Удача снова отвернулась от меня, пока собиралась я и моя служанка, из большого зала выполз лорд Форд собственной персоны.
Я уже собиралась покинуть дом, когда он вновь появился в коридоре — пьяный, взвинченный, полный мелочной злобы, которую питало только одно: зависть.
— Снова? — протянул он, с трудом удерживаясь на ногах. — Снова к своему любовнику едешь? Вместо того, чтобы сидеть дома, рожать мне наследников, как полагается порядочной баронессе, ты опять сбегаешь!
Я остановилась, не оборачиваясь к нему.
В голосе его звучала не только обида, но и завистливое бессилие. Он бросился за мной следом, хватая за локоть:
— Благодари судьбу, что твой любовник — не сам король. Хотя кто знает… Глаза его блестели от дурного вина и злобы. — Что, скажи мне, герцог Терранс отдал короне за право держать тебя при дворе? Хм? Чем заплатил за свою "бесценную помощницу"? Если бы не король, я бы давно отправил тебя в деревню, к свиньям!
Я медленно развернулась. В груди всё сжалось от омерзения, но я заставила себя говорить ровно, почти холодно:
— Меня держат при дворе за мои способности, милорд, — сказала я, глядя ему прямо в глаза. — А вы всего лишь ширма. Без мужа у жены нет голоса в совете. Вам дали титул, чтобы мой голос звучал, не нарушая законов.
Он остолбенел, на миг потеряв весь свой гнев — не потому что понял, а потому что не ожидал, что я осмелюсь говорить с ним так.
Я выдернула руку из его хватки и, не оборачиваясь больше ни разу, пошла к двери. На улице уже ждала карета. И ночь, полная опасностей, казалась мне безопасней, чем минуты, проведённые с ним под одной крышей.
Карета мчалась по ночному городу, тусклый свет окон выхватывал из темноты острые крыши домов, пустые улочки, редкие фигуры поздних прохожих. Внутри кареты было сыро и прохладно, а тяжёлые мысли кружились в голове, словно серые мотыльки вокруг тусклой свечи.
Я откинулась на спинку сиденья, сжав ладони в тонких перчатках.
Путь к дворцу был не коротким, и я позволила себе на мгновение закрыть глаза — и воспоминания накрыли меня, как туман.
Пять лет назад тот день был ясным и холодным для осени, запах палёных листьев тянулся по садам нашего родового дома. Я хорошо помню, как в холле раздались громкие голоса, как слуги поспешно расступались, и в дом вошёл посланник Ордена Порядка. Высокий, в синих одеждах с серебряной вышивкой, закрывающих фигуру и лицо, служитель принёс нам письмо, запечатанное печатью Ордена.
Мачеха с волнением дрожащими руками развернула свиток и прочитала вслух: "…как представителям древней магической линии крови, вам предписывается участие в Обряде Связывания. В скором времени будет назначена встреча с потенциальными супругами, чтобы сохранить и укрепить Поток силы."
Я тогда ещё не знала, насколько судьбоносным станет тот день.
Помню, как мачеха повернулась ко мне и моей младшей сестре — её лицу не хватало радости, оно было переполнено расчетом. Она тут же начала строить планы:
— О, для Селии всё уже почти решено, — произнесла она сладко. — К нам прийдет свататься молодой ученый из столицы, перспективный... возможно, будущий министр. Разве это плохо? Ты, Селия, всегда была тиха и умна. Ты найдёшь с ним общий язык. А за тобой посмотрим, кто явится. — сказала мачеха мне и сестре.
Как же быстро переменилось её мнение, когда на порог нашего городского дома в столице — единственного имущества нашей семьи — явился герцог собственной персоной.
Мачеха, еще утром уверявшая всех, что путь Селии предрешён, что ее ожидает судьба учёной жены при министре, вдруг заметно оживилась. Её взгляд, всегда холодный и прищуренный, загорелся новой алчностью.
Герцог, высокий, мрачный, с теми самыми глазами цвета стали, что запоминались с одного взгляда, переступил порог, небрежно откинул дорожный плащ. Он не нуждался в церемониях — его власть и имя говорили за него.
Мачеха взялась объяснять, что младшая дочь, Селия, гораздо более "живая и подходящая хозяйка его землям", что у неё характер благовоспитанный, стойкий, но улыбка — словно цветущий сад.
Я тогда стояла в холле, приветствовала герцога и ученного, опустив руки вдоль тела, пытаясь совладать с дыханием. Мачеха дрожащим голосом пыталась ещё что-то сказать — про Обряд, про обеты, про древние обычаи, только я ни ее, ни герцога не слушала вовсе.
Карета замедлилась, скрип колёс стих под сводами внешних ворот дворца. Над головой простирались высокие арки, подсвеченные кристаллами бледного света, отбрасывая на булыжную мостовую длинные чёрные тени.
Я выдохнула, собирая силы. Служанка Эва — приставленная ко мне с самого рождения, уже давно стала мне подругой, — она молча помогла мне выйти из кареты, на нее все еще давила атмосфера замка и присутствие короля. Накинув на плечи лёгкий плащ, я поспешила вперёд, скользя шагами по широким мозаичным плитам.
Ночные коридоры дворца были пусты. Лишь изредка на поворотах стояли дозорные в тяжелых стальных доспехах, отдавая короткие поклоны. В полумраке наши шаги звучали громче, чем хотелось бы.
Мы миновали мраморный зал с колоннами, пересекли длинный проход с витиеватыми витражами, где бледные лунные лучи пробивались через разноцветное стекло. И, наконец, подошли к покоям герцога Терранса.
Его апартаменты были куда больше, чем обычные гостевые комнаты. Покои занимали почти целое крыло дворца — несколько просторных залов, соединённых коридорами и дверями. Приёмная, кабинет, личные покои... Здесь был размах человека, привыкшего к власти.
Дверь открыл один из его людей, узнав меня сразу.
Герцог встретил нас в первом помещении — в своём кабинете. Он стоял у массивного окна, за которым тянулись темные сады дворца. В его облике чувствовалась напряженность: широкие плечи были сжаты, взгляд сосредоточен.
Он повернулся ко мне, и я сразу поняла — вести у него были недобрые.
— Баронесса Форд, Оливия— голос его прозвучал низко и глухо. — Оливия, я вызвал вас для того, чтобы сообщить плохие новости.
Он подошел ближе, в полутьме его черты казались резче, серьезнее. — Они касаются вашей сестры.
Я сжала подол платья в кулаке, стараясь сохранить лицо.