Уставившись на кроватку, в которой спала дочь, Софья вспоминала все моменты со своим любимым, с Алексеем, когда они ещё были вместе, когда боялись друг другу открыться, когда признались в любви… Вся сказочность той любви ласкала душу и тут же заставляла разрываться от желания всё вернуть…
Только не покидали… безнадёжность, отчаяние, тоска от того, что может любимого нет на белом свете, а всё происходящее — лишь слепое желание вернуть его. Прослезившись вновь, Софья усмехнулась…
— Софи, — с сопереживанием молвила Алёна, укачивающая на руках недавно успокоившегося сына.
— Надежда, что может это Алёшенька, так же слаба и призрачна, как и надежда, что Еленочка его дочь, а не Мамонова, — вновь усмехнулась Софья.
— Не правда, — не соглашалась Алёна. — Ты посмотри на неё, она так похожа на Алексея! Его тёмно-русые волосы, его глаза, нет, это его дочь, — улыбнулась она. — Копия отца. Его черты!
— Что ж, — встала Софья, вновь заглянув в кроватку на дочь.
Видя её, милую, сладко спящую, она тоже улыбнулась и стала чуть больше верить, что малышка, действительно, — дочь любимого человека.
— Пора переодеваться, а то опоздаем к маскараду, — тихонько положила уснувшего сына в люльку Алёна.
Подруги принялись переодеваться, помогая друг дружке с корсетами, как в комнату осторожно вошла служанка…
— Екатерина Петровна просила помочь вам собраться. Она приедет через два часа за вами, — шептала она.
— Что ж, — села на стул Софья. — Помоги заплести?… Как тебя зовут?
— Ульяна, — улыбнулась та, сразу начав расчёсывать её густые волнистые волосы, пока Алёна села напротив в ожидании своей очереди. — Екатерина Петровна ещё слугу прислала с приятным сообщением для вас.
— Говори же, — смотрела удивлённая Алёна.
— Во дворце получили прекрасные новости о том, что супруга Вашего, — обращалась она к Софье, взглянув на неё в зеркало напротив.
Софья внимательно смотрела, слушая с замиранием сердца, и Ульяна улыбнулась:
— Разоблачили его злодеяния и домой уж больше не отпустят. Ох, и ждёт его кара вечная! Поди, на каторгу сошлют, ежели калекой не останется!
— Каким ещё калекой? — смотрела поражённая от новостей Софья, и Ульяна продолжила рассказывать столь гордо, будто всё происходящее касалось и её будущего счастья:
— Ему ноги-то прострелили! Обе! О, я так счастлива! — еле сдерживалась она, чтобы не говорить громче. — Мой любимый скоро вернётся. Он-то ему ноги и прострелил, мой Алёшенька! Победил-таки Мамонова! И кавалергарды-друзья молодцы, помогли, прибыли все вовремя вместе с Архаровым!
Уставившись в шоке на эту миловидную молодую служанку, Софья молчала, как и не менее шокированная Алёна. С нетерпением дождались они обе, когда Ульяна закончит помогать собираться к маскараду, сделав прически, и одев.
Как только та ушла, тихонько закрыв за собою дверь, чтобы не разбудить детей, Софья резко повернулась к подруге:
— Он жив! Жив и крутит романы со всеми подряд!
— Ты что?! — не верила та, мотая головой. — Нет! Не может быть!
— Мамонов и ему обе ноги тогда пристрелил! Это Алёшенька, без сомнений! — смотрела с уверенностью Софья, повышая голос, от чего сын Алёны тут же проснулся и закричал.
Взяв скорее его на руки, Алёна возразила, желая успокоить:
— Мало ли Алексеев на свете! Все знают, что Алексею обе ноги тогда прострелили. Ты же сама всё рассказала тогда. И потом, Ульяна же сказала, что там и кавалергарды были. Там, поди, не один Алексей присутствовал, а несколько!
— Нет, — прослезилась Софья, чувствуя, что всё иначе.
— Мало ли с кем был связан Мамонов, да кто хотел ему отомстить, — продолжала пытаться успокоить её Алёна.
Только Софья с горечью отвернулась к окну. Выдержав паузу, она усмехнулась и взглянула на подругу:
— Я никогда не прощу ни его, ни себя, если это окажется Алёшенька… Мы ведь предали друг друга да так…. так жестоко…
— Я верю, что, если это он, есть объяснения всему. Не мог он так поступить. Ведь не был таким человеком, — настаивала на своём та, но Софья усмехнулась опять:
— Время меняет людей… Вот и поглядим на маскараде…