Время вороньих песен

Глава 6. Ворон

6.1

Не всем снам стоит оставаться с нами.

– Госпожа Арденн… Малена… – я не могла понять, кто это говорит, потому что была в странном полусне, в вязкой глыбе. Она глушила звуки и чувства.

Когда Пешта принес меня в свой кабинет, я уже все видела, но открыть рот – означало выпустить из себя свой страх. Тогда его станет больше, и я с ним не справлюсь. Ведьмак ушел и вернулся моими вещами. Как на куклу надел пальто, снова взял на руки, подхватил трость и вышел.

Вокруг меня вязкая глыба, и я ничего не чувствую, кроме того, что внутри, а еще, что жесткие, как перья, волосы касаются моего лба, а воротник рубашки впился в щеку, и руки горячие на боку и под коленями.

Пешта опустил меня на скамью в экипаже. Я забилась в угол, вжалась туда плечом и подтянула к себе колени. Скамья была широкая, и мне хватило места. Он сел напротив. Его взгляд я тоже чувствовала. Горячий, как руки.

Мы ехали. Я моргала и всякий раз, открывая глаза, видела, что ехать остается все меньше, и все меньше у меня оставалось сил…

Он пересел ко мне, повернулся, и проплавив глыбу, просунул горячую руку между обитой бархатистой тканью стенкой экипажа и моей спиной и сжал плечо. Притянул к себе и обнял всю меня сразу. Вместе с коленями и страхом. Без особого трепета, но уверенно и надежно, так же, как нес.

Я дрожала, хлюпала носом и извозила слезами рукав его пальто. А он просто держал, и от горячих рук становилось меньше страха. Или от слез. Не знаю… Потом он достал очередной платок, вытер мне лицо и всучил батистовый лоскут в руки, чтобы мне тоже было, что держать, потому что все остальное он держал сам: меня и трость.

Вошел в дом, поднялся по лестнице, избавил меня от верхней одежды и уложил на кровать. Набросил угол покрывала на ноги, постоял, глядя поверх меня в окно, и пошел к двери.

– Спасибо, – сказала я, и голос не дрожал.

Он остановился в пороге резко, будто мои слова камнем ударили в спину, посмотрел через плечо – острый нос клювом, темный глаз и встрепанные жесткие волосы.

– Вам не за что меня благодарить, госпожа Арденн.

Ушел неслышно, даже ступенька не скрипнула, а она, третья снизу, всегда скрипит, если не знаешь куда стать.

Я так и уснула в платье, комкая в руке платок с монограммой на уголке. От платка пахло, как от варенья, чем-то терпким с легкой горчинкой и одновременно сладким. Впервые сны не пришли, хоть я и ждала.

А может это как раз и был сон. Чтобы не забыть. Чтобы вспомнить. Чтобы снова быть...

Живой дом это сущее наказание, как по мне. Как только ведьмы со своими управляются? Или живой и возрожденный это разные штуки? Казалось, что звук от стука в дверь транслируют мне в мозг напрямую, а я в ванной и на мне из всей одежды – халат на голое тело.

Дверь никто не выносил, просто стучал громко, а значит, это был кто-то другой. Зачем стучать, если звонок есть?

Ага, вот и звонок…

Спустилась я не слишком быстро, но зато вполне соответствуя приличиям. Собственно, после происшествия в Управлении прошло несколько дней и хоть кто-нибудь да должен был обо мне вспомнить.

– Доброе утро, госпожа Арденн. Извините за ранний визит, потом я буду занят, – чопорно и обстоятельно объяснял полуэльф, которого я пару раз видела на дознании в УМН. – Дознаватель первого ранга Нарин. Я ваш новый надзирающий офицер. Вас несколько ограничили в перемещениях. При подходе к границе зоны вас оповестит печать. За границу вы можете выходить только с сопровождающим. На все досудебные процедуры, где понадобится ваше присутствие, вас так же будут сопровождать. Копию постановления вам пришлют курьером. До свидания.

– До свидания, – ошеломленно проговорила я, но шустрый тип уже скрылся в экипаже с гербом Управления и мертвой лошадью в качестве тягловой силы. Брр…

Я морщилась, мурашки бегали, а в голове зрели вопросы и план. План созрел быстрее. Я решила проверить границы дозволенного. А там и вопросы можно задать. Если получится.

Не помню точно, когда у меня заныла рука, кажется, еще на выходе из парка, но сначала я отвлеклась на знакомую шляпу, потом переходила дорогу, потом думала, как ближе будет пройти к Управлению, и только потом, когда я была уже почти у цели, стало очень больно. На меня налетел темный вихрь, толкнул за угол, и все выцвело, сделавшись серым и зыбким.

Передо мной стояло… чудовище с синеватым черепом вместо лица и уходящим за горизонт плащом из мрака и тени и держало прохладной костистой рукой за запястье, на котором золотом проступали обручи печати. Поверх руки вилась тьма, мешая золотистым сполохам прорваться, а чудовище приложило палец к несуществующим губам, взяло меня за плечи, затем стало совсем темно, а потом резко светло.

Все произошло очень быстро, меньше чем за минуту. Вот я в паре шагов от Управления, а вот – в простенке между домами практически прижимаюсь к Холину. Его рука все еще обхватывала мое запястье.

– Что… вы делаете?

– Глушу вашу печать. Что за безумный поступок? Хотите в тюрьме суда ждать? – Север упирался свободной рукой в стену над моей головой, и от его взгляда хотелось съежиться и стать еще меньше. – Будем надеяться, что из-за того, что там сейчас творится, ваш проступок не заметят или примут за сбой. Я провел нас тенью, почти по грани, это должно было сбить сигнал, а остатки я глушу сейчас.

– Разве это не нарушение?

– Нарушение, – чуть улыбнулся некромант, – но хотите секрет? Все темные нарушают. Все. Без исключения. Главное, чтобы не доказали, что ты нарушил, или что это именно ты нарушил. Идемте.

Он приобнял меня со спины, не отпуская запястья, будто в танцевальном па, и мы вышли на улицу, как парочка пылких влюбленных. Моя трость в его другой руке смотрелась удивительно органично.

– Что вам нужно было в управлении, Малена? – он говорил тихо и склонялся к лицу, будто шептал нежности подружке.

– Мне заменили надзирающего офицера. Я хотела поговорить с Пештой. И… вы не могли бы немного держать дистанцию? Вы меня смущаете.

– Бросьте, вы меня прилюдно раздели, потрогали, – он хмыкнул, – где понравилось, и не только потрогали. Поздно смущаться. Или опасаетесь, что теперь уже я стану реванша требовать? В эту игру можно играть долго. Тем более, за одно и тоже дважды не накажут. А поговорить нельзя.

– Почему мне нельзя с ним поговорить?

– Вам – можно, это ему нельзя с вами говорить. – Север увлек меня чуть в сторону, и спустя минуту мы сидели за столиком под навесом уличного кафе, а мое запястье было свободно. – Правила не пустой звук. И я, и он… Мы перешли границы дозволенного. Просто вы… Он никогда прежде не позволял себе ничего подобного, хотя возможностей было предостаточно, никогда не о…

– Что же вы замолчали? Никогда не опускался?

– Я не это хотел сказать.

– Неужели?

– Ваши с ним отношения это ваше личное…

– У нас нет…

– Зачем же вы так желаете с ним поговорить?

– Мне нужно кое-что спросить.

– Спросите у меня.

– Предварительное слушание…

– Было вчера. Ваше присутствие не требовалось. Ворнан передал дело и просил не менять вам меру пресечения до вынесения приговора по причине слабого здоровья.

– Шмыгающий нос?

– Точно, – Холин улыбнулся.

Вернее, попытался. Вышло так себе, но я зачла ему попытку.

– Не надо добавлять проблем ни ему, ни себе, – продолжил он. – Вы сейчас едва не выскочили за периметр. И оттуда, где я вас так удачно отловил, отправились бы совсем не домой.

– Основное слушание когда?

– Не раньше, чем через неделю. У вас судья Эфарель. Он не будет опираться на допущения, только на факты. Все мои отчеты сводятся к тому, что вы, если это были вы, действовали не по своей воле. Знаете, когда я вел вас по грани, вы… Питиво прав, вы нечто волшебное, что-то невообразимо далекое и одновременно близкое. Золотая звезда в коконе тьмы. Почему я раньше не… – Он замер, решаясь. – Я постараюсь увидеться с Эфарелем.

Эту попытку я ему тоже зачла. Пусть попробует. Но я не верила во внезапное спасение. Так бывает только в кино или в сказках. А в жизни – не бывает.

– Меня вызовут?

– Да. И это судья будет решать, где вы проведете те несколько дней, пока оно будет идти, независимо от того, вызовут вас в процессе слушаний или нет. Но на вынесение приговора – обязательно. Малена… – он потянулся через столик к моему лицу, коснулся щеки. Нежно и совсем не по-дружески.

– Это лишнее, Север. Вы очень… очень мне нравитесь, но… Не надо.

Вечером пошел дождь. Я сделала себе кофе в той странной чашке, вернулась в спальню, забралась на постель с ногами, облокотилась на подоконник, смотрела на дождь и просто грела руки о глазурованные бока, скользя пальцами по неровностям. Чашка и правда хорошо хранила тепло, даже обжигала, почти как…

За окном метнулась тень. Я вскочила, грохнула чашку на туалетный столик почти не глядя и бросилась к двери, забыв о трости. Скатилась по перилам и выбежала под дождь. Волосы мгновенно намокли, и платье мерзко облепило плечи.

Улица была пуста.

Почему тогда, пока я мчалась к двери, мне казалось: открою – и он будет стоять перед крыльцом в расстегнутом пальто, без шляпы, мокрый от дождя, с его обычной кислой миной и смотреть… просто смотреть, а я протяну руку и коснусь щеки, той, на которой шрам, и это будет похоже на странную чашку, горячо и… будто под пальцами неровная глазурь?

Но улица. Была. Пуста.

Только покачивалась над крыльцом погасшая вывеска.

Это просто сон наяву. Быстросон. За те пару мгновений, что я бежала, чтобы открыть дверь. Такой же как тот, в экипаже, об объятиях и горячих руках.

Вернулась в дом, закрыла дверь, села там же, у порога, уперевшись ладонями в теплый пол, и разрыдалась. Потому что веду себя, как дура, потому что болит нога и потому что снам лучше оставаться снами, они никогда не выдерживают встречи с реальностью. Они от нее умирают.