Хлопнула дверь. Кто-то склонился, поправляя одеяло. На меня пахнуло запахом кислого женского пота.
— Ох, ты ж горюшко, брошенное, — жалостливо проговорила женщина, и я решила открыть глаза.
Прямо передо надо мной, было широкое, рябое лицо. На голове был повязан белый платок, с красным крестом.
«Странно, — подумала я, — уже неделю лежу в этой больнице, а эту медсестру вижу впервые, и что за Иван Петрович, если моего врача звали Александр Иванович, да и палата какая-то странная, может реанимация? Да и говорят странно, в богадельню кого-то отправлять собрались. Я такие слова только в книжках и читала.»
Женщина, погружённая в свои мысли, сначала не заметила, что я открыла глаза. И я хотела её позвать, но из горла вырвался стон, как будто горло сильно пересохло и голосовые связки не желали издавать звук.
Женщина вздрогнула и перевела на меня удивлённые глаза, я моргнула. Она охнула и непроизвольно сделала шаг назад. Я опять попыталась произнести слово, попросив воды, но вместо слова «пить» у меня снова получился стон. Я хотела поднять руку, чтобы показать хотя бы жестом, что хочу пить, но рука у меня не двигалась.
Сбылся мой самый страшный кошмар, меня парализовало, вот надо же, не могла помереть спокойно, и что теперь буду так лежать? Как овощ?
Захотелось завыть в голос! И, о, чудо, из горла вырвался не просто стон, а целый крик!
Анфиса Васильевна, видимо, была привычная ко всему, второй раз уже не вздрогнула.
— Барышня, да неужто?! — она довольно шустро для своей комплекции подскочила ко мне и помогла мне присесть, откуда-то сбоку, словно фокусник из шляпы, достав дополнительную подушку.
Лет ей было около шестидесяти, может быть меньше, но лишний вес годков прибавлял. Лицо у женщины было добродушное, глаза добрые, одета она была в белый хирургический халат, тот, который без пуговиц, обвязывается вокруг пояса.
Я подумала, что скорее всего мужчина, с которым Анфиса Васильевна разговаривала, был доктором, а она сама медсестра.
Я скосила глаза на небольшую тумбочку, на которой стояла кружка, размышляя, как бы мне сообщить, что надо воды. Но Анфиса Васильевна была опытная медсестра и, быстро прийдя в себя, увидев, что я поглядываю на кружку, ласково спросила:
— Водички?
Я, облегчённо выдохнув, кивнула. И с радостью поняла, что шея у меня вполне шевелится.
Анфиса Васильевна, цапнув кружку, выскочила за дверь.
А я ещё раз попыталась подвигать пальцами на руке, и мне показалось, что у меня начало получаться, но будто бы с трудом, словно я долго не двигалась, и руки и ноги, да и всё тело моё затекло.
Вдруг на меня накатило чувство нереальности происходящего, потому как я вглядывалась в свои руки и только сейчас поняла, что, во-первых, вижу их прекрасно, а не мутно, как в последние несколько лет, и во-вторых, это совершенно точно были не мои руки.
Руки, которыми я пыталась двигать, принадлежали молодой женщине, а не восьмидесятилетней старухе. От неожиданности у меня даже получилось скрючить пальцы, и не только на руках, я ощутила, что чувствительность появилась и в ногах.
И вдруг меня скрутила боль, ноги, руки, спина, всё вдруг начало сводить, и колоть иголками, я застонала и в этот момент открылась дверь и в палату зашёл мужчина в белом халате и с ним Анфиса Васильевна.
— А-а-а, — продолжила я стонать, выгибаясь всем телом, потому что его сводило, мне казалось, что все мышцы, какие есть сжались и стали скручиваться с пружину.
Мужчина, быстрым шагом подошёл ко мне и скомандовал:
— Анфиса Васильевна, помогите мне её надо перевернуть.
Он сорвал с меня одеяло, и они вместе с Анфисой Васильевной меня перевернули.
— Масло принесите — ещё раз скомандовал, видимо, доктор
И уже обращаясь ко мне, произнёс:
— Терпи, сейчас будет больно, терпи
Я только успела ощутить, как руки прикоснулись к моим ногам, а потом мне стало так больно, что я, прикусив губы, ни о чём не могла думать, только мычала, пока не услышала от врача:
— Дыши, давай, постарайся сделай вдох
И меня снова перевернули, и я постаралась вдохнуть и, когда у меня это получилось, мне вдруг стало легче.
Таким же образом мне промассировали руки, было больно, но то ли я притерпелась, то ли боль была уже не такой интенсивной.
Закончив, доктор посмотрел на меня с какой-то смесью удивления и восхищения, и даже, мне показалось, что неверия и сказал:
— Чудо, что вы ожили, я вам, скажу, что из «вегетативного состояния*» не выходят, если проводят в нём больше двух недель. Я впервые вижу такое.
(*понятие кома появилось чуть позже ближе к середине двадцатого века, до этого медики использовали определения «вегетативное состояние» или «состояние минимального сознания»)
А я поняла, что всё-таки хочу пить, о чём и сказала, вернее прохрипела.
Анфиса Васильевна снова убежала за дверь. Скорее всего она так и не принесла воды в прошлый раз, предпочтя позвать врача. И, надо признаться, они появились очень вовремя.
Пока ждали Анфису Васильевну, доктор пододвинул стул и, присев, рядом с кроватью, попросил подвигать глазами проследив за его рукой, что я успешно сделала.
Доктор довольно хмыкнул и весело произнёс:
— Надо же, чудо, просто библейское чудо. И, главное, как вовремя