Виринея, ты вернулась?

Глава 24

Известь нашлась в подвале, Вера погасила ее в большом корыте и, перед тем как приступить к побелке, решила уделить немного времени исследованию подпола. На прочных деревянных полках до сих пор стояли банки с соленьями, вареньем и даже маринованными арбузами: консервация обычно кормила их всю зиму. Вера задумалась, вспоминая вкус маринованного арбуза. В детстве он казался отвратительным, но сейчас она, пожалуй, не отказалась бы отведать его снова.

Пока Оля мыла полы наверху, Вера снимала соленья с полок и ставила в деревянные ящики для овощей. Один за другим вытягивала ящики наверх – надо будет дотащить до ближайшей мусорки. Вера ненавидела выкидывать продукты и трепетно относилась к тому, что готовили мама и бабушка. Старалась все съедать до конца и не допускать порчи продуктов. «Но есть старую консервацию просто опасно», – уговаривала она себя, снимая очередную запылившуюся банку с полки и нежно проводя рукой по пожелтевшей бумаге, где бабушкиным или маминым почерком было выведено очередное название «абрикосовое с косточками», «вишня без косточек», «клубничное», «малиновое». Чтобы избавить себя от щемящего чувства, Вера пообещала себе сварить в этом году такое же варенье из домашних ягод. Старую тетрадь с рецептами она заприметила еще утром в одном из ящиков. И Олю надо будет привлечь к процессу: пусть перенимает семейные традиции. Некоторые из них.

Освободив подвал и внимательно осмотрев имевшийся в наличии садовый инвентарь, Вера подняла в дом кипу старых газет, зачем-то хранимых бабушкой, и присоединилась к дочери. Вместе они до блеска отмыли старые окна, нуждавшиеся в основательной покраске, отскребли от птичьего помета цинковые подоконники. Вера безжалостно сорвала с окон занавески, пропахшие пылью, и кинула их в ванную. Порошка не было. Буран жалобно подвывал: утренней порции творога собаке оказалось недостаточно. Вера решила, что дальше откладывать нет смысла.

Переодевшись – натянув новые джинсы и спортивную кофту с длинными рукавами, – забрала волосы в пучок и надела темные очки. Семнадцать лет прошло, подросло новое поколение, может, проскочит?

– Оля, я в магазин! – крикнула она дочери, направляясь в сени.

– Я с тобой! – Оля кинула опостылевшую тряпку в ведро. – Только можно я то платье надену?

– Нет. – Вера вздрогнула.

– Почему? – не поняла дочь. Это было не в привычках матери – запрещать ей что-либо просто так.

– Потому что на улице еще прохладно, – быстро нашла объяснение Вера. – Надень что-то теплое и куртку с капюшоном.

– Но там солнце, – попыталась протестовать Оля.

– Сделай так, как я прошу, – излишне резко сказала Вера и тут же попыталась сгладить: – Мартовское солнце самое коварное. Все на него покупаются, не замечая холодного ветра.

Оля молча кивнула и отправилась переодеваться. Вера почувствовала, как перехватило дыхание. Крепко сжала кулаки, зажмурила глаза и сделала два глубоких вдоха. Без паники. Это всего лишь люди, не надо бояться, прошло много времени, все будет хорошо.

Три минуты спустя Оля вышла из комнаты: она надела темное шерстяное платье – брюки дочь категорически не признавала – и накинула легкую куртку.

– Буран, – свистнула Вера. Собака мигом выскочила из светелки и завиляла хвостом, всем видом выражая готовность отправиться навстречу приключениям.

Вера надела на Бурана ошейник и поводок: насколько она помнила, сельские собаки всегда были готовы атаковать чужака. Впрочем, это касалось не только собак.

– Мама, а село большое? – поинтересовалась Оля, когда они с Верой вышли на крыльцо и та закрывала двери.

– Было около трехсот домов, сейчас не знаю.

Вера направилась к калитке, машинально отметив, что, когда они вернутся, надо будет взять топорик и ножницы из подвала и проредить заросли. Оля следовала за ней.

– А долго мы здесь пробудем? – Олю заросли не смущали: она легко касалась рукой веток, и те словно расступались перед ней.

Вера задумалась. Вчера она бежала в панике в единственное место, где муж и Лобанов-Ростовский не смогли бы отыскать ее и Олю. Здесь она собиралась взять передышку, собраться с мыслями, а дальше что? Остаться здесь навсегда? Немыслимо. Оле нужно поступать в университет, она не может обречь ее на жизнь в глуши. Но, с другой стороны, только в этой глуши дочка и была в безопасности: здесь ее дар предвидения не сможет развиваться.

Веру разрывали двоякие чувства. Судьба дочери в ее руках, и от нее одной зависело, как она ею распорядится.

– Возможно, нам придется здесь пожить некоторое время, – обтекаемо объяснила она дочери. – Ты пока пойдешь в местную школу, запускать учебу нельзя.

Краем глаза Вера заметила, как Оля вздрогнула. Обернулась к ней, придерживая калитку и давая дочери возможность выйти на улицу. Затем ласково погладила по руке:

– Не переживай, здесь когда-то была неплохая школа. Бывшая председатель расстаралась. Учеников не так много, ну и со своими знаниями ты будешь лучше всех, – ободряюще улыбнулась дочери Вера. – Мы не можем пропускать: тебе поступать через два года. В этот раз все будет по-другому.

Оля кивнула. Они вышли на проселочную дорогу. На обочине еще лежала грязь, но середина дороги выглядела сухой: кто-то заботливо засыпал ее щебенкой. Вера кинула взгляд на бывший дом тети Мани и заметила Настю, смотрящую в окно. Девушка приветливо помахала ей рукой, Вера, замешкавшись буквально на секунду, помахала в ответ.

– Кто это? – заинтересовалась Оля.

– Соседка, они недавно переехали.

– Она тоже в школу ходит?

– Нет, – широко улыбнулась Вера, – Настя ждет ребенка. Она старше тебя.

– Ясно, – констатировала Оля и снова кинула любопытный взгляд в окно. В отличие от самой Веры Оле явно были нужны друзья. Возможно, Настя действительно станет для нее хорошей компанией, если в школе снова не сложится.

Солнце ощутимо пригревало, март обещал быть теплым, и Вера подумала, что с рассадой не стоит мешкать – сегодня же замочит семена и подготовит тару. Дорожка вывела на главную улицу села. Здесь располагались автобусная остановка, школа, детский сад и дома самых зажиточных жителей. В конце улицы находился сельский магазин. Вера подумала, что нужно сразу купить все необходимое, чтобы хотя бы несколько дней не показываться на улице. И тут же обругала себя: шило в мешке не утаишь, все равно о ее приезде узнают. Оле придется пойти в школу, а для этого ей надо договориться с директором. Наверняка противная Мария Семеновна все так же правит школой. А достаточно показаться ей на глаза, как все село будет в курсе.

Вера решительно ускорила шаг. За то недолгое время, что они шли от дома до центральной улицы, светлые кроссовки Веры уже успели потемнеть, подошва была вся в грязи. Глубокие лужи красовались посреди недавно отремонтированной центральной дороги. Серые покосившиеся дома нуждались в ремонте или хотя бы покраске. В переходный мартовский период даже дома с резными наличниками нагоняли уныние.

Несмотря на то что время близилось к обеду, людей на улицах было не много. Те, кто работал в городе, уже уехали. Ученики – в школе, малыши – в детском саду. Навстречу им попались две бабки, увлеченно обсуждающие что-то. Новые люди привлекли внимание, и бабки даже приостановили дискуссию. Одна из них пристально начала вглядываться в лицо Веры. Когда та с дочерью их миновала, бабка осенила себя крестным знамением и зашептала:

– Свят, свят, показалось.

Вера не заметила этого – лишь ускорила шаг, стараясь как можно быстрее пройти улицу, где даже дома со слепыми ставнями имели глаза и уши.

За пять минут они с Олей дошли до магазина, Вера толкнула дверь, машинально отмечая новую продавщицу, просторное помещение и неплохой ассортимент. Повезло.

Но удача отвернулась, едва Вера зашла внутрь, а Оля последовала за ней, приказав Бурану ждать на улице. В магазине три покупательницы обсуждали, что приготовить на приближающуюся Пасху. В тот момент, когда Вера вошла, они увлеченно спорили из-за рецепта куличей.

– Я в этом году буду печь на сметане, – с вызовом провозгласила одна из них.

Высокая, мощная, с перманентной завивкой на пережженных волосах и слишком ярким для утра макияжем. Она была похожа на доменную печь: дышала здоровьем, энергией и одновременно отпугивала желающих приблизиться (жар спалит – костей не останется). Клавдия Игнатьевна. Ее Вера знала слишком хорошо. Как и двух ее спутниц. Татьяна Николаевна была медсестрой в областной больнице. Невысокая, коренастая, похожая на добротную тумбочку. Ничего примечательного и привлекательного, но невероятно надежна и практична. Вторая – Галина Семеновна – бывшая председатель сельского совета. Высокая, худая, казалось, она не разговаривала, а тихонько шипела, что делало ее невероятно похожей на гадюку, которую если и разглядишь в густой траве, то будет уже слишком поздно. Тонкие узкие губы, серые волосы, забранные в пучок, очки и маленькие злые глазки.

– Сметана тесто тяжелым делает, – тихонько прошипела она, но Клавдия Игнатьевна ее проигнорировала. Она открыла рот, чтобы достойно ответить Галине, но тут взгляд ее упал на Веру. Она так и застыла с открытым ртом.

Игнорируя трехголовую гидру, Вера подошла к стойке.

– Два батона, килограмм муки, килограмм сахара, три упаковки сметаны, три пачки творога, килограмм масла, одну курицу, три килограмма картошки, полкило корейки, – твердо продиктовала она молоденькой продавщице, которая понятия не имела, кто перед ней.

Девушка начала все проворно складывать в пакет. Оля рассматривала витрину с печеньем и конфетами.

Первой пришла в себя Клавдия. Сиплым голосом, похожим на голос умирающего от удушья, она проскрипела:

– Виринея, ты вернулась?