интересно.

— Большей частью я занимаюсь делами корпорации, — лаконично объяснил Зигмунд. — Я не касаюсь криминалистики.

— Ваши офисы находятся здесь, в Пайн-Сити, Зигмунд? — безучастно осведомился я.

— Только маленький филиал, главный офис расположен в Лос-Анджелесе, — сообщил он. Его проницательные глаза внимательно изучали меня из-за защитных стеклянных стен. — Надеюсь, это всего лишь светский визит, лейтенант? — Он хотел, чтобы его вопрос прозвучал как шутка, однако в голосе мне почудилась мольба.

— Не совсем. — Я кратко изложил ему факты убийства Эдди Морана и версию о деньгах, которые, как предполагалось, спрятал его старик. К тому времени, когда я закончил, нервный тик у него на лбу совсем разбушевался.

— Я объяснил ему, что все это — газетные сплетни, — закудахтал Священник, — но, кажется, он мне не верит. Нет никаких спрятанных денег! Эти полицейские — они вечно никому не верят. Да ты ведь знаешь, какие они.

— Нет. — Голос Зигмунда неожиданно взорвался от нервного напряжения. — Я не знаю, каковы полицейские — во всяком случае, не в том смысле, как ты это себе представляешь. Что я действительно знаю, так это то, что твой бывший сообщник жестоко убит! Я ведь с самого первого дня предупреждал тебя, что мысль поселиться в таком маленьком городишке, как этот, в надежде вернуться в свой старый дом и снова наладить прежнюю жизнь, — абсурдна! Но ты из упрямства даже не хотел меня слушать. Теперь, после всего, что произошло, я надеюсь, в тебе заговорит здравый смысл и ты вернешься со мной в Лос-Анджелес, как я предлагал с самого начала?

— Эдди убили по чистой случайности, только и всего, — процедил Священник. — Закрой рот и перестань хвастаться, какой ты умник. Черт побери, кто ты такой, чтобы здесь распоряжаться, диктовать, как мне поступать?! Если у нас и возникают какие-нибудь спорные вопросы, мы держим их при себе, договорились?

— Времена изменились, — устало произнес Зигмунд. — Ты долго отсутствовал, появились другие меры законного принуждения и способы обойти закон. Технические науки, компьютерная технология, бухгалтерский учет — все теперь очень сложно. Преступные организации сейчас действуют как гигантские, хорошо отлаженные корпорации, и ты никак не сумеешь вернуть себе то положение, какое занимал раньше. Время обошло стариков, у тебя нет ни одного шанса. — Он, казалось, расчувствовался, его болезненно-желтое лицо пылало. — Ты — бывший человек, утративший свое положение, ты это знаешь? Или до тебя не доходит? Или твои мозги протухли за то время, пока ты сидел в тюрьме? Наверное, так оно и есть, раз ты считаешь…

Священник застонал, будто от боли, стремительно вскочил с кушетки, замахнулся и, разрывая тишину, нанес справа жестокий удар по лицу Зигмунда тыльной стороной ладони.

Казалось, время остановилось, пока они, застыв, напряженно пожирали друг друга глазами. Наконец Зигмунд вытащил белый носовой платок и медленно промокнул им струящуюся из разбитых губ кровь.

— Я не хотел… — Голова Священника судорожно затряслась. — Я… я просто вышел из себя, сынок, вот и все…

— В какой-то степени я даже рад, что так получилось, — ответил Зигмунд безразличным, отстраненным голосом. — Это освобождает меня от дальнейших обязанностей перед тобой, которые я сам на себя возложил.

— А? — Отец смотрел на него в диком замешательстве.

— Это значит, что больше мне не придется выполнять сыновний долг перед тобой, — холодно сказал сын. — Я могу спокойно возвратиться к своей нормальной жизни в Лос-Анджелесе, не чувствуя за собой вины. — Он плотно сжал челюсти. — Ты желаешь еще раз меня ударить, перед тем как я уйду?

— Зигмунд, сынок! — взмолился Священник. — Послушай, произошло обычное недоразумение, оно ничего не значит. Я взбесился из-за твоих слов, только и всего. Давай забудем, выпьем…

— Прощай, отец. — Зигмунд уверенно повернулся и направился к двери. — До свидания, лейтенант.

— До свидания, мистер Джоунз, — с уважением сказал я.

После того как дверь за ним закрылась, Священник несколько долгих секунд стоял и тупо смотрел на нее. Потом, будто выждав, пока догорит дистанционный взрыватель, взорвался. В исступлении он оглядывался по сторонам, пока его бешеные глаза не сосредоточились на баре. Пошатываясь, он пересек комнату и подошел к нему.

— Черт бы тебя побрал! — заорал он. — Дешевый болтливый козел! — Он запустил нераскупоренной бутылкой скотча в дверь. — Ты, чертова гадина! — От резкого столкновения с дверью бутылка разлетелась вдребезги, вторую постигла та же участь.

Он не успокаивался и продолжал произносить бесконечные тирады виртуозных оскорблений до тех пор, пока бар не опустел и больше нечем было швыряться. Тогда, спотыкаясь, он пересек комнату и рухнул на кушетку.

— Ради Христа, Уилер, — застонал он. — Что происходит? Когда-то я кое-что собой представлял — в моих руках была большая власть, я держал в страхе и подчинении целую империю. — Последовала минутная пауза, во время которой он неуклюже вытирал рот ладонью. — Мне ни в чем не было отказа. Стоило лишь щелкнуть пальцами, и передо мной возникало все лучшее — девки, напитки, самые прекрасные машины. И тем не менее, когда я увидел, что близится конец, когда меня начали обкладывать со всех сторон, я продумал несколько законных сделок и надеялся их провести, уверенный, что они будут давать прибыль, когда меня уже не окажется поблизости. Таким образом, я мог не беспокоиться за будущее жены и сына. — Он смахнул рукой пот со лба и вытер ее о халат. — Я отослал их. Я не хотел, чтобы они находились рядом, когда начнется процесс. Я думал, что получу от трех до десяти лет, но мне припаяли все тридцать. Господи, даже подумать страшно! — Его передернуло. — В первые два года моя жена раз в месяц приезжала ко мне на свидание. Я не разрешал ей привозить с собой ребенка. Тюрьма — не место для детей. Потом она стала бывать все реже и реже, и однажды я просто понял, что она больше не приедет. Спустя три месяца я узнал, что она подбросила ребенка своей тетке, а сама сбежала с чернокожим музыкантом… — Воспоминание об измене жены подкосило его окончательно. — Понимаете, все, что у меня тогда осталось, — это мой ребенок. Тетя писала регулярно раз в месяц, подробно рассказывая, как у него обстоят дела в школе, а потом в колледже. В течение почти двадцати лет он был всей моей жизнью! — Рот Священника бесформенно скривился, и вновь оттуда вырвались и задребезжали злобные слова. — Вы видели, что сейчас произошло, коп? — спросил он безжизненным голосом. — Я отдаю всю свою жизнь ребенку — и что получаю? Ему сейчас тридцать два года, и за все время я в первый раз его ударил, потому что хотел поставить паршивца на место. И он бросает меня. Меня — своего старого отца! — Он опять вскочил на ноги, его тело и голова тряслись. — Скажите, коп, — заорал он мне в лицо, — мой сын — грязный предатель?

— Может быть, он настоящий мужчина, Священник, — медленно произнес я. — Если вы только понимаете смысл этого слова.

Я спустился на лифте в вестибюль отеля и уже почти добрался до выхода, когда заметил знакомое лицо в очках, наполовину спрятанное за газетой. Тут же сменив направление, я пересек вестибюль, направляясь туда, где в углу в нише удобно устроился Зигмунд Джоунз. Он заметил меня и опустил газету.

— Привет, лейтенант. — Зигмунд сдержанно улыбнулся. — Мне нужно как-то убить время, потому что самолет в Лос-Анджелес отправляется через час. А я терпеть не могу ждать в аэропорту. В каком он был состоянии, когда вы с ним расстались?

— А вы надеетесь на чудо, мистер Джоунз?

— Больше не надеюсь, — тихо ответил он. — Все отношения, если они вообще существовали, теперь разорваны.

— Вы не против, если я задам вам вопрос?

— Все зависит от того, насколько ваш вопрос окажется личным. — Он снова улыбнулся.

— Когда я подробно описывал, как убили Эдди Морана, во всех графических деталях, Священник на какое-то мгновение вышел из себя. Он упомянул Линдстрома. Это имя вам говорит о чем-нибудь?

— Оно известно в Лос-Анджелесе, — медленно ответил Зигмунд. — Линдстром — представитель нового поколения в старом бизнесе отца, классический пример того, что я пытался объяснить несколько минут назад в номере. Вот, пожалуй, и все, что мне известно о нем.

— В любом случае, спасибо, — поблагодарил я. — Полагаю, вы ничего не знаете о деньгах, которые, как считается, Священник спрятал где-то в старом доме. Ходят слухи, что припрятана круглая сумма — полмиллиона долларов, может, даже больше. Но давайте предположим, что вам кое-что известно об этих деньгах.

— Валяйте, — сухо сказал он. — Предположим все, что вы хотите.

— Итак, допустим, он посылает Эдди Морана забрать деньги, — продолжал я, — и кто-то убивает Морана, не дав ему возможности осуществить задуманное. Это наводит на мысль, что убийца также охотится за деньгами, но ему неизвестно, где они спрятаны. И по какой-то причине, о которой мы пока ничего не знаем, убийце приходится убрать Морана до того, как он нашел клад. Вы со мной согласны?

— Возможно, — с сомнением ответил Зигмунд.

— Рано или поздно терпение убийцы лопнет, — вел я хвою линию. — Ему надоест следить и ждать, когда Священник попытается заполучить обратно свою кубышку. И тогда он начнет искать Священника, а когда найдет, то либо убьет его, пытаясь получить от него информацию, либо убьет сразу после того, как ее получит. Надеюсь, вы поняли, о чем я толкую.

— Вы хотите сказать, что в любом случае мой отец закончит в морге, — сказал он.

— Правильно. Может, сейчас у вас возникло желание более подробно рассказать о человеке по имени Линдстром? — спросил я.

Он заморгал, глядя на меня из-за толстых линз, и стал похож на сову.

— Линдстром покинул Лос-Анджелес три недели назад, — пробормотал Зигмунд. — Сейчас он находится здесь, в Пайн-Сити. Четыре дня назад вечером у него состоялась встреча с моим отцом.

— Вы не в курсе, где можно его найти? — Я дружески улыбнулся.

— Уверен, что администратор отеля даст вам номер его комнаты, — ответил Джоунз-младший, улыбаясь мне в ответ. — Я помню, что он живет где-то на десятом этаже.

— Мистер Джоунз, — с подчеркнутым уважением обратился я к нему, — память — поистине удивительная вещь.

Глава 5

Стоял прекрасный, погожий день, когда я вышел из своей квартиры и бросил упакованную сумку на заднее сиденье машины. Потом поехал в направлении дома, который в настоящий момент принадлежал Попу Ливви. Я не спешил: хотелось насладиться, хорошей погодой, а также подумать, если получится.

Линдстром, решил я сразу после ленча, может подождать. Он наверняка не догадывается, что мне о нем рассказали, а навестить его сейчас — значит потерять все тактическое преимущество, которое у меня было на данный момент. Поэтому я вернулся домой, позвонил Попу Ливви и спросил, как он отнесется к тому, что я проведу пару ночей в его доме, на случай, если возникнут еще какие-нибудь неприятности. Он не возражал, и я собрал сумку.

У меня оставалась единственная незначительная проблема. Я не позаботился о том, чтобы сообщить шерифу, чем я занимаюсь, главным образом потому, что он наверняка усмотрит в моих действиях какую-нибудь логику и потребует, чтобы я ему все объяснил, а сделать это будет довольно затруднительно. Поэтому оставшуюся часть пути я сосредоточенно разрабатывал логичное обоснование для своих намерений. Минут через тридцать я наконец бросил заниматься самоистязанием и сосредоточился на дороге. К черту, подумал я, как-нибудь выкручусь; обычно у меня это получалось.

В первый раз увидев дом при дневном освещении, я понял, что имел в виду Лейверс, говоря об особенностях архитектуры Баронской Контрабанды. Я вел машину по разбитой колее вдоль ворот и зачарованно рассматривал диковинное сооружение. По мере того как я приближался к дому, он пленял меня все больше и больше.

Как снаружи, так и изнутри он казался воплощением вульгарной фантазии, абсолютным триумфом дурного вкуса, беспорядочно выстроенным уродством; он не поддавался описанию. Назови его как угодно и, по крайней мере частично, окажешься прав. Это был монумент богатству без стиля, реликвия ушедшей эры, которая, к счастью, никогда не вернется.

Я оставил машину за воротами и бросил сумку на крыльцо. Как и прошлой ночью, входная дверь была широко открыта, и я спросил себя: а закрывается ли она вообще когда-либо? Очутившись в просторном коридоре, я шел на цыпочках, нервно оглядываясь по сторонам, готовый выронить сумку и как сумасшедший броситься наутек, заслышав из джунглей первый могучий призыв к любовным играм. Я осторожно просунул голову между кисточек шуршащей занавески и заглянул в гостиную — как раз в тот момент, когда что-то красное стремительно мелькнуло и скрылось за кушеткой; послышался крик страха и мучительной боли. Я храбро шагнул в гостиную, на ходу вынимая из кобуры револьвер. Решив воспользоваться выверенной тактикой, я описал широкий полукруг и подошел к кушетке, где, надо полагать, засел убийца и поджидает меня с пулей неправильной формы.

Приблизившись наконец на такое расстояние, откуда я мог беспрепятственно наблюдать, что происходит за кушеткой, я с облегчением перевел дух. Никакого убийцы, вообще ничего, только большой красный пляжный мяч — подобные можно увидеть на Малибу. Я с отвращением сунул револьвер обратно в кобуру и повернулся было лицом к зашторенной двери, когда мяч заговорил совершенно человеческим голосом.

— Помогите, — жалостно хныкал он. — Я застряла.

«Что за чертовщина? — подумал я. — Если у меня нервное перенапряжение, то теперь оно как раз проявляется, а может, я нахожусь уже на грани срыва?» Как бы там ни было, я не видел причины, почему бы мне не подойти ближе и не выяснить: неужели ко всему прочему здесь завелся еще и говорящий мяч?

Внимательно присмотревшись, я заметил, однако, что у мяча имелось поразительное сходство с попкой Селест Кэмпбелл; меня смущал, пожалуй, лишь тот неоспоримый факт, что ни одно человеческое тело не способно выдержать подобного издевательства над собой. Я подошел еще ближе и остановился в шести, а может, меньше дюймах от нее и должен был признать, что ближайший ко мне сектор мяча был точной копией маленьких, но очаровательно округлых ягодиц Селест. Я нежно похлопал рукой по мячу, а он как-то спазматически дернулся, от чего подкатился ко мне еще ближе.

С грустью отметил я про себя, что здесь что-то не так и мой нервный срыв вот-вот выплеснется наружу с полной силой. Можно ли представить, чтобы женский рот и пара перепуганных глаз находились всего в нескольких дюймах от крестца? Было страшно даже подумать о подобном. Пока глаза продолжали злобно пялиться на меня, рот широко раскрылся.

— Перестаньте забавляться с моей задницей, — зашипел убийственной ядовитости голос. — Разве вы не видите, что я застряла?

— Вижу, слышу, но не собираюсь верить, — решительно ответил я. — Вы — всего лишь плод моего воображения. И вот что я вам скажу: я не помешанный.

— Бросьте валять дурака! — Голос чуть не задохнулся от еле сдерживаемого гнева. — Я делала новое упражнение на спинке кушетки и потеряла равновесие — поэтому, ради Христа, распутайте меня. Я чувствую, что мои кости начинают гнуться и уже на пределе.

— Конечно, Селест, о чем речь, — радостно согласился я. — С чего мне начать?

— Черт, пустите в ход свое воображение, — разгневанно выкрикнула она. — Начинайте с чего хотите.

— О’кей, тогда поехали, — сказал я и приступил к работе.

— Ой-ой-ой! — воскликнула она. — Не отсюда, вы, извращенец! Это место я не имела в виду.

— Фу, — досадовал я. — Извините. Я примусь сызнова.

Со второй попытки мне удалось ухватиться за предплечье и сделать решительный рывок. Все это занятие напоминало запутанную головоломку, где одно крошечное звено цепи становилось ключом к решению. Я резко дернул. Селест завопила, а потом вдруг распуталась и обрела нормальную форму.

— Ну и как? — спросил я, по-детски радуясь своему успеху.

Она медленно села, потирая себя руками, будто проявляла нежную заботу ко всем согнувшимся косточкам, постепенно распрямилась и вдруг пристально посмотрела на меня.

— Почему вы не могли извлечь меня сразу?.. — обиженно спросила она. — Когда вы положили туда руку — это было нечестно.

— Ладно, если такова ваша благодарность за то, что я спас вам жизнь. — Я встал с уязвленным выражением на лице и гордо направился к двери.

— Эй!

— Что? — гаркнул я, даже не потрудившись обернуться.

— Как вас зовут?

— Эл.

— О’кей, Эл, — воркотнула она, в ее голосе чувствовалось потепление. — Можете звать меня Селест. Не вижу никаких причин для возражений — теперь у меня практически не осталось от вас секретов.

— Эй! — Я оторопело замолчал, пронзенный очевидным пониманием того, что она сказала. Потом развернулся и галопом помчался к ней.

— Уберите это выражение из своих глаз, — дразнила она. — Мне известно, о чем вы думаете, и предупреждаю: можете сразу забыть. В настоящий момент у меня хватает проблем с бедными ноющими косточками.

— Может, мне удастся отыскать линимент, — осторожно предложил я, — и тогда я вас хорошенько разотру.

— Нет, не пойдет, — отпарировала она. — Пожалуйста, просто оставьте меня на время в покое. Вы будете в курсе, как у меня обстоят дела со здоровьем… Я начну выпускать бюллетени.

— Ну что ж, — неохотно согласился я. — Только на время бросьте заниматься своими упражнениями, договорились?

— Не беспокойтесь. — Она осторожно массировала свои бедра. — Теперь я в любое время могу стать танцовщицей.

Я пробрался через занавеску в коридор как раз в тот момент, когда в дом вошел Поп Ливви.

— Привет, лейтенант. — Его поблекшие глаза тепло улыбались. — Я заметил на улице вашу машину и немедленно вернулся. Не возражаете, я проведу вас в вашу комнату? — Он поднял мою сумку и быстро пошел по коридору. Мне приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним.

Моя комната была пятой по коридору от гостиной, но я еще раз пересчитал по порядку все двери, решив для себя, что не стоит испытывать судьбу и лучше предпочесть смерть мукам, которые мне предстоят, если по ошибке попаду к Тарзанше.

Поп положил мою сумку на уютную кровать и снова радушно улыбнулся.

— Я догадываюсь, почему вы оказались здесь, — небрежно заметил он. — Но пока вы будете жить в этом доме, я расскажу вам о наших правилах. Каждый раз, когда вы услышите, как кто-то бьет железной вилкой по жестяной кастрюле, бегите прямо в столовую: это значит, что обед готов. В общем, не волнуйтесь, мы едим обычную еду. Бар разумно заполнен в любое время, когда захотите, можете приготовить себе выпить.

— Звучит великолепно, — сказал я, — большое спасибо, Поп.

— О да. — Он задумчиво покачал головой. — Я чуть не забыл о самом главном правиле нашего дома — это единственное правило, которого мы все придерживаемся неукоснительно. Каждый волен делать то, что хочет, в любое угодное для него время. Единственное, чего нельзя делать, — жаловаться друг на друга.

— Я рад это слышать, Поп. Теперь я могу расслабиться и быть противным, каков я и есть на самом деле.

Откуда-то справа за моей спиной вдруг послышался дикий крик джунглей, от которого стынет кровь в жилах, а в моих костях загустел костный мозг. Невероятным усилием воли мне удалось повернуть голову и увидеть, что комната как-то сжалась, уменьшившись до карликовых размеров, а надо мной склонилась разбушевавшаяся громила.

— Привет, Антония! — пропищал я испуганным противным фальцетом. — Опять бегала по деревьям, да?

Теперь она нарядилась совсем иначе, чем накануне. На ней был раздельный купальный костюм, и на обычной стройной девушке он выглядел бы потрясающе. Но на Антонии все смотрелось просто ужасно. Ее купальнику едва удавалось удерживать массу здорового женского тела в нужном положении, и мне стало страшно при мысли, что в любую секунду вздутая пухлая масса вывалится наружу, обрушится на меня, и я навсегда окажусь погребенным в теплых, удушливых складках.

— Где он? — Ее глаза опасно вспыхнули, когда она наклонилась и заглянула мне в лицо. — Что ты сделал с ним, с моим маленьким коротышкой?

Я почувствовал, что мои барабанные перепонки вот-вот начнут лопаться от ударной волны вибрирующего баса.

— Ты говоришь о Полнике? — спросил я, удивляясь, что из моего горла исходит какое-то слабое бульканье.

— О ком же еще? — взволнованно выдохнула гигантша. — О моей любимой обезьяне!

Она подчеркнула свои чувства глубоким вздохом, потом, чтобы восстановить потерю воздуха, сделала глубокий вдох, запрокидывая при этом голову далеко назад. И опять у меня возникло ощущение, что на меня неотвратимо идет лавина. Я беспомощно наблюдал, как две округлые, огромные, выходящие за всякие разумные пределы горы надвигаются на меня. И столкновения не избежать.

При ударе я неожиданно почувствовал что-то определенно приятно-мягкое и ошибочно подумал, что самое худшее уже позади. Затем Антония сделала еще один глубокий вдох, ее массивные груди придавили меня с сокрушительной силой опрокинувшегося вагона, и в следующее мгновение я оказался беспомощно пригвожденным к стене, не успев даже пикнуть.

— Антония, дорогая, — послышался издалека голос Попа Ливви. — Тебе не кажется, что ты слегка прижала лейтенанта?

— Он мне не говорит, что он сделал с моим коротышкой, — гневно отозвалась она.

— Может, он не говорит потому, что ты не даешь ему дышать, — резонно заметил Поп. — Отступи немного назад. Я уверен, он все тебе расскажет.

Слава Богу, наконец-то давление спало с моей груди. Несколько раз я жадно поймал ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание, а мои грудные мышцы выражали безмолвную благодарность за временное облегчение.

— Сержант заболел и находится дома, — объяснял я осипшим голосом. — Серьезный ушиб ребер. Завтра, думаю, с ним все будет в порядке.

— Бедняжка, — взволнованно закаркала она, а я тем временем зачарованно пялил глаза на ее дрожащее тело. — Я возьму его с собой на ферму в долине, что по ту сторону горы. Он сможет сидеть и отдыхать в тени и наблюдать, пока я буду бороться с быком.

— Я уверен, что ему это понравится, — с живостью согласился я.

— Для моего маленького коротышки это будет день любви, — продолжала она страстно. — Скажи ему, пусть приходит пораньше. — С этими словами она выплыла в коридор, и комната сразу показалась больше, приняв прежние размеры.

Я поковылял в угол и тяжело опустился на кровать. Пошарив и нащупав сигарету в пачке, я уже собирался зажечь спичку, когда под моими подошвами прогремело шесть оглушительных выстрелов. Завопив от испуга, я отшатнулся назад, инстинктивно оторвав ноги от пола.

— Черт побери! — завопил я. — Что это значит?

Поп Ливви откашлялся, как бы извиняясь.

— Ничего страшного, всего лишь Себастьян стреляет в подвале, — объяснил он. — Вы скоро к этому привыкните.

Чувствуя себя полным идиотом, я опустил ноги и вопросительно посмотрел на Попа.

— Поп, — начал я слабым голосом, — вы не возражаете, если я задам вам один вопрос?

— Валяйте, — ответил он. — Задавать прямые вопросы — такова ваша работа, разве не так?

— Что это за место, которым вы здесь управляете? — Похоже, я несколько переусердствовал, стараясь придать своему голосу нарочитое спокойствие.

Он тихонько щелкнул языком.

— Должно быть, когда вы в первый раз попали сюда, вам это место показалось сумасшедшим домом! Понимаю, лейтенант, и если вы обладаете терпением и готовы слушать, то у меня достаточно времени, чтобы все вам рассказать.

— Начинайте, — сказал я и закурил сигарету, довольный тем, что все обошлось без очередного мощного эмоционального всплеска.

Поп Ливви удобно взгромоздился на край кровати; несколько секунд он смотрел на меня и как бы сквозь меня. Когда он заговорил, я заметил, что в его глазах появился теплый блеск затаенной боли.

— История началась давно, сразу после войны. Я был танцором, и у меня появилась заветная мечта. Представляете, я намеревался стать вторым Фредом Астером, еще одним Джином Келли. Все, что мне нужно было, — верный шанс. Человек, который заметил бы меня в нужное время, в нужном месте. Я обладал талантом, у меня было много работы — в шоу, на Бродвее, — вы понимаете, что это такое. Не буду обременять вас подробностями, лейтенант, — продолжал он. — Но во время одного из таких шоу я встретил певицу из хора — и влюбился. Она казалась мне настолько прекрасной, что я ничего не мог с собой поделать. Я влюбился, как юнец, с первого взгляда. Ах, Гвен Лизандер, с огромными темными глазами и мягкими черными волосами, что ореолом обрамляли ее голову, будто облако! Мне кажется, она чувствовала то же самое по отношению ко мне с самой первой встречи. Как бы там ни было, но мы сразу же поженились — союз, который вскорости стал профессиональным.

Вот так мы начинали, — продолжил он после короткой паузы. — «Ливви и Лизандер» — мы стали довольно известными: сцена, кино, Бродвей, со временем люди узнали о нас, и если мы не попали в высшую лигу, то, по крайней мере, были от нее недалеко. Мы гастролировали по всей стране, а когда миновало уже почти два года, после свадьбы получили прекрасное приглашение поехать в Англию и принять участие в королевской программе. Можно без ложной скромности сказать, что за короткое время мы добились хороших успехов.

Он помолчал.

— Недели за две до того, как нам предстояло лететь в Англию, жена получила письмо, в котором сообщалось о том, что ее мать серьезно больна, и, естественно, Гвен решила немедленно ехать к ней. Родной город Гвен находится на Среднем Западе, далеко от Нью-Йорка, а нам нужно было еще многое сделать, прежде чем отправиться в Лондон. Поэтому мы решили, что она навестит свою мать, а я останусь в Манхэттене и закончу приготовления к отъезду.

Теплый, печальный свет вдруг исчез из его глаз, как будто кто-то неслышно щелкнул выключателем.

— Самолет разбился, — тусклым голосом произнес он, — и Гвен погибла. Грустная ирония еще и в том, что, как я выяснил позже, ее мать скончалась часов за шесть до катастрофы. Без Гвен жизнь для меня потеряла всякий смысл. Я ничем больше не интересовался, покончил с шоу-бизнесом. Я просто ничего не мог делать без Гвен. Деньги — не проблема, у меня их было предостаточно, поэтому некоторое время я путешествовал. Я отправился на юг: в Майами, Новый Орлеан, через Техас на Западный берег. Здесь мне понравилось, поэтому я осел тут, прижился, почти ничем не занимаюсь.

— Должно быть, это происходило как раз в то время, когда ловили Священника Джоунза, — сказал я просто ради того, чтобы не молчать.

— Да, наверное. — Поп кивнул. — Я подыскивал жилье в округе и увидел этот дом. Кто-то сказал мне, что он принадлежит какому-то преступнику и сейчас продается по очень низкой цене. Это был огромный дом — вы и сами видите, насколько он огромен, — и, понятно, никак не подходил для меня одного. Тогда у меня родилась любопытная идея, как можно использовать столь необычное сооружение. На следующий день я купил его и через три недели переехал. Я решил, — что сделаю его чем-то вроде приюта для людей шоу-бизнеса, для тех, кто на протяжении всех лет был добр к нам. Они могли пользоваться домом по своему усмотрению, приезжать и уезжать, когда им угодно. Здесь они могли лечиться, если заболевали, использовать его для репетиций, если получали ангажемент, или просто жить, отдыхать, если их постигла неудача.

Поп замолчал и застенчиво посмотрел на меня.

— Я решил для себя, что посвящаю свою затею памяти Гвен Лизандер. Я знал, что Гвен сочла бы мое решение грандиозной идеей, да и мне это тоже казалось лучшим выходом. Да, я понимал, что никогда больше не появлюсь на публике, но это уже совсем другой разговор. Я по-прежнему ощущал себя человеком сцены, шоу-бизнеса. Хорошая терапия, лейтенант. И, мне кажется, идея сработала. У меня всегда обретается какой-то процент неудачников и «бывших людей», оставшихся за бортом, что в конечном итоге помогает разнообразить жизнь и делать ее интересней. Как вам известно, в настоящее время со мной живут четверо. Ничего не могу сказать с уверенностью об остальных, но Селест, убежден, станет величайшей танцовщицей, стоит ей только бросить свои каждодневные утомительные акробатические упражнения.

— У меня такое чувство, что это может произойти раньше, чем вы думаете, — самодовольно заявил я.

— Что касается остальных, — продолжал он, будто не слышал меня, — полагаю, они останутся со мной навсегда. Я рад этому, потому что, не будь их, я чувствовал бы себя одиноким старцем. А не будь меня, как бы они могли существовать? Вы можете себе представить? Антония, к примеру. — Он сожалеюще покачал головой. — Все они — гадкие утята, за исключением Селест.

— Что ж, отличная идея, Поп, — искренне восхитился я. — Сколько лет вы здесь живете?

— Тридцать. — Он спокойно улыбнулся. — Половина моей жизни и больше, чем вся жизнь Гвен.

— Тридцать лет, — задумчиво повторил я. — Поп, откуда вы брали деньги все это время?

— Что? — Поп непонимающе уставился на меня.

— Деньги. На что вы жили все эти годы?

— Деньги — не проблема, — отмахнулся он. — Я вам говорил, что после смерти Гвен у меня было достаточно средств.

— Но ведь она умерла тридцать лет назад, — напомнил я.

— Ну, — в его голосе послышалось раздражение, — я сделал несколько удачных капиталовложений, а многие из моих гостей вполне обеспечены. Даже сейчас из четверых у меня всего лишь один не зарабатывает себе на жизнь. Знаете, лейтенант, главное — чтобы тебе сопутствовала удача, и тогда для жизни много денег не потребуется.

— Я то же самое каждый год слышу от окружного шерифа, — проворчал я. — Огромное спасибо за то, что рассказали мне о себе, Поп. Это одна из самых замечательных историй, что мне приходилось слышать в своей жизни.

— Лучше идите и приготовьте себе что-нибудь выпить, лейтенант, — добродушно предложил он. — Должно быть, у вас в горле пересохло, пока слушали мою болтовню. А вообще, я все это придумал, в любом случае, ради вашего же блага.

— Мои родители как-то раз видели вас на Востоке, — сказал я. — Они рассказывали, что смотрели великое представление — «Ливви и Лизандер». Название мне запомнилось.

— Хорошо придумано, лейтенант, — отозвался он, скептически улыбаясь.

— О да, — уверял я его. — Они действительно видели вас. Там еще была песня. Я помню, они мне с восторгом рассказывали. Стоило только кому-то первым спеть эту песню, и она стала бы хитом. Именно вы спели ее первыми. «Никогда не смейся над любовью» — вот как называлась песня.

Он долго смотрел на меня, потом пару раз моргнул.

— Да, лейтенант, — тихо сказал он, — была такая песня. Спасибо. Извините, что усомнился в вас.

Он повернулся ко мне спиной и пошел по коридору, тихонько насвистывая мелодию. Печальная пауза продержалась в комнате еще несколько секунд и тут же безболезненно улетучилась, когда Себастьян у меня под ногами возобновил свою тренировку в меткой стрельбе, громыхая очередями и удивляя скорострельностью.

Глава 6

На первый взгляд казалось, что стены и потолок в подвале были выложены из пустых гильз и не рассыпались лишь благодаря кусочкам штукатурки между ними. Повсюду валялись консервные банки — на столах, на скамейках, под ногами. Оружейная стойка в дальнем конце подвала изобиловала поразительным разнообразием стрелкового оружия.

Сам Себастьян больше не был Таинственным Человеком, теперь он превратился в Воинствующего Человека, одетого в брюки из рубчатой ткани, сапоги для верховой езды и белую рубашку, расстегнутую на груди. Лишившись белого галстука, фрака и мантильи с огненно-красной отделкой, он несколько изменил свой облик, но эффект оставался все тем же и напоминал эру Великого Гэтсби.

Очутившись в подвале, я первые минуты столь сосредоточенно пытался определить, насколько образ Себастьяна соответствует описанию Джекила и Хайда, что не слышал ни одного из произнесенных им слов. Теперь, когда я все прикинул и понял, что Хайд Меткий Стрелок не опасен, я мог с облегчением вздохнуть.

— Поэтому всю свою жизнь я ищу совершенства, лейтенант, — завершил Себастьян с торжественным видом. — И теперь, когда я объяснил вам свои побудительные мотивы, я надеюсь, вы понимаете мои чувства?

— Прекрасно понимаю! — Я церемонно поджал губы и медленно кивнул в знак полного одобрения.

— Вот почему я никогда не исполняю трюков на публике, — продолжал он. — Обманывать публику, которая верит мне, совершенством, которое есть не что иное, как бесстыдное мошенничество! Вы согласны, лейтенант?

— О, конечно, — поспешно ответил я. — Можно мне задать вам вопрос из любопытства: когда вы в последний раз выступали на публике, Себастьян?

— В пятьдесят девятом году, — ответил он. — Это была большая ошибка.

— Что произошло?

— Глупый несчастный случай. — Его белые зубы, сверкнули в сатанинском оскале. — В начале каждого номера я приглашал на сцену троих мужчин, давал каждому сигару, выстраивал их в линию и демонстрировал «гвоздь» своей программы. — Он нервно погладил свою острую бородку. — Я становился к ним спиной, стрелял через плечо, целясь при помощи всего лишь маленького карманного зеркальца, и выбивал у них изо рта горящие сигары! Один! Два! Три!.. Вот так! Это всегда вызывало у женщин истерические вскрики, а потом, когда зал приходил в себя, завершение программы сопровождалось бурными аплодисментами. — Лицо его исказилось, белые зубы обнажились с еще большей жестокостью, когда он с силой дернул себя за бороду. — Во время одного представления, — сказал он тихим, напряженным голосом, — среди зрителей находился крупный, толстый человек с торчащими вперед зубами. Не часто артисту попадаются такие люди, и публика хочет видеть их на сцене — многие заблуждающиеся идиоты до сих пор верят, что если человек толстый, то он непременно должен быть добрым и веселым. Дайте ему торчащие зубы, и зрители будут убеждены, что величайшая радость в его жизни — быть выставленным напоказ, с тем чтобы каждому выпала честь вдоволь посмеяться над его лицом и тешить себя мыслью, что ему придется жить с подобным уродством до конца своей жизни!

— Вы абсолютно правы, — быстро согласился я. — Но что же произошло?

На некоторое время он углубился в свои воспоминания, потом заставил себя заговорить снова:

— Итак, толстый человек оказался одним из троих, кого я пригласил на сцену и попросил быть моими ассистентами. Я вручил каждому из них сигару и зажег ее, а сам, разумеется, полностью сосредоточился на своем выступлении. Когда настало время выстраивать их в линию для великого финала, у меня не было даже возможности присмотреться к ним внимательно. Это явилось моей трагической ошибкой. Позже я узнал, что тот толстый мужчина вообще не курил и это была его первая сигара в жизни. Он зажал ее в своих вонючих, выступающих вперед зубах и беспрерывно неумело пыхкал. — Себастьян слегка пожал плечами. — Воспоминания того вечера до сих пор меня преследуют! Вы должны понять, я стоял к ним спиной, смотрел только в маленькое карманное зеркальце, поэтому обзор был крайне ограничен. Я взял себе за привычку целиться в тлеющий конец сигары и был спокоен, потому что всегда раздавал им длинные сигары и точно знал, что на момент выстрела должно оставаться как минимум четыре дюйма окурка. Разумеется, это гарантировало мне определенный коэффициент безопасности. Тот вечер ничем не отличался от остальных. Итак — один! Два! Три!.. Я повернулся, готовый встретить обычные бурные аплодисменты, но вместо этого увидел кричащую толпу: все орали, что я намеренно убил толстого дебила, и были готовы линчевать меня на месте.

Себастьян отказался взять у меня сигарету, удрученно покрутив головой, и я закурил сам.

— Если вопрос не покажется вам неделикатным, тогда скажите, — осторожно попросил я, — вы убили того толстяка?

Себастьян фыркнул, с трудом пытаясь унять разыгравшуюся ярость.

— Этот дурак выкурил сигару почти до самого конца; если быть точным, то от нее осталось пять восьмых дюйма — позже вечером я успел замерить длину окурка. Поскольку зубы у него торчали наружу, это обеспечивало мне дополнительный коэффициент безопасности в лучшем случае в четверть дюйма. Пуля попала ему прямо в зубы, и осколки от них долетели даже до людей, сидевших в двенадцатом ряду. Как раз это и вызвало гвалт, к тому же зрители были убеждены, что я убил человека!

— Значит, он не пострадал, если не считать выбитых зубов? — спросил я.

Рот Себастьяна искривился, как бы подтверждая горькую иронию судьбы.

— Позже он потребовал, чтобы я возместил ему убытки. Сотню баксов за вставные зубы — представляете мое унижение? — Он закрыл глаза. — Шоу-бизнес не всегда дается легко. И мне пришлось заплатить за проклятые зубы.

— И после того нелепого случая вы больше не выступали на публике?

— Никогда! — крикнул он и рубанул рукой воздух, как бы отсекая прошлое. — И не буду выступать, пока не добьюсь полного совершенства.

— А как продвигаются дела по достижению полного совершенства?

Его лицо сразу посветлело.

— Хотите посмотреть, лейтенант?

— С удовольствием.

Себастьян вскочил на ноги и торопливо принялся расставлять консервные банки. Я устало наблюдал за ним. Когда он закончил свои приготовления, подвал превратился в подобие отдела консервированных товаров супермаркета. У меня возникло неприятное ощущение, что мне придется проторчать здесь всю ночь, дожидаясь, пока он собьет последнюю мишень.

Он неторопливо направился к стойке с оружием, выбрал длинноствольное ружье 32-го калибра, потом вернулся к тому месту, где я сидел, и грациозно поклонился.

— Лейтенант!

— Мне выпала большая честь наблюдать, как лучший в мире снайпер лично мне демонстрирует свое мастерство! — сказал я, стараясь не переборщить по части любезностей. Затем я удобно устроился, приготовившись к представлению, и решительно настроился на то, что не позволю шевельнуться ни одному мускулу лица, даже если вдруг он промажет по всем мишеням.

Следующие тридцать минут я сидел, почти не шевельнувшись, и наблюдал виртуозное мастерство; такой уровень, насколько я мог судить, сумели бы продемонстрировать еще лишь несколько человек во всей стране. Себастьян проделывал самые разнообразные трюки, используемые в стрельбе, разве что пуля, которую он только что выпустил, не летела обратно в дуло. Он стрелял из всех возможных положений: через плечо, между ногами, лежа на спине, когда мишень находилась непосредственно за головой, и, наконец, опять через плечо, но уже без помощи зеркальца и с завязанными глазами.

Я долго от души поздравлял его, а он жадно глотал каждое лестное слово, будто изголодался за пятнадцать лет, и я подумал, что в некотором смысле так оно и было.

— Вы — идеальный зритель, лейтенант, — искренне поблагодарил он. — Было очень приятно выступать перед вами.

— А вы продемонстрировали удивительное шоу, Себастьян, — не остался я в долгу. — Я вам очень благодарен. — Зная, что если не прекратить велеречивый обмен любезностями, то он затянется до бесконечности, я задал ему первый вопрос, пришедший мне в голову: — Какой трюк в стрельбе считается самым сложным?

— Ах! — Его зубы сатанински сверкнули, потом он снова погладил свою бородку и улыбнулся мне с пониманием. — А вы как считаете, лейтенант?

Я задумался.

— Поймать пулю зубами, я так думаю.

— И что? — Его усмешка сделалась шире.

— Или подобный трюк всегда подстроенный — ловкость рук и никакого мошенничества?

— Очень часто это обычное жульничество, лейтенант, — ответил Себастьян с доверительной серьезностью. — Но и такое можно сотворить, хотя и немногим это дано. — Он замолчал, стараясь, чтобы до меня дошло сказанное. — Этот трюк считается вторым по сложности, если он выполняется часто.

— А какой тогда считается самым сложным? — Я намеренно подыгрывал ему.

Он легко вошел в роль Джекила — Хайда, а вышел из нее опять Таинственным Человеком.

— Боюсь, что на какое-то время это должно остаться моим секретом, лейтенант, — ответил он учтиво. — Помните, что я вам говорил о поисках абсолютного совершенства? В этом-то и заключается ответ на ваш вопрос!

Я понял, что на этом он просто закрыл тему.

Мы перешли из подвала к чудовищному бару в гостиной и устроились там, чтобы выпить перед обедом.

— Когда вы — ах! — ушли со сцены в пятьдесят девятом году, — попробовал я вернуться к разговору, — тогда вы и приехали сюда?

— Да, — ответил он. — В первый раз.

— И с тех пор живете здесь?

— Время от времени. — Похоже, тема и впрямь ему наскучила. — Человеку необходимо отключаться от своей работы, по крайней мере изредка, лейтенант. Я понял, что постоянное стремление к совершенству изнуряет, если бьешься над ним больше положенного.

— Мне нравится, как Поп Ливви тут все обустроил, — пробурчал я. — А Бруно Брек? Тоже живет здесь постоянно?

— Как и я, только время от времени, но мы всегда возвращаемся к Попу. Бруно мне как брат, а может, и больше.

— Антония тоже приезжает и уезжает?

Себастьян неспешно покачал головой:

— Антония всегда здесь. Так для нее намного лучше — мир за пределами дома может оказаться слишком жестоким для таких людей, как она. Единственное, что у нее есть, — ее огромная сила, вы меня понимаете, лейтенант?

И этого недостаточно, чтобы выжить в жестокой реальности хищного мира.

— Мне кажется, вы правы, — согласился я. — Остается одна Селест.

— Она живет здесь всего три месяца, — кратко пояснил он. — Приехала сюда впервые, и не думаю, что задержится надолго — молодость чересчур нетерпелива!

— Да, пожалуй, — согласился я в который уж раз за последний час. — Куда вы отправляетесь, когда надумаете отдохнуть и уехать на время из дома?

Он пожал плечами и этим отдаленно напомнил международного плейбоя, считающего весь мир скучным, потому что он колесит по свету в компании людей, которые ему до смерти надоели дома.

— Мне нравится Рио, — неохотно признался он. — В Париже замечательно, если не задерживаешься там надолго. Достоинства Таити переоценивают. Я всегда стараюсь отыскать какое-нибудь новое место, неординарное и увлекательное — в разумных пределах.

Резкий неожиданный смех заставил нас обернуться. Прямо над нами стоял Бруно Брек, его грязного цвета глаза посылали нам по очереди резкие, выжидающие взгляды. Почему-то сегодня он больше обычного походил на ящерицу, и я мог поклясться, что сходство не было столь разительным, когда я его увидел в первый раз.

— Хотите выведать сокровенные тайны у международного путешественника, лейтенант? — хихикнул Бруно. — Вы обратились к нужному человеку. Себастьян побывал почти везде, разве не так, Себастьян?

Что-то случилось с вышколенным притворщиком — я понял это по тому, как он неожиданно стушевался и в одно мгновение ничего не осталось ни от Таинственного Человека, ни от снайпера. Рядом со мной сидел совершенно новый субъект, хотя и с уже знакомыми мне усами и бородой, но я даже не знал, кто это, черт возьми. Он поднес стакан к губам, и я заметил, что его пальцы слегка дрожат, — может, здесь и кроется разгадка? В их странных взаимоотношениях?

— Я терпеть не могу портить кому-то веселье, лейтенант. — Назойливый яд Бруно ощутимо, как холод, как испарина, просачивался между моими лопатками. — Но я некоторое время стоял и слушал его разглагольствования, и я думаю, что всему есть предел, — разве вы не согласны?

— Это имеет какое-то значение? — мрачно буркнул я.

— Конечно имеет, лейтенант! Сегодня вы наш гость, и я чувствую личную ответственность по отношению к вам — мы все ее чувствуем! Поэтому я подумал, что Себастьян зашел слишком далеко, и мне пришлось заставить себя вмешаться в разговор.

— Он прав, — сказал сиплым нервным голосом незнакомец, сидевший рядом со мной. — Я позволил себе чересчур много фантазировать!

— Может, вам всем повезет и на днях то же самое произойдет с Бруно, — раздраженно сказал я.

— Эй, лейтенант! — Писклявый, неестественный смех зазвенел у меня в ушах. — Вы ерничаете, но я не против. Ты был когда-нибудь в Париже, Себастьян?

— Нет! — прошептал человек, сидевший рядом со мной.

— Таити, Гонолулу — или в каком-нибудь другом месте?

— Нет!

— Куда ты отправляешься на каникулы, когда хочешь отдохнуть от нас всех, живущих в доме Попа Ливви?

— Чаще всего в Сан-Диего. Пару раз бывал в Лос-Анджелесе. — Хриплый шепот таил в себе угрожающее напряжение, которое становилось все более ощутимым и в любой момент готово было вырваться наружу.

— Ну вот, там намного лучше, Себастьян! — похвалил его Бруно. — По тому, как ты треплешь здесь языком, лейтенант может ошибочно подумать, что мы — шайка миллионеров!

— Простите. — Я поставил свой стакан на крышку бара. — Мне нужно закончить некоторые дела. — Я намеренно повернулся к молчаливой фигуре, жалко съежившейся над недопитым стаканом. — Еще раз спасибо, Себастьян, — сказал я, — за великолепное представление трюков со стрельбой, которые я имел честь наблюдать в подвале!

— Как? — Он быстро повернул голову ко мне, и в его глазах мелькнуло что-то близкое к ужасу. Потом он слабо рассмеялся. — Ах, вы об этом! Ничего особенного нет в том, чтобы стрелять по пустым консервным банкам, лейтенант!

— Сейчас ты чересчур скромничаешь, Себастьян! — защебетал Бруно. — Твоя стрельба произвела впечатление на лейтенанта, а уж он-то знает толк в оружии.

— Я говорю вам, ничего особенного! — Себастьян осушил свой стакан, быстро протиснулся мимо меня и чуть ли не бегом бросился из гостиной.

Бруно довольно загоготал.

— Как вы думаете, лейтенант, в том, что я сказал, может, был какой-то смысл?

— Мне все-таки нужно закончить неотложные дела, — холодно ответил я. Уже собираясь миновать его, я передумал и приостановился. — Ради интереса, Бруно, а где вы проводите свои каникулы, когда покидаете дом Попа Ливви?

— Я не помню, чтобы когда-нибудь уезжал из этого дома на каникулы, лейтенант, — непринужденно ответил он.

— Поскольку вы были так щедры, одаривая Себастьяна своими поучениями, — вежливо продолжал я, — вы не станете возражать, если и я дам вам один совет?

— Лейтенант! — Он хихикнул. — Я буду польщен!

— Профессиональный лжец всегда стремится выглядеть честно и искренне, — сказал я с действительно искренней улыбкой на лице. — Поэтому все время, пока он мне врал, он осторожно делал паузы, отводил взгляд, кое-где запинался, неловко замолкал — использовал все, что делают честные люди, когда рассказывают чистейшую правду. У вас же все происходит чересчур гладко — слишком много внешнего лоска, поэтому вы до сих пор не стали профессиональным лгуном. — Я похлопал его по костлявому плечу, как бы подбадривая. — Но я уверен, что вы быстро добьетесь успехов, если на практике будете упорно шлифовать свой талант, Бруно; а сегодня вам уже выпала такая возможность, да?

Я заглянул в глаза человеку и увидел в них истинное отражение того, что происходило в его голове. Такая возможность выпадает редко, но сейчас я почти ощутил на себе физическую силу хладнокровной жестокой ненависти Бруно; в следующую долю секунды ненависть растворилась, и его глаза опять приобрели привычный грязный цвет.

— Вы сегодня определенно капризничаете, лейтенант! — Бруно громко и безудержно зашелся в своем противном хихиканье. — Могу поспорить, что когда вы арестовываете кого-нибудь за плохое поведение, то сначала прогуливаетесь с ним по аллее, а уж потом тащите к шерифу, верно?

Не успел я ответить, как начался ад кромешный. Мне понадобилось секунд двадцать, чтобы сообразить, что безумный шум и грохот шел от металлической ложки, которой лупили по железной сковородке. И только когда я прибежал в столовую, до меня дошло, что это Антония ударяет в гонг, созывая всех к столу. Как я сразу об этом не догадался; для девушки, которая свободно может оторвать меня от пола, сделав лишь глубокий вдох, оглушить человека с нормальными ушными перепонками — всего лишь детская игра.

Глава 7

Я сидел в гостиной возле огромного бара, наслаждался одиночеством, не спеша потягивая крепкий напиток, и изо всех сил старался не смотреть на свое отражение в желтом зеркале задней стенки. Мои часы показывали две минуты двенадцатого, во всем доме стояла убийственная тишина. Я поймал себя на мысли, что был бы рад услышать под ногами даже скорострельную пальбу Себастьяна, а может, и животный зов из Черной Африки к спариванию тоже был бы приемлем.

Вспомнив, что сигарета предполагает кое-какую деятельность, я закурил, но это не внесло разнообразия. После обеда вся компания просто распалась на части. Селест встала из-за стола и прямиком отправилась в свою комнату; Антония занялась посудой на кухне; Бруно сослался на головную боль, а Себастьян и вовсе не явился обедать.

Слабое позвякивание, будто кто-то зацепил косточки занавески, заставило меня бросить взгляд в желтое зеркало. Слегка искаженное отражение Попа Ливви постепенно увеличивалось, по мере того как он приближался ко мне.

— Я решил составить вам компанию и пропустить стаканчик перед сном, — любезно сказал он.

— Прекрасно, — ответил я.

— Наверное, мы не очень хорошо развлекали вас сегодня вечером. — Он занялся приготовлением напитка. — В этом доме такое редко происходит — здесь всегда кто-то чем-то занимается с вечера до поздней ночи.

— Возможно, они устали, — предположил я. — Прошлая ночь выдалась трудной.

— Я уже почти забыл об этом, — признался Поп. — Вы думаете, такое вряд ли возможно, да? Может ли человек забыть, что всего двадцать четыре часа назад обнаружил труп?

— Думаю, таково свойство мозга, — туманно заметил я. — Это нечто вроде защитного механизма. Если память окажется слишком эмоционально взбудораженной, этот механизм автоматически стирает лишнее знание, и здесь не имеет значения, насколько свежей была взволновавшая вас информация.

— Звучит вполне убедительно, — восхищенно сказал Поп. — Значит, это объясняет, почему я так быстро обо всем забыл — память все еще возбуждена?

— Полагаю, что так, — согласился я. — А ведь вы всего лишь обнаружили тело. Представляете, какой потенциальный динамит хранит в себе память убийцы?

— Могу только сказать: рад, что я не убийца. — Он решительно откашлялся. — Лейтенант, вы не возражаете, если я задам вам прямой вопрос?

— Спрашивайте.

— Скажите откровенно, почему вы здесь? Разумеется, мне приятно видеть вас у себя в качестве гостя. Но официально — почему вы здесь?

— Это хороший вопрос, Поп, — согласился я. — Вероятно, ответ на него покажется запутанным. Я нахожусь здесь неофициально, в том смысле, что окружной шериф не давал мне приказа приезжать сюда. Но я занимаюсь расследованием убийства, и, даже если это моя собственная идея, мой визит сюда в любом случае расценивается как в некоторой степени официальный.

— Теперь я понимаю, что вы имели в виду, говоря, что ответ покажется запутанным, лейтенант. — Он усмехнулся. — Тогда можно мне спросить, почему вы решили провести здесь несколько вечеров?

— Эдди Моран был убит в вашем гараже, Поп. — Я пожал плечами. — Поэтому, прежде всего, убийцу логично искать в доме. Прошлой ночью у меня не было возможности даже взглянуть на ваших нахлебников.

— А теперь у вас есть возможность внимательнее к ним присмотреться? Что ж, вполне резонно, лейтенант.

— Себастьян живет с вами с пятьдесят девятого года, во всяком случае, большую часть времени. А как насчет Бруно?

— Он приехал сюда на год раньше и, почти как Себастьян, живет здесь время от времени.

— Бруно работал когда-нибудь актером-комиком — профессиональным, я имею в виду? — Я в сомнении покачал головой. — Его шутки несколько беспокоят меня. Нужно очень стараться, чтобы шутки выходили так плохо.

— Я уверен, что он профессионал, — ответил Поп Ливви и на мгновение задумался. — Хотя и не могу с уверенностью утверждать, что он когда-нибудь занимал должность артиста-комика.

— Расскажите об Антонии. Откуда она приехала?

— Антония — дочь моего давнего приятеля, который внезапно умер года три назад. — Поп с сожалением наклонил голову. — Вы не удивитесь, если я скажу, что ее отец работал силачом в цирке. Его жена умерла, и Антония осталась совершенно одна. Когда она работала в цирке вместе со своим отцом, у нее была защита, хотя циркачам приходится преимущественно самим заботиться о себе. Когда же отца не стало, она не могла сама исполнять номер, и я привез ее сюда. Антония — замечательная кухарка, она никому не причинит вреда и все еще, бедняга, мечтает, что однажды вернется в цирк и станет звездой. Я подозреваю, что на самом деле она не надеется превратить свою наивную мечту в реальность, а лишь продлить ее как можно дольше.

— Понимаю, — с грустью согласился я. — Как насчет Селест?

— Селест живет с нами всего два или три месяца. — Поп не спеша смаковал свой напиток. — Как я вам уже говорил сегодня, стоит ей только бросить свои странные упражнения и серьезно заняться танцами, и ничто уже не сможет вернуть ее к акробатике.

Штора снова задребезжала, и я автоматически глянул в пожелтевшее зеркало: навстречу мне плыла мечта — молодая девушка в халате, который плавно колыхался и тихонько шуршал в такт гибким движениям ее стройного тела. Я резко повернулся, чтобы внимательнее рассмотреть видение.

Несмотря на то, что на ней был халат, эффект получался почти такой же, как когда ее обтягивало трико. В проеме халата круглились выступы ее высоких, свободно покачивающихся грудей. Когда она непринужденно подошла и уселась на стул рядом со мной, полы халата соскользнули и обнажили внутреннюю часть ее бедер.

— Я подумала, что мне нужно выпить, — сказала она. — Это поможет мне уснуть. Вы не хотите приготовить для меня что-нибудь?

— Например?

— Может, джин с тоником?

— Сейчас будет сделано. — Я соскользнул со стола, обошел бар и занял место за рабочей стойкой.

Поп Ливви лукаво подмигнул мне, хотя его лицо ничего не выражало, допил свой напиток и поднялся.

— Я устал, — изможденно проговорил он. — Увидимся утром. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Поп.

Селест не сводила с него своих терновых глаз, пока он не исчез в глубине коридора.

— Поп замечательный человек, — заметила она. — К тому же тактичный!

— Конечно, — согласился я и поставил стакан на крышку бара перед ней.

— Вы так и собираетесь стоять на той стороне? Не вернетесь ли на свое место? — В ее глазах появился озорной блеск. — Вы не злитесь на меня, правда, Эл?

— Зачем мне злиться на девушку, у которой болят кости? — холодновато воспротивился я ее кокетству.

— Ох, теперь они беспокоят меня не так сильно, — заверила она. — Я хочу сказать, что они еще немножко побаливают, но терпеть можно.

Она подняла руки и принялась осторожно массировать затылок. При этом проем в халате разошелся и обнажил ее гладенькие груди почти до сосков — они соблазнительно прижимались к мягкой материи. Прекратив массаж и опустив руки, она взяла стакан, немного отпила, бросила взгляд через плечо на безмолвные просторы гостиной и вроде бы слегка вздрогнула.

— Послушайте, у меня есть идея, — обрадовалась она и повернулась ко мне. — Давайте возьмем напитки и пойдем куда-нибудь в другое место! Ночью эта комната наводит на меня ужас — нас двоих здесь попросту недостаточно. Захватим бутылки, чтобы больше не возвращаться сюда.

— Что у вас на уме? — спросил я, но тут же смущенно подумал, что знаю ответ. Что-то особенное было в ее манере разговаривать, в ее взгляде, в одежде, что заставляло все мои чувства трепетать. Мое сердце учащенно билось. Приглашение было откровенным, и я ощутил легкий спазм в груди.

— Пошли, — позвала она и соскочила со стула. — Возьмите бутылки.

Я схватил полную охапку бутылок и вышел вслед за ней.

Она решительно шла впереди меня по длинному коридору, тонкий халат с тихим шелестом терся о классические контуры ее пышных ягодиц, между которыми слегка отпечатывалась расщелина, и все, что от меня требовалось, — это следовать за ней и смаковать похотливые мысли. Она остановилась у третьей двери от гостиной и открыла ее. Я вошел вслед за ней и закрыл за собой дверь.

Освободив на бюро место для бутылок, приготовив свежие напитки, я подошел к кровати, где она сидела, протянул ее стакан, молча поднял свой бокал и улыбнулся:

— А что теперь?

Ее улыбка была вялой и наводила на непристойные мысли.

— Ну, тебе решать, — сказала она внезапно охрипшим голосом, ломая перегородки отчуждения.

— Я должен быть осторожнее с этими больными косточками…

— Мы сможем решить эту проблему. Из любой ситуации всегда есть выход.

Некоторое время мы сидели молча и пили. Я осознавал, какая сумятица творится у меня внутри, чувствовал себя созревшим подростком, готовым пуститься в свое первое сексуальное приключение с реально существующей женщиной, у которой вполне хватит опыта, чтобы показать мне, что к чему.

— Если ты считаешь, что у меня имелся какой-то повод, — заговорила она вкрадчиво, — когда я нарушила твое одиночество и потащила прямо к себе в комнату, то ты абсолютно прав.

— А ты убеждена, что не собираешься водить меня за нос? — Я все еще с трудом верил в то, что должно было произойти.

— Какой в этом смысл? — спросила она. — Я знаю, чего хочу, значит, нужно идти и брать. Мне стало скучно, я никогда не устаю. Я была здесь, ты сидел там. — Она подняла бокал и тепло улыбнулась мне.

Мы пили по второму стакану, и к этому времени она уже освободилась от одежды. Ей это не составило труда: все, что ей нужно было сделать, — сбросить с плеч халат, и готово! Вот она сидит на кровати, представ предо мной во всей своей красе, от которой дух захватывает, ее груди с набухшими розовыми сосками подымаются и опускаются в такт учащенному дыханию. Я смотрел на нее горящим взглядом и пожирал всю целиком — груди, бедра и маленький курчавый островок между ними, а потом начал стягивать с себя одежду. Справившись с этой сложной процедурой, я взял у нее бокал и поставил рядом с моим на стол. Позже у нас будет время выпить — много времени.

Мы должны были осторожно обходиться с ее больными косточками, и в итоге у нас это получилось — после долгой репетиции: жарких поцелуев, поглаживаний, пощипываний и покусываний. Селест нежно уложила меня на спину, мягко села сверху, цепко обхватила рукой мой напряженный ствол и направила его во влажный, узкий, пульсирующий футляр своей вульвы. Она осторожно двигалась на мне сначала в спокойном ритме, но постепенно движения становились все более бурными, и наконец мы вместе понеслись на волне страсти, она захлестнула нас и закружила в водовороте, пока не выбросила на скалистый берег, где мы лежали, опустошенные и запыхавшиеся, протягивая руки к своим недопитым бокалам.

Мы занимались любовью три или четыре раза — я смутно помню подробности налетевшего на нас вихря, — и после каждого раза дремали, чтобы, проснувшись, снова рвануться в бой. Пока наконец я не заснул крепким, безмятежным сном.

Должно быть, рассвет только что наступил, когда я с мучительной неохотой проснулся от дикой тряски и первое, что увидел, — огромные глаза Селест, которые смотрели на меня с упреком.

— Эй, ты, негодяй! — сказала она надломленным голосом. — Кроме всего прочего, ты знаешь, что произошло?

— Скажи мне, что произошло, — застонал я, с трудом приходя в себя.

— Мои кости снова болят…

В свою комнату я вернулся примерно в половине седьмого; принял душ, побрился, оделся и приготовился в семь часов незаметно выскользнуть из дому, когда в коридоре на меня налетела Немезида, зачерпнула меня своими ручищами и отнесла в кухню.

— Глупый лейтенант, — почти нежно сказала Антония. — Хотел смыться, не позавтракав!

Теперь я по собственному опыту знаю, как неприятно, когда в семь часов утра тебя неожиданно хватает и уносит светловолосая Амазонка ростом выше шести футов, — .а ведь ты даже не подозревал, что подобное вообще возможно. Антония была одета в какой-то просторный кафтан, под которым вырисовывались массивные бугры, ее волосы растрепались и торчали во все стороны. В ее глазах, могу поклясться, появился дикий блеск, когда она тащила меня в кухню, а я даже не мог пикнуть. Бросив меня на стул за кухонным столом, она начала выставлять передо мной целые горы еды.

Я отказался есть вторые полдюжины яиц и согласился на четвертую чашку кофе в надежде передохнуть наконец, даже если Хозяйка-Гора бросится преследовать меня с большим ножом для разделки мяса. Мне было уже все равно.

— Лейтенант? — Она шутливо похлопала меня по щеке, но у меня возникло ощущение, что она наносит удары по моему зубу мудрости. — Вам хватит еды?

— Вы шутите! — пролепетал я. — Я съел столько, что с этим запасом готов пропустить ленч, обед и завтрашний завтрак. Что значит — хватит?

— Я просто хотела убедиться, — сказала она, смеясь. — Если хотите добавки, я сейчас принесу. — Она застенчиво потупила взгляд. — Вы ведь не забыли?

— Что не забыл?

— Вы знаете. — Она ласково подтолкнула меня локтем, и я больно напоролся на угол стола. — Вы обещали, — сказала она, и я поразился, заметив, что она залилась румянцем.

Мне показалось — да нет, я был убежден, — что сейчас поседею от дикого предположения, но какая-то внутренняя сила заставила меня заглянуть ей в лицо.

— Что обещал? — тоскливо проблеял я.

— Вы обещали позаботиться, чтобы он приехал сюда сегодня здоровым и пораньше. — Она снова засмеялась. Было видно, что она слегка нервничает. — И я смогу взять его с собой в горы, а там он увидит, как я борюсь с быками.

Я почувствовал приятное облегчение и подавил в себе желание захохотать от всей души.

— Вы имеете в виду Полника?

— Моего маленького коротышку, — тяжело вздохнув, подтвердила она.

Я отодвинул стул от стола и встал.

— Да, конечно. Спасибо за завтрак, — поблагодарил я и направился к двери. — До встречи — думаю, мы еще встретимся.

— До свидания, лейтенант. — Ее шепот понесся вслед за мной по коридору, как тропический циклон. — Передайте ему, что я буду ждать.

Возвращаясь в Пайн-Сити, я раздумывал над тем, что такого особенного сделал Полник, чтобы вызвать неожиданный и мощный вулкан страстей у Антонии Великой. Не знаю, что именно произошло на самом деле, но наверняка тут замешана сверхъестественная сила — в этом я убежден.

Глава 8

Прежде чем отправиться в офис шерифа, я заглянул в отдел по расследованию убийств. Мой старый приятель как раз занимался протоколами, и это избавило меня от необходимости сносить плоский юмор капитана Паркера, чтобы получить желаемое. Официально работа городского отдела по расследованию убийств и службы шерифа должна вестись в тесном сотрудничестве — и это в принципе достигалось. И все же они смотрели на нас как на провинциалов, а поскольку у нас не было законных прав требовать от них настоящего сотрудничества с нами, всякий раз приходилось терпеть их подковырки с храброй улыбкой на лице.

Моего старого приятеля звали Дон Бастин, и он заверил, что будет проще простого отыскать нужную мне информацию. Я дал ему имена и портреты всех людей, обитающих в настоящее время в доме Попа Ливви, включая самого Попа. Дон пообещал сразу мне позвонить, как только удастся что-нибудь выяснить, и я, более или менее довольный, продолжил свой путь.

Было всего четверть девятого, когда я вошел в офис шерифа, — .редчайший случай в моей практике, чтобы я появился перед боссом в столь ранний час. Я подумал, что нужно будет как-нибудь повторить такой ранний визит — может, через пару лет.

Аннабел Джексон явилась двадцатью минутами позже и посмотрела на меня столь безразлично, словно меня доставили с комплектом мебели.

— Что случилось? — холодно спросила она. — Вы сегодня так рано…

— Ну и что? — спокойно возразил я. — Во мне здесь нуждаются. Я — важный человек в офисе, или вы этого не знали?

Она пожала плечами:

— Мне об этом как-то никто не говорил.

— А вы опоздали на четыре минуты, мисс Джексон, — заметил я, глядя на свои часы. — Хороший же пример вы подаете…

Ее лицо вспыхнуло от гнева.

— У меня есть голова на плечах…

— Может быть, — перебил я. — Но есть ли что-нибудь у вас в голове? Ум предполагает способность быстро понимать, логически мыслить и тому подобное. — Я одарил ее фальшиво-искренней улыбкой. — Давайте посмотрим правде в глаза, Аннабел: даже в самых фантастических снах вряд ли кто сможет утверждать, что у вас с головой все в порядке…

Аннабел с угрожающим видом уже совсем было собралась наброситься на меня, но дело спас внезапный настойчивый телефонный звонок. Я с благодарностью поднял трубку:

— Офис окружного шерифа. Говорит лейтенант Уилер.

— Это отель «Звездный свет», — отозвался на другом конце провода холодный женский голос. — Соедините меня с лейтенантом Уилером.

— Я уже сказал вам, — четко произнес я. — Я — лейтенант Уилер. Вы попали прямо на меня — вам повезло. Чего вы хотите?

— Мистер Джоунз намерен с вами поговорить, лейтенант, — сказала она. — Пожалуйста, не вешайте трубку.

Я ждал, старательно избегая взгляда Аннабел Джексон, но чувствовал, как ее глаза сверлят во мне дыру. Послышался щелчок, а потом я услышал звучный, насыщенный голос, который бесспорно принадлежал Священнику Джоунзу.

— Лейтенант?

— Чем могу быть вам полезен, Священник? — спросил я вежливо, но без энтузиазма.

— Я думал, — медленно проговорил он, — с тех пор, как вы рассказали мне об Эдди Моране. И я пришел к неутешительному выводу: возможно, вы правы, Уилер. Я устарел лет на тридцать.

— Священник, с чего вдруг такие мрачные философские мысли в десять часов утра? — удивился я. — Вы это хотели мне сообщить?

— Нет, — ответил он. — Я позвонил, поскольку подумал, что мы можем встретиться с вами и еще раз поговорить. Кто знает? Может, обмен мнениями принесет пользу нам обоим.

— Если вы так считаете, — согласился я. — О’кей. Когда? Где?

— В десять тридцать вас устроит?

— Вполне.

— Только окажите мне одну небольшую любезность, — попросил он. — Будет лучше, если вы приедете ко мне в отель, а не я к вам. Заведения вроде вашего удручающе сказываются на моем настроении — думаю, вы меня понимаете. Никаких возражений, надеюсь?

— Принимается, никаких возражений, — успокоил я его. — Значит, договорились, буду у вас в десять тридцать.

Я повесил трубку, поднял глаза и слегка поморщился, увидев, что Аннабел Джексон с каменным лицом зловеще уставилась на меня. Ничего не оставалось делать, как весело и ободряюще ей улыбнуться.

— Как вы провели выходные? — поинтересовался я.

— Сегодня среда, если вы забыли, — отрезала она ледяным тоном. — И если вы помните, мы обсуждали мой ум. Было весьма учтиво с вашей стороны подчеркнуть, что хороший ум характеризуется способностью к быстрому пониманию и логическому мышлению. Если начинать вспоминать дальше, то вы говорили, что ни один человек даже в самых фантастических снах не может назвать меня умной, а потом зазвонил телефон. — Она сделала шаг в мою сторону, и мне совсем не нравился убийственный блеск в ее глазах. — А теперь, лейтенант, если вы не возражаете, я бы хотела, чтобы вы высказались до конца.

— Почему я должен возражать? — невинно спросил я.

— Вполне можете догадаться. — Она слабо улыбнулась, но эта улыбка была свирепо-беспощадной.

— Дорогая, все, что я собирался сказать, — это то, что никто даже в самых фантастических снах не может назвать вас умной, — очень быстро выпалил я. — Слово «умный», простите мне неудачное выражение, действительно не подходит для того, чтобы описать ваши умственные способности, моя дорогая Аннабел. «Отличный», «светлый», «превосходный» — вот какие прилагательные необходимы, чтобы описать ум Аннабел Джексон.

Я сложил руки на груди и лучезарно улыбнулся, да так широко и искренне, что мышцы лица отозвались болью. Только, похоже, старания мои пропали впустую — она даже не заметила моей солнечной улыбки, просто стояла как истукан с широко открытым от изумления ртом — и все равно выглядела очень даже привлекательной.

Потом она неожиданно вскинула голову.

— Ну и ну! — В голосе прозвучало такое же недоумение, какое отпечаталось на ее лице. — Разумеется, вы ухитрились вывернуться, Эл Уилер!

— Мне нужно поговорить с шерифом, — обеспокоенно сказал я. — Я подумал, что могу подождать его в кабинете, пока он не явится, — вы не против?

Чтобы пройти мимо секретарши и при этом не приблизиться к ней вплотную, мне пришлось по-рачьи боком подступать к двери кабинета.

— Эй! — В ее голубых глазах вспыхнул озорной огонек. — Вы никак меня боитесь, да? — спросила она с таким видом, словно пришла к неожиданному открытию.

Я стремительно пронесся мимо нее к двери и почувствовал, как холодный пот выступил на лбу.

— Нет, — бурно запротестовал я. — Как вы могли такое подумать?

— Я вижу страх в ваших глазах. Что-то произошло? Вам пришлось пережить что-то такое, что вызвало сильное потрясение?

— Что? — У меня перед глазами невольно возник образ Антонии Великой, и я деланно рассмеялся. — О чем, о чем вы говорите? Я такой же, как всегда. Счастливый, везучий, беззаботный, мужественный — нет, во мне нет никаких перемен.

— Перестаньте нести чушь! — сказала она и глянула многозначительно. — Я могу прочесть вас как книгу, а сейчас она похожа на книгу жалоб.

— Ха-ха. — Я обнажил в своей фирменной улыбке зубы. — Очень смешно. — Я проскользнул в кабинет шерифа и там затих, пытаясь успокоить расшатанные нервы. Разумеется, у меня запоздалая реакция. Должно быть, Антония Огромная напугала меня больше, нежели я подозревал, а когда Аннабел начала угрожающе наступать — меня невольно передернуло. Даже если бы она начала вдруг снимать одежду с намеком на секс, сомневаюсь, что у меня что-нибудь получилось бы, хуже того, отношения между нами завершились бы фарсом, окончательно подтвердив ее подозрения относительно меня.

Очень хотелось выпить, это помогло бы укрепить нервы, но мне ничего не оставалось делать, кроме как терпеливо дожидаться шерифа, пытаясь по возможности спокойно сосредоточить свое внимание на других, менее опасных вопросах.

Примерно минут через пятнадцать вошел Лейверс, закрыл за собой дверь, окинул комнату небрежным взглядом, важно пересек ее и уселся за свой стол. Меня будто не существовало. Я дал ему возможность просмотреть бумаги, потом громко откашлялся. После третьей попытки привлечь к себе внимание я четко понял, что номер не сработает. Единственное, на что оставалось надеяться, — прибегнуть к прямой атаке.

— Доброе утро, шериф, — поздоровался я, слегка повысив голос, тем самым лишая его возможности сделать вид, что он меня не слышит. Досадно, но, должно быть, я от волнения просчитался, потому что мой голос прогремел в тишине как вулканический взрыв.

От неожиданности Лейверс испуганно дернулся назад, и его затылок ударился о спинку стула, издав глухой, довольно приятный звук.

— Господи! — завопил он. — Что это было?

— Я явился к вам в офис сегодня рано утром, шериф, — как бы между прочим сообщил я, на тот случай, если он не заметил. — Подумал, что мне следует выяснить с вами ряд вопросов.

— Ну и ну! — бурно отреагировал Лейверс. Впервые с тех пор, как вошел, он посмотрел прямо на меня, и его лицо начало покрываться красными пятнами. — Неужели это лейтенант Уилер запросто решил заглянуть к нам? Ну и ну, замечательно! Какой приятный сюрприз! Вы надолго останетесь с нами, лейтенант? Или вы проходили мимо — как обычно?

— Очень забавно и даже смешно, шериф, — холодно сказал я. — Мне не нужно осыпать вас комплиментами, уверяя, что ваша реплика весьма остроумна, правда?

Он пошарил в верхнем ящике стола, пытаясь найти сигару — и вместе с ней, как я подумал, соответствующие слова. Очевидно, он нашел и то и другое.

— Позапрошлой ночью произошло убийство — должно быть, ты помнишь. — Он яростно откусил кончик сигары. — Вчера утром, — в его голосе слышался нарастающий гнев, — ты покинул этот офис и начал расследование с опроса Священника Джоунза. Я прав, лейтенант?

— И я не вернулся, — поддакнул я. — Давайте не будем больше обсуждать мои действия. Вы кричите на меня, ваше давление повысится еще на пять единиц, но в конечном счете мы все равно начнем здраво обсуждать это дело. Вчера я был целый день занят — действительно занят, поскольку в ходе расследования всплывает всякая чертовщина, о которой я не мог даже подозревать, — и мне это не нравится. Что лучше: вы все выслушаете сейчас или сначала хотите вдоволь накричаться? Выбор за вами, — вздохнул я.

У него был слегка удивленный вид. Он моргнул раз-другой, потом сосредоточил свое внимание на кончике сигары, словно в ней таилась какая-то секретная информация, и наконец его лицо приняло свое нормальное выражение.

— Думаю, будет лучше, если я выслушаю тебя, — произнес он смиренно. — На пять единиц, ты сказал?

— Это самое малое.

— Тогда, хотя бы ради моего давления, нам следует сохранять дружеские отношения. — Здравая вроде бы мысль почему-то исказила его лицо. — Итак, говори, — буркнул он. — Я хочу услышать подробности.

Я рассказал ему о встрече со Священником Джоунзом в его номере люкс и о ссоре Священника с его сыном. Я сообщил ему о Линдстроме, прилетевшем из Лос-Анджелеса, — по словам Зигмунда, владельца крупного предприятия.

Я сказал, что запросил секретную информацию на обитателей дома Попа Ливви, и постарался описать их как обычных жильцов — более или менее обычных, может, немного эксцентричных, но всего лишь людей. Мои старания не принесли желаемого результата. К тому времени, как я закончил свой доклад, глаза Лейверса превратились в два камня, брошенных в самый центр двух блюдец, до краев наполненных недоверием.

После того как я закончил, шериф некоторое время просто сидел, прижав ладонь ко лбу. Он сосредоточенно обдумывал услышанное и, сделав над собой усилие, нашел наконец несколько слов:

— Если ты не возражаешь, Уилер, мне бы не хотелось пока говорить о людях, живущих в том доме. Еще рано, а я не пил сегодня кофе. А что ты можешь сказать о Линдстроме?

— Я к нему близко не подходил, — ответил я. — Мне показалось, пусть небольшое преимущество останется в наших руках: мы кое-что знаем о нем, в то время как он думает, что вне подозрений.

— Да, — буркнул Лейверс. — А как насчет Священника Джоунза? Деньги? Ты думаешь, это правда, что он спрятал деньги в доме?

— Возможно, шериф, — ответил я. — Откровенно говоря, у меня есть тысяча теорий, и любая из них может оказаться правильной. В настоящий момент меня беспокоит кое-что еще. Мне не хочется говорить, что во всей этой истории одно цепляется за другое, но именно так и получается. Все подозрения тесно переплетаются между собой. Между двумя подозреваемыми существует связь. В итоге у меня возникает чувство, что я охочусь за убийцей, а на самом деле всплывают его отношения с остальными, но на совершенно ином уровне. Каким-то образом получается, что все они завязаны в гигантском клубке материальной и эмоциональной взаимозависимости, — я понятно выражаюсь, — и этот клубок, как мне представляется, находится на грани взрыва.

Полицейский, который с утра так много болтает, наверняка подставляет себя под удар, и я знал это. Но Лейверс, к моему удивлению, воспользовался возможностью содрать с меня шкуру.

— Что произойдет, если твой так называемый клубок все-таки взорвется, Уилер? — тихо спросил он.

— У меня такое чувство, что снимки Эдди Морана из морга в результате будут похожи на картинку из «Улицы Сезам», — предсказал я.

— Что мы можем сделать? — проворчал он.

— Черт возьми, хороший вопрос, да ответ знать бы, — вяло усмехнулся я. — Как чувствует себя сегодня сержант Полник?

— Его жена звонила вчера вечером, примерно в пять часов, — сказал Лейверс. — По ее словам, он должен вернуться сегодня на работу, и она настоятельно просила, чтобы больше я не посылал его выполнять подобного рода задания.

— А я как раз собирался было попросить, чтобы вы послали его именно на то самое задание, — сказал я.

— Я сижу здесь вовсе не для того, чтобы ублажать миссис Полник. — Рыкающий голос определенно предвещал бурю. — Что ты предлагаешь конкретно?

— Пошлите его прямо в дом и прикажите оставаться там до вечера, пока я не приеду.

— Именно там, как я понимаю, должен взорваться твой клубок, Уилер?

— Разумеется, там, где спрятаны деньги Священника Джоунза.

— Ты думаешь, одного Полника будет достаточно? — засомневался он. — Я могу выслать — без особых проблем — круглосуточный наряд: дежурить будут одновременно четыре человека.

— Знаю, шериф. — Я закурил, чтобы потянуть время, как обычно делал это Лейверс, раскуривая свою сигару. — Но тогда мы получим сильное преимущество и спугнем их. А пока они ждут — и мы ждем. Кто-то должен будет устать первым — и я уверен, что не выдержим мы. Суточный наряд не может длиться бесконечно.

В течение нескольких секунд Лейверс яростно пыхтел сигарой.

— По твоим рассказам, — проворчал он, — это смахивает на игру в русскую рулетку.

— И Полник первым нажмет на спусковой крючок? — Мои часы показывали пять минут одиннадцатого. — Я чуть не забыл вам сказать, шериф. Сегодня утром звонил Священник Джоунз. Он сказал, что думал над тем, как умер Эдди Моран. Я еду к нему в отель и в десять тридцать буду с ним разговаривать.

— Может, Священник Джоунз получит пулю первым, а не Полник? — ухмыльнулся он.

— Хотелось бы надеяться, что ему известны правила игры, — встревожился я. — И он приставит дуло пистолета к своему виску, а не к моему!

Глава 9

Ровно в 10.29 я вышел из лифта у входа в номер люкс, надеясь, что Священник Джоунз должным образом оценит мою пунктуальность.

В 10.32, после того как я измучил дверной звонок и свой большой палец, я вынужден был прийти к выводу, что Джоунз ничего не собирается оценивать, потому что, скорее всего, его нет в номере. Я мысленно обозвал его всеми соответствующими словами, которыми никогда не осмелился бы назвать настоящего священника, потом снова вызвал лифт и спустился в вестибюль.

Надменная гримаса у портье сразу же испарилась, когда он увидел меня. Пока я шел к нему, на его лице появилось выражение добросовестного работника, который только и ждет, чтобы уделить вам все свое внимание.

— Доброе утро, лейтенант. — Он улыбнулся, но уголки рта заметно дрожали. — Чем могу быть вам полезен сегодня?

— Вы не видели, мистер Джоунз из номера люкс выходил куда-нибудь сегодня утром? — спросил я.

Он на минуту задумался, потом отрицательно покачал головой:

— Извините, лейтенант.

— У него в номере рыжеволосая подруга…

Седрик понимающе ухмыльнулся:

— Разумеется, лейтенант. Мисс Поппи Лейн?

— Вы видели ее сегодня утром?

— Нет, мисс Лейн я бы заметил, лейтенант!

— Не понимаю, — сказал я, прокручивая в мозгу тревожный сигнал. — Он позвонил мне и назначил встречу на 10.30. Я только что чуть не стер пальцем кнопку звонка.

— Хотите, я проверю, лейтенант? Может, мне удастся что-нибудь выяснить.

— Замечательно, — согласился я.

Пока он звонил, я расхаживал по вестибюлю и что-то беззвучно насвистывал. Рассматривать здесь было нечего, вестибюль был пуст. Я вернулся к стойке портье и принялся выстукивать по полированной деревянной поверхности что-то похожее на легкую дробь ударных инструментов; несколько раз эта дробь сменялась настоящим барабанным грохотом, когда я стучал тремя пальцами сразу.

Седрик повесил трубку и галопом помчался ко мне, словно сегодня утром ему впервые Предстояло вести «Пони-Экспресс», но никто не сообщил ему о том, что надо иметь лошадь.

— В 9.30 прислуга отнесла наверх завтрак на двоих, лейтенант, — уведомил он. — Я разговаривал с официантом, и он сообщил, что в то время они еще находились в постели. Я проверил коммутатор — там зафиксирован ваш звонок примерно в 9.10 и еще чей-то — в 9.48.

— Кому он звонил?

— Мистер Джоунз попросил прямую линию и сам набрал номер. Потом сюда позвонили в 9.58 — мужской голос, и он также ответил. Это все, что знает телефонистка, лейтенант.

— Спасибо, Седрик, — поблагодарил я. — Ты отлично поработал — у тебя есть, на мой взгляд, даже задатки хорошего полицейского. Сделай еще маленькое одолжение — дай мне ключ от номера люкс.

— Но, лейтенант, — запротестовал он, — мне не положено. Только помощник управляющего может дать разрешение.

Я смотрел на него ровным взглядом.

— О, Седрик, — начал я патетически, — мы так хорошо ладили с тобой, и я сказал себе, что, если когда-нибудь передо мной возникнет стена, есть один человек, к которому я всегда смогу обратиться, — это Седрик, портье отеля «Звездный свет». Ему можно доверять как самому себе. Но, увы, как же я заблуждался! В кои-то веки обратился к нему за помощью, напомнив, какого прекрасного взаимопонимания мы достигли, как мне показалось, и что же? Ничего. Я горько разочарован, Седрик.

— Ну… — Он с сомнением смотрел на меня, казалось, в нем происходит жестокая внутренняя борьба. — Ну хорошо, в порядке исключения, — наконец согласился он, повернулся и снял ключ с доски. — Если вы так ставите вопрос, я не могу отказать. А вдруг помощник управляющего поинтересуется…

— Скажи ему, что я выкрутил тебе руки и угрожал искалечить, — предложил я, — скажи, что у тебя не было выбора.

Мое волнение почти улеглось, когда я во второй раз вышел из лифта и остановился перед дверью люкса. Я на миг представил себе, как войду в пустой номер и обнаружу обидную записку от Священника Джоунза, в которой он сообщит, что уехал из Пайн-Сити, да к тому же выскажет свое мнение конкретно обо мне неприличными словами.

Подозрение усилилось, когда я открыл дверь и вошел в гостиную люкса — она была совершенно пустая.

— Кто-нибудь есть дома? — громко спросил я.

Никто не откликнулся. Тогда я снова позвал, на этот раз громче, и в своем собственном голосе услышал легкое смущение, которое обычно возникает, когда человеку кажется, что он кричит в пустоту. И тут послышался звук — настолько слабый, что я засомневался, не почудилось ли мне.

— Кто здесь? — заорал я и прислушался с таким напряжением, что почувствовал звон в ушах. Теперь я был уверен, что тихий шорох доносится из ванной. Я действовал наверняка, точь-в-точь как герой из книжки: распахнул дверь в ванную ударом ноги и ждал секунд десять с револьвером в руке, прижавшись спиной к стене, но ничего не произошло. Точно такой же результат ожидал меня, когда я осторожно проник через открытую дверь в ванную.

Я спрятал револьвер в кобуру и был рад по крайней мере тому, что никто не видел, как я в течение последних пяти минут валял дурака. Откуда-то вновь послышался шорох, а вместе с ним другой звук, отдаленно напоминавший жужжание пчелы.

Единственным местом, которое я еще не осмотрел, был душ, и именно оттуда исходили звуки. Поэтому я заглянул туда и увидел мисс Поппи Лейн совершенно голой, как в день своего рождения. Она сидела на кафельном полу в неудобной позе, а ее запястья, колени и лодыжки были связаны полотенцем. Я понял, откуда исходило это приглушенное шипение или жужжание: она хотела что-то сказать, но не могла, потому что во рту у нее торчал кляп из куска полотенца. Она уставилась на меня, и ее обычно ничего не выражающие глаза отчаянно посылали мне сигналы тревоги. Должно быть, она собиралась принять душ или уже приняла его, когда кто-то напал на нее. Ее голая кожа покрылась пупырышками. Я осторожно поднял ее с кафельного пола; ее тело, еще не совсем высохшее, было липким на ощупь. Я отнес ее в гостиную, бесцеремонно бросил в кресло, вынул кляп изо рта и тут же вознамерился было засунуть его обратно. Первые несколько секунд она несла всякую чушь, и вряд ли кто-либо сумел бы прервать этот поток. Засим последовал поток отборной матерщины.

К тому времени, как я освободил ей запястья, колени и лодыжки, возникло ощущение, что вполне можно тронуться умом от непрекращающегося ливня непристойностей, которые она извергала со скоростью и силой пулеметной очереди.

Я поднялся на ноги, яростно сверкнул на нее глазами и рявкнул:

— Заткнись!

Она изумленно открыла рот, но при этом не издала ни звука, и на несколько секунд воцарилась благословенная тишина.

— Мисс Лейн! — Я старался говорить сдержанно. — Вся та чушь, которую вы несете с тех пор, как я имел неосторожность вынуть кляп из вашего рта, на меня совсем не действует. Единственное, чего я хочу, — задать несколько вопросов и услышать ваши ответы, предпочтительно краткие. Вам ясно?

— Послушай, твою мать, — зловеще ощерилась она, — перестань мне приказывать, иначе…

Я мгновенно запихнул ей кляп обратно в рот и подождал, пока она не перестала извиваться и стрелять в меня убийственными взглядами.

— Я легко могу опять связать тебя, дорогая, — пригрозил я, — запихнуть обратно в душ и оставить записку с распоряжением, чтобы тебя не беспокоили. Тогда ты выберешься отсюда через пару дней, а то и позже. Лучше соглашайся, лапонька, это твой последний шанс. И делай только то, что я прикажу.

Я вынул кляп, и она села, плотно сжав губы.

— Может, ты что-нибудь набросишь на себя, прежде чем я начну задавать вопросы?

Она посмотрела на свое обнаженное тело, потом небрежно пожала плечами:

— Конечно, если тебя это беспокоит.

— Меня это не беспокоит, дорогая.

Она встала и направилась в спальню, при этом два шара ее крутых ягодиц мягко подрагивали. Вскоре она снова появилась, небрежно завернувшись в халат, как и в прошлый раз, когда я впервые ее увидел.

— Задавай свои вопросы, — сказала она с ироничной улыбкой.

— Я договорился со Священником встретиться здесь в 10.30. Что случилось после того, как он мне позвонил? Я хочу услышать все по порядку, хорошо?

— Мне ничего не известно о том, что он тебе звонил, — сказала она и недоуменно пожала плечами. — Он всегда висит на телефоне. Сразу после завтрака — прислуга приносит завтрак в номер, и мы едим в постели, — Священник встал, а потом вернулся в спальню уже полностью одетый, сказал, что ты приедешь и что мне лучше убраться к черту на все утро. Он дал мне тридцать минут на то, чтобы собраться и уйти. Я пошла принять душ, — продолжала она, и ее глаза вспыхнули от негодования. — Только я открыла кран, как услышала, что кто-то вошел в ванную. Я подумала, что вернулся Священник, но когда я оглянулась, то увидела, как прямо на меня надвигается огромный мужик, а его лицо скрыто под шарфом. Я попыталась закричать, но он ударил меня — прямо сюда. — Она ткнула пальцем в солнечное сплетение. — Я была еле жива. Пока я стояла, согнувшись, он схватил несколько полотенец и разорвал их на полоски. Одну из них он запихнул мне в рот. Мне было очень больно и страшно, поэтому я не сопротивлялась. Я не знала, что у него на уме. Я подумала, что, возможно, он хочет меня изнасиловать, но, очевидно, у него с этим большие проблемы — ведь у некоторых парней есть странности, да?

— Итак, он тебя связал и запихнул обратно в душ, верно? — возвратил я ее к теме разговора.

— Да, — подтвердила она. — Потом, сразу после того как он затолкал меня в душ, я услышала, что еще кто-то вошел в ванную, но он не подходил близко, и я не могла рассмотреть, кто это был. Хотя они разговаривали, их голоса звучали не слишком отчетливо. Очевидно, второй мужчина тоже закрыл лицо платком — как и тот, первый, что ударил меня и связал. Вошедший мужчина спросил, все ли в порядке, и первый ответил «да», все, мол, просто замечательно. Потом другой поинтересовался насчет Священника, и первый ответил, что со Священником нет никаких проблем, его нужно надежно спрятать. Тут они начали спорить, как им убрать Священника из отеля. Выходило так, что на самом деле у них ничего не было спланировано. Мне показалось, что они должны были бы все продумать заранее. Во всяком случае, они продолжали спорить, когда выходили из ванной. Вот и все, лейтенант.

— Ты бы могла узнать человека, который связывал тебя, если бы снова увидела?

Она задумалась, а потом решительно покачала головой:

— Это был громадный мужик, и лицо его было завязано. Я так испугалась, что даже не взглянула на него!

— Когда они спорили, перед тем как уйти, они заикались о том, как собираются убрать Священника из отеля?

— Ничего такого я не помню.

— Ладно. Спасибо, Поппи, — сказал я устало. — Ты мне очень помогла. Тебе лучше пойти и одеться, скоро здесь будет полно полицейских.

Рыжеволосая исчезла в спальне, а я взял телефон и позвонил шерифу. Он молча выслушал меня до конца, а потом озадаченно хрюкнул.

— Если его похитили, то происшествие считается федеральным преступлением, — мягко сказал он. — Автоматически к расследованию подключается ФБР. Ты об этом думал?

— Нет, пока вы не заикнулись, — признался я.

— Ну? — Лейверс был лаконичен.

— Я не совсем уверен, но не исключено, что похищение подстроено, — высказал я сомнение, закравшееся еще в гостинице. — Священник Джоунз хотел обхитрить нас и выскользнуть у нас из-под носа, а чтобы все выглядело правдоподобно, связал девушку, бросил в отеле, а сам смылся.

— А как насчет девушки? — поинтересовался он. — Ты не попытаешься изобличить ее во лжи?

— Если она говорит неправду, то, чтобы вскрыть ее ложь, потребуется уйма усилий, — сказал я. — У нее прекрасная, простая история, к которой на самом деле трудно подкопаться. У меня нет времени на попытки, шериф. Может, будет лучше, если вы ее допросите?

— Хорошо, — оживился он. — Я прямо сейчас вышлю машину и подготовлю наряд для дежурства в люксе. Кстати, Полник уже подъезжает к дому Ливви. А пока мы не станем ничего сообщать ФБР, потому что похищение может оказаться подстроенным.

— Правильно, — одобрил я. — Кажется, мы все решили.

— Еще что-нибудь?

— Нет, больше ничего не приходит в голову, — признался я. — Буду держать с вами связь.

Полицейские не заставили себя долго ждать. Поппи Лейн вышла из спальни в плотно облегающих джинсах и белой рубашке, завязанной свободным узлом чуть выше уровня впалой диафрагмы и едва прикрывающей ее груди.

Седрик сгорал от любопытства, когда я остановился возле его стойки в вестибюле, чтобы вернуть ключ, и я подумал, что после всех переживаний он заслужил право на объяснения с моей стороны. Опуская кое-какие подробности, я рассказал ему о своей находке в душе, когда поднялся наверх в номер люкс.

— В душе, гм! — изумился он, демонстрируя в то же время быстрый ум и способность улавливать суть дела. — Это действительно потрясающе!

— Какой номер занимает мистер Линдстром? — спросил я.

— Его здесь больше нет, — небрежно ответил Седрик. — Он выехал из отеля вчера.

— И оставил адрес, куда направляется?

— Я проверю.

— Если можно, узнай, в котором часу он покинул отель, ага? — попросил я.

Секунд через тридцать он вернулся с информацией.

— Никакого адреса, лейтенант. Он покинул отель примерно в три часа пополудни вчера.

— Спасибо. — Я задумался на какое-то мгновение. — У вас есть расписание полетов?

— Вы только скажите, а мы достанем, лейтенант! — И действительно выложил на стол справочник с ликующим видом мелкого дипломата, который обнаружил, что секретный договор не украли — он просто потерялся.

Следующие пятнадцать минут я занимался полезной работой, которую можно назвать интересной, если она не приводит к нервному срыву. Но я был вознагражден сполна. Ни на одном из рейсов в Лос-Анджелес не было человека по имени Зигмунд Джоунз, и ни один человек не покупал на это имя билет.

Я тепло попрощался с Седриком, поблагодарил его за помощь, вышел из отеля и сел в свою машину. Некоторое время я просто сидел, надеясь, что рано или поздно что-то у меня в мозгах сдвинется и я ухвачу суть событий. К сожалению, ничего существенного не произошло. Интересен был лишь факт, что Линдстром вчера внезапно выехал из отеля, через час после того, как Зигмунд Джоунз рассказал мне о нем. Интересно и то, что сам Зигмунд не улетел в Лос-Анджелес. В общем, подумал я, у меня есть целый ворох любопытнейших фактов и ни малейшего представления о том, что с ними делать.

Я продолжал сидеть в машине, смутно надеясь, что хоть что-нибудь случится. И вот наконец кое-что случилось. Подошел дорожный полицейский и попытался всучить мне парковочный талон.

Глава 10

Утром я не успел позавтракать, поэтому два последних часа убил в ресторане в центре города и после ленча вернулся в офис. Аннабел Джексон окинула меня пристальным, злобным взглядом, когда я проходил мимо ее стола, и мне чуть ли не бегом пришлось броситься в кабинет Лейверса.

По всей видимости, окружной шериф не был счастливым человеком.

— Черт возьми, где ты был? — рявкнул он, едва я успел переступить порог. — В этом офисе хоть кто-нибудь, кроме меня, занимается работой?

Я осторожно сел и закурил.

— Вам удалось добиться каких-нибудь результатов с Поппи Лейн?

Он пожал плечами.

— Сукина дочь! — фыркнул он. — Не понимаю, как у Священника хватает терпения выслушивать ее болтовню, я бы не выдержал больше двух с половиной часов.

— Вряд ли он много с ней разговаривал. Они занимались другими вещами. Преимущественно, — подчеркнул я.

— Да, — согласился он, потом его глаза опять сверкнули. — Ты хитро придумал, Уилер, сказав, что у тебя нет времени на то, чтобы опровергать россказни Поппи Лейн, и предложил доставить ее ко мне в офис для опроса!

— Вам посчастливилось что-нибудь узнать? — невинно спросил я, слишком поздно поняв, что задал глупый вопрос.

— Я точно не помню, — с досадой ответил он. — Господи, она не переставала болтать. Я не мог даже словечко вставить.

— И где она сейчас? — поинтересовался я.

— Я отправил ее обратно в отель, — буркнул он. — Я рад, что отделался от нее. Черт! Бедный Священник… Представить трудно, что он натворил, если заслужил такое наказание в виде этой девицы…

— Да, Священнику поневоле посочувствуешь.

— Если бы она принадлежала мне, — продолжал он грубоватым тоном, — я точно бы ее удавил — можешь мне поверить.

— Вероятно, ее дни уже сочтены, — предположил я с надеждой в голосе.

— Ты нашел Священника Джоунза? — спросил Лейверс противным дребезжащим голосом.

— Пока нет, — признался я, потом торопливо рассказал ему о том, что накануне днем Линдстром съехал из отеля, а Зигмунд Джоунз не вылетел в Лос-Анджелес.

— Ты считаешь, это существенно?

— Я думал о Зигмунде, — медленно ответил я. — Он работает юристом корпорации в Лос-Анджелесе. Это все, что мне о нем известно, и то с его слов. Когда он спорил со своим отцом, он сказал, что Священник устарел, превратился в антиквариат, что люди, занимающиеся в наше время тем же бизнесом, управляют корпорациями. Он рассказывал, какой умный бандит этот Линдстром, и говорил с таким видом, что можно было подумать, будто он восхищается этим человеком. Линдстром — это корпорация, говорил он мне. А теперь я думаю, не является ли Зигмунд юристом корпорации Линдстрома?

— И что, если является? — спросил Лейверс.

— Возможно, он вместе с Линдстромом стремится заполучить деньги, которые, как предполагается, спрятал его старик, — высказал я догадку. — Может, по этой самой причине Зигмунд находился рядом со своим отцом с того дня, как Священника освободили, и до ссоры, что произошла между ними вчера утром. Роль покорного сына, которую он играл, ни к чему не привела, поэтому он изменил тактику и теперь идет напролом.

— Можно допустить, что Зигмунд и Линдстром похитили сегодня утром Священника, — с сомнением предположил Лейверс, — но если бы Зигмунд был в номере, Поппи Лейн сразу бы его узнала.

— Она столкнулась только с одним человеком, — напомнил я. — Тем парнем, что ее ударил, и его лицо было чем-то закрыто. Другого она даже не видела.

— Значит, то, чего он не смог получить от отца по-хорошему, — мрачно проговорил Лейверс, — он надеется выбить из него силой.

— Это открывает новую страницу в Празднике Отцов, разве не так?

— И по-прежнему не дает нам никакой зацепки. — буркнул он. — Если ты прав, то мы не знаем, где они его прячут. Никакой подсказки, никакого паршивого намека! Может, нам все же стоит позвонить в ФБР?

— Шериф, — я беззвучно оскалил зубы, изображая улыбку, — зачем вообще похищают людей?

— Чтобы получить за или от них выкуп… Вымогательство, что же еще?

— Что они хотят потребовать от Священника Джоунза?

— Информацию о том, куда он спрятал деньги, разве не ясно?

— Правильно. — Я кивнул. — А мы точно знаем: если эти деньги вообще существуют, то находятся они в доме, принадлежащем в настоящее время Попу Ливви, — в том доме, который с самого начала торопился выкупить обратно Священник Джоунз. Вы понимаете, к чему я клоню? Нам неизвестно, где они находятся сейчас, но это почти не имеет значения, потому что мы отлично знаем, куда они придут за добычей!

— Ради нашего с тобой благополучия, Уилер, я надеюсь, что ты прав, — сказал он, сердито глядя на меня. — Я… — Зазвонил телефон, Лейверс снял трубку, послушал и жестом приказал мне ответить на звонок.

— Дон Бастин, Эл, — послышался приятный голос в трубке. — Я весь день пытаюсь навести справки по именам, которые ты мне дал, но пока что безрезультатно. Похоже, все они чистые; во всяком случае, в Пайн-Сити и Лос-Анджелесе по ним ничего нет. Ты хочешь, чтобы я продолжал поиски?

— Нет, Дон, — сказал я, — спасибо.

— Ты же знаешь меня, Эл, — довольно хмыкнул он. — Для друга я готов на все, пока дело не касается денег!

Лейверс наблюдал, как я возвращаюсь на место.

— Ты отправишься вечером в дом?

— Я еду туда немедленно.

— Учти, это может произойти сегодня ночью, — предупредил он. — Мне лучше выслать туда пару машин, они будут находиться вблизи от дома, и мы сможем легко накрыть их.

— Если машины с полицейскими расположатся у дома, преступникам будет достаточно одного взгляда, чтобы повернуть обратно — туда, откуда они приехали, — огрызнулся я.

Он постучал карандашом по крышке стола.

— Я предлагаю тебе сделку, — в итоге сказал он.

— В чем заключается сделка?

— Пусть Полник идет с тобой сегодня ночью, а я забуду об остальном.

— О’кей, договорились, шериф, — согласился я. — Думаю, мне пора.

— Не лезь на рожон, Уилер, — взмолился Лейверс. — Администрация просто не в состоянии позволить себе еще одну преждевременную пенсию. Я сомневаюсь, что она сможет взять на себя даже похоронные расходы.

Прежде чем обрадовать его кое-чем напоследок, я широко распахнул дверь и остановился на безопасном расстоянии.

— Шериф?

— Я могу еще чем-то помочь? — спросил Лейверс, исполненный горячего рвения.

— Маленькая деталь, но очень важная, шеф, — ответил я, пряча улыбку. — Вас не затруднит позвонить миссис Полник и объяснить, почему ее муж не вернется сегодня ночевать домой? — И, не ожидая ответа, пулей вылетел за порог.

Было около пяти часов, когда, припарковав машину, я пробирался среди архитектурных построек Баронской Контрабанды в тесный мирок, который свободно вращался вокруг Попа Ливви как естественного центра гравитации. Как обычно, возле дома никого не было видно, поэтому я прошел прямо в гостиную в надежде чего-нибудь выпить. В комнате оказалась в наличности лишь прекрасная экс-акробатка; она беспечно сидела возле бара, а ее длинные темные волосы беспечно вились вокруг плеч.

— Я приготовила тебе выпить, — сказала Селест, даже не поворачивая головы, когда я подошел к ней. — Только что приготовила специально для тебя — что ты на это скажешь?

— Замечательно. Спасибо. — Я уселся рядом с ней на стул и оценивающе посмотрел на нее. С ней было что-то не так, но поначалу я не понял, что именно. Наконец до меня дошло, что я впервые вижу Селест полностью одетой. На ней были свежая белая блузка и темная юбка, что придавало девушке почтенный вид и почти не напоминало о бывшей акробатке с больными костями. Эффект потрясающий — на нее было приятно смотреть.

— Тебе очень идет этот наряд, — не удержался я от комплимента. — Настоящее событие, честно. Я никогда еще не видел тебя в таком изобилии одежды.

Она пододвинула мне стакан.

— Попробуй, это «Манхэттен», — слегка расстроенно сказала она.

— Есть повод для торжества? — поинтересовался я, поднимая бокал.

— Может быть. — Она мимолетно улыбнулась. — Для меня — это праздник. Для тебя — не знаю.

— Так расскажи мне.

— Я праздную твое возвращение, — мечтательно проговорила она. — Почему-то мне казалось, что ты не вернешься. Я хочу сказать, что ситуация представляется мне необычной. Если я ложусь в постель с парнем, то обычно это первый и последний раз, когда я его вижу. А вообще, откровенно говоря, я сомневаюсь в самой себе. Как тебе кажется, не начало ли это прекрасных отношений, которые продлятся по крайней мере целый месяц?

— Я пока еще об этом не задумывался, — честно признался я. — Как твои кости?

— Все еще болят, — ответила она. — Совсем немного. Достаточно для того, чтобы напомнить мне о прошлой ночи. Это было прекрасно, Эл. Я подумала, что тебе следует знать об этом. Прекрасные отношения — это что-то такое, к чему я пока еще не готова. Не надолго, во всяком случае.

— А замужество?

Я попробовал напиток, который она для меня приготовила, и поспешил поставить бокал. Явно не «Манхэттен», это я знал точно. Я не пытался установить по вкусу, что это могло быть, — вкус напитка открывал слишком широкие возможности для фантазии.

— Что за день у тебя сегодня? — спросил я.

Она небрежно пожала плечами.

— Просто день, — ответила она. — Ничего особенного. Твой партнер приехал навестить нас.

— Ты имеешь в виду сержанта Полника? — удивился я. — Он сейчас здесь?

Селест покачала головой:

— Я его не видела с одиннадцати часов утра.

Ее слова немного встревожили меня.

— А ты не знаешь, куда он ушел?

— О, конечно. — Она кивнула. — В горы на руках своей возлюбленной.

— Антонии? — Я чуть не подпрыгнул от изумления. — Ты хочешь сказать, что она взяла его с собой в горы?

— В горы и далеко за горы, — уточнила Селест спокойно.

— И они еще не возвратились?

— Я же тебе сказала. Я их не видела. — Она посмотрела на меня, и в ее глазах мелькнул холодок. — Кажется, ты сегодня нервничаешь.

— Я волнуюсь за Полника, — объяснил я.

— Оттого, что ты волнуешься за него, — нежно сказала она, — и я могу начать волноваться за тебя. Впрочем, сейчас мне не придется тревожиться — по крайней мере до тех пор, пока мои кости не перестанут болеть.

Как раз в тот момент зашуршала штора и в комнату тяжело ввалился Полник, живой и невредимый, как сама жизнь, с широкой, жирной ухмылкой на лице, которое казалось омерзительнее обычного.

— Привет, лейтенант, — гаркнул он, тяжело топая к нам навстречу. — Как дела?

— Я как раз собирался задать тебе этот вопрос, — сказал я хмуро. — Как тебе удалось вырваться из рук своей возлюбленной?

— Ох, лейтенант, — загоготал он, — это было замечательно. Антония — большой ребенок. Мы побродили по деревьям некоторое время…

Я поморщился.

— Под деревьями, сержант.

— Вы шутите, лейтенант? Антония — под деревьями?

— Ну ладно, ладно, — неохотно согласился я. — Может, ты и прав.

— Поначалу она действовала мне на нервы, — скромно признался он. — Я хочу сказать, девушка и все такое, а какая силища! Поверьте, несмотря на внешний облик, она всего лишь ребенок, лейтенант, маленький ребенок. Крупное тело — да, но ее ум! — Он неловко потоптался на месте. — Ее ум просто не повзрослел, если вы понимаете, что я хочу сказать. Сначала она мне казалась какой-то жуткой людоедкой, но все, что ей нужно, — это человек, о котором можно похлопотать — будто поиграть в куклы. Удивительный большой ребенок, вот и все.

— Вы правы, сержант, — согласилась Селест с самым серьезным видом. — У Антонии ум ребенка, который заперт в теле великанши. В детском энтузиазме она порой забывает о своей силе, но у нее нет никаких плохих побуждений. Она на самом деле милая, добрая и невинная.

— Сейчас, когда вы прибыли сюда, лейтенант, — сказал Полник, — я, надеюсь, могу возвращаться в город, да?

— Шериф… — начал было я.

— У меня сегодня выдающийся вечер! — радостно сообщил он. — День рождения моей старушки, и я подготовил грандиозную вечеринку, о которой она ничего не знает! — Он сиял от восторга. — К нам сегодня сойдется весь квартал!

— Звучит грандиозно, — согласился я.

— Так, значит, вы не против, лейтенант?

— Разумеется, — усмехнулся я. — Передай мои поздравления своей старушке!

Я смотрел ему вслед, пока его широкая спина не скрылась в коридоре за шуршащей занавеской. Потом, вздохнув, поднял свой бокал.

— Может, это я волнуюсь за тебя, — размышляла вслух Селест. — Похоже, ты очень расстроился из-за того, что сержант ушел!

— Может быть, и расстроился, — искренне ответил я. — Или скоро расстроюсь.

Глава 11

Теперь Антония предстала передо мной в новом свете. Я внимательно наблюдал за ней во время обеда и понял: все, что о ней рассказывала Селест, — абсолютная правда. В принципе она была ребенком, которого лишили свободы, заключив в тело, которое во много раз переросло ее замедленное детское развитие. И как только я это понял, я успокоился и перестал дергаться при виде женщины, которая могла показаться агрессивной.

Похоже, в доме ничего не изменилось с прошлой ночи. Поп Ливви, как всегда, был очень любезен; Бруно Брек, как обычно, был очень любезен; и хотя Себастьян на этот раз все-таки уселся со всеми за обеденный стол, за все время он проронил не больше двух слов.

Поскольку я сдержал свое обещание и прислал Полника, Антония — если так можно сказать о великанше, — суетилась вокруг меня, подавая гигантские порции. Я невольно задумался над тем, что могло бы с ней случиться после смерти отца, если бы Поп Ливви не привез ее в свой дом и не окружил заботой. Отсюда возникло и другое предположение: по-видимому, ему за хлопоты еще причитается — Антония вряд ли сумела бы расплатиться с ним. Выходит, кто-то другой оплачивает счет?

— Лейтенант? — Резкий, неприятный голос Бруно вывел меня из задумчивости. — Мы все сгораем от любопытства! Как движется расследование? Вы еще не поймали убийцу?

— Еще нет, — с сожалением подтвердил я. — Но сегодня произошли интересные события — Священника Джоунза похитили.

— Кто? — с тревогой в голосе спросил Себастьян.

— Два человека, личности которых пока не установлены, но у нас есть кое-какие догадки, что это за люди.

Я рассказал о Зигмунде и Линдстроме — о том, что Зигмунд все это время играл роль покорного сына, надеясь получить то, в чем крайне нуждался, а теперь, в случае необходимости, готов силой выбить информацию из отца.

— Может быть, правда, что Джоунз много лет назад где-то спрятал состояние, — тихо сказал Поп. — А если те двое силой заставят его рассказать, где находится тайник, — что, по вашему мнению, тогда произойдет?

— Поп, — я усмехнулся ему в глаза, — вы смеетесь надо мной? Если бы вам кто-нибудь сказал, где спрятано целое состояние, что бы вы сделали?

— Разумеется, я бы пошел и достал его, — ответил он. — Простите меня, это был глупый вопрос!

Мы с Селест были единственными, кто вернулся в гостиную после обеда. На этот раз я сам приготовил «Манхэттен», и она снизошла до признания, что у меня напиток получился гораздо вкуснее. Мы провели возле бара добрых два часа, и я получил бы от такого времяпрепровождения месяц удовольствия, если бы моя голова не была занята беспокойными мыслями. Наконец, после десяти часов, я сказал ей, что мне нужно переговорить с Попом.

— Все в порядке. — В ее глазах мелькнуло беспокойство. — Похоже, ты ни единого слова не слышал из того, что я говорила весь вечер. Ты витал где-то далеко. Мы могли бы снова заняться любовью, но ты даже не замечаешь меня.

— На твоем месте я бы не стал возражать. — Я широко улыбнулся ей.

— Проблемы, Эл? — нежно спросила она. — Может, я смогу чем-то помочь?

— Думаю, могут возникнуть проблемы, — осторожно сказал я. — И лучше всего тебе сейчас находиться в стороне. Если что-то на самом деле произойдет, оставайся в своей комнате, о’кей?

— А ты не придешь ко мне в комнату, чтобы убедиться, что я там?

— Не сегодня, дорогая, — с сожалением сказал я. — Только не спрашивай, в своем ли я уме, потому что я сам в этом не уверен.

— Я потерплю, — усмехнулась она. — Но если к утру ничего не случится, Эл Уилер, я…

— Где мне найти Попа? Ты что-нибудь знаешь? — перебил я ее. — Я должен говорить с ним, прежде чем он ляжет спать.

— Как романтично. — Селест скривилась от отвращения. — Посмотри в гараже. Перед сном он обычно отправляется на прогулку, а потом сидит там некоторое время. Скорее всего, ты найдешь его там. Будь осторожен, Эл, ладно?

— Конечно, — живо подбодрил ее я.

Мне не составило труда отыскать Попа. Как и сказала Селест, он сидел прислонившись спиной к одной из провисших дверей гаража.

— Чудесная ночь, лейтенант, — тихо сказал Поп.

— Нет, — возразил я, — паршивая ночь, Поп, и будет еще хуже.

— По-моему, я не совсем вас понимаю.

— Зигмунд Джоунз и Линдстром, — попытался я объяснить. — Теперь они уже знают. Священник не в той форме, чтобы долго упорствовать и молчать. В лучшем случае он выдержит минут десять. Они явятся сюда за добычей, и я могу поспорить, что это произойдет сегодня ночью.

— Я все равно вас не понимаю, лейтенант. — При тусклом свете единственной уцелевшей лампочки его лицо казалось совершенно спокойным и безмятежным.

— Поп, — почти взмолился я, — я пытаюсь оказать вам услугу. Завтра утром уже будет слишком поздно, поэтому внимательно слушайте, договорились?

— Я умею слушать!

— Человек нарушает закон — это одно дело, — быстро сказал я. — Потом он начинает сотрудничать с другими людьми, которые совершили куда более серьезные преступления, нежели он сам. Их ловят, и закон не видит между ними никакой разницы. Но если тот же человек не согласен с преступными действиями своих сообщников и готов предоставить свидетельские показания против них…

— Тогда это для меня не человек, — четко и жестко произнес Поп, — если он закладывает своих друзей!

— Все зависит от тех обязательств, которые возложены на него, — спокойно возразил я. — Возможно, у него есть жена и дети, или, возможно, он сам принял на себя некую ответственность — как, например, вы чувствуете необходимость заботиться об Антонии.

— Не только об Антонии, — уточнил он ровным голосом.

Я закурил, потом пожал плечами, осознавая безвыходность положения.

— Я пытался…

— Вы пытались, лейтенант. — Он тепло улыбнулся мне. — И я высоко ценю ваши старания. К тому же я не понимаю, о чем вы говорите. — Он прошел мимо меня и направился к дому. — Доброй ночи, лейтенант.

После того как Поп Ливви скрылся за дверью, я минут пять стоял в гараже, чувствуя все большую усталость от ожидания того, что вот-вот должно произойти. В итоге у меня родилась блестящая или, скажем так, оригинальная мысль. Мне нужно самому создать проблему, форсировать события, а не стоять здесь и не ждать, что кто-то другой придет и это сделает.

В подвале горел свет, поэтому я распахнул дверь и вошел внутрь. Себастьян сидел возле ружейной стойки и тщательно смазывал древний на вид кольт 44-го калибра. Услышав, как скрипнула дверь, он резко дернулся, и его острая бородка судорожно затряслась. Увидев меня, он немного расслабился, но я заметил, что он все еще нервничает.

— Мне кажется, я догадался, Себастьян, — с воодушевлением сказал я.

— Догадались о чем? — Он с любопытством посмотрел на меня.

— Вы рассказывали мне, что поймать пулю зубами — это второй величайший трюк в мире, помните?

— Конечно, — согласился он. — Это правда.

— Но вы тогда не ответили мне, какой же самый величайший трюк в стрельбе. — Я победоносно улыбался. — Об этом я догадался сам.

— И какой же?

— Суть величайшего трюка в стрельбе заключается в умении выпустить пулю так, чтобы добровольцу из рядов вашей публики ничего не оставалось, кроме как поймать ее зубами, — неторопливо объяснил я. — Человек, который может правильно смастерить ружье и подходящие к нему пули, стопроцентно полагается на свой опыт и абсолютную уверенность, что его пуля всегда застрянет между зубов добровольца. Такой человек был бы гением!

— Величайшим мастером своего дела, каких не знал еще мир! — сиплым голосом добавил Себастьян.

— Мне стал ясен первый шаг, — сказал я, — но не более того.

— Вам стал ясен первый шаг? — Его белые зубы сверкнули в саркастическом удивлении. — Я очарован и с удовольствием услышу, в чем состоит ваш секрет, лейтенант.

— Вы берете обычную крупнокалиберную пулю, — продолжал я, — и спиливаете внешнюю оболочку до самой сердцевины. Таково первое необходимое условие, чтобы пуля получилась неправильной формы, со смещенным центром тяжести…

Себастьян с крайней осторожностью поставил кольт 44-го калибра обратно на стойку, потом холодно посмотрел на меня.

— Звучит впечатляюще, лейтенант. Откуда у вас взялась подобная идея?

— Благодаря телу, весьма странно распростертому на капоте автомобиля, — ответил я. — Я могу показать вам снимки из морга, но на них вы не увидите крови!

Себастьян неподвижно стоял, наблюдая за мной, потом метнул взгляд на стойку с оружием, и его глаза вновь сфокусировались на мне.

— Для эксперимента вам нужен был человек, которого можно было пустить в расход, разве вы со мной не согласны? — тихо спросил я. — Если бы вам пришлось убить кого-нибудь в целях самозащиты, это была бы идеальная ситуация — здесь не возникает никаких вопросов, пожалуйста, испытывайте действие вашего изобретения. Эксперимент не удался? Что ж, вам не пришлось бы впоследствии его добивать. — Я усмехнулся. — Трудней всего было отыскать человека, которого вам пришлось бы убить сразу, наверняка, поскольку вам не оставалось другого выбора.

Излагая свои небесспорные соображения, я тихо отступал назад, пока не уперся спиной в дверь, потом нащупал рукой ручку. Я открыл дверь и продолжал пятиться, ни на секунду не спуская с него глаз.

— Очень досадно, — бросил я напоследок, — что Эдди Мораны не часто заглядывают к вам в гости! — и тихонько закрыл дверь.

Когда я вернулся в гостиную, Поп Ливви сидел за стойкой бара перед высоким бокалом. Я обрадовался, увидев, что Селест ушла, и от души надеялся, что она прислушалась к моему совету и находится у себя в комнате.

Даже когда я взгромоздился на стул рядом с хозяином, Поп не подал виду, что заметил мое присутствие.

— Они должны быть где-то в машине, — негромко заговорил я. — Вы, случайно, не нашли их или не искали?

— Вы со мной разговариваете, лейтенант?

— Священник говорил мне, что ему принадлежало несколько законных предприятий, которые продолжали функционировать и после того, как он оказался в тюрьме, — продолжал я. — Может быть, одно из тех предприятий — мастерская по ремонту автомобилей? И возможно, этой причудливой машины вообще не было в гараже, когда они переворачивали дом, пытаясь найти деньги, которые, как предполагалось, спрятал Священник. Когда они прекратили поиски, Священник перегнал машину в гараж и снял двигатель, чтобы ее не смогли завести, пока он не вернется. Конечно, он никогда не думал, что ему отмерят полных тридцать лет, — он рассчитывал по крайней мере лет на семь. Итак, скажите мне, Поп, вам обещали сбросить цену на дом при условии, что вы согласитесь не трогать машину, поскольку бывший владелец из каких-то сентиментальных соображений хотел бы оставить ее в гараже, — и какова была скидка?

— Тысяча долларов, — прошептал Поп.

— Как вы нашли деньги?

— У меня был пес, и однажды, играя, он разорвал обшивку на заднем сиденье, — проговорил он, уставившись куда-то перед собой. — Я открыл заднюю дверь и увидел у себя под ногами тысячи!

— Вы пустили эти деньги на содержание дома, — сделал я вывод. — Зачем вам понадобились Себастьян и Бруно?

— Один я бы не сумел распорядиться такой суммой, — по-прежнему шепотом говорил он. — Деньги пугали меня, я чувствовал себя одиноким. Мне казалось, что они оба справятся с любой ситуацией, если такая возникнет. Имея двух сообщников, я нес ответственность только за третью часть!

— Известно ли вам, сколько было денег?

На какое-то мгновение на его лице появилась едва заметная улыбка.

— Я вижу, вы совсем не знаете моих сообщников, лейтенант. Мы тысячу раз их пересчитывали! Сначала там было около четырехсот пятидесяти тысяч. Когда те двое присоединились ко мне, оставалось триста шестьдесят тысяч.

— Сколько денег осталось?

— Чуть меньше ста тысяч.

— Зигмунд Джоунз и Линдстром расстроятся, когда явятся сюда, — тихо сказал я. — Я искренне рад, что вы передумали, Поп, и решили обсудить со мной этот вопрос.

— Я решился после того, как вы сказали мне об Антонии, — тусклым голосом произнес он. — Вы оказались правы: какими бы неприятными ни были альтернативы, я не могу бросить девушку.

Он повернул голову и в первый раз за все время, пока я сидел рядом, посмотрел на меня. Его выцветшие глаза мерцали холодным блеском, какого раньше я не замечал.

— Ваше предложение предполагает по крайней мере пять лет тюрьмы, — проговорил он хриплым голосом. — Об этом не может быть и речи, поэтому мне приходится выбирать из двух зол худшее.

— Объясните, что это значит? — спросил я.

— Расскажи ему, Бруно, — неожиданно рявкнул он.

Голова Бруно стремительно возникла над крышкой бара; все это время он сидел, скорчившись, по ту сторону стойки и ждал. Его грязные глаза возбужденно заблестели, когда он уставился на меня; и в его правой руке твердо застыл револьвер.

— Лейтенант! — весело закудахтал он. — Вы забавный человек, честное слово! Вы думали, что напугаете нас до смерти своими рассказами о том, что Линдстром и сын Священника Джоунза вышли на тропу войны?

Штора зашуршала, и я увидел, как в комнату вошел Себастьян. Я наблюдал в пожелтевшее зеркало, как он приближается к бару. Он остановился рядом с Попом Ливви и уставился на своих сообщников неподвижным, полуистерическим взглядом.

— Он пришел в подвал, — пробормотал Себастьян. — Стоял и ухмылялся, пока говорил. Он все знает! Даже о моем удивительном фокусе в стрельбе — о пуле неправильной формы со смещенным центром, о Моране, обо всем!

— Конечно знает, ты, осел! — закричал Бруно. — Кому взбрело в голову выкаблучиваться перед ним и демонстрировать свое мастерство в стрельбе? Кто болтал ему о своих путешествиях за рубеж? Ты! — Бруно негодующе тыкал пальцем. — Все, все ты!

— Мне такой вариант не нравится, — бормотал Себастьян. — Моран был мелкой сошкой, гнильем. А сейчас речь идет о лейтенанте полиции.

— По какой причине здесь оказался лейтенант? — презрительно усмехнулся Бруно. — Чтобы оборонять нас, по какой же еще? Кто больше всех будет скорбеть, если он погибнет, пытаясь защитить нас, — разумеется, мы трое!

Поп Ливви поднял свой высокий бокал и медленно допил, потом поставил его на крышку бара.

— Лейтенант пытался оказать, мне услугу, — хрипло сказал он. — Я плачу тем же — услуга за услугу. Бруно, сделай все быстро и чисто — на этот раз никаких испытаний твоих пуль, Себастьян. Я подожду в своей комнате.

Поп вышел шаткой походкой, и молчание продлилось до тех пор, пока он не исчез в коридоре.

— Делай быстро и чисто, Бруно! — передразнил его взбесившийся Брек. — Никаких испытаний твоих пуль, Себастьян! — Он пронзительно загоготал. — Старый дурак! Будьте уверены, лейтенант, мы все решим по-своему! — Вдруг он весь напрягся, всматриваясь через мое плечо.

В зеркале я увидел, что Поп вернулся и стоял в дверном проеме, придерживая занавеску рукой.

— Я передумал, — напряженно сказал Поп. — Отведите лейтенанта в гараж — быстро! — и там со всем покончим. — Он снова вышел в коридор.

— Что он о себе возомнил?! — злобно кипятился Бруно. — Может, нам…

— Делай, как тебе говорят, — нервничал Себастьян. — Спорить будем потом, если хочешь!

Бруно забрал у меня револьвер и положил его на крышку бара; мы покинули гостиную и по коридору вышли на улицу. Пушка Бруно твердо упиралась в мой хребет. Себастьян в двух шагах настороже следовал за нами.

Поп ожидал нас в гараже, стоя возле древнего автомобиля.

— Подведите лейтенанта сюда, — спокойно приказал он, когда мы появились в дверном проеме.

Смена ситуации произошла так быстро, что, прежде чем я понял, что что-то не так, все уже закончилось. Бруно издал пронзительный вопль от страха, и его револьвер со стуком упал на пол.

— Назад, к стене! — приказал жесткий голос. — Быстро!

Я обернулся и увидел высокого мужчину с жесткими чертами лица и с безотказным «магнумом» в руке. Я догадался, что это и есть Линдстром; рядом с ним стоял Зигмунд Джоунз. В его глазах, защищенных линзами очков, угадывался легкий интерес к развивающимся событиям.

Бруно и Себастьян плотно прижались спинами к стене и оба выглядели так, словно вот-вот умрут от страха, прежде чем что-то худшее с ними произойдет.

Задняя дверь автоколымаги неожиданно распахнулась, и из нее вышел третий человек. Он схватил Попа за руку и с силой толкнул к нам.

— Становись к стене вместе с остальными, — отрывисто-грубо приказал Линдстром и внимательно наблюдал за ним, пока он не встал рядом с Бруно.

— Я знал, что ты не перестанешь совать свой нос не в свои дела, Уилер, — послышался знакомый пасторский голос.

Человеком, только что вылезшим из машины, оказался Священник Джоунз. К счастью или нет, но теперь я окончательно удостоверился, что похищение Священника было специально подстроено.

— Сколько там денег, отец? — напряженно спросил Зигмунд.

— Крысы над ними постарались, — злился Священник. — Нам повезет, если хотя бы сотня уцелела.

— Один из них наверняка убил Эдди Морана, — мрачно предположил Линдстром.

— Они украли у меня триста пятьдесят тысяч. — Священник чуть не задохнулся, осознавая гнусность, с его точки зрения, чудовищного преступления. — А потом они убивают моего старого друга, которого я послал только взглянуть, что да как.

— Вы сможете поплакаться позже, Священник, — оборвал его Линдстром. — У нас есть сто тысяч — и проблема.

— Лейтенант, — тихо сказал Зигмунд.

— В чем проблема? — ощерился Священник. — Уилер — хороший коп, он все понял и пытался поймать их собственными силами. Они оказались в его руках — действительно хороший коп! Но в то же самое время он сам влип в их западню, — и вот четыре трупа, которые никому ни о чем не расскажут. Нам — сотня тысяч, которую мы поделим между собой, — и никаких проблем!

— Хорошая мысль, отец! — восхитился Зигмунд.

— Как в старые добрые времена, — с усмешкой ответил Священник.

— Я вспомнил, — спокойно сказал Линдстром. — Я захватил с собой кое-что специально для вас, Священник. Зигмунд, принеси, пожалуйста.

С минуту Зигмунд отсутствовал, а потом его высокая, худощавая фигура появилась в дверях. Он нес грузный, объемистый сверток. Священник взял у сына сверток, торопливо разорвал обертку и засиял от удовольствия.

— Эдди Моран был вашим старым другом, — доброжелательно заметил Линдстром, — я подумал, что, может, вы захотите отвести душу сами.

— Ты абсолютно правильно подумал. — У Священника от волнения заплетался язык; он почти с нежностью похлопал рукой по металлическому стволу облегченного пулемета.

— Вы что, серьезно? — Я изумленно пялил на него глаза. — Ведь не можете вы без суда и следствия убить…

— Закрой рот, Уилер! — рявкнул Священник. — До тебя очередь еще не дошла, эти трое на особом счету. Один из них застрелил Эдди Морана.

Вдруг Бруно оторвался от стены и бросился к ним.

— Стоять! — завопил Священник и взял оружие на изготовку.

— Не стреляйте! Не стреляйте! — кричал Бруно. — Выслушайте меня, мистер Джоунз, не убивайте меня — вам нужен только тот, кто застрелил вашего друга, ведь так?

— Может быть! — сказал Священник. — И кто же он?

Бруно судорожно ткнул рукой в Себастьяна.

— Это он, мистер Джоунз! Он убил вашего друга!

Пулемет неожиданно ожил, выплевывая убийственную очередь. В гаражной стене, будто по волшебству, появилась линия дыр, и град пуль ровно прошил грудь Себастьяна. В следующую долю секунды его тело яростно дернулось и рухнуло на цементный пол. Линия из отверстий шла дальше по стене, где неподвижно стоял успокоившийся было Поп Ливви. Словно в припадке, он резко затрясся и свалился замертво.

— Вы попали в него, мистер Джоунз! — восторженно заорал Бруно. — Это он… — Его исступленный крик сменился воплем ужаса, когда снова заработал пулемет.

Грохот выстрелов стих так же резко, как и начался, и Священник Джоунз отвернулся, не желая созерцать судорожно бьющиеся в агонии тела.

— С этими тремя молодчиками все ясно, — сказал он. — Теперь остается только Уилер.

— Сначала вы, Священник, — гаркнул Линдстром, нажимая на спусковой крючок.

Разумеется, представившегося мгновения было явно недостаточно, но это была единственная возможность, которой я мог попытаться воспользоваться. Пока Линдстром сосредоточил все свое внимание на расстреле Священника, я одним прыжком покрыл расстояние, разделявшее нас, сильно ударил его, и мы грузно упали.

Мы катались по полу, и в пылу борьбы я все же услышал короткое стакатто пулеметной очереди и слабый вскрик.

При падении Линдстром выронил револьвер, и это уравняло наши шансы. Мы продолжали яростно кататься по полу, то один из нас оказывался сверху, то другой; мы наносили удары кулаками, выдавливали друг другу глаза, били ногами, потом что-то толкнуло меня в плечо, и в следующий миг я уже быстро летел по полу в противоположном от Линдстрома направлении.

Наконец я уперся во что-то тяжелое и замер. И тут же понял, что остановило меня тело Зигмунда Джоунза. Его умирающий отец в последний миг судорожно нажал на спуск, и пулеметная очередь пробила ровный ряд дыр в груди сына.

Мне с трудом удалось встать на колени и посмотреть, что за чертовщина так легко отделила меня от Линдстрома, а потом отбросила ярдов на десять, как мяч.

Она стояла ко мне спиной, ее густые рыжеватые волосы рассыпались веером и спадали до талии. Одетая в длинную, до пят, ночную сорочку, при тусклом освещении она казалась на десять футов выше и была похожа на разгневанную языческую богиню возмездия. Она плакала, как плачут дети, — жалобный, безутешный плач.

— Плохо! — причитала Антония с нарастающей истерикой. — Ты убил Попа! Ты убил моего друга!

Пошатываясь, я поднялся на ноги и увидел, что она наклонилась вперед и крепко схватила Линдстрома за правую лодыжку. Затем она резко выпрямилась и, размахивая им, как дубиной, методично вышибла мозги Линдстрома о каменную стену.

Прошла неделя, прежде чем Лейверс соизволил со мной заговорить. И уж чего я совсем не ожидал — он всю вину взвалил на меня.

— Это дом кровопролития! — воскликнул он, когда в первый раз увидел гараж, и он был прав, но ведь идея с пулеметом принадлежала Линдстрому.

Если я такой умник и так много знал о положении в доме, кипятился шериф, почему, черт возьми, я не произвел несколько арестов до того, как началась пальба? Он кричал на меня и отметал в сторону тот бесспорный факт, что правда, находящаяся под сомнением, — это одно, а ее доказательство — задача куда более сложная.

Наконец я попал в проклятый дом и убедился, что с Селест все в порядке: она спряталась в своей комнате под кроватью. Она помогла мне успокоить Антонию, прежде чем Лейверс и остальные прибыли на место.

Спустя некоторое время Антонию поместили в санаторий. Селест несколько раз навещала ее там и считает, что Антония чувствует себя по-настоящему счастливой. Психиатр, осматривавший ее при поступлении, утверждал, что это неизбежная трагедия, которая рано или поздно должна была случиться. Когда детский ум дает выход примитивным эмоциям, родители, как правило, легко с этим справляются; когда то же самое произошло с умом Антонии, она в критической ситуации использовала свое невероятно мощное тело как силу разрушения.

Единственным светлым лучиком в моей жизни в то время была Селест; она не могла оставаться в том ужасном доме, да и не хотела, поэтому временно переехала жить ко мне. В квартире сразу стало как-то тесновато, но мне нравилось, как Селест притесняла меня.

В этом было что-то особенное, что выделяло меня из целой армии обычных парней. Я задавал себе вопрос: многие ли из них могут похвастаться тем, что встречаются с девушкой, которая когда-то была акробаткой, и их отношения затянулись по крайней мере на целый месяц?


Загрузка...