XXI век не той эры

Глава 6. Ожидание

Разглядывая нежданно открывшееся глазу великолепие, я даже про плечо своё на несколько секунд забыла.

Мы стояли на краю то ли огромного кратера, то ли сглаженных временем остатков огромной карстовой воронки; почти плоская большая долина располагалась внизу, под довольно крутым обрывом. Река, с которой мы расстались некоторое время назад, делала петлю, чтобы с правой стороны занавесить часть стены красивейшим водопадом. Внизу, возле водопада, клубилась водяная пыль, и на некотором расстоянии оседала в спокойное озеро. За озером река продолжалась и, пересекая долину, упиралась в стену; то ли там было невидимое с нашей позиции ущелье, то ли вода уходила под землю.

Дальнюю от нас половину долины занимало потрясающее сооружение: несколько десятков неправильных трёхгранных пирамид складывались в огромный бело-зелёный цветок, похожий на лотос. Отсюда мне было плохо видно, но сооружение казалось ажурным и будто пористым, словно было выточено водой в мягкой породе. Только для этого у него были уж слишком правильные прямолинейные контуры.

Вблизи же имелась огромная площадь, от которой разбегались лучи дорог, окружённые россыпями трёх- и четырёхгранных пирамидок поменьше. Приглядевшись внимательней к ближайшему сооружению, я наконец сообразила, почему они так необычно выглядят. Стены ярусов пирамид были не цельнокаменными, как в том же Египте, а представляли собой разномастные колоннады. Кроме того, ярусы были густо заполонены зеленью, и непонятно, то ли так планировалось изначально, то ли своё брал лес.

Отсюда было хорошо видно, что площадь выложена разноцветной брусчаткой, которая складывалась в причудливые узоры из фантастических цветов и геометрических фигур.

— Это космопорт? — недоверчиво пробормотала я.

Странно, все вокруг утверждали, что циаматы, с которыми воевали люди, — агрессивные и беспощадные создания, напавшие первыми. Но мне сложно было поверить, что такую красоту могла создать немотивированно-агрессивная цивилизация. Как-то не сочеталась у меня в голове агрессия с настолько органично вписанным в пейзаж архитектурным ансамблем. Агрессивная цивилизация — это современная мне человеческая, всё подчиняющая своим целям и не считающаяся ни с какими потерями.

— Нет. Это руины древнего города, — неожиданно ответил мой спутник, хотя вопрос был почти риторический: с молчаливостью этого великана можно вообще разучиться разговаривать, и я уже близка была к тому, чтобы начать тихо-мирно беседовать с самой собой.

Да ладно?!

Вот это — руины? Более того, древние руины, да ещё на карстовых почвах, рядом с рекой, в джунглях? Да их же будто только что построили! Нет, я допускаю, что вблизи всё выглядит не так оптимистично, но если бы этим строениям было бы столько лет, чтобы со спокойной душой называть их древними, следы разрушений были бы видны и отсюда. Ну, хоть одну пирамидку бы точно размыло!

Но продолжать расспросы я не рискнула, да и некого уже было спрашивать; белоголовый викинг начал спуск. Опасливо подойдя к самому краю и глянув вниз, я поняла, что даже, наверное, сумею слезть. Даже с одной рукой; здесь стена была не слишком отвесная, и разнокалиберные нагромождения камней выглядели вполне преодолимыми. Главное, всегда держаться так, чтобы в случае чего падать прямо на полубога. Авось, поймает. После вчерашнего происшествия я даже согласна была поверить в возможность такого исхода.

Вчера, когда чёрный трибун вдруг ударил меня так, что плечо прострелило болью, а моя бренная тушка, кувырнувшись в воздухе, влетела в какой-то куст, я успела проститься с жизнью. Но когда выпала из этого куста, в полном шоке наблюдала, как мужчина добивает здоровенную жуткую зверюгу. И в очередной раз удивилась, как же у него получается при такой массе, да ещё в таких объёмных тяжеленных доспехах, так ловко и быстро двигаться, что даже змея на него реагировать не успевала. Впрочем, нет, какая змея? Не бывает у змей таких зубов в таком количестве!

В общем, до меня в конце концов дошло, что меня не били, а просто таким странным образом позаботились о моей сохранности. Даже первую помощь потом оказали. Если бы он ещё извинился за то, что не рассчитал силы, я бы, наверное, поверила в чудеса. А так просто поверила, что у меня есть шансы выжить, и большой страшный полубог в случае чего прикроет от незнакомой опасности, и даже сам при этом не прибьёт при условии хорошего поведения.

Правда, я не совсем представляла, как это «хорошее поведение» должно выглядеть. Но решила: если до сих пор его, по-видимому, всё устраивало, буду продолжать в том же духе. Молчать, готовить и не мешаться под ногами. Аттракцион «почувствуй себя идеальной женой».

За время пути я успела привыкнуть к обществу полубога и перестала реагировать на него настолько нервно. Да и сам мужчина сделал для этого, пожалуй, всё возможное; он не рычал, не хватал меня за горло, даже заботился в какой-то мере. В той самой, которая гарантировала моё пребывание среди живых, но не более того. И трактовать подобную опеку как проявление симпатии и внимания не получалось при всём богатстве моей фантазии. Скорее, в какой-то момент я перешла из разряда опасного вредоносного существа в должность «гражданского населения», которое суровому космодесантнику полагалось защищать. При ближайшем рассмотрении сын Тора оказался крайне молчаливым, очень скрытным и невозмутимым существом. Ну, или просто я умудрялась не делать ничего, что могло бы вывести его из этого состояния. Порой подмывало устроить истерику для проверки, но я быстро успокаивала себя воспоминаниями о первой встрече с этим типом. Повторения не хотелось.

И всё бы было хорошо, и устраивало бы меня целиком и полностью, если бы не одно большое жирное «но». Я продолжала испытывать к этому человеку влечение, и ничего не могла с собой поделать. Даже порой возникала мысль попробовать его соблазнить, но я быстро её отгоняла: подобные желания казались мне совершенно ненормальными, и уж совершенно точно — неуместными. Влечение это походило на болезнь, какое-то странное внушение; стоило задуматься, и я ловила себя на откровенном любовании космодесантником, а в голову лезли мысли одна другой неприличнее. Больше всего мне хотелось стянуть с него броню и посмотреть, как он выглядел без неё, если даже в этом тяжеленном доспехе умудрялся двигаться так завораживающе легко и пластично. Правда, лицо его мне по-прежнему не казалось красивым, но… что-то в нём определённо было. Осознание собственной силы и власти, монументальной уверенности в себе и своих действиях; в сложившихся обстоятельствах это всё привлекало гораздо сильнее, чем могла бы классическая симметрия черт.

А стоило вспомнить некоторые моменты нашего знакомства, или поймать на себе испытующе-оценивающий взгляд мужчины, и возвращался страх. Не подавляюще-панический, а более сдержанный, настойчиво рекомендующий держаться от него как можно дальше.

Получившийся из всего этого странный коктейль эмоций, однако, пребывал в относительном равновесии. Либидо и инстинкт самосохранения рвали меня в разные стороны, и пока они скандалили между собой, можно было руководствоваться рассудком.

На спуске же я, конечно, оступилась. Правда, уже в самом низу; казавшийся таким большим и надёжным камень вдруг поплыл под ногой, рассыпаясь в пыль, и я с визгом полетела к земле. Оставалось мне лететь метра четыре, так что шансы выжить были. Но конвоир благородно не стал проверять это на опыте, и остановил моё падение рывок за шкирку вверх. Зубы клацнули, но я даже толком испугаться не успела, когда меня поставили на твёрдую землю.

— Спасибо, — пискнула придушенно, но не удостоилась даже ответного взгляда. Трибун Наказатель задумчиво озирался, будто что-то искал.

Рекогносцировку прервал громкий басовитый гул, от которого будто бы даже земля затряслась под ногами. Головы мы вскинули одновременно, вглядываясь в зеленоватое небо. И даже угадали с источником звука.

Слева направо небосклон пересекала стая летающих утюгов. Я едва челюсть не уронила от шока, разглядывая это чудо враждебной техники. Не знаю уж, как оно там вблизи выглядело, но издалека — один в один. Плоская подошва характерной остроносой формы, ручка сверху, огоньки по периметру, и всё такое гламурно-прилизанное. С реактивной струёй из того места, куда крепится провод…

— Что это? — почему-то шёпотом поинтересовалась я.

— Десантные баржи, — отмахнулся мужчина, очень недобрым взглядом сверля ровный клин утюгов. Настолько недобрым, что я даже удивилась, когда опознанные летательные аппараты скрылись за горизонтом, и ни один не взорвался прямо в небе. Уточнять, чьи баржи, не стала; судя по мрачному виду мужчины, не свои. Интересно, он их просто всех по определению не любит, или вот конкретно эти нарушили какой-то грандиозный план?

Проводив взглядом торжественную процессию, Ульвар решительно двинулся вперёд. Я, естественно, поспешила за ним, стараясь не отставать.

Снизу «маленькие» пирамидки выглядели совсем не маленькими. Не небоскрёбы, но этажей восемнадцать-двадцать в моём представлении было. А ещё они выглядели так, будто их только что построили, и хозяева просто не успели въехать; ни единой трещинки нигде, ни намёка на коррозию.

И каждая оказалась произведением искусства, каждая не похожа на следующую.

В одном месте ярус поддерживало своими изгибами длинное-длинное тело змея, глотающего свой хвост, чья голова указывала, видимо, главный вход. Следующий ярус змеиной пирамиды поднимали на своих спинах, грациозно приподнявшись на хвостах, те самые летучие змеи. Ещё выше были существа, похожие на Медузу-горгону, но за растительностью уже было плохо видно.

А ещё в одной пирамиде колонны были полые и резные, с цветочными узорами. Я такое видела только в варианте резьбы по кости, а тут целый огромный камень, и их таких много. А в следующей свод поддерживали диковинные птицы. А в следующей — существа, похожие на кошек, сидевшие и тянувшиеся в разных позах. Деревья, цветы, языки пламени, разные звери; чего тут только не было. И всё настолько тонко и изящно выполнено, что дух захватывало.

Продолжая спешить за куда-то уверенно идущим мужчиной, я крутила головой по сторонам, и больше всего мечтала хоть в один из этих домиков зайти, и посмотреть, как же оно всё выглядит внутри. Но пожелания свои благоразумно держала при себе. Уж очень заторопился куда-то мой спутник, и сейчас явно было не самое лучшее время, чтобы лезть к нему со своими глупостями.

Пирамид было немного, и стояли они свободно, создавая ощущение простора и огромного пустого пространства вокруг. И почему-то пустая тишина мёртвого города совершенно не пугала. Наверное, потому, что город не был мёртвым; он как будто спал, ожидая возвращения своих хозяев. А лёгкий шелест листвы вполне заменял тихое дыхание.

Вскоре мы вышли к реке, и одно пострадавшее строение обнаружили. Это был мост, в который упиралась дорога. С нашей стороны он был цел, а дальше зиял пролом неизвестного происхождения. Не то естественного (мало ли, река опору подмыла), не то искусственного. И, глядя на дыру шириной в пару десятков метров, я почему-то склонялась ко второму варианту. Хотя и непонятно; с местным уровнем технологий можно было или весь мост угробить, или даже весь город, если он чем-то кому-то помешал.

Сразу стало очень неуютно. Некстати вспомнилось, что текущая вода издревле считалась главной преградой для всякой нечистой силы. И то, что мост всего один, бросилось в глаза. И даже то, что с другой стороны долины скалы гораздо круче и отвесней, чем позади, и даже профессионал без специального снаряжения вряд ли влезет. И дворец-лотос вдруг показался крайне зловещим и жутким. И совсем никакого желания посмотреть его поближе у меня не появилось, а, наоборот, очень захотелось вернуться обратно в пусть и опасный, но такой привычный и понятный лес.

Озиравшийся по сторонам Ульвар, сзади и сбоку которого я стояла, вдруг обернулся ко мне, глядя очень странно. С непонятным насмешливым удовольствием, даже каким-то злорадством и предвкушением. Я, поймав это выражение, рефлекторно подалась назад, но, разумеется, не успела: мужчина поймал меня за шиворот, подтянул к себе ближе и чуть приподнял. Осторожно, тремя пальцами, щепотью; так, что я не совсем висела в его руке, а неловко балансировала на цыпочках, рефлекторно цепляясь здоровой рукой за его запястье. Приблизил лицо к моему, пристально в упор разглядывая. Настолько близко, что я сумела различить чёрные крапинки на голубых радужках, сеточки морщин вокруг глаз, проступившую на щеках за время путешествия почти незаметную светлую щетину, и, — вот это уже совсем неожиданно, — бледные-бледные едва заметные веснушки.

Самое странное, мне не было страшно. То есть, было, но не настолько, как раньше; кажется, сейчас от него просто не исходило явной угрозы. Опять пришла ассоциация с котёнком, которого приподняли за шкирку, но не для наказания или утопления, а чтобы внимательно разглядеть усатую мордочку и раскраску слишком мелкого зверька.

Дворец на той стороне реки в настоящий момент пугал меня гораздо сильнее.

— Ты чувствуешь страх перед этим местом, — не спросил, констатировал чёрный трибун всё с тем же удовольствием, как будто понял сейчас про меня что-то очень интересное и полезное.

— Ну, да, — не сумела промолчать я, не понимая, чего от меня хотят. — Пирамиды были симпатичные, а там… как будто ужас какой-то спрятан.

— Так ты, стало быть, из хаоситов? — почти мурлыкнул он, буквально излучая радость. Ох, не нравится мне всё это! Когда он ругается, хотя бы понятно, чего ждать.

И чем дальше, тем неуверенней я себя чувствовала. Причём, опять-таки, это был не тот всепоглощающий животный страх, а удивительно концентрированное чувство неловкости. Ощущение, что земля уходит из-под ног, стены расплываются, ориентиры переползают с места на место. И нельзя однозначно сказать, что это плохо, но чем подобное грозит — неясно.

— А кто это? — озадаченно уточнила я, безвольно болтаясь в руке мужчины. — От слова «хаос» что ли? Что-то такое я в фантастике читала, — длительное словесное воздержание неожиданно вылилось потоком откровенности.

— В фантастике? — с ещё большим удовольствием переспросил он. — И во что же ты веришь, девочка из прошлого?

— Э-эм… в теорию вероятности, — неуверенно пошутила я. Вот спросит тоже… Я никогда особо об этом не задумывалась, принимая для себя отдельные кусочки мировых религий и собственных моральных представлений, и никогда толком не пыталась определить, а какой он для меня — Бог? И как теперь сформулировать за три секунды ответ на столь важный вопрос?! — Да я не знаю… Ну так, немного атеизма, немного буддизма, агностицизм. Этот ещё, единый космический разум, который информационное поле вселенной. Ну, то есть, что что-то такое там есть, большое и мудрое, но мы ему обычно до лампочки, — начала мямлить я, как будто отвечала не выученную тему по философии.

— Значит, в наших богов ты не веришь?

— Ну, как бы… вы только не обижайтесь, но язычество — это всё-таки просто поклонение и обожествление природы. Природу я, конечно, уважаю, но всякие там Зевсы с Перунами — это уже от недостатка образования, — решила я быть честной.

Скажем так, в историю о полубогах-абсолютах я не поверила чуть больше, чем совсем. Как могут люди летать в космос и всерьёз поклоняться деревянным идолам? Но теория их происхождения у меня была, и была она довольно простая. Обыкновенный генетический эксперимент. Столько фильмов в своё время на эту тему было снято, захочешь — не забудешь. И на роль типичного универсального солдата Ульвар подходил идеально по всем статьям. А всем остальным что-нибудь психотропное колют.

А боги… поначалу я, конечно, надеялась на их заступничество, и тогда ещё пыталась убедить себя в том, что что-то подобное в этом мире действительно есть. Но теперь окончательно перестала верить в их существование.

— Это будет интересно, — решил чёрный трибун, первый раз в жизни демонстрируя мне полноценную улыбку от уха до уха. Ну, что я могу сказать? Я бы прекрасно прожила и без этого зрелища. Потому что песня «От улыбки станет всем светлей» — это явно не про Ульвара сына Тора. От его радостного оскала мне сделалось не просто страшно, а сразу жутко. И зубы ещё такие… белые, острые. И клыки. Не такие, как у всяких вампиров и прочей нечисти рисуют, но всё равно не среднестатистические; уж очень острые, выступающие из ровного ряда вполне человеческих зубов.

Мужчина вдруг рывком поднял меня выше, и я, в свете последних мыслей про клыки, испуганно взвизгнула, решив, что сейчас меня будут есть. Но нет, трибун Наказатель просто схватил меня в охапку; как-то странно, свернув компактным клубочком, крепко вжав в броню. Потом сделал несколько шагов и, развернувшись, побежал. К обрыву. А я даже вцепиться в него не могла, чтобы не выбросил с размаху: единственная целая рука была плотно зажата между моим телом и нагрудными пластинами доспехов. Несколько бесконечно долгих мгновений полёта в ожидании встречи с водой (почти желанной; помыться или искупаться хотелось ужасно), громкий удар, мир резко перевернулся вокруг своей оси. И меня поставили на ноги уже на другой стороне реки.

Хм. Кириос чёрный трибун только что со мной на руках перепрыгнул провал шириной в половину реки, приземлившись на другой стороне в аккуратный кувырок?

Есть ли что-то, что этому типу не по силам? Мне вот прямо даже интересно!

А ещё интересно, зачем мы вообще сюда идём. Ведь вроде бы собирались на какой-то космодром, корабль угонять…

Но огласить последний вопрос вслух я не успела. Мужчина, зачем-то прихватив меня за запястье, двинулся к единственному строению на этой стороне реки. Думал, сбежать попытаюсь? Ага, и утопиться в знак протеста. Тут всё равно бежать некуда.

Здание вблизи оказалось ещё величественней и выше, чем виделось издалека. И здесь все ярусы подпирали собой статуи существ, невероятно похожих на людей. Высокие, метров под шесть, они явно составляли своей последовательностью какие-то связные истории, как изображения на древнегреческих вазах. Одеты они тоже были по-разному; большинство в свободных рубашках (коротких у женщин и длинных у мужчин), кто-то — в подобии хитонов, кто-то — чуть ли не в килтах, а кто-то вообще наг. Первое время я с любопытством оглядывалась по сторонам, любуясь на красивые статуи и невысокие деревца, их окружающие. Но чем ближе мы подходили к очень высокой стрельчатой арке, расположенной в месте стыка двух пирамид, тем жутче мне делалось.

— А, может, я здесь подожду? Что там внутри делать-то? — осторожно спросила я.

— Это будет слишком просто, — с удовольствием отозвался мужчина, продолжая тащить меня к двери и даже, кажется, не замечая моих попыток сопротивления. Его рука кандалами сомкнулась на моём запястье, и все потуги вывернуться из захвата приводили только к тому, что я сама, похоже, наставила себе синяков.

Чёрный провал входа неумолимо приближался, и вот он уже заполнил собой всё видимое пространство, поднявшись до самого неба. Я принялась жалобно скулить, упрашивая викинга оставить меня на месте, выпустить и прекратить, потому что мне страшно, я никуда не хочу, и вообще зачем всё это.

— Что такое Рагнарёк? — вдруг спросил он, втаскивая меня в дверной проём.

— Гибель богов, — автоматически откликнулась я, неожиданно понимая, что страх исчез, стоило пересечь невидимую черту. Мы шли по пустому гулкому полутёмному коридору (непонятно, откуда брался свет, но викинга рядом и пол под ногами я всё-таки видела), и кроме общего неуютного ощущения от этой затапливающей боковые проёмы непроглядной темноты никаких неприятных ощущений не было. — Это из скандинавской мифологии, но я точно не помню всех подробностей, — продолжила я, обрадованная как отсутствием страха, так и представившейся возможностью поговорить. — Там всё мутно; вроде как асам было дано пророчество, что в один прекрасный момент весь мир погибнет, а потом вроде окажется, что не весь, и что-то выживет. Я где-то читала версию, что Рагнарёк был придуман уже при христианстве, вроде как очищение от всяких древних языческих грехов. А вам зачем?

— Хочу проверить одно предположение, — неожиданно охотно ответил он. Очень непривычное выражение азарта на обычно скупом на мимику лице сына Тора повергало меня в растерянность. — Видишь ли, девочка из прошлого, официальная версия ухода и возвращения богов состоит в том, что люди в прежнюю эпоху предпочли хаос их порядку и выгнали их. И они не стали навязывать нам свою волю. А потом вроде как пожалели, и вернулись, и вытащили то, что смогли, из лап хаоса. Но непонятно, где они так долго шлялись, почему вернулись, и почему сделали это не все. Официальная же версия гласит, что изначально людей создавали для борьбы с Хаосом, но тот совратил их. Но я чем дальше, тем больше убеждаюсь, что никакого Хаоса не было никогда, а эти трусливые ленивые задницы так называют всех, кто им чем-то не нравится или чем-то непонятен.

— Неправда, — вдруг оборвал его рассуждения посторонний голос, прозвучавший совсем рядом. Испуганно взвизгнув от неожиданности, я дёрнулась, вжимаясь в остановившегося и выпустившего мою руку викинга. Он неожиданно спокойно опустил ладонь мне на плечо, приобнимая. Чем шокировал гораздо сильнее внезапно объявившегося в совершенно пустом здании посреди мёртвого города русскоязычного незнакомца. Правда, шарахаться я от сына Тора не стала; меня просто парализовало от неожиданности.

Хотя, может, он просто решил меня придержать, чтобы далеко не убежала?

Успокоив себя этой мыслью, я наконец-то сумела оглядеться. Вокруг ощутимо посветлело, и я уже могла различить, что мы стоим на краю огромного почти пустого зала. Под ногами был какой-то светло-зелёный камень с золотистыми прожилками, над головой почему-то сгущалась темнота. По-прежнему непонятно было, откуда вообще исходит этот бледный бестеневой свет.

В дальнем конце зала располагался огромный многоярусный фонтан, вода из которого сбегала в длинный узкий бассейн, начинавшийся почти у наших ног. Через бассейн был переброшен ряд изящных каменных мостиков без перил. Справа и слева монументальное сооружение ограничивали длинные колоннады, в которых тоже плескалась темнота. В общем и целом помещение своей симметричной холодной пустотой производило впечатление крайней величественности. Но при этом не было мрачным; скорее, торжественным.

— Ой ли? — насмешливо хмыкнул чёрный трибун, отвечая невидимке. Он выглядел совершенно спокойным.

— Неправда, — уверенно повторил всё тот же голос, и я заметила, что от самого фонтана к нам движется какая-то смутная фигура. Расстояние было метров тридцать, но выглядело всё так, как будто до него пара километров, или просто обладатель голоса очень маленький. Пока я дивилась хитрому оптическому обману, незнакомец стремительно приближался из своей бесконечной дали и вписывался в окружающие пропорции. Выглядело жутковато. — То есть, поначалу да. Но ровно до тех пор, пока мы не разобрались в причинах этого явления, — добавил он. Странный тип двигался, а голос его как будто уже был рядом с нами.

Потом я наконец смогла рассмотреть незнакомца, и с трудом подавила желание спрятаться за своего огромного спутника. Причём подавила не столько из храбрости, сколько из нежелания привлекать к себе внимание и проверять, для чего на самом деле трибун Наказатель меня зафиксировал.

Это было что угодно, но не человек. Оно попеременно шло то на четырёх конечностях, и тогда напоминало собой огромного чёрного пса с крыльями, то вдруг невозмутимо поднималось на две, очертания тела прихотливо смазывались, и это становилось совершенно человекоподобное существо, только со звериными ногами, крыльями за спиной и очень странной мордой (потому что назвать это лицом язык у меня не поворачивался). Морда походила на доберманью, только с коротким носом; даже уши стояли торчком. К нам существо подошло в человекообразной ипостаси и оскалило здоровенные клыки. Я испуганно икнула и покрепче вжалась в белую броню.

— Ага, стало быть, сюда вам дорога не закрыта? — спокойно спросил сын Тора, из чего я сделала вывод, что он прекрасно знает, с кем говорит.

— Не всем, — пожало плечами существо, с интересом разглядывая нашу скульптурную композицию. — Я вот сумел пробиться, но не надолго. Ты правильно начал с места силы, теперь хоть будем знать, что ты всё ещё жив. Что касается Хаоса, то всё просто. В вашем представлении это свобода выбора, — оно развело руками, и я сумела разглядеть обычные человеческие пальцы, без ожидаемых когтей. — Или, в более общем представлении, случайность. Для нас случайностей не существует. Мы знаем, что будет потом, и ничего не можем изменить. А люди, да и почти все остальные разумные существа, вносят тот самый Хаос, неопределённость, меняют будущее. Наше в том числе, тогда как мы на них повлиять не способны. И люди изначально создавались нами как эксперимент, попытка смоделировать Хаос и попытаться его понять. Попытка эта была предопределена, как предопределён был провал. А когда на Ирий напали, и мы отправились на Землю — чтобы, как и требовала наша судьба, спрятаться там и со временем погибнуть, — выяснилось, что люди умудрились выжить. Это изменило нашу судьбу. Теперь было предопределено навести порядок на планете и сделать из вас сильный вид. Но вы тоже были обречены на провал в бою с Альянсом. И опять выжили, всё изменив. Людей можно предсказать, но они могут от этого предсказания уйти. У таких же, как ты, абсолютов, всё довольно… печально, если смотреть и с нашей точки зрения, и с человеческой. У вас есть предопределённый путь, но встанете вы на него или нет — вопрос случая. Не нашедший своего пути абсолют — очень несчастное существо, обречённое на вечный бессознательный поиск. Как ты.

— Спасибо, конечно, за подробный ответ, — проворчал Ульвар. — Только за такую правдивость обычно приходится расплачиваться, да?

— Разумеется, — вновь оскалился странный субъект. — Но в сложившейся ситуации мы ограничимся лишь наставлением тебя на тот самый путь. Тем более, всё так удачно сошлось в одной точке… Впрочем, Ирий всегда так делает. Что касается основного твоего вопроса, — а ты ведь пришёл, чтобы попытаться связаться со своими, — в этом нет нужды. Они сейчас летят сюда, так что через пару дней жди гостей, тут будет жарко, — довольно прижмурился странный мутант. — Ты очень удачно провалился. Одна из планетарных баз точно на закат отсюда, не промахнёшься.

— Ты подозрительно разговорчив, Симаргл, — с неприязненной насмешкой констатировал викинг. — Встретил меня, как будто поджидал. На все вопросы отвечаешь, рекомендации даёшь. Зачем тебе это?

— Ты из Истока Истины пил? Пил. Теперь у меня просто нет других вариантов, потому что ты нашёл свой путь. То есть, ты теперь также неподвластен случаю, как все мы, и секретов быть не может. Только мне до сих пор непонятно, как ты умудряешься ходить вокруг да около. Девочка ради тебя такой путь проделала, столько всего перенесла, а ты шарахаешься, — ухмыльнулся потусторонний тип.

Симаргл — это ведь тоже из мифологии; крылатый пёс, божественный вестник, да?

— Причём тут она? — озадаченно уточнил сын Тора.

Вот именно, причём тут я?

— Она — первый шаг к твоей предопределённости, — мне показалось, улыбка стала глумливой, хотя не вполне понятно, как можно было по этой страхолюдной морде что-то определить. — И ты её вроде как признал, но почему-то мнёшься на пороге.

— А какое тебе дело до моего пути, убегаю я от него или нет? — хмыкнув, продолжал допытываться чёрный трибун.

— Потому что один из твоих поступков, если ты наконец-то перестанешь дёргаться, очень сильно поможет всему человечеству. Конечно, в случае чего можно будет обойтись и без этого, но так получится проще всего. Мы теперь, видишь ли, довольно ответственно подходим к выбору будущего для людей. Можешь считать это чувством вины за то, что бросили вас на произвол судьбы в прошлую эпоху.

Всё происходящее мне категорически не нравилось. Наверное, потому, что совершенно не вписывалось в только-только устоявшуюся картину мира. Полубог вёл себя странно, послушно внимая странному потустороннему типу. Потусторонний тип… Его вообще не должно было существовать согласно принятой концепции!

Однако, существовал.

Впрочем, если вдуматься, картина получалась не столь уж пугающая. Боги — на самом деле просто высокоразвитая инопланетная форма жизни, которая создала людей в порядке эксперимента. Помнится, даже в моё время подобные предположения бередили умы всяких интересующихся личностей.

Куда сильнее меня беспокоил разговор про судьбу, предопределённость и прочие эфемерные субстанции. В судьбу я не верила чуть больше, чем совсем. Никогда не верила, потому что если бы она существовала, смысла не было бы вообще ни в чём. А эти ребята разговаривали о ней всерьёз, и, более того, этот Симаргл действительно был свято уверен в своих словах. Как вообще можно жить, доподлинно зная, когда что случится, когда ты умрёшь, когда кого встретишь? И ведь ничего, живут вроде бы, и даже радуются жизни. Но это, надо думать, дело привычки и восприятия, и вообще их личное дело.

Не нравилось же мне в этом разговоре то, что они зачем-то приплели меня. А я на предопределённый сценарий была не согласна! Даже если он каким-то чудом окажется светлым и безоблачным. Не хочу знать, что будет завтра.

Из мрачных раздумий меня вывела вдруг пропавшая с плеч тяжесть. Сын Тора, выпустив меня из захвата, неторопливо стягивал перчатки. Я немного отодвинулась, с недоумением наблюдая за действиями мужчины. Левая рукавица тихо шмякнулась на пол, следом за ней — правая, а пальцы привычными отработанными жестами касались каких-то точек на локтях, что-то поддевали и отщёлкивали.

— Кириос чёрный трибун, а… что вы делаете? — рискнула спросить я, когда от перчаток и налокотников мужчина перешёл к плечам, отстёгивая непонятные крепления.

— А ты догадайся, — многообещающая хищная ухмылка на лице полубога смотрелась органично, но очень жутко, и не предвещала ничего хорошего. Были, были у меня предположения, что за Исток Истины такой, из которого мы успели нахлебаться! И что было потом, я тоже помнила. И в свете всех этих воспоминаний и новых известий те ощущения и желания, которые вызывал во мне белобрысый двустворчатый шкаф, предстали натуральным предательством со стороны собственного организма. И поддаваться им я не собиралась, предпочитая спастись бегством. Впрочем, на ослабевших и трясущихся ногах это у меня вряд ли получилось бы. Хотя я начала потихоньку пятиться к выходу.

— Может, всё-таки, не надо? — робко предложила я.

— Увы тебе, но у тебя выбора тоже нет, — с каким-то непонятным чувством протянул сын Тора. То ли с насмешкой, то ли с сочувствием, то ли с предвкушением.

— Кириос Симаргл, а, может, вы его отпустите, и мы на этом разойдёмся? — ещё неуверенней попросила я, продолжая отступать, но при этом боясь отвести взгляд от викинга хоть на секунду. А ну как бросится, и поймает, и прощай, свобода? Выход маячил совсем рядом, и я уже почти собралась с силами для финального рывка, когда спиной наткнулась на того, к кому обращалась со своей наивной просьбой. Руки божественного вестника аккуратно, но крепко сжали мои плечи, прекратив тем самым осторожное отступление и лишив меня последней надежды на спасение.

Он что, будет меня держать, пока этот викинг…

Впрочем, что-то мне подсказывает, викинг и сам справится.

— Ах, так тут с обеих сторон попытки сопротивления? — весело хмыкнул у меня над головой потусторонний субъект. — Видишь ли, милое дитя; ты мне, конечно, не поверишь, но в данный момент я ничего с Ульваром не делаю. И не планирую, честно говоря, он и так справится; абсолют не способен отступить от своей судьбы, раз найдя её. Ты испила с ним вместе из Истока Истины, а, значит, согласилась разделить его путь. Впрочем… если это тебя немного утешит, особого выбора у тебя тоже никогда не было; разве что всё это неприлично затянулось бы. И сейчас выбора у тебя тоже нет. Но ты мне потом ещё спасибо скажешь. И сейчас бы сказала, если бы знала, как здорово вас обоих приложило бы за попытки сбежать от Истины. Это всегда плохо кончается. Радуйся, тебе повезло с этим источником и со мной, поэтому мучиться ты будешь недолго.

— Он меня прямо сейчас убьёт? — жалобно пискнула я. Верхняя половина брони уже была кусочками прихотливо раскидана по гладкому светло-зелёному камню пола, так что я могла полюбоваться на плотно обтянутое чёрным эластичным комбинезоном тело викинга. И если бы мне не было так страшно от всего происходящего и предчувствия того, что будет дальше, я бы действительно полюбовалась. Ибо было, на что.

Сейчас у меня бы язык не повернулся назвать его шкафом или амбалом. При своём росте и ширине плеч, в отсутствие одежды он совсем не казался массивным. В броне, в том эсэсовском чёрном кителе — да, было; а вот в плотно облегающей тело маслянисто-чёрной глянцевой ткани, внешне похожей на винил, он производил совсем другое впечатление. Как-то вдруг вспомнилось, что в греческих мифах полубоги были не только чрезвычайно сильны, но и прекрасны. И чёрный трибун моему чувству прекрасного отвечал полностью. Пропорционально сложенный, удивительно гибкий и пластичный для его размеров; каждая мышца его, кажется, была вылеплена гениальным скульптором, потому что природа не терпит совершенства, а он был именно им.

Только мне почему-то становилось всё жутче и тревожней, и покрытые чёрной гладкой шерстью руки на моих плечах казались оковами дыбы, на которой меня разложил палач. Не помогали даже исподволь закрадывающиеся воспоминания о том, как сладок был тот поцелуй на злосчастном озере, и о том, чего мне самой тогда хотелось. Сейчас мне хотелось сбежать, и при взгляде на многообещающую ухмылку сына Тора я не ждала от её обладателя ничего хорошего, предчувствуя помимо страха ещё и очень-очень много боли.

— Ни сейчас, ни потом, — тихонько засмеялся третий-лишний, продолжая цепко удерживать меня за плечи. Надеюсь, хоть он в предстоящем действе участвовать не будет?! Моя психика этого точно не выдержит, я же после такого застрелюсь или повешусь при первой возможности! Если выживу. — Не бойся, глупая девочка, рождённая поклонниками распятого. Он не сделает ничего такого, что тебе не понравится.

— Он уже делает! — обиженно проворчала я. — И всю дорогу только этим и занимался!

— Врёшь. Ты сама себя пугаешь, — промурлыкал мне в самое ухо, обдав его теплом, этот потусторонний мутант. — И смотришь ты сейчас с удовольствием. Дальше будет только приятнее, — перешёл на интимный шёпот змей-искуситель, и я вспыхнула от стыда. И за прямолинейность похабных намёков, и за их правдивость.

Чёрный трибун в наш разговор почему-то не вмешивался, лишь продолжал спокойными точными движениями снимать броню. Сейчас он сидел на одном колене и разувался, и я могла в полной мере оценить разворот плеч с непривычного ракурса.

А потом полубог красивым плавным движением выпрямился, стягивая тот маслянисто-чёрный комбинезон, и я настороженно и зачарованно замерла, с непонятной самой себе жаждой разглядывая его тело. Мощную шею, широкие плечи, могучий торс, тонкую талию, узкие бёдра…

На этом месте я смущённо зажмурилась.

Собственное поведение и реакции тоже удивили меня и почти напугали. Я ведь не девочка, у меня были мужчины; и даже полностью обнажённые, в, что называется, «полной боевой готовности», они меня не смущали. А сейчас я вела себя как воспитанница закрытого пансиона для девочек, впервые в брачную ночь увидевшая будущего мужа. И, самое ужасное, именно так я себя и чувствовала: страх, море смущения, затаённое предвкушение, вызывающее в свою очередь уже не просто смущение, а самый настоящий стыд.

Над ухом тихонько, пакостно захихикал Симаргл и легонько толкнул меня в здоровое плечо, прямо к неподвижно стоящему в метре от нас абсолюту. Толчок получился очень сильный, меня развернуло в полёте, и я спиной впечаталась в грудь чёрного трибуна. Он тут же, пользуясь случаем, аккуратно прихватил меня за плечи, лишая даже иллюзии возможности побега. И я могла лицезреть, как исчезает на ровном месте потусторонний гад, попрощавшийся с нами шутовским поклоном и проказливой ухмылкой.

— Ульвар, может… — тихонько начала я, боясь лишний раз шевельнуться.

— Может — что? — насмешливо проговорил мне в волосы мужчина, нажатием на красную кнопку лишая меня самой надёжной защиты. А я ещё, дура, радовалась, как легко снимается этот скафандр! Единственной рукой я судорожно вцепилась в края застёжки на груди, но не угадала манёвр. Космический варвар не спешил рвать на мне одежду; вместо этого его рука скользнула мне за ворот, сразу в вырез не до конца застёгнутого нижнего комбинезона, непонятным образом находя лазейку в бинтах. Осторожное прикосновение грубой шершавой ладони вызывало на коже толпы мурашек. А ещё ладонь эта казалась не то обжигающе ледяной, не то ужасно горячей, и я чувствовала её каждой клеточкой; одновременно всю проложенную дорожку. От шеи через левую ключицу на грудь; чуть погодя оттуда — ниже, на живот.

Одной рукой держать края скафандра и пытаться оттолкнуть локоть мужчины было очень неудобно. Кажется, моих попыток сопротивления он просто не замечал. Даже возможности просто отстраниться у меня не было: левое плечо придерживала вторая ладонь, а сзади мои лопатки плотно прижимались к сильному мужскому телу где-то на уровне солнечного сплетения.

Пока мозг пребывал в панике, тело реагировало быстро и совершенно однозначно. И хотелось бы сослаться на страх, но совсем не от него дыхание сбилось, ноги подогнулись, а внизу живота появилось тёплое тянущее ощущение.

— Ульвар, — совсем безнадёжно, умоляюще протянула я.

— Не упирайся. Итог будет один, а твоя одежда придёт в негодность.

Я вздрогнула, когда мужчина одним движением стянул с моих плеч и комбинезон, и скафандр, оставляя меня обнажённой, если не считать фиксирующего руку бандажа. В граничащей с паникой растерянности я наблюдала, как легко серебристая корка необычного бинта ломается под пальцами абсолюта подобно первой наледи на осенних лужах. Вновь стало страшно, когда я вспомнила, какая сила в этих руках, и что со мной будет, если он вдруг её не рассчитает и, скажем, случайно сломает мне несколько рёбер слишком тесными объятьями.

— И не бойся, — с явной прозвучавшей в голосе насмешкой добавил викинг. — Я, кажется, начинаю вспоминать, что такое «нежность»…

— Кажется? — нервно хихикнула я.

Не ответив, он слегка отстранился и, судя по всему, опустился на колени, потому что тепло дыхания коснулось чувствительного места между лопаток. Я вздрогнула; на контрасте окружающий воздух показался обжигающе холодным. А ещё, лишившись опоры, неожиданно поняла, что самостоятельно стоять мне сейчас очень трудно. И стало ещё труднее, когда я почувствовала прикосновение губ там же, между лопаток.

— Ульвар! — не то жалобно, не то испуганно всхлипнула я, неловко пытаясь прикрыться и цепляясь за одежду. Вырываться, однако, сил не было. Не знаю, что он понял по этому жалкому звуку, но что-то понял. Большие грубые ладони легли мне на талию и заскользили вниз, по бёдрам, стаскивая одежду ещё ниже.

Я, честно, совершенно не представляла, что в этом жутком существе, видеть в котором человека я начала совсем недавно и с большой неуверенностью в диагнозе, с хладнокровной безжалостностью может соседствовать почти трепетная чувственная нежность и осторожность. Весь мой страх перед этим человеком расплавился в том блаженном пламени, в какое меня погружали его руки и губы. Расплавился, испарился, облачком тумана поднялся куда-то под самый потолок и выскользнул наружу через высокое узкое окно. Когда я уже совсем не могла стоять на подгибающихся ногах, мне позволили развернуться и обрести опору, но весь мир по-прежнему пребывал в тумане. Наслаждение накатывало волнами, заставляя меня стонать от удовольствия, кусать губы, изо всех сил цепляться за плечи мужчины, желая оказаться ещё ближе, и под конец уже бессвязно бормотать что-то умоляющее и звать его по имени.

Правда, завершение нашего близкого знакомства оказалось уже совсем не нежным. Но в тот момент меня всё устраивало, и совершенно не смущали ни размеры, ни слишком сильно стискивающие мои бёдра ладони, без труда удерживающие меня на весу. Я сама крепко обхватывала ногами его торс, сама гладила, целовала или вовсе кусала, получив, наконец, такую возможность, шею, грудь, плечи. И когда его ладонь, запутавшаяся в моих волосах, чуть сжала затылок, не позволяя двинуть головой, а губы накрыли мои в далёком от осторожности жадном, властном поцелуе, с готовностью ответила на него, открываясь и подчиняясь, не думая уже ни о чём, и полностью вверяя себя во власть жуткого чёрного трибуна, внезапно оказавшегося способным на такие невероятные сюрпризы.

Сознание от наслаждения я не потеряла, но была к этому близка. После вспышки страсти меня окутала ватная, мягкая и сонная усталость, я даже держаться толком не могла, и висела на мужчине безвольной тряпочкой. И чувствовала себя невероятно, буквально противоестественно счастливой и довольной, несмотря ни на что. Ни на всё прежнее смущение, ни на постепенно вернувшуюся способность соображать, пытающуюся заново вытащить откуда-то из глубин подсознательного страх и ужас от осознания, чем и с кем я только что занималась. Ни на воспоминание-осознание, что от такого вообще-то бывают дети, что в данном конкретном случае было бы совсем не кстати. Меня даже тревожные мысли о туманности собственного будущего и будущего этих странных отношений не могли сломить и вывести из состояния блаженной расслабленности.

Я пыталась, и всё никак не могла вспомнить, когда мне в последний раз было так же хорошо и спокойно, как сейчас. Не только в этом мире странного будущего, но вообще, во всей моей жизни, даже дома.

— Спасибо, — еле слышно выдохнула я.

— За что? — тоже почему-то почти шёпотом уточнил мужчина.

— Не знаю, — я шумно вздохнула полной грудью. — За всё это. Мне кажется, мне никогда не было так хорошо и спокойно, как сейчас.

Он неопределённо хмыкнул и промолчал, но меня даже это не расстроило. Потом. Всё плохое будет потом, а сейчас для этого в моём маленьком мире не было места.

— Мне тоже, — вдруг тихо проговорил сын Тора куда-то мне в ключицу. Я не сразу поняла, что он имел в виду, потому что начала медленно погружаться в дрёму. Но уточнять не стала, а через несколько секунд вспомнила собственные последние слова.

Вместо ответа я крепко, насколько позволяла собственная слабость, обняла этого огромного непонятного мужчину, пытаясь прижаться ещё ближе, и почти тут же уснула, не задумываясь ни о своём, ни о его удобстве. Меня будто выключили из розетки, настолько внезапно я погрузилась в сон.

Странное дело, но когда я проснулась, Ульвар ещё продолжал спать, хотя обычно это он поднимал меня и заставлял двигаться дальше. Он лежал на спине, во сне слегка придерживая меня одной рукой, а я с комфортом возлежала сверху. Спокойное лицо мужчины напоминало восковую маску в своей безмятежной неподвижности, и мне на мгновение почему-то стало жутко от этой мысли. Но грудь викинга спокойно вздымалась, а в ней ровно билось сердце, и иррациональный страх отступил.

А в следующее мгновение мир мой резко перевернулся, и я испуганно взвизгнула, решив, что это по меньшей мере землетрясение.

— Как такое маленькое существо может издавать настолько громкие и противные звуки? — поморщившись, уточнил мужчина. Я смущённо кашлянула в ответ, не зная, что сказать. Потому что в этот раз мой вопль был действительно довольно неуместным: ничего страшного не случилось, просто викинг перевернулся на бок, заодно укладывая меня на пол. Причём, неожиданно, очень осторожно.

Правда, вскоре стало понятно, что вопрос был риторический, и ждать ответа мужчина не собирался. Вместо этого мы продолжили вчерашнее занятие, только в этот раз моё смущение капитулировало значительно раньше. Так что теперь всё случилось куда более осознанно и при моём активном участии.

Потом к моему огромному удовольствию выяснилось, что воду в фонтане можно пить, а в воде бассейна можно плавать. Мыла, правда, для полного счастья не было, но побултыхаться в тёплой воде и смыть с себя накопившуюся за время дороги грязь было всё равно очень приятно. Я даже, расхрабрившись, попыталась устроить догонялки в воде, для чего радостно обрызгала викинга. Кончилось всё закономерно: плавал он так же отлично, как дрался. Так что меня догнали в два гребка, и… в общем, не могу сказать, что воспитательная мера мне не понравилась. Но в воде мы в результате задержались несколько дольше, чем планировалось изначально.

А выбравшись на берег, Ульвар начал одеваться. Я, на ходу пытаясь хотя бы отжать собственные волосы, тоже принялась натягивать комбинезон, хотя грязную тряпку на более-менее чистое тело надевать было неприятно. Но когда, застегнув на себе одежду, я потянулась за скафандром, мои руки перехватил викинг.

— Ты останешься здесь, — спокойно и строго сообщил он. И это была вторая фраза, которую я от него услышала за сегодня. Кажется, сын Тора по жизни не отличался разговорчивостью, а не только в общении со мной.

— Но… — попыталась возразить я, но мужчина слегка тряхнул меня за запястья; не угрожающе, а явно заставляя замолчать.

— Я не смогу прикрывать тебя в бою, — всё так же спокойно и терпеливо пояснил он. — Это будет полномасштабная боевая операция, и тебе там делать нечего, свои же затопчут. Ты останешься здесь, — с этими словами он выпустил мои руки, и из какого-то сегмента брони достал нечто, похожее на сильно уменьшенную пулемётную ленту, потом из другого — уже виденное мной оружие. — Это энергон. Вот тут предохранитель, вот эта кнопка — выстрел. Отдачи нет, но выстрел довольно медленный. Там зарядов двадцать осталось, на всякий случай хватит. Это, — всучив мне пистолет, он разложил на ладони ленту. — Пищевые концентраты. Здесь тридцать штук, тебе в день достаточно и половины, — и он загрузил ленту в нагрудный карман моего комбинезона. — Твоё плечо почти зажило, но всё равно побереги его.

— А ты? — я наконец-то сумела вставить в поток инструкций свой вопрос.

— Что — я? — озадаченно запнулся викинг.

— Как ты без концентратов, и куда ты, и… — я сама оборвала собственное лепетание и понуро опустила взгляд. Понятное дело, уж он-то без меня точно не пропадёт. Надо думать, этот человек всегда прекрасно знает, что делает. — Извини, — буркнула я виновато. Не признаваться же, что остаться одной мне сейчас куда страшнее, чем было первое время в компании недружелюбно го чёрного трибуна.

— Трусиха, — вдруг как-то совершенно необидно хмыкнул он, положив тяжёлую ладонь мне на макушку. — Здесь тебе ничего не грозит, не бойся.

Я вместо ответа подалась вперёд, обхватывая его за пояс. Молча; потому что чувствовала, ещё немного, и я обязательно разревусь.

— Не бойся, — по-прежнему удивительно спокойно, и даже почти мягко повторил мужчина. — Я вернусь за тобой через неделю, не больше.

— Клянёшься? — невесть почему совсем по-детски спросила я, отстраняясь, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Клянусь, — однобоко, но без обычной ехидной насмешки усмехнулся чёрный трибун.

На этом наш разговор закончился. Мужчина принялся собирать и надевать броню отточенными привычными движениями, а я села в сторонке прямо на пол, наблюдая за ним. Меня терзало смутное гадкое предчувствие, но сформулировать его я не могла. Наверное, это было не предчувствие, а страх остаться в одиночестве; мне очень страшно было сейчас отпускать ужасного чёрного трибуна. Потому что это значило новое погружение в одиночество в пустоте незнакомых коридоров.

Закончив сборы, он молча подошёл и аккуратно потрепал меня по макушке, прощаясь. Я едва подавила порыв ухватиться за его руку или подорваться с места и побежать за ним. Страхи страхами, но ведь умом я понимала, что он кругом прав. Я даже представлять не хотела, как выглядит бой в этом времени, не то что видеть своими глазами или пытаться в нём выжить.

А о том, что может не выжить Ульвар, я старалась не думать.

Некоторое время я просидела неподвижно, боясь спугнуть хрупкую невесомую тишину. Она почему-то не пугала, а вот возможность вызвать какой-то неосторожный звук — очень даже.

И просидела бы ещё, если бы меня в таком виде не решил навестить вчерашний инопланетный бог.

— Замечательно, — вместо приветствия изрёк собакоголовый тип. — Всё случилось, как и было задумано. А ты не переживай, за тобой правда придут, — хмыкнул он.

— Какой поступок должен совершить Ульвар? Что вы там увидели в его будущем? — мрачно разглядывая потустороннего гостя, спросила я. Я пыталась почувствовать трепет и восторг от осознания близости легендарного могущественного существа, с которым мне выпал шанс побеседовать. Тщетно; кроме гадливого отвращения и жалости это существо не вызывало у меня никаких эмоций.

— Он умрёт, — спокойно и бесстрастно сообщил Симаргл. — Скоро. В бою, как ему и положено. Абсолют, вставший на свой путь, не может с него свернуть. А твоя дочь станет женой следующего Императора. Кровь асболюта абсолютов слишком разбавилась за века, и нужно добавить божественной крови.

— Ясно, — медленно и задумчиво кивнула я.

— Что, и ты так спокойно на это реагируешь? Не веришь? — ехидно ухмыльнулся он. Лицо стало почти человеческим, только зубы выпирали из пасти. — Напрасно, я не умею врать. Или тебе попросту плевать? Ты, наверное, просто ещё не осознала?

— И что я по-вашему должна делать? — со вздохом поинтересовалась я.

— Как — что? Плакать, умолять, — удивлённо пояснил тот, кто называл себя богом. — Угрожать убить себя. Я, собственно, поэтому сейчас здесь, чтобы не дать тебе это сделать.

— Знаете, мне поначалу вас стало жалко, когда вы про эту свою предопределённость говорили, — задумчиво пробормотала я. — А сейчас просто противно. Если вы все такие, то и поделом.

— Нежелание принимать неизбежное? Опять? Как глупо, — поморщился Симаргл.

— Нет ничего неизбежного. Есть только вероятное, — поморщилась я. — Уйдите, пожалуйста, пока я не наговорила вам гадостей. Вы не бог, и уж тем более — не мой бог.

— Глупая дочь поклонников распятого, — усмехнулся он, оставляя за собой последнее слово, и исчез.

А я вытянулась на полу, молча пялясь в потолок. У меня теперь была масса времени, чтобы проанализировать собственное положение, понять, чего я хочу, и что мне нужно сделать, чтобы этого добиться.

Очень не хватало ручки и какого-нибудь блокнота; обычно проще всё систематизировать на бумаге, чем в голове. Но это искупалось массой свободного времени, и каждую мысль можно было обдумывать очень долго.

Через некоторое время я устала лежать и, за неимением других развлечений, опять полезла плавать. В воде, кажется, мысли бежали бодрее, потому что когда я, намотав по ощущениям пару километров, совершенно обессиленная выбросилась на берег, жизненные постулаты в моей голове сформировались. Где-то рядом с примерным представлением о быте и нравах современных людей.

Нет, спасать мир от злобных эгоистов-богов я не собиралась. Всё-таки, это личное дело каждого, и кому-то, может быть, с ними живётся лучше. Но вот свою собственную жизнь я бы предпочла вывести из-под их юрисдикции.

Предложенную версию с самоубийством я даже в шутку не рассматривала. Потому что это вообще никому и ничем не поможет. Даже если всё будет именно так, как сказал этот неприятный тип.

Но в последнее категорически не верилось, даже несмотря на неприятное предчувствие. Или просто не хотелось верить? Но клятве трибуна Наказателя я доверяла, определённо, куда больше, чем словам мутного мутанта. Так что я постановила для себя ждать до победного конца, как заповедовал поэт Симонов в своём бессмертном стихотворении.

Долго я обдумывала и собственное отношение к Ульвару сыну Тора. И пришла только к одному выводу: мне будет плохо, если он действительно погибнет. Не так, чтобы с ним погиб и весь мой мир, но, определённо, я бы предпочла видеть его среди живых.

Это сложно было назвать любовью или мистическим озарением, связанным с обретением «второй половинки». Просто мой страх перед ним выгорел, а остальные страхи — остались. Рядом с могучим викингом мне вдруг стало очень уютно и спокойно, как за пресловутой каменной стеной. Не говоря уже о том, что нестерпимо хотелось утереть нос этим «богам». Пусть в малости, пусть только в этом, но я, похоже, начинала их тихо ненавидеть, и рада была бы любому их промаху.

А ещё очень хотелось, раз уж меня так внезапно и странно огорошили перспективой «маленького женского счастья», всем назло родить мальчика. Вот просто так, из обычной человеческой вредности. Я, конечно, в гадания не верю, но нагадала же мне когда-то подруга на «Таро» сына. Так почему не сбыться именно тому пророчеству, а не этому?

И ещё одна мысль мне не давала покоя. Пугала своей холодной и непривычной отрешённостью, но покидать отказывалась. Когда интерес Императрицы пропадёт, а копание в моей голове не принесёт желанного результата, я бы предпочла, чтобы жизнь мою прервал именно Ульвар. В том, что он сможет так поступить, я не усомнилась ни на секунду. Я мало знала о молчаливом викинге, но была уверена: рука его не дрогнет никогда, и нет в этой вселенной существа, которое он бы пожалел настолько, чтобы нарушить приказ. Это моё желание сложно было назвать романтичным или трогательным; мне просто казалось, что так будет честнее. Я понимала мотивы того же доброго и терпеливого ко мне Кичи Зелёное Перо или пожилого японца Исикавы, и была благодарна за их участие. Но было в таком их отношении что-то неуловимо гадкое, лицемерное; а сын Тора мне не врал. Никогда. И сейчас я была ему за это благодарна.

Переменчива всё-таки женская душа; ещё несколько дней назад я думала совсем иначе. А, попав со страшным трибуном Наказателем в действительно опасную ситуацию, я вдруг выяснила, что ему — едва ли не единственному в этом мире — я доверяю. И это было гораздо ценнее, чем гипотетическая любовь. В существование которой в том виде, в каком это показывают в романах, я никогда толком не верила.

Было обидно, что от меня и теперь, по большому счёту, совсем ничего не зависело. Нестерпимо хотелось хоть ненадолго вновь оказаться предоставленной самой себе, а не выполняющей приказы свыше. Пока вариант у меня был один: уйти отсюда. Но прибегать я к нему не спешила; потому что уйти — значило сгинуть в окружающем лесу. Самообманом я никогда не увлекалась, и поэтому отдавала себе отчёт: досюда меня дотащил Ульвар, а без него у меня не было шансов.

Так что оставалось мне жевать концентраты и плавать до одури, плавать и жевать концентраты. И ждать обещанную неделю. А если понадобится, то и дольше. Потому что после высказывания этого Симаргла я поверю в смерть сына Тора только тогда, когда увижу его хладный труп.