Глава — 2


— Софья! — выбежала за нею на двор Шувалова.

Остановившись у кареты и надевая протянутый кучером плащ, Софья оглянулась.

— Ты не могла предать Алексея! — воскликнула Шувалова. — Не поверю никогда, что ты бы могла это сделать и после его смерти. Видно по твоему лицу, измученному, опухшему от слёз, что всё не так, как ты утверждаешь!

— Екатерина Петровна, — усмехнулась Софья. — Я предала его, понимаете? Я всё-таки это сделала!

— Но почему? — не понимала её та. — Ты не могла, нет.

— Смогла, — развела руками Софья и вновь усмехнулась.

— Но ваша любовь, — никак не верила её тётя в подобное. — Ты не могла. Я уверена, Мамонов издевается над тобой, мучает чем-то. Я могу помочь тебе вернуться во дворец. До родов ведь тебе лучше было во дворце. Ведь нам удалось тогда тебя оставить с нами. Теперь ты родила, ты обещала вернуться после родов, но не выходишь даже из дома.

— В качестве кого мне быть во дворце? — засмеялась Софья и тут же стала серьёзнее, видя искренне переживающую за её судьбу когда-то ставшую дорогой статс-даму, которая, как оказалось, является самой родной и душой, и по крови…

— Я найду, в качестве кого, но так ты снова будешь подальше от ненавистного супруга, как до родов! — тихо ответила Шувалова.

Ничего не говоря в ответ, Софья села в карету, и приказала кучеру закрыть дверь. Он выполнил указание и был готов уже отправиться в путь, ожидая на то позволения. Шувалова же не хотела отпускать Софью вот так и прильнула к окну экипажа:

— Софьюшка, милая…. ты ведь не предала его.

— Предала, — взглянула Софья с сожалением в глазах и крикнула кучеру. — Трогай!

— Ну уж, нет, — смотрела Шувалова вслед умчавшейся карете.

Она взглянула на окна комнаты Алексея и видела, как он стоял у окна. Опираясь на трость, поддерживаемый верно оставшейся с ним Ульяной, он жалел, что не слышал всего, о чём Шувалова говорила с Софьей у кареты.

Одно понимал: Софья продолжает уверять в своём предательстве. Он знал, что Шувалова ей не верит. Она часто за всё это время просила его ждать и потом выяснить истину, а не доверять всему, в чём кто-либо пытается убедить.

Умудрённая опытом Шувалова будто видела Софью насквозь. Вернувшись в дом, она поспешила прийти в комнату к Алексею и с порога заявила:

— Не верь её словам! По глазам видно, что лжёт!

Глубоко вздохнув, Алексей молвил Ульяне:

— Уйди, прошу.

Та покорно ушла, закрыв за собою дверь, и Шувалова помогла ему сесть на кровати, подложив за спину подушки:

— Алёшенька, дорогой, не верь… Софья запугана, измучена. Ты ещё её опухшего лица не видел. Заплаканная. Видно, как страдает. На себя прежнюю не похожа.

Но Алексей молчал. Он смотрел впереди себя, упрямо пытаясь сдержаться, а слёзы наворачивались на глаза. Видя, как ему трудно, Шувалова заключила его в объятия и, как мать сына, укачивала, заставив выпустить все рыдания. Словно ребёнок, Алексей плакал в её руках, а с ним вместе заплакала и она, но продолжала шептать:

— Не верь… Твоя она…. любит и страдает…. как и ты… Не верь…

С тревогой застыв на пороге, прибывшие Николай и Антон остановились. Они смотрела на рыдающего на руках Шуваловой Алексея, и она сквозь слёзы сказала:

— Софья была здесь да продолжает уверять, что предала, но это не так! Я уверена!

— Софья видела тебя? — сразу вопросил Антон, а выпрямившийся на кровати Алексей вдруг выдал:

— Я должен пробраться к ним в дом! Я должен всё видеть своими глазами!

— Что видеть? — смотрел поражённый Николай. — Что ты там можешь увидеть? Она тебя видела?

— Софья не видела его, — ответила Шувалова. — Но я уже думаю, может стоит ей открыться?

— Я хочу сначала убедиться во всём…. сам, — сказал Алексей.

Он твёрдо верил: попав тайком в дом Мамоновых сможет понять, что творится с Софьей на самом деле. Видя надежду друга на их помощь, Николай с Антоном не смогли отказать, а Шувалова сразу пообещала, что её бывшая крепостная, всё это время славшая письма о происходящем у Мамоновых, поможет незаметно попасть в дом…


Загрузка...