XXI век не той эры

Глава 11. Урок

Сын Тора по бабам, как порой в особо мрачные моменты думала Ольга, не бегал. Странным образом пресловутые «бабы» его интересовали чуть меньше, чем никак. «Странным», потому что в прежние времена, когда у Ульвара была возможность и желание получать плотские удовольствия в женских объятьях, объятья эти очень редко две ночи кряду принадлежали одной женщине. А сейчас его вполне устраивала одна конкретная женщина, и даже не смущало её уже не вполне стройное тело; хотя раньше и в страшном сне ему не могло привидеться, что беременная женщина может возбуждать. Может, это возраст что-то изменил, может дело было в конкретной личности…

Да мало ли! Тем более, самого Ульвара этот вопрос совершенно не трогал. Его всё устраивало, и ладно. А если не устраивало кого-то ещё… Что ж, попробовал бы этот «кто-то» что-то ему высказать. Опознавать советчика пришлось бы по генной карте.

Нынче его интересовали другие, куда более полезные и важные вопросы, связанные с новым местом службы. Сыну Тора действительно было интересно возиться с инопланетной техникой, опыт такой возни у него был приличный, и приняли его с распростёртыми объятьями.

Умственная деятельность, пусть и временно, с лихвой заменила норманну адреналин и прочие мужские удовольствия. Наверное, потому, что удовольствие от решения поставленной логической или технической задачи было для него новым ощущением, хоть и родственным в какой-то мере прежним.

Выглядел в новом амплуа он хоть и диковато, но никто не удивлялся. Всё-таки, при всех своих многочисленных недостатках Ульвар сын Тора был человеком умным, причём умным именно логически, в нужном направлении.

В данный момент мужчина занимался устранением последствий вчерашней аварии, так выведшей его из себя. И его состояние можно было понять; опытный боевой офицер слёту распознал диверсию, и был в ярости, что кто-то посмел… Знал бы он, что посмели с попустительства и даже по прямому указанию самой Императрицы, вообще, наверное, имел шанс лопнуть от злости. А так умные люди аккуратно направили энергию норманна в нужное русло. Отвлекли от поисков злоумышленников, навалили на его плечи кучу иной полезной работы… В общем, люди были профессионалами, и сработали профессионально.

А на следующее утро после аварии сына Тора вызвали в исследовательский институт. Предчувствие абсолюта странным образом молчало (оно вообще не подавало признаков жизни после возвращения с Ирия), но обычное человеческое чутьё ничего хорошего не предвещало.

— Кириос Ульвар, — склонил голову, приветствуя его в своём кабинете Чоуилоу сын Кетцалькоатля. — Я, собственно, по какому вопросу, — нахмурившись, проговорил он. — Мы закончили работы с привезённым вами объектом, кириа Ольгой.

— И? — поторопил сын Тора, не понимая, к чему нужно такое введение и эти театральные паузы.

— И она была признана опасной, — отводя глаза, со вздохом сообщил тольтек. — Я пытался объяснить Её Величеству, но она была непреклонна. И отдала приказ о… немедленном устранении.

— Наконец-то девчонка начала думать головой, — хмыкнул Ульвар. — А причём тут я?

— Понимаете, Её Величество настаивала, что… коль уж вы её привезли, то…

— Мне и увозить? — цинично усмехнулся норманн. — Логично, да. Вы именно для этого меня вызвали?

— Да, — не стал миндальничать Чоуилоу. — Не хотелось бы откладывать. Зачем лишний раз мучить бедную девочку, — и он протянул сыну Тора лёгкий плазменный пистолет. Непривычное и не по руке оружие, больше подходящее для самозащиты какому-нибудь медику, чем бывшему Первому Палачу для приведения приговора в исполнение. Но возражать он не стал. Не всё ли равно! — Предлагаю всё закончить прямо сейчас, да? — неуверенно проговорил сын Кетцалькоатля. Удивительно мирного и доброго полубога явно коробило от перспективы, и он переступал через себя. Утешало его только то, что самая грязная работа предстояла не ему.

Ульвар кивнул, и оба абсолюта двинулись по коридорам.

Однако чем дольше они шли, тем более зыбкой становилась решимость и уверенность сына Тора. Прежде он никогда не знал сомнений, а вот теперь — сомневался, и от этого ему было не по себе. Он раз за разом задавал себе вопрос: а так ли уж опасна эта девочка из прошлого? И раз за разом отвечал: осторожность прежде всего, нельзя оставлять потенциально опасный объект в живых. Но чем дальше, тем менее убедительным казался этот ответ. Разум признавал его логичность и не спорил. Так в чём же дело?

А дорога как назло оказалась очень долгой. И к концу её мужчина буквально весь извёлся, пытаясь найти причину несостыковки долга и собственных желаний. Но так и не смог найти, когда Чоуилоу остановился возле какой-то двери и, решительно вздохнув, кивнул на неё своему спутнику, отступая в сторону.

— Ульвар? — Ольга озадаченно вскинула брови, увидев совсем не того человека, который всё это время водил её по разным кабинетам. Единственной обстановкой небольшой светлой комнаты было широкое исследовательское кресло непонятного назначения, в которое её минут двадцать назад усадили. Что конкретно здесь могли в ней проверять, она даже не предполагала. Но это было нормально, так было с большинством тестов.

Одетая в стандартный больничный наряд, с собранными в нетугую косу волосами, она выглядела особенно хрупкой и беззащитной.

А потом её взгляд зацепился за оружие в руке мужчины. Зрачки испуганно расширились, взгляд метнулся к лицу сына Тора. Она как-то вдруг и сразу всё поняла, ярко-зелёные глаза потухли, и даже будто выцвели за одно мгновение.

Почему-то смотреть сейчас в её глаза ему было невероятно тяжело.

— Прости, — еле слышно выдохнул сквозь зубы Ульвар. Женщина судорожно вздохнула, зябко обхватывая себя руками за плечи, и отвела взгляд. Только легче сыну Тора от этого почему-то не стало.

Наверное, было бы проще, если бы она начала о чём-то просить, или ругала его, или… Но она молчала, упрямо закусив губу и зажмурившись, терпеливо ожидая смерти. И от этого на душе отставного трибуна Наказателя было ещё паскудней.

Мужчина поднял руку, лёгкий плазменный пистолет в которой казался почти игрушечным. И с удивлением понял, что рука его дрожит. Едва заметно, но это был первый раз в его жизни, когда собственное тело вдруг подвело. Незначительно; но это уже было показательно.

Он попытался разозлиться на жалкую девчонку, оказавшуюся такой упрямо-правильной и противоестественно разумной. Но разозлиться получилось только на себя. За слабость, за безволие, за дрожащие руки, за почему-то стучащее в ушах сердце и вставший в горле ком.

Злость нажала на спуск; не он. И не промахнулась. Никто из них двоих никогда не промахивался, тем более на таком расстоянии.

Злость нажала и пропала. А Ульвар сын Тора в состоянии озадаченного ступора разглядывал распростёртое на слишком большом кресле уже мёртвое тело. И с искренним удивлением понимал, что ему… больно? Точный диагноз поставить не получалось, потому что было совершенно непонятно, что именно и почему, собственно, болит. Но общее состояние было на редкость отвратительным.

Более того, через пару секунд мужчина подобрал этому состоянию ещё одно странное определение. Полубог чувствовал себя так, будто не он только что выполнил приказ, на котором и сам настаивал, а ему самому прожгли сквозную дыру во лбу, приведя в исполнение подписанный Императрицей приговор. И что не худенькая девушка из прошлого сейчас лежит, остывая, в исследовательском кресле, а он сам.

Растерянно, как будто впервые увидел, полубог посмотрел на пистолет в руке. Мужчину плотным облаком окутывало ощущение неправильности, нереальности происходящего. Словно это всё было страшным сном. Или он не человека убил, а одним выстрелом — сразу весь мир.

А потом пришло осознание. Запоздало, но сразу как-то вдруг, махом, и откуда-то извне, а не из собственной головы.

Что он только что своей собственной рукой убил будущее. Не всего мира, куда там до таких масштабов; она и от гибели галактики не поморщится. Он убил завтрашний день одного-единственного человека. Не смешной и удивительно оптимистичной девочки Оли; свой собственный.

Убил своего собственного ребёнка, появившегося благодаря чуду и так и не увидевшего солнца. И… это самое чудо тоже убил. Жизнерадостную женщину с мягкой рыжей косой, от улыбки которой ему как будто становилось легче дышать.

Пистолет к виску он поднёс даже почти осознанно. То есть, он прекрасно отдавал себе отчёт, что поступает странно и нелогично. Но был твёрдо уверен, что это будет лучший выход. Правда, самоубийством он это всё-таки назвать бы не смог; это было устранение несоответствия между реальным положением вещей и видимостью этого положения. Самоубийство он совершил несколькими секундами ранее.

У самого виска щелчок был хорошо слышен. Вот только ожидаемой темноты за ним не последовало. Сын Тора вновь озадаченно, но уже внимательней посмотрел на пистолет, и всё встало на свои места: в оружии был только один заряд, и абсолют его уже потратил.

— Не трудись, — прозвучал спокойный женский голос. — Там действительно больше нет зарядов. Дай сюда, — подошедшая Императрица требовательно протянула руку. Ульвар совершенно не удивился её присутствию, и даже не стал возмущаться, а спокойно отдал бесполезное оружие. Он вообще сейчас всё делал механически, не понимая происходящего. Ему казалось странным, как такое может быть: будущего нет, а настоящее всё длится и длится. — Я поступила по-твоему, подписала приказ. Как тебе результат? И кем же ты себя сейчас чувствуешь? — задумчиво уточнила Её Величество, с интересом разглядывая мёртвое тело и похлопывая по ладони пистолетом. — Сволочью? — с непонятной циничной иронией уточнила она.

Впрочем, её собеседник не был способен на анализ ситуации, и не задумывался о мотивах, поступках и странностях поведения Императрицы.

— Покойником, — честно ответил, пожав плечами, полубог.

— Хм? То есть, всё даже интересней, чем я ожидала, — Её Величество насмешливо улыбнулась. — Ладно, пойдём, — и, уцепив мужчину за рукав, потащила его прочь из комнаты. Он не сопротивлялся и ничего не спрашивал, даже по сторонам не смотрел, а просто механически переставлял ноги. А потом странная процессия из двух человек по коридорам и переходам добралась до ещё одной комнаты.

Если бы это здание было больницей, комнатка вполне могла значиться в ней ординаторской. Небольшая и довольно скромная, но очень уютная гостиная с несколькими шкафами, мягкими потёртыми креслами, диваном и невысоким столом, на котором сейчас был накрыт небольшой перекус: чай и вазочка с конфетами и печеньями. За столом о чём-то вполне мирно и увлечённо болтали три женщины.

Самая старшая, всё ещё красивая элегантная ямато, была Ульвару не знакома. В ещё одной, светловолосой красавице с обманчиво мягкими чертами лица и таящейся в уголках губ улыбкой, он опознал старшую дочь Императрицы. А вот третья…

Мир вокруг странно качнулся и предпринял попытку встать с ног на голову. В голове сына Тора образовалась не просто пустота, а даже какой-то вакуум, заставляющий череп сжиматься со всех сторон.

Под синхронный испуганный возглас трёх сидящих женщин абсолют в два шага подошёл к креслу, в котором сидела Ольга. Того, что походя он сломал стол и едва не ошпарил кипятком наследницу, сын Тора просто не заметил. Женщина же, к которой он вот так напролом метнулся от входа, не попыталась спастись бегством просто потому, что растерялась. Очень странно выглядел в этот момент сын Тора; странно и жутко.

А потом отступать было вовсе поздно, да и технически сложно. Да и дальнейшее поведение угрюмого викинга настолько шокировало гостью из прошлого, что она не сумела бы сбежать, даже получив такую возможность.

Ульвар упал рядом с креслом на колени; действительно, не опустился плавно и ловко, как двигался обычно, а рухнул всей массой. Вцепился одной рукой в подлокотник так, что пластик хрустнул и начал крошиться под пальцами, а второй ладонью поспешно и даже почти судорожно обхватил лицо женщины.

Что за чувства затопили его в тот момент, когда пальцы почувствовали живое тепло, он не знал. Да даже если бы в тот момент эти же эмоции мог испытывать какой-то другой, более привычный к ним человек, он тоже не сумел бы разобраться в этой какофонии.

Но одно главное ощущение, подавляющее и превосходящее все остальные, опознать сумел и сам Ульвар. Это было облегчение. Такое полное и огромное, как будто… вообще всё во всём мире разом стало хорошо. Война закончилась, Альянса больше нет, богов нет, и наступило всеобщее благоденствие. Или как будто душа вдруг покинула тяжёлое и неуклюжее тело, и вот-вот воспарит к небесам, подхваченная проносящейся мимо валькирией.

Охваченный странной и невыразимой жаждой просто быть и ощущать, он рывком придвинул женщину ближе, обнял обеими руками, прижимая к груди. Даже не обнял; почти вцепился в неё, и наконец-то сделал вдох, впитывая лавандовый запах её волос. Только теперь заметив, что всё это время не дышал. В этой комнате — точно, а вот насчёт пути сюда он уже был не уверен.

— Смотри-ка, какой потрясающий терапевтический эффект, — немного отрезвил и вернул на землю ошарашенного и совершенно деморализованного Ульвара откровенно ехидный голос Императрицы. — Правы были древние, всё гениальное — просто.

— Выпорю, — тихо процедил практически себе под нос сын Тора, не выпуская из рук боящуюся лишний раз шевельнуться Ольгу, совершенно ошарашенную его поведением и немного придавленную слишком крепкими объятьями. Не до боли и удушья, но весьма ощутимо.

— Угу, — ничуть не обиделась Её Величество. — Потомство своё когда воспитывать начнёшь, его и пори. Если Ольга разрешит, — продолжала ехидничать она. — А мне ты должен сказать спасибо, что я слушаю не идиотов вроде тебя, а умных людей начиная с себя самой. Было бы всё это правдой, и назад отмотать уже не получилось бы. Радуйся, что ты сейчас с моей подачи безболезненно и своевременно всё понял, а не своим ходом дошёл, когда стало уже поздно.

— Безболезненно? — хмыкнул мужчина, уже вполне беря себя в руки и находя силы выпустить из этих самых рук несколько помятую женщину.

— Ну, во-первых, ты всё-таки не застрелился, что не может не радовать, — цинично фыркнула Императрица. От полубога не укрылось, как при этих словах испуганно вздрогнула, вцепившись в его рубашку, Ольга. Поймав её встревоженный взгляд, он задумчиво хмыкнул. Почему-то эта тревога ему понравилась. — Во-вторых, я довольно быстро оставила тебя в покое, хотя могла бы помучить до вечера. Но тут благодари моё чуткое отзывчивое сердце, ему стало тебя жалко; я, признаться, не ожидала настолько сильной реакции. Ну, а, в-третьих, и это самое главное, всё было не по-настоящему. А вот если что-то подобное произошло бы в реальности, без моего вмешательства, отменить бы ничего не получилось. Ты почаще вспоминай свои ощущения; авось, правда поумнеешь.

— А что случилось-то? — неуверенно подала голос Ольга, переводя озадаченный взгляд со всё ещё стоящего подле неё на коленях мужчины на вольготно рассевшуюся в кресле Императрицу и обратно.

— Это останется нашей маленькой тайной, — тонко улыбнулась Её Величество. — Пока один хорошо известный тебе норманн не забывается и ведёт себя достойно вассала, а не пытается воспитывать свою Императрицу.

— Шантаж? — без раздражения, даже с каким-то непонятным одобрением усмехнулся сын Тора.

— Не без этого, — не стала лукавить Императрица. — Хотя предмет шантажа и незначительный, согласна. Но в твоём случае это правильней называть «воспитательной мерой». Ты, главное, правильные выводы сделай из произошедшего. Подумай, как следует поступить, и поступи строго наоборот, — весело заключила она.

— Постараюсь, — спокойно кивнул норманн.

Он был действительно слишком крепким и физически, и психически, чтобы даже такое потрясение могло его раздавить или надолго вывести из равновесия. Окажись та сцена правдой, варианты были бы возможны. Но не теперь, когда совершенно живая Ольга находилась на расстоянии вытянутой руки, и даже ближе.

— Я могу идти, моя Императрица? — с лёгкой иронией поинтересовался он, слегка склонив голову.

— Иди, иди, оживай, шут гороховый, — махнула на него рукой Её Величество, насмешливо улыбаясь. — Ольгу береги.

— В этом можете не сомневаться, — скорее себе, чем ей ответил Ульвар. Тонкие губы норманна сложились в жутковатую усмешку. Он опять осторожно погладил по щеке вздрогнувшую от неприятной гримасы Ольгу, привычно не ожидавшую от подобного выражения на лице огромного мужчины ничего хорошего, после чего осторожно подхватил женщину на руки.

Отойти-то от потрясения он отошёл, но надолго выпустить из рук таким неожиданным и даже почти извращённым способом обретённую важную часть своей жизни пока не мог.

Сложно сказать, что именно понял сын Тора из устроенной Её Величеством наглядной демонстрации. Главным открытием стало то, что неуверенно цепляющаяся за его плечи женщина, которую он держал в руке, значила для него удивительно много. Как, почему — он не знал, но ощущение обречённой пустоты запомнил отлично. И был готов на многое, чтобы это самое ощущение не вернулось. С логикой у норманна проблем не было, и вывод был сделан: пока эта женщина жива, он чувствовал себя спокойно. Значит, что? Значит, надо сделать так, чтобы она была жива. И находилась под присмотром.

В общем, вряд ли он понял именно то, что хотела донести до него Императрица. И в связи с этим Ольге можно было только посочувствовать.

Справедливости ради стоит отметить, что посочувствовать не мешало и Ульвару. Он впервые в жизни оказался в ситуации, в которой вообще ничего не понимал. Не знал сын Тора, что такое любовь и с чем её едят. Слово такое слышал, но когда-то очень давно, в ещё довоенной жизни, и даже тогда весьма смутно понимал, что оно означает. Да и откуда бы взяться тому самому пониманию, если самого хмурого норманна разве что мать любила как умела? А умела, честно говоря, плоховато; она тоже была довольно нечуткой и далёкой от сентиментальности женщиной.

Более того, даже те смутные теоретические представления в его голове не всплыли, потому что самостоятельно связать собственные чувства с этим непонятным словом он просто не догадался. А Императрица, конечно, была мудрой женщиной, но даже она не представляла в полной мере, насколько запущенный случай попыталась распутать.

Чего Ульвар точно не понял, так это истинных причин, сподвигших Её Величество на организацию всего спектакля. Ну, в самом деле, не могла же Императрица лично тратить своё бесценное время на мелкие трудности одного-единственного вассала! Или могла?

В леталку он грузился, к слову, так и не выпустив Ольгу из рук, чем дополнительно её встревожил. Не пристёгиваясь, ввёл координаты, поднял аппарат в воздух и откинулся на спинку кресла, прижав женщину к себе, уткнувшись лицом в макушку и медленно поглаживая Ольгу по спине. Нельзя сказать, что ту подобное поведение успокоило…

— Ульвар, что произошло? — она вновь предприняла попытку разобраться в происходящем.

— Ничего, — поморщившись, отмахнулся он. Де-юре даже не соврал. — Просто… увидел плохой сон, — мужчина иронично хмыкнул.

— Это же насколько должен был быть плохим тот сон? — пробормотала себе под нос гостья из прошлого. — Конец света что ли? — вопрос был риторический; сын Тора подобные обычно игнорировал. А тут вдруг решил ответить.

— Почти, — вновь хмыкнул он. И крошечная кабинка планетарного транспортного средства опять наполнилась неподвижной тишиной. — Завтра ты останешься дома. Точнее, сначала надо будет установить тебе кацалиоцли, — нарушая молчание, почему-то продолжил Ульвар. Он не любил пустую болтовню, но сейчас тишина тяготила. Для разнообразия, не по каким-то загадочным иррациональным причинам, а по вполне прозаичным: в тишине в памяти то и дело воскресали воспоминания о недавних событиях. И от этих воспоминаний по спине пробегал мерзкий предательский холодок.

В тишине было невероятно трудно удержаться от того, чтобы начать целовать доверчиво льнущую к нему женщину. А удержаться было необходимо: он точно знал, что, начав, не сможет остановиться очень долго. Не в кабине же этим заниматься! Нет, сегодня ему хотелось другого. Хотелось, чтобы всё было очень медленно и очень долго; хотелось прочувствовать каждую клеточку своего и её тела.

Наверное, так он хотел доказать себе, что всё произошедшее на самом деле было сном.

— Зачем? — озадаченно переспросила, грустно хмыкнув, Ольга. — Жалко же переводить ценный прибор. А я…

— Нет, — резко возразил он, на пару мгновений рефлекторно прижав женщину к себе ещё крепче. — Забудь об этом. Ты не умрёшь.

«Никогда?» — хотела съехидничать она, но удержалась. Слишком уж бурной была реакция полубога на привычное замечание, как будто он по какой-то причине действительно очень не хотел её смерти. Уточнять Ольга не стала: слишком страшно было разочароваться.

Про то, что у женщины нет полезного приспособления, без которого он сам чувствовал себя как без рук, Ульвар вспомнил отнюдь не из альтруистических соображений. Просто, как любой нормальный командир, поставив перед собой цель, он принялся методично к ней двигаться. Целью была безопасность гостьи из прошлого, а цаля — одним из средств достижения оной, потому с помощью этого многофункционального устройства всегда можно было отследить местоположение владельца. Не то чтобы сын Тора всерьёз думал, что женщину похитят, или она решит сбежать, но перестраховаться не мешало: мало ли что!

До спальни он всё-таки не дотерпел. С жадностью умирающего от жажды человека, дорвавшегося до воды, начал целовать её ещё на пороге, практически на ощупь двигаясь по дому. И потом, уже в спальне, долго не мог оторваться от её губ, так что аккуратный «больничный» наряд женщины погиб в неравной борьбе. Плотная ткань расползлась под пальцами абсолюта как мокрая бумажная салфетка.

Собственную мысль он в итоге воплотил в реальность. Целовал и ласкал желанное тело, раз за разом подводя женщину к пику наслаждения и не давая ни секунды передышки. Ольга стонала и тихонько всхлипывала, звала его по имени, умоляла то прекратить эту пытку, то не останавливаться; и всё это странным образом заставляло его чувствовать себя живым и доставляло невероятное наслаждение.

Потом он лёг на неё сверху, удерживая свой вес на локтях, и, обхватив ладонями её лицо, хриплым тяжёлым шёпотом рявкнул:

— Открой глаза! — после чего, поймав затуманенный удовольствием и желанием взгляд, добавил уже мягче: — Я хочу видеть.

Нестерпимо хотелось, чтобы этот взгляд остался в памяти навсегда, стёр из неё совсем другой — обречённый, пустой, погасший.

Глаза в глаза, сильно и мучительно медленно, пока у неё не осталось сил даже на бессвязный шёпот. И оно того стоило. Наблюдать, как в расширенных зрачках отражается невероятное, почти непереносимое желание. А в следующий момент наступает долгожданная разрядка, ногти отчаянно впиваются в мужские плечи, и глаза закрываются сами собой, потому что сознание не выдерживает затопившего его наслаждения.

А потом норманн в несколько быстрых движений догнал свою женщину на вершине удовольствия. И у него перед глазами тоже потемнело.