Вторая жизнь Герцогини. Кровь и Дух

ГЛАВА 32 ГЕРЦОГ ТЕРРАНС

Герцог Феликс Терранс наконец-то возвращался домой после долгого отсутствия.

Высокий, плечистый, с темной отросшей бородой и спутанными от дороги волосами, он сидел верхом на гнедом жеребце, молча наблюдая за знакомыми просторами. Над горизонтом лежал его замок — мрачный, величественный, в тумане вечернего солнца, с башнями, в которых уже скоро начнут зажигать огни. На плечах пылился дорожный плащ цвета выцветшего индиго, и следы долгого пути скрывали былую выправку придворного воина.

За ним тянулась свита: десятки вооружённых рыцарей, оруженосцы и слуги, повозки, гружённые товарами — тканями, пряностями, редким оружием, заморским вином. Пыль дороги пропитала всё, даже воздух, но в груди ощущалась странная лёгкость — это был родной воздух.

— Чёрт возьми, я скучал по этим землям, — глухо сказал он, не оборачиваясь, но зная, что Артур, верный спутник, всё равно услышит.

Сэр Артур, младший сын старшего ныне покойного лорда Дербиша, ехал по правую руку от герцога, не столь внушительный, но выправка, облик и умение держаться сдержанно даже в сёлах, говорили о столичном воспитании. Артур бросил короткий взгляд на замок.

— Всё же хорошо вернуться. Хоть на время, — добавил герцог. — Обоснуемся тут на несколько недель. Наконец-то, родные земли. Здесь всё... как было.

Он замолчал, будто прикусил язык. Многое изменилось. Матушка написала ему множество писем и о жене, и о гостях. Дом, в котором теперь обитали дамы, гости и вдовствующая герцогиня, не был тем тихим пристанищем, каким он его оставил. Но всё равно — это был его дом.

— Говорят, в замке теперь веселье. Танцы. Приглашённые дамы. — Артур усмехнулся. — Возможно, и наши люди найдут, чем отвлечься после такого пути.

— Да, — нехотя кивнул герцог. — Пусть повеселятся и рыцари после долгого похода.

Герцог Терранс был из тех людей, кто умеет служить — с честью, с достоинством и без лишних слов. Но даже ему уже казалось, что лояльность к короне — слишком высокая цена, когда за нее приходится платить собственным домом.

Он был рад, что смог спасти жизнь королю. Даже горд. Нападение на востоке оказалось неожиданным — никто не ждал там тёмных магов. И уж точно никто не думал, что руна, начертанная на предплечье ничем не примечательного торговца, окажется началом проклятого ритуала. Терранс заметил её в последний миг, едва уловив сияние сквозь грязь и ткань рукава. И успел. Пошатнулся, но закрыл собой монарха. Стрела, проклятая, тёмная, вонзилась в грудь, оставив жгучую рану, которая болела до сих пор, словно отравленный след магии всё ещё пытался пробраться глубже.

Когда герцог смог обходиться без помощи целителя, которого он теперь держал при себе, король пожал ему руку, обнял как брата и даровал почётный титул — Мастер Теней. Это было и почетно, и опасно: с этого дня на него возлагались тайные поручения, наблюдение за колдунами, влияние на тайные советы, сопровождение миссий и разведка. Король ждал его во дворце — срочно, как только тот оправится от ранения и поправит дела дома.

Но Феликс не торопился. Ему было нужно домой. И не только из-за ран. Всё чаще его мысли возвращались к замку — не к каменным стенам и не к слугам. К жене. Справилась ли она хоть с малой частью обязанностей герцогини.

Она была не той, кого он себе представлял в браке, и не той, кто обычно вызывал бы у него живой интерес. Ни слишком хрупкой, как музы и нимфы, ни слишком покладистой, ни жеманной. Он надеялся, что она — женщина с умом и характером, тонко чувствующая ситуацию, способная держаться в любой компании. Он женился на ней по воле короля, как подобает подданному. Но теперь надеялся на большее.

А она... молчит.

На его письма — короткие, но искренние, по делу — приходили лишь формальные ответы, или вообще ничего. Ни просьбы о визите, ни жалоб, ни капризов, свойственных дамам. Ни просьбы о дарах — как будто она не нуждалась ни в нем, ни в его внимании. Это ранило его сильнее, чем он хотел бы признать.

Он — герцог, воин, мастер Теней. Его уважали, ему подчинялись, его боялись. Но та, кого он звал женой, будто не замечала его вовсе. Он ожидал, что она будет просить о его возвращении, о помощи, писать ему стихи и милые подробности, как другие женщины с которыми он общался до.

Что она задумала? Что происходит в его собственном доме, пока он защищает короля на чужих границах?

Он был зол. Не просто раздражён, не обижен — именно зол. На короля, который не дал ему выбора. Зол на тот факт, что его союз оказался политическим актом, а не осознанным решением. Он ведь сказал, не умолял — нет, — но выражал своё мнение: он хотел жениться на девушке с магией крови. Настоящей, глубокой, древней магией, дарующей связь с землёй, способной брать клятвы, питающей род и крепость. Такой союз дал бы их потомкам силу, которую не даст ни титул, ни золото. Такая девушка смогла бы понять бремя его семьи. Но король решил, что герцог и так выделен милостями.

Герцог был согласен взять жены даже девушку из семьи духовных магов, но с выраженной силой. Вот, например, дар мисс Лиззи, украшения королевского двора, хоть и звучал красиво в балладах, казался ему совершенно бесполезным. Иллюзии, обаяние, чувство удовольствия — это хорошо для танцев, а не для управления землями. И всё же даже у неё была магическая кровь. Магическая.

Он был уверен, что по королевству рассеяны десятки женщин с куда более редкими и сильными дарами — он встретил одного такого мага на востоке. Юноша, худой и молчаливый, одним прикосновением определил опухоль у правителя южного племени. Великий дар. Герцог не сомневался — если искать, можно найти и целителей, и прорицательниц, и ведьм с глазами, видящими прошлое.

А его вынудили жениться на другой. Даже не на средней магичке. Он получил в жёны девушку без заметного дара. Без связи с магией Земли. Без поддержки двора. С красивым именем Оливия.

Но теперь он вынужден был признать — виноват и сам. Он не попытался узнать её, не дал ей шанса раскрыться. Был холоден, суров и требователен. Сознательно оставил ее одну в первые дни их брака. Ему казалось, что она должна трепетать при одном его взгляде, тянуться к нему как к свету, доказывать свою полезность и благодарность. А она… молчала. Жила своей жизнью. И, судя по редким вестям, вовсе не страдала от его отсутствия.

Матушка же писала обо всём, не стесняясь в выражениях. О растратах. О подозрительно вежливом отношении к мужчинам. О праздниках, которые устраивались без его ведома. О том, что Оливия не слушается, не кланяется, не боится.

«Дикарка», — писала герцогиня-мать, — «груба, своевольна, не способна к дворцовому этикету. Посмотри на Лиззи — вот настоящее сокровище».

Он знал свою мать. Знал её манипуляции, её язвительность, её страсть к драме. Любую новость, исходящую от неё, он мысленно делил на два. Иногда на три. И всё же в письмах сквозила тревога — не за титул и не за честь дома, а за что-то более личное.

С госпожой Лиззи у него не было ничего серьёзного. Она — любимая знакомая герцогини-матери, всеми расценивалась как едва ли не идеальная партия. Знатное происхождение, изящество, ум, врождённое умение блистать при дворе и редкий магический потенциал — всё сходилось. Даже он сам, устав от уговоров и доводов, начал поневоле видеть её рядом с собой: на балах, в приёмных залах, в седле во время охот, — достойную супругу в отдалённом, почти абстрактном будущем.

Их часто намеренно оставляли наедине, будто подталкивая к неизбежному. Сама леди Лиззи, казалось, не возражала. Она принимала его ухаживания с тем взглядом, с которым дамы примеряют дорогие украшения: оценивающе, с долей интереса, но без сердечной привязанности. Он отвечал тем же. Один раз — только один — он позволил себе забыться. Вино, её дар … Он прикасался к ней, знал изгиб её талии, гладкость кожи под тонкой тканью. Его губы касались её щёк, её губ — слишком лично для простого флирта. Дальше этого дело не зашло, он чувствовал, что несмотря на всю радость на душе его сердце оставалось спокойным.

Уже после объявления королевского указа — того самого, в котором говорилось, что герцога пора женить, — леди Лиззи почти открыто предлагала себя. Она не играла в недотрогу, не кокетничала, — она сделала осознанный шаг. Возможно, с надеждой, что всё же станет герцогиней. Но он прекрасно понимал: король не позволит ему жениться на ней. Слишком знатная, слишком магическая, слишком заметная фигура. А забирать её невинность, не предложив ничего взамен, он не мог — не по совести, не по чести. И сам прекратил общение с милейшей леди.

Герцог узнал от сплетников двора, что когда придёт время, ему назначат жену. Ту, чья фамилия известна едва ли за пределами уезда. Девушку из провинции, со слабым, почти потухшим даром, быть может, даже не старшую дочь — не наследницу магической линии. Ему не позволят выбрать сильную жену.

Он даже знал, почему. Оппоненты герцога шептали при дворе, что его влияние на востоке слишком велико. Что его магический потенциал — угроза балансу. Что его земли сравнимы по масштабу с королевским доменом.

Герцог не грустил по леди Лиззи и не искал себе других любовниц. Некоторое время у него были отношения с другой женщиной, она постоянно была с ним, можно сказать была его другом, известная вдова, — та, чьё имя он пообещал забыть сразу после свадьбы, как и дорогу в городской дом к этой леди. Он предложил ей оплатить жильё у моря, обеспечить безопасность и попрощался без особых сожалений. Всё было честно. Вдова была умна и все прекрасно понимала, она не раз жаловалась, что устала от жизни придворной дамы. И он решил, что это знак, помочь ей и себе.

Он дал себе слово быть верным своей жене, даже не испытывая к той ни капли привязанности.

А вот леди Лиззи, находящаяся в замке, рядом с его семьей, с его женой, среди гостей и союзников — тревожила. Напрягала. Что она, чёрт возьми, здесь забыла? Зачем ее пригласили? И ради чего?

И навязчивая мысль не давала покоя… Как со всем этим справляется его жена?