Дома ждёт сюрприз.
— Почему вы здесь? — смотрю удивлённо на свекровь, сидящую около наших ворот на чемодане. Последний раз, когда мы виделись, я случайно подслушала её длинный горячий монолог по телефону с какой-то подругой на тему: как меня бесит моя невестка.
Узнала о себе много нового, например, что ничерта не делаю по дому, что обленилась настолько, что не работаю. А то, что я калякаю на дому, работой назвать сложно. Что я плохая мать, ну это уже, уверена, у неё от Макса пошло, потому что она слово в слово пересказывала его пламенную речь касательно боевых искусств и становления мужика. Были там ещё сомнительные комплименты по поводу моего гардероба, и я уж было решила, что хотя бы здесь у меня есть вкус. Но оказалось, что так одеваюсь для того, чтобы на меня чужие мужики глазели.
Когда слушать надоело, вошла на кухню, где была полноправной хозяйкой вот уже девять лет, и у дражайшей Маргариты Павловны перехватило дыхание. А я как ни в чём не бывало открыла холодильник, чтобы достать себе мороженое. Она что-то принялась говорить про огород, а я делала вид, что меня вообще ничего не касается.
— Знаете что, — отправила в рот очередную порцию холодной сладости и обратилась к ней, когда свекровь закончился мыть мне кости, — вы больше не приезжайте.
— Почему? — пыталась она делать вид, что ничего не произошло.
— Ну как же. Пол тут немытый, а вы свои белые носки испачкаете. Или не дай бог перепутаете внука с внучкой.
— Какой внучкой? — не понимает она юмора.
— Ну я же его не по мужским канонам воспитываю, — пожимаю плечами.
— Некрасиво подслушивать чужие разговоры, — делает выпад в мою сторону.
— А я у себя дома. Спустилась, а тут вы. Хоть бы в комнате закрылись, когда столь важную информацию другим передаёте. Мало ли кто захочет на собственной кухне поесть.
— Это не только твой дом, — пытается что-то мне доказать.
— Но я не хочу видеть тех, кто не заслуживает здесь быть.
Взгляды схлёстываются, и она уходит. А спустя пару дней и вовсе съезжает, и после мы стараемся вообще не пересекаться. Когда это было? Около года назад? Надо же, сколько лет мне лгали в глаза.
Теперь я понимаю, что у них у Рубцовым семейное.
Кир подходит к бабушке и обнимает её. Не буду настраивать сына против родственников. Это его родные, не мои. У нас нет общей крови, а как только разведусь с Максом, не будет ничего: ни фамилии, ни дома, ни семейных ценностей. Хотя последнего и не было, судя по событиям.
Удивительно, как бывает, когда кажется, что смотришь с человеком в одном направлении, а по факту ты — прямо, а он — налево.
— Так чем обязаны? — вздыхаю, открывая ворота ключом.
— Ты даже не позвонила, чтобы рассказать про сына!
— Ах, это, — делаю вид, что мне безразлично, и она смотрит на меня округлёнными от ужаса глазами.
— Это?! — ахает, покрываясь красными пятнами.
— Входи, — обращаюсь к сестре, которая застыла на пороге. — И ты, Кир, — зову сына, намереваясь закрыть перед свекровью дверь. Ничего ей не должна, пусть ищет себе другую невестку в лице Инги.
— Я от чужих людей узнаю, что мой Максимка в больнице лежит!
— А теперь от меня узнаете, что у вас внучка есть. Лет пять ей. И невестка вторая. Можете прямо сейчас ехать на Кузнецовскую, там Рубцов находится, и вот познакомитесь. Или вы знали о ней?
Свекровь поджимает губы, качая головой, и мне становится её жалко. Ой, Карина, вот только этого тут не хватало.
— Он как раз очнулся, вас должны пустить, — сбавляю обороты.
— Ты с ним говорила? — она тоже прикручивает нахрап.
— Знаете, и желания нет, — признаюсь. — Вы сюда больше не приходите, — прошу её, закрывая перед носом ворота. — Мы вам никто.
Кир молчит. Мы не обсуждали с ним, почему бабушка перестала ездить, только и он о ней почти никогда не спрашивал. Оказывается, она порой и ему говорила, что Кир, как девчонка.
Яблоко от яблоньки, ничего не скажешь.
Поднимаемся по небольшому крыльцу, и не знаю, что решила мать Рубцова и почему не позвонила, прежде чем объявляться на пороге. Наверное, хотела эффекта неожиданности, жалости.
Ничего у меня не осталось. Ни любви, ни жалости. По крайней мере к тем, кто за забором и дальше.
— Карина, не хочу вмешиваться, — начинает сестра, когда дверь за последним из нас закрывается, но…
— Не хочешь — не вмешивайся, — перебиваю её, боясь передумать и пригласить Маргариту Павловну в дом. Она найдёт, где остановиться. Не маленькая. Не первый раз в городе. И плевать, что подумают соседи. Ведь правда?
Отправляюсь в душ, чтобы успокоиться, потому что вода — то, что мне нужно. А когда возвращаюсь, вижу чемодан в коридоре и качаю головой.
— Ну и где она? — интересуюсь у сестры и сына.
— Ушла, — нехотя отзывается Лиза. Нам ещё предстоит разговор, в котором мне следует извиниться. Кажется, они с Киром успели поговорить, потому что сидят в непосредственной близости. — Решила навестить Макса.
— Кто пустил? — интересуюсь, усаживаясь напротив.
— Так важно? — выдерживает взгляд Лиза. — Может, хватит быть стервой?
— Мне?! — удивлённо прикладываю руку к груди, округляя глаза.
— Всем, — подбирает она ноги на диван, обхватывая их руками. — Мне Вадим написал, — смотрит в стену, не моргая.
— Что хочет?
— Аборт.
Кошусь в сторону Кира, который внимательно на нас смотрит. Разговор не для детских ушей. И так уже много информации принял на себя за последнее время.
— Иди в комнату, — прошу его, но он качает головой. — Кир, пожалуйста. Спроси у ребят, что задали, мне с Лизой поговорить надо.
Он нехотя поднимается и уходит, а я размышляю, с чего бы начать.
— Извини, — начинаю с главного. Не имею права делать вид, что всё в порядке, что ничего не произошло, и идёт по-старому. Если первой не стану признавать ошибки, то что говорить о тех, кто рядом?
— Я бы никогда про тебя так не подумала, — косится Лизка в мою сторону. — Ну, что ты и мой муж.
Но у неё нет мужа. У неё он гипотетический в голове. А мой настоящий, живой. С личной любовницей. И, если бы мне задали вопрос с вариантами ответов, я никогда бы не выбрала тот, что мне изменяют.
Когда тебя предаёт близкий, ты уже не знаешь, насколько можешь верить остальным.
— Я — плохая сестра, — смотрю на свои руки, кивая сама себе. — Просто столько навалилось за последнее время.
Говорю не для того, чтобы пожалели, но слёзы предательски находят выход, и Лиза перетекает на моё кресло, усаживаясь на подлокотник и прижимая меня к себе.
— Кажется, Высоцкие прогневали богов, — усмехается она, и мы обе плачем сквозь смех, но теперь я уверена, что в этой борьбе мы с Лизой заодно.