XXI век не той эры

Глава 4. Падение

Просыпаться было больно. Чисто физически больно. От неудобной сидячей позы (как я вообще могла заснуть в таком положении?) ныла шея и спина; кроме того, болели руки от плеч до запястий, ныла грудная клетка и бёдра чуть выше колен. Ещё меня мутило, а голова напоминала большой чугунный котёл.

Не до конца ещё проснувшись, я осторожно откинулась на спинку своего сидения, не спеша открывать глаза. Ибо ничего хорошего увидеть не ожидала, так зачем спешить с неприятными открытиями? Вместо этого я подняла правую руку, чтобы размять шею, но, зашипев от боли, уронила руку обратно. Плечо прострелило так, как будто оно было сломано.

Левая рука слушалась лучше. Плечо хоть и ныло, как прочие суставы рук, но эта боль напоминала скорее ощущения в мышцах после чрезмерно интенсивной растяжки. И только со стоном наслаждения разминая шею, я открыла глаза. И замерла.

Передо мной был космос. Бескрайний, бездонный, наполненный таким количеством звёзд, какое никогда не увидишь с Земли через всю засветку и толщу атмосферы.

Я раньше понимала, что нахожусь на космическом корабле, то есть летящей от звезды к звезде большой железной дуре, но только умом. Слишком большой это был корабль, слишком неотличимыми от обычных земных были условия на нём, слишком мало я там видела. Да и зал ожидания с фонтаном, конечно, сделал своё чёрное дело.

А вот теперь эта картина зачаровала, парализовала и затянула в своё потрясающее воображение великолепие. И заставила недоверчиво подумать: «Так это правда? Всё наяву, и всё действительно со мной?»

Далеко не сразу в моё очарованное сознание начали забредать здравые мысли. Например, о том, что всё это может быть просто красивой картинкой. Или о том, что раньше мне таких картинок не показывали, и раз начали, значит, в мире что-то изменилось.

Поэтому я постаралась отвлечься от великолепного зрелища и оглядеться, и увиденное меня шокировало куда сильнее, чем вид открытого космоса. Особенно когда я рассмотрела сидящего в соседнем кресле человека. С моим везением это, пожалуй, мог быть только он, мой персональный ночной кошмар.

Мы с чёрным трибуном (так, кажется, называли этого маньяка-убийцу мои благородные тюремщики?) находились в очень маленькой тесной каморке. Выгнутую поверхность передней стены полностью заполнял космос, наклонная плоскость перед ней пестрела какими-то лампочками и непонятными значками. Позади двух кресел, в которых сидели мы, на расстоянии меньше метра имелась прямая стена с большой железной плитой, заменявшей дверь. Чем-то похоже на шлюз между отсеками в подводной лодке, только без вентиля и с окошком в верхней части.

А белобрысый шкаф с нашей последней встречи, кажется, ещё прибавил в объёме, и при виде него я ощутила острую нехватку воздуха. Казалось, что он сейчас ещё раздуется, и раздавит меня в маленькую неаккуратную лепёшку. Сквозь паутину страха пробралась мысль, что с размерами мужчины всё нормально, а дополнительного объёма ему придал своеобразный «наряд», напоминавший скафандр из какого-то фантастического фильма о будущем или не менее фантастическую броню. Сегментную, красивую такую, с рельефно прорисованными мышцами. На мне же ничего подобного не было (я бы удивилась, если бы было), только роба сменилась на какой-то серый комбинезон с кучей карманов.

По счастью, в мою сторону мужик не смотрел, и вообще, кажется, дремал; глаза были закрыты. Так что я, несмотря на его присутствие, могла думать. И думы мои были неприятными: я совершенно не помнила, как здесь оказалась, и почему сделала это в такой компании.

Последним, что я помнила, был странный гость. Настолько странный, что меня посетило недостойное желание настучать предателю Кичи по голове. Потому что в первый момент этот двухметровый детина в алой форме напугал меня до колик. Правда, я сумела быстро справиться с собой: в отличие от норманна, он не смотрел зверем и, кажется, не собирался есть меня на ужин, обед или завтрак. А когда до меня дошло, что он смущается, мне поплохело.

Боевой офицер. Мужик двухметрового роста с развитой мускулатурой и широченными плечами. Да, что уж там, очень симпатичный мужчина с открытым лицом с правильными чертами, взъерошенными светло-русыми волосами, чистыми зелёными глазами и сногсшибательно искренней радостной улыбкой.

Так вот, этот субъект в ладно сидящей на тренированном теле форме стеснялся как подросток на первом свидании. Он натурально краснел, бледнел, не знал куда деть руки и едва не заикался. Да ещё и смотрел на меня с детским восторгом и почти обожанием, как на какую-нибудь девочку с обложки.

А Кичи, скотина, стоял рядом и явно насмехался и надо мной, и над гостем. То есть, для него подобная реакция была ожидаема и предсказуема. Может, именно ради неё он мне этого типа и привёл? Может, этот застенчивый центурион местному главврачу какую-то большую гадость сделал, и тот таким образом изощрённо мстил? Как вообще может героический (сомневаюсь, что у них тут другие встречаются) офицер десанта быть таким застенчивым? Обычно на таких женщины пачками вешаются! Да и то, какое женское сердце устоит против настоящего героя, да ещё с такими внешними данными?

А потом я вспомнила местное соотношение мужчин и женщин, прикинула возраст ухода мальчиков в военные училища, вспомнила слова про трепетное отношение к женскому полу, и мне поплохело окончательно. То есть, мне вот это и хотели показать? Что вот так к женщинам у них относятся вообще все мужики без божественной крови? Матерь божья!

Впрочем, со своими эмоциями Олег (как, оказывается, приятно встретить своего земляка; знакомое имя буквально грело душу) справился довольно быстро, и хоть и поглядывал на меня с восхищённым трепетом, но говорил нормально.

И всё-таки, разочарование от нерешённого вопроса о разговоре с Императрицей (космодесантник просто не знал, есть такие законы или нет), было всё-таки не последним, что удалось вспомнить.

В комнату зашёл сидящий сейчас со мной рядом викинг. Кажется, с ним был кто-то ещё, но мне хватило одного леденяще-брезгливого взгляда, чтобы весь мир сузился до движений одного-единственного человека, которые я ловила с отчаянным вниманием. Только бы не подошёл, только бы не трогал, только бы не…

А вот дальше уже пришла темнота.

Да ладно, я что, всё-таки это сделала?! Упала в обморок от страха?

Но это не снимало главного вопроса: куда мы сейчас летим. Своим поступком я запятнала честь великого и ужасного чёрного трибуна, и он должен меня как-нибудь ужасно ритуально убить? Или… не убить, а сделать что-нибудь ещё более неприятное?

И почему нельзя было сразу на месте, почему надо было куда-то тащить? Нет, точно какой-то ритуал. Сейчас подвезут поближе к вот этой звезде, сильно выделяющейся на фоне остальных размерами (кажется, она просто очень близко), выкинут в открытый космос и придадут ускорения. Потому что подобный поступок может быть смыт только огнём.

— Прекрати бояться, меня это раздражает, — в тишине маленького летательного аппарата низкий голос «двустворчатого с антресолями» прозвучал набатом. Я шарахнулась в сторону, пытаясь стать как можно меньше и расположиться в пространстве как можно дальше от жуткого полубога. У меня даже почти получилось просочиться сквозь подлокотники кресла и пристяжные ремни. Ну, ничего, ещё немного тренировок в этой компании, и я сквозь стену убегу в открытый вакуум, не нарушив целостности обшивки.

Мне только интересно, на какую реакцию он рассчитывал, говоря это? Неужели всерьёз думал, что рявкнет на меня в приказном тоне, и я действительно сумею перестать его бояться?

Получив результат, обратный собственный чаяниям, чёрный трибун бросил на меня ледяной взгляд, исполненный брезгливости. И я поняла, что в обмороке, наверное, не так уж плохо. И если один раз получилось столь оригинальным образом избежать общества этого до судорог пугающего меня человека, то, может, получится и во второй? Секунды шли, викинг молчал, а спасительная темнота забвения не спешила принимать меня в свои объятья.

Вообще, мой страх перед этим человеком сложно было назвать рациональным. В первый раз, когда он держал меня за руку и угрожал, паника была оправдана; но сейчас-то полубог сидел смирно. Даже если он вёз меня на казнь, то хоть не глумится всячески над беззащитным телом. Не из благородства; ему, судя по физиономии, было противно просто находиться рядом со мной, не то что дотрагиваться.

Наверное, можно было себя поздравить: теперь я знала, что такое фобия. А раньше ещё хихикала над подругой, до истерики боящейся змей и червяков. Хотя у меня и были некоторые реальные основания для страхов; дождевые черви даже гипотетически особого вреда здоровью причинить не могут. А вот господин чёрный трибун… точнее, как у них тут принято, кириос…

— Из-з-звините, — тихо проблеяла я, поставив себе задачу хотя бы попытаться перебороть страх. Надолго моего противоборства не хватит; но пока он сидит, занятый управлением, можно немножко утешить себя самообманом. — Я н-не могу, это с-спонтанная реакция.

Мужчина кинул на меня косой непонятный взгляд, и я решила, что на этом можно первую попытку сопротивления собственной фобии считать успешно реализованной. Потому что язык под этим взглядом от ужаса примёрз к нёбу.

Очень хотелось выяснить, что произошло, и куда мы летим, но я пока не готова была услышать из уст викинга ответ. Тем более, некстати вспомнилась наша с ним первая встреча. Всё произошедшее отложилось у меня в голове с контрастной ясностью до последнего слова; и рада бы забыть, но, кажется, эти воспоминания будут меня мучить до самой смерти. Так вот, я сейчас вспомнила, что моим тюремщикам на исследования выдавали всего три дня. Видимо, они уже прошли, и теперь…

На этом мысль останавливалась. Ничего эти три дня для меня не меняли, и пункт назначения не определяли. Но мысль о казни почему-то отступила.

Тем более, ставшая за это время пугающе близкой звезда оставалась справа, занимая едва ли не треть экрана. Но, странно, своим присутствием не слепила и звёзды не засвечивала. Наверное, помогали какие-то мудрёные фильтры. Да и то сказать, вряд ли передо мной действительно окно в реальный мир, небось просто стена, а на ней красивая картинка в реальном времени.

Мы подозрительно быстро летели. Звезда проплывала мимо неторопливо и величественно, как гора в окне автомобиля на автобане. Плохо, что по физике у меня всегда был натянутый за старание трояк, а то моё удивление могло бы быть более аргументированным. А так просто было не по себе от осознания масштабов. Но это нормально, мне и в самолёте от цифры «900 км/ч» было не по себе, и скорость казалась запредельно-чудовищной. А тут, надо думать, побыстрее.

Так что смотреть я всё-таки старалась не на солнце, а на звёзды. Они выглядели бесконечно далёкими и безразличными, то есть — привычными и понятными. И этим радовали.

Хотя счастье моё продолжалось недолго. Потому что некоторые звёзды вдруг пришли в движение, и стремительно прыгнули навстречу, увеличиваясь в размерах. Я от неожиданности подпрыгнула прямо в кресле, а сидящий рядом мужчина рявкнул что-то на родном языке. И я всеми фибрами своей лингвистически подкованной души поняла: это было ругательство. Очень грязное и очень грубое ругательство. А потом прямо перед нами из ниоткуда возникло что-то огромное и непонятное, и мы свечкой взмыли вверх, и я даже примерно догадалась о причинах внезапной ругани сына Тора.

Мы лавировали среди космических кораблей, которых несколько мгновений назад здесь не было. Они выскакивали прямо перед нами, вокруг нас, маленькие и большие, совершенно разные. А потом нас тряхнуло так, что у меня лязгнули зубы.

Мужчина ещё что-то коротко рявкнул, уже, по-моему, более осмысленное и содержательное, и скомандовал мне:

— Держись!

За что он предлагает мне держаться, я так и не поняла, но на всякий случай вцепилась в сиденье кресла; подлокотники были, на мой взгляд, хлипковаты. Нас ещё раз отчаянно тряхнуло, а потом нахлынула тьма, и перегрузкой меня вжало в кресло.

Ощущения были ужасные. В глазах предобморочно потемнело, щёки стекли, кажется, до плеч. А кожа и мышцы, расползаясь однородной лужей, пытались сползти с костей.

К счастью, долго перегрузка не продлилась, сменившись на ломоту во всём теле (в дополнение к ещё не прошедшим болевым ощущениям) и головокружение от резко прилившей к голове крови. Но радоваться я не спешила: темнота с экранов никуда не делась. Впрочем, когда делась, поводов для радости осталось ещё меньше.

Во весь обзорный экран распахнулось зелёное море с вкраплением белых, серых и синих пятен, подробно разглядеть которые не получалось: уж очень сильно нас начало трясти. Половина огоньков на управляющей поверхности потухла ещё с наступлением темноты, а оставшиеся теперь тревожно мигали. Стиснув зубы (чтобы ничего себе не прикусить) и руки (чтобы, несмотря на ремни, не вытряхнуло из кресла), я отрешённо вглядывалась в трясущееся зелёное пятно.

А потом я, наконец, осознала, что мы падаем. Очень быстро и неуправляемо падаем на какую-то планету, а зелёное море впереди — это лес, с которым нам скоро предстоит познакомиться поближе.

Полубог рядом тихо матерился и, кажется, пытался вывести наш кораблик из крутого пике.

Какой, однако, талант пропадает. Он, стало быть, не только убивать, но и летать умеет? Потому что движения чёрного трибуна не были судорожной попыткой уцепиться за воздух, он явно знал, куда тыкать, чтобы получить нужный результат. Результата, правда, не получал, и от того матерился.

Я же в сложившейся ситуации могла оказать только одну помощь: не мешать своими глупыми вопросами и не лезть под руку. Мне почему-то не было страшно; наверное, ещё один страх, сверх уже имеющейся в наличии ульварофобии, психика просто не потянула. Когда моё тело поверх комбинезона окутал ещё один, серебристо-серый и тонкий, будто сделанный из какой-то фольги, а голову прикрыл прозрачный аквариум, я даже не удивилась. Только отстранённо подумала, что запекать меня будут не на открытом огне, а в фольге.

В следующее мгновение мне стало совсем не до мыслей, потому что произошла встреча с лесом. Трясти перестало, зато начало нещадно швырять из стороны в сторону. Не знаю, как пытался бороться со всем этим викинг; я просто зажмурилась и отдалась на волю судьбы. Когда совсем никак не можешь повлиять на ситуацию, удобно быть фаталистом.

За болтанкой последовал особенно сильный удар в дно, потом короткая перегрузка, мгновение невесомости, ещё один удар уже сбоку, сильная вибрация… и тишина. Оглушительная, неподвижная и страшная. Финиш? И мы живы?

Я поспешила открыть глаза и оглядеться. Огоньки на панели потухли, лишь какой-то символ грустно мигал синим цветом едва ли не посередине. Экран тоже умер, и теперь «радовал глаз» матовой белой поверхностью, отражающей яркий белый свет фонаря, вмонтированного в плечо чёрного трибуна. После тряски и болтанки я не сразу сообразила, что пол расположен не горизонтально, а под хорошим углом, градусов в сорок.

Мужчина молча выпутался из ремней и, насколько я могла видеть, прилаживал в незаметные постороннему глазу крепления какое-то вооружение и снаряжение, извлекаемое из незаметных на первый взгляд тайников. Потом обернулся ко мне, слепя глаза прожектором, и пару секунд, по ощущениям растянувшихся в вечность, стоял неподвижно, видимо, решая, что со мной делать. «Пристрелит — не пристрелит, пристрелит — не пристрелит?» — гадала я, заслоняясь от яркого света. Я уже почти приготовилась к смерти, когда он отстегнул меня и, прихватив за локоть, поволок к той самой двери, замеченной ранее.

Меня тоже решили спасти? Внезапно.

Насчёт того, что нам придётся именно спасаться, я почти не сомневалась. Думаю, если бы это была планета «своих», мы бы просто вызвали помощь и спокойно дождались её или в корабле, или неподалёку; с местными технологиями ждать пришлось бы очень недолго.

Нет, Ульвар сын Тора явно собирался в дальнюю дорогу, забирая с корабля всё, что не было прикручено, приклеено и приварено к полу, и при этом могло принести пользу. И когда мы вывалились на поверхность незнакомой планеты, я в этом окончательно убедилась. Он отработанным жестом вытащил откуда-то из недр брони на бедре какую-то хреновину агрессивно-футуристического вида почти с мою руку длиной; похоже, оружие. Что-то в нём проверив и нажав, перехватил поудобнее, махнул мне рукой следовать за ним и куда-то пошёл.

— Шлем можешь снять, атмосфера пригодна для дыхания, а в случае бактериологической или химической опасности он опять автоматически встанет на своё место, — через плечо проговорил мне мужчина. — Там на груди две кнопки, нажми белую, — благородно пояснил, не дожидаясь вопросов с моей стороны и всё так же не оборачиваясь.

После нажатия на кнопку (их действительно было две, белая и красная) аквариум с моей головы стёк куда-то назад, и я сумела вдохнуть влажные запахи тропического леса. Сомнительное, скажем прямо, удовольствие; воняло прелой листвой, гнилью, чем-то удушающе сладким и ещё почему-то геранью.

Воздух вообще был ужасный. Тяжёлый, влажный, жаркий, он никак не хотел проходить в лёгкие. Хорошо хоть мужчина впереди шёл осторожно, почти крадучись; я могла за его шагом не бежать, а просто быстро идти. Внутренне удивляясь, как такой большой человек в такой объёмной одежде может двигаться совершенно бесшумно.

Одежда, кстати, была второй, и гораздо более серьёзной проблемой. Ощущения в целом были такие, будто меня целиком засунули в большой плотный полиэтиленовый пакет на пластмассовых подмётках. Судя по всему, этот аварийный скафандр был рассчитан на человека, нормально одетого, и поверх этой самой нормальной одежды он вполне мог сидеть комфортно. Комбинезон — пол беды, гораздо сильнее напрягало отсутствие обуви. Быстро вспотевшие ноги хлюпали и скользили в этих сапогах, обещая скорое появление мозолей. Была бы альтернатива, я бы их, конечно, сняла. Но ходить босиком я в принципе не очень люблю, а по лесу это ещё и небезопасно, и на веточку какую-нибудь наколоться — приятного мало. И это я про среднерусский лес в окрестностях родного города, где гарантированно ничего не водится. А здесь же…

Здесь мы — кто по щиколотку, а кое-кто и почти по колено, — хлюпали в какой-то бурой полужидкой гаже, и мне даже думать не хотелось, что именно в этом перегное может жить, начиная с ядовитых змей и заканчивая не менее ядовитыми растениями, насекомыми и бактериями. Насколько я помнила, джунгли и на Земле всегда кишели подобной гадостью, а что за гадость может водиться на другой планете — лучше не знать.

Поэтому я, стиснув зубы, тащилась за чёрным трибуном, прущим подобно носорогу. Чёрному. В голове роились вопросы: куда мы идём, зачем мы туда идём, что нас там ждёт, какая это планета. Но задавать их вслух я не спешила. Во-первых, не хотелось лишний раз привлекать внимание этого маньяка, который со спины, на фоне леса, с расстояния полутора метров казался не таким уж страшным. А, во-вторых, мне и на простой шаг с трудом хватало дыхания.

Даже примерно не могу сказать, сколько времени мы топали в этом сумрачном подлеске среди буйства инопланетной жизни. Ноги почти нестерпимо болели: мозоль я, кажется, натёрла, и явно не одну. И это не считая того, что меня уже почти трясло от усталости, опять разнылось плечо (ударилась я где-то, что ли?), а ещё от духоты начала болеть голова. Если поначалу я ещё пыталась дышать правильно — вдох через нос, выдох через рот, и всё это на ровный счёт, — то вскоре окончательно сбилась, и пыхтела как паровоз.

Через какое-то время я начала спотыкаться, потом падать. Но абсолют продолжал идти, ни разу не оглянувшись. Лучше бы он меня в самом деле пристрелил, чтобы не мучилась. Или он так свою совесть пытался приструнить? Мол, честно спасал, сама померла по дороге. Да ну, глупости; вряд ли его совесть всерьёз обеспокоится по такому незначительному поводу, как единственный выстрел в голову одной бесполезной неудачницы.

Боль, усталость, полное непонимание цели нашего марш-броска, брезгливый игнор со стороны единственного разумного существа в этом наполненным жуткими звуками лесу, — всё это не добавляло ни настроения, ни оптимизма.

А потом я обо что-то в очередной раз запнулась и опять полетела лицом вперёд в вонючую субстанцию, покрывающую землю. Мало того, что отбила коленки; так ещё локоть ушибла и, кажется, ободрала внутри комбинезона об этот самый комбинезон, пытаясь затормозить падение. Плечо от такого движения прострелило болью, а в довершение всего эти попытки оказались бесполезными, и падения моего не задержали, и я лицом впечаталась прямо в склизкую, мерзкую, вонючую, противную…

Отфыркиваясь, отплёвываясь и с трудом сдерживая рвотные позывы, я села, пытаясь о более-менее чистое плечо вытереть лицо. Хорошо, эта гадость хотя бы глаза не щипала! Процесс чистки осложнялся тем, что к лицу субстанция липла гораздо лучше, чем к гладкой серебрянке комбинезона.

Я пыталась уговорить себя, что это грязевая маска, и это полезно для кожи. Но оптимизм сдался и покинул меня ещё на полпути к этому месту, где-то рядом с терпением и надеждой на лучшее. Последнее время я держалась вообще не понятно, на чём; не то на гордости, не то на глупости, не то на упрямстве, а может вообще на голой инерции.

Сейчас я сидела в грязи, и мне было плевать вообще на всё. Я готова была умереть прямо тут, став кормом для какой-нибудь живущей в лесу твари, но точно знала, что сил подняться, а тем более — идти вперёд у меня больше нет. К моему удивлению (если бы я всё ещё могла удивляться), чёрный трибун не ушагал вперёд, забыв о моём существовании. Нет, он подошёл ко мне и легко, как котёнка, без малейшего усилия поднял за шкирку защитного комбинезона.

— Ну, что ещё? — раздражённо процедил он. И это стало последней каплей.

Я разревелась. Как-то вдруг — и сразу потоком, по-детски отчаянно, в голос. Сын Тора разжал ладонь — то ли от неожиданности, то ли от отвращения, — и я упала обратно, но остановить истерику было уже не в моих силах.

Обеими руками цепляясь за придушивший меня воротник, я рыдала, истерически всхлипывая, сразу обо всём. Слишком долго терпела, слишком долго уговаривала себя, слишком долго пыталась сдерживаться, верить в лучшее, смотреть в будущее с надеждой. До сих пор меня подкупало и поддерживало тёплое отношение гордого и терпеливого индейца Кичи и добродушное ворчание японца Нобоюки, и мне очень хотелось верить, что так будет дальше, что всё чудесным образом разрешится к лучшему.

Теперь я наконец выплёскивала одинокий страх темноты и безумие замкнутого пространства, страх перед огромным и совершенно безразличным человеком, способным походя свернуть шею и даже не поморщиться. Безразмерную, чёрную и отчаянную тоску по тому, чего уже никогда не будет. По людям, которым я нужна — как друг, как профессионал, просто как попутчик или хотя бы соседка, у которой можно попросить ложку соли. По любимым городам, по лошадиному галопу, по простым и понятным людям — не идеальным, а настоящим, с разными характерами и разными чувствами. По всей своей жизни, чьей-то нелепой прихотью превращённой в осколки бесконечно далёкого прошлого. По своему будущему, недолгому и раскрашенному в тёмные тона диких инопланетных джунглей.

Я рыдала, оплакивая ломающую всё тело боль, свои несчастные в кровь сбитые ноги, отбитые колени, саднящий локоть, сжимающий голову со всех сторон невидимый тяжёлый обруч мигрени.

Мне было настолько гадко теперь от той ласковой вежливости, которой окружали меня работники научно-медицинского центра, не передать словами. Потому что всё это было лицемерием. А правдой был вот этот безразличный робот, стоящий сейчас надо мной и по какой-то непонятной причине не спешащий прервать мои мучения. Может, процесс доставлял ему удовольствие?

Лучше бы меня сразу прикончили.

Кажется, последнее я выдохнула вслух, но мне уже было плевать, как на меня посмотрит и что седлает этот шкаф с антресолями. Уйдёт? Пристрелит? Всё лучше, чем брести в никуда.

Да, я слабая женщина, и самое страшное приключение, которое я была готова принять — улетевший не туда и не тем рейсом багаж, или потерявшаяся бронь в гостинице, или сломавшийся в самом начале долгого трудного дня каблук.

Я никого не предавала, не обманывала, не воровала, всегда старалась помочь ближним, никогда не проходила мимо упавшего на улице человека. За что меня в этот ад?!

— Ты чего? — с совершенно непонятной интонацией проговорил мой мучитель, приподнимая меня на этот раз за подмышки. Но я сквозь слёзы даже не видела его лица. — Эй! — кажется, этой самой интонацией была искренняя растерянность, но воспринять её я была не способна: истерика не спешила идти на убыль.

Поэтому новый собственный «плюх» я восприняла с безразличием. То есть, не совсем безразличием; он вызвал новый виток рыданий, потому что я опять отбила и без того многострадальные коленки.

Над головой что-то громко щёлкнуло, и, вспахивая болотистую гажу, прямо ко мне подкатилось что-то зеленоватое, лохматое, с длинными кривыми лапами и приоткрытой пастью, наполненной рядами острых зубов.

Недавнее желание предпочесть судьбу корма местной фауны дальнейшему движению вперёд мгновенно испарилось. Точно так же мгновенно прекратилась и истерика, потому что вслед за первой тварью рядом со мной приземлилась вторая. Тихонько сдавленно взвизгнув, я, не придумав ничего лучше, метнулась под ноги невозмутимо стоящему на месте мужчине, со спокойным хладнокровием отстреливающему нападающих. Его я по-прежнему боялась, но у него хотя бы не было таких зубов, и он не пытался мне что-нибудь откусить.

Поэтому, очень удачно вписавшись между расставленных на ширине плеч длинных ног мужчины, я, всё так же сидя прямо в грязи, обхватила одну ногу чуть выше колена, прижалась лицом к прохладному гладкому щитку брони и зажмурилась.

Странно, но стряхнуть меня викинг не пытался. С длинной расстановкой прозвучало ещё несколько щелчков, каждый из которых вызывал похожий хлюпающий звук. Потом на несколько секунд повисла тяжёлая тишина, которую не нарушал движением ни викинг, ни, тем более, я.

— Вставай, — пророкотало над моей головой. Но, несмотря на внушительность и грозность, чудодейственной силой голос не обладал.

— Не могу, — храбро буркнула я, на всякий случай не выпуская ногу мужчины.

Нет, если на него не смотреть, я определённо боюсь его гораздо меньше. А уж если приоткрыть глаза и внимательнее приглядеться к ближайшему зеленоватому трупу, я начинаю испытывать к этому здоровенному бронированному шкафу непреодолимую симпатию. Ну и что, что шкаф, зато как стреляет!

— Почему? — шумно вздохнул он, не дождавшись продолжения. И, странно, по-прежнему не пытался отобрать у меня собственную конечность, хотя подобное желание было бы весьма оправданным.

— Потому что я очень устала, и просто физически не способна подняться на ноги, — почти спокойно ответила я. — А ещё я их натёрла, — напоследок пожаловалась я.

— Кого?

— Ноги. Стопы, если точнее, — пояснила я и грустно шмыгнула носом.

Идиотизм ситуации зашкаливал.

Здоровенный мрачный космодесантник с оружием наголо стоит посреди инопланетного леса. У его ног сжалась в комочек грязная заморенная я. Вокруг валяются трупы убиенных тварей. Всё так торжественно, так пафосно, как в кино. И тут такой будничный диалог. А где благородно-торжественные речи, признания и клятвы?

Почему я не пыталась что-нибудь поменять в расстановке действующих лиц, я ещё могла понять: мне так действительно было уютней. Возвышающаяся надо мной монументальная фигура полубога сейчас совсем не давила, а наоборот, успокаивала и дарила ощущение защищённости. Как переменчива женская душа; то я хотела от него бежать к чёрту в пасть, а теперь пытаюсь за ним спрятаться от этих самых чертей.

А вот почему меня из такого «убежища» до сих пор не вытолкали взашей, было уже непонятно. От неожиданности, что ли? Тоже аргумент, учитывая мою прежнюю реакцию на этого человека. Хотя, пожалуй, если он меня так приподнимет, как в первую встречу, так же глянет и рявкнет что-то столь же жизнеутверждающее, я, наверное, переменю мнение обратно.

Наконец, Ульвару сыну Тора такая поза, похоже, наскучила. Отступив назад свободной ногой, он уцепил меня за подмышки и потянул вверх. Сопротивляться я не рискнула; чего доброго, руки оторвёт. А то у него и так ладони немаленькие (это я ещё по первому разу запомнила, что моя шея в его кулаке целиком поместится), а вместе с бронированными рукавицами так вообще закрывают мои рёбра целиком. Это если пальцы не растопыривать.

Я всякого ожидала. Например, что меня бросят обратно в грязь. Или попытаются поставить на ноги, не веря моим словам. Даже что меня кулём закинут на плечо; за это я была бы чёрному трибуну бесконечно благодарна. Но он неожиданно проявил себя наигалантнейшим кавалером, усадив меня себе на левый локоть, всю — на один. И было похоже, что вес мой ему беспокойства не доставляет. Нет, я понимаю, он здоровенный и сильный как вол, но… не до такой же степени! На весу держать почти шестьдесят килограммов живого веса — это не воздушные шары перетаскивать!

— Держись за броню, не за шею, — поморщившись, велел он, оглядываясь по сторонам. Я смущённо перехватилась, цепляясь за плечевой щиток брони, которым одним можно было прикрыть почти всё моё туловище.

Какой всё-таки здоровенный мужик. Как он только таким вырос вообще? Рост не меньше двух-двадцать, в плечах не меньше метра, шея с моё бедро, наверное. С другой стороны, если вспомнить алого центуриона Лиходеева, можно особо не удивляться; они тут, видимо, все не маленькие.

И сколько же ему, бедолаге, надо есть, чтобы поддерживать всю эту мышечную массу (а он небось кил двести весит!) в боеспособном состоянии?! Надеюсь, меня он с собой тащит всё-таки не в качестве консервы?

Но зато теперь я знала, что чувствует в походе пехота на броне БТР. Только мне повезло гораздо больше, чем им. Во-первых, почти не трясло. Во-вторых, держал он меня преимущественно сам, так что можно было цепляться не так отчаянно. А, в-третьих, меня не оставляло ощущение, что один этот «БТР» в бою стоит танковой дивизии…

Не знаю, как у меня это получилось; наверное, сказалось переутомление, стресс и истерика. Но я умудрилась задремать, склонив голову на плечо мужчины. Белая броня на ощупь была похожа не то на очень твёрдый гладкий пластик, не то на полированный камень, и была прохладной. Не ледяной, а такой… приятно остужающей горячечно пылающие щёки и лоб, ослабляющей тиски головной боли.

Крепко заснуть, конечно, не получилось; я всё равно вздрагивала и вскидывалась из-за каждого резкого звука. Но тем не менее какие-то куски дороги всё равно выпадали из восприятия. В какой-то момент очнувшись, я обнаружила кругом тьму кромешную. Фонарь Ульвар не включал; наверное, не хотел приманивать хищников. Но, несмотря на отсутствие света, он продолжал невозмутимо двигаться вперёд с той же лёгкостью идеально отлаженного механизма. Меня он даже ни разу не перехватил, не попытался устроить поудобнее или пересадить на другую руку; кажется, действительно не замечал моего веса.

«Всё-таки, он страшный человек», — решила я, и опять нырнула в дрёму, не поднимая головы с прохладного бронированного плеча. От твёрдой поверхности под седалищем и всеми остальными частями тела эти самые части затекли, но я поостереглась жаловаться на данное неудобство. Лучше я потерплю это, чем боль в ногах. Как минимум потому, что его терпеть возможно, а раздражать своего спасителя нытьём и глупыми требованиями — опрометчиво. В конце концов, он меня на руках тащит, хотя мог вообще бросить или пристрелить, и нужно быть благодарной. Так что — спать, Оля! Пока есть такая возможность.

Местные обитатели нас, кажется, решили больше не трогать, признав опасными и несъедобными. Или просто та стая была самой голодной и опасной в этих лесах, и хищников страшнее и самоуверенней просто не существовало. Слабо верилось, конечно, но результат меня полностью устраивал.

Мы двигались целые местные сутки, даже больше, и на привал остановились только к вечеру следующего дня. И, оглядевшись, я поняла причину: лес несколько поредел, и хлюпающая жижа под ногами сменилась более приличной травой. А ещё нам попалась небольшая аккуратная полянка, прикрытая сверху плотными кронами деревьев, вплотную прилегающая к неестественно-прозрачному озерцу с песчаным дном. Не бывает таких озёр в лесу, не бы-ва-ет! Поэтому на манящую своей хрустальной чистотой воду я покосилась с настороженностью. Странно, но пить почти не хотелось; наверное, из-за влажности воздуха, хотя тут я не была уверена.

Сын Тора довольно аккуратно сгрузил меня на землю возле какого-то камня на дальнем от водоёма конце поляны.

— К воде не подходи, — велел он, подтверждая мои собственные опасения. — Я вернусь, проверю, пригодна ли она… хоть для чего-то.

И скрылся в зарослях, умудрившись бесследно раствориться в лесном сумраке даже в своей отнюдь не маскировочной одежде. Я подавила порыв с воплем «Не бросай меня тут одну!» броситься следом, вместо чего занялась делом: принялась разминать затёкшие и замученные мышцы ног, периодически раздражённо шипя от боли. Эта боль была терпимой, и даже в какой-то мере нужной; сейчас немного перетерпеть, зато потом ноги будут шевелиться. К тому же, к боли в натруженных мышцах я всегда относилась спокойно. Если, конечно, меня с этой болью не заставляли совершать марш-броски на выносливость.

Ещё очень хотелось осмотреть собственное плечо и, главное, стопы, дабы оценить ущерб воочию (по ощущениям, на ногах вообще ни одного целого клочка кожи не осталось), но я решила с этим тоже потерпеть до возвращения трибуна Наказателя.

Так я ни у кого и не узнала, кто такие эти «Наказатели»; не то элитное спецподразделение, не то группа особо продвинутых палачей, не то какая-то служба безопасности вроде ФСБ. А задавать такие общие и не обоснованные практической надобностью вопросы Ульвару было страшновато. Опытным путём удалось выяснить, что к моей физической слабости (да в сравнении с ним любой Терминатор дошкольником покажется!) спутник относился со снисхождением. Наверное, на какие-то ещё принципиальные бытовые вопросы отреагировал бы спокойно. Вот на таком взаимодействии пока и стоило остановиться, и ни в коем случае не провоцировать. А что: он на меня не рычит и не бросает на дороге, я не обмираю от одного его присутствия и стараюсь доставлять поменьше проблем. По мне, так идеальная гармония!

Вернулся белобрысый викинг быстро, я даже не успела начать бояться, занятая массажем второй голени. Ещё бы бёдра промять как следует, но сил у меня сейчас не хватит, а просить Ульвара… нет уж, лучше потерпеть! Во-первых, с его силой он мне скорее что-нибудь сломает; он, конечно, судя по всему, умеет быть довольно осторожным, но если не дай бог задумается о чём-то в процессе, меня можно будет закатывать в гипс. Ну, а, во-вторых, неприлично это как-то, к постороннему мужчине с такими просьбами. Как глянет он на меня своим леденющим взглядом, и прощай душевное равновесие!

Чёрный трибун выскользнул из зарослей в двух метрах от меня, едва не сделав заикой; нельзя же, в самом деле, так тихо двигаться. Обнаружив меня на том самом месте, на каком оставил, он удовлетворённо кивнул (мамочки, неужели мне удалось хоть чем-то его порадовать и хоть на минуту показать себя разумным существом, а не припадочной истеричкой?) и, проходя мимо в сторону озера, швырнул к моим ногам поначалу незамеченную ношу. Две пушистые тёмно-серые тушки почти правильной шарообразной формы, размером раза в два больше баскетбольного меча, шмякнулись оземь, не подавая признаков жизни. Кхм. Это добыча что ли? То есть, наш завтрак, он же обед, он же ужин?

Поскольку комментариев и распоряжений не последовало, я решила не хватать подозрительные предметы, вместо этого наблюдая за действиями охотника. А он, как и обещал, пошёл проверять воду. Опустившись на корточки рядом с водоёмом, сначала внимательно ощупал и осмотрел песок, после чего зачерпнул горсть воды, внимательно принюхался. Потом попробовал, опять прислушиваясь к своим ощущениям, и сплюнул в сторону. Последним этапом зашёл по пояс в воду, и некоторое время бродил на этой глубине туда-сюда, после чего задумчиво пожал плечами и двинулся в мою сторону.

За приближением полубога я наблюдала настороженно, но никакой враждебности или хорошо знакомого отвращения на его лице не было. Сплошная холодная бесстрастная невозмутимость. Подойдя вплотную, он опустился рядом на корточки (как эта толстенная броня не стесняет движений, непонятно) и столь же спокойно ткнул меня пальцем. Точнее, я запоздало сообразила, что не меня, а красную кнопку скафандра.

Как я и предполагала, он от этого распался. Не совсем, конечно; от горла до паха, позволяя вылезти из серебристого плена. Впрочем, сделать это самостоятельно мне не дали. С видом опытного папаши, меняющего на отнюдь не первом отпрыске подгузник, Ульвар извлёк отпотевшую и перепревшую меня из скафандра. Примитивнейшим образом, за подмышки. И я не сопротивлялась; нафиг, себе дороже!

— Почему ты не сказала, что барахлит терморегуляция? — неожиданно спокойно спросил он.

— А она там есть? — искренне удивилась я, аккуратно ощупывая тончайшую серебристую ткань скафандра, на которую меня посадили. Чёрный трибун только неодобрительно поморщился и, чуть отодвинувшись, перехватил обе моих ноги за лодыжки и принялся внимательно изучать полученный ущерб. Я почувствовала себя очень неловко и уязвимо в такой позе с зафиксированными ногами. В голову даже поползли всякие нехорошие мысли, но я поспешила их отогнать. Хотел бы он надо мной надругаться, и меня бы никакая поза не спасла.

И что я в его присутствии постоянно об этом думаю, интересно?

— Почему не сказала, что тебе неудобно, сразу? — проворчал мужчина уже с раздражением. По спине пробежал холодок, и я испуганно сжалась под пристальным взглядом.

— Б-боялась, — честно икнула я.

— Дура, — буркнул он себе под нос. Но не зло, а как-то раздосадованно, что ли? Но я всё равно вздрогнула и на всякий случай промолчала.

На этом сюрпризы не кончились. Сложив ноги по-турецки, чёрный трибун уселся возле моих ног и, установив пострадавшие конечности на собственном колене, принялся стаскивать перчатки. Оказывается, эта броня и такое может?!

Я с любопытством наблюдала за действиями мужчины, не совсем понимая, что именно он собирается делать. Может, местные полубоги умеют лечить возложением рук? А что, полезный навык, и вполне отвечает божественному происхождению!

Но всё оказалось несколько проще. Откуда-то из недр брони был извлечён небольшой, в два моих пальца, непрозрачный чёрный цилиндрик. Слегка встряхнув, викинг сжал его двумя пальцами за плоские грани и аккуратно повёл над моей стопой. Я зачарованно смотрела на широкий серебристый мерцающий хвост, как у волшебной палочки феи из детского мультика, следующий за цилиндриком. Только, в отличие от блёсток феи, этот след не таял, удлиннялся и тянулся, как обычная лента. Буднично прижав большим пальцем свободной руки хвост ленты к моей пятке, викинг принялся сноровисто бинтовать ногу. Серебристая пыль на коже ощущалась как лёгкое прикосновение ласкового тёплого ветра.

Невозмутимо закончив с одной ногой, Ульвар озадаченно огляделся, куда бы её пристроить. Так не найдя ничего подходящего, рывком за ту же лодыжку подтянул меня поближе, пристраивая конечность на собственном колене так, чтобы пятка свисала, и принялся за наложение повязки на другую ногу.

И делал всё это он настолько уверенно и спокойно, что становилось понятно: с оказанием первой помощи мой спутник знаком не по наслышке. Впрочем, оно и понятно; если они воевали, да ещё на планетах, наверняка получали ранения, а иногда от своевременно оказанной помощи может зависеть жизнь. Надо думать, все они это умели, и мало кто не применял знания на практике.

Жутко всё-таки выглядела эта их жизнь. Двести пятьдесят лет сплошной войны. Я с трудом могла представить четыре года Великой Отечественной, и то мне от жути делалось нехорошо. А тут… как говорил Кичи, поколение за поколением. Хорошо умершим; с них никакого спроса. А вот что становится с теми, кто всё это видит? День за днём, только это и ничего кроме?

Нахмурившись, я в задумчивости наблюдала за уверенными, точными и аккуратными движениями сильных рук. Интересно, каким бы был этот сын яростного скандинавского бога, если бы не война? Впрочем, что-то мне подсказывало, вряд ли белым и пушистым. Гены-с.

— Пару минут подсохнет, и можно будет ходить, — закончив перевязку, сообщил предмет моих размышлений. А вот когда он говорит спокойно, у него, оказывается, красивый голос: глубокий такой, сочный. Прямо белобрысый Шаляпин. Песни бы петь таким голосом, а он угрожает и приказы отдаёт… — Водой не растворяется, так что можешь пойти умыться. Вода, кстати, вполне пригодна для питья, но глубоко не заходи, есть там что-то непонятное, — продолжила несостоявшаяся звезда мировой оперы, опуская первую мою ногу на землю, а вторую возлагая сверху, после чего убрал цилиндрик обратно в отведённое для него пространство. На первой стопе дымка уже застыла, превратившись в странную плотную серебристую паутинку, по ощущениям всё такую же невесомую.

И, выдав эти рекомендации, он легко поднялся на ноги, из очередного невидимого глазу кармана доставая солидный нож с клинком в полторы моих ладони длиной. Поначалу вздрогнув, я быстро сообразила, что потрошить планируют не меня, а тех двух сереньких зверушек, которых Ульвар поймал.

И тут меня озарила Мысль. Я ведь могла не только быть бесполезным балластом, но и приносить пользу! Ведь кое-что полезное для выживания в дикой природе я всё-таки умею!

— А можно… можно я мясом займусь? — неуверенно подала голос я. Ледяные глаза уставились на меня, недобро сощурившись; я рефлекторно вжалась спиной в землю и затараторила: — Я умею, правда! Таких зверушек, правда, никогда не встречала, но у дедушки кролики были, и я всё умею — и свежевать, и потрошить. Если они, конечно, хоть немного на нормальных зверей похожи, — под пристальным взглядом я окончательно сошла на испуганный шёпот, чувствуя, что весь мой аутотренинг на тему «я не боюсь страшного викинга, страшный викинг хороший» летит к чертям, потому что… Когда он так смотрит, я готова признаться во всех смертных грехах и не по одному разу, лишь бы перестал меня промораживать.

— Ну, попробуй, — наконец смилостивился он и, швырнув нож в землю так, что тот вошёл по самую рукоять, ушёл в сторону леса. Надеюсь, за дровами; хотя где их можно найти в таком сыром лесу, я в упор не представляла. А жевать сырое мясо… боюсь, я ещё не настолько оголодала.

Кажется, он не поверил в мою способность сделать самостоятельно хоть что-то. А у меня при виде конкретной полезной и достижимой цели даже как будто прибавилось сил. Во всяком случае, я сумела с кряхтением осторожно подняться на ноги.

Ощущения от бинтов были довольно странные. С одной стороны, нога как будто была одета в невесомый пуховый носок, а с другой — носок этот превосходно держиал форму, не проминаясь на всяческих выпуклостях. И, самое главное, натёртые мозоли он совершенно не беспокоил. Всё-таки, насколько совершенная у них тут медицина!

Добравшись до воды по короткому песчаному пляжику, я опасливо опустилась на корточки возле линии раздела суши и спокойной как стекло воды. Не решаясь коснуться, опасливо вгляделась в поверхность; и показалось, что на этой самой поверхности есть какая-то непонятная радужная плёнка. Принюхавшись, запаха бензина или ещё какой-нибудь технической жидкости не ощутила. Остаётся надеяться, Ульвар сын Тора не ошибся в своём заключении.

Зачерпнув ладонями пригоршню воды, я посмотрела на неё под разными углами, но радужной плёнки в таком масштабе видно не было. Да ладно, что я всё про нефть думаю, может, тут какие-нибудь жутко полезные природные масла присутствуют, от них и плёнка!

Поэтому, махнув рукой на переживания, я поудобнее устроилась на корточках и принялась для начала умываться. В воду заходить не рискнула. Во-первых, бинты от воды не разложатся, а вот хорошо ли будет коже под ними, большой вопрос. К тому же, надевать скафандр мне ужасно не хотелось, а мочить свою единственную одежду — тем более. Вариант «раздеться» я не рассматривала принципиально. Я лучше буду плохо пахнуть, чем рискну, во-первых, опять показаться неглиже чёрному трибуну, а, во-вторых, с голой попой встретиться с каким-нибудь вылезшим из воды или леса зверем.

Поэтому кое-как умыв лицо (кажется, раздражения эта засохшая грязь не вызывала, так что, наверное, и правда не была ядовитой) и немного полив себе чистой водой на голову, чтобы вымыть оттуда хотя бы самые крупные куски грязи и немного освежиться, я отползла немного в сторону от взбаламученного участка и вдосталь напилась прохладной воды с необычным приятным сладковатым привкусом. После чего, отфыркиваясь как кошка и отряхивая мокрые руки, побрела организовывать себе рабочее место.

Первым делом, вооружившись ножом, подкралась к зарослям и вырубила себе несколько длинных тонких глянцевых листьев, похожих на банановые и на вид вполне безобидных. И, перебравшись поближе к воде, пристроилась на самом краю пляжика.

По-хорошему, тушку надо было подвесить. Но в лес ради такого идти было боязно, да и верёвки у меня не было. Предоставленный нож совершенно не подходил для свежевания — слишком широкий и толстый, но хотя бы острый. Да и занималась я последний раз подобным лет в пятнадцать, и непонятная инопланетная тварюшка — не знакомый кролик, но худо-бедно с процессом я справилась.

Хотя с первым пришлось здорово повозиться, потому что надо было сначала разобраться в количестве конечностей, потом понять, с какой стороны эту шкуру вообще спускать, и, наконец, разобраться со внутренностями. Странности начались сразу: у жертвы не было головы и глаз. Совсем. Не то что их оторвал зверюга-охотник, а вообще не было, не предусматривались изначальной конструкцией. Этакий меховой шарик на двух прыгательных лапках без глаз, ушей или иных привычных органов восприятия. Только пасть была: маленькая, почему-то круглая, с острыми зубками-иголочками.

Зато шкурка слезла легко, оставшись в моих руках эдаким меховым мешочком с дырочкой. И кровь у существа была привычного красного цвета, что вселяло определённую веру в съедобность этих созданий.

Дальнейший процесс тоже принёс массу сюрпризов. Во-первых, скелет представлял подобие шарика с ротовой дыркой и двумя ногами, и внутри этого шарика располагались все внутренности. Которые я из первого вытащила исключительно из любопытства; но всё, что сумела опознать, это было сердце, которых оказалось целых два. Удовлетворив своё любопытство, я напластала мясо аккуратными кусочками и принялась за следующего, пожалуй, впервые в этом времени чувствуя себя спокойно и уверенно.

Наверное, теперь уже Ульвару стоило начинать меня бояться. Да, со стороны я действительно выглядела подозрительно: только что от каждого куста шарахалась, всего боялась, а теперь, мурлыча под нос какую-то жизнерадостную мелодию, с закатанными рукавами и по локоть в крови с интересом копалась во внутренностях безвинно убиенного зверька. Волей-неволей подумаешь, что у девицы крыша поехала.

А между тем всё действительно обстояло именно так, как я мямлила мужчине. Когда я была маленькая, у нас с мамой был ещё и дедушка. Бабушка умерла ещё до моего рождения, и даже до смерти отца, так что я её не знала. Так вот, дедушка Валя жил в старом добротном доме в пригороде и разводил кроликов. Именно он приучил меня спокойно относиться к смерти тех животных, которые для этого выращены людьми. И «миленькие пушистенькие ушастики» особой трогательной симпатии у меня не вызывали. На мой взгляд, это были глупые и порой довольно агрессивные зверьки, только на мясо и годившиеся.

Ох, помню, как меня поливала грязью и оскорблениями одна ярая «зелёная вегетарианка», узнав, что я вполне способна не дрогнувшей рукой «оборвать жизнь невинного маленького зверька», и не вижу в этом ничего чудовищного! Видела бы она, как эти «невинные зверьки» друг другу шкуру рвут, если по недосмотру окажутся в одной клетке; я лет в пять попыталась двух девочек «подружить, а то им скучно», так они деду все руки подрали, пока он их растаскивал. Демонстрация получилась наглядная, и больше я не пыталась «нести свет социализма и дружбы в кроличьи массы», как потом долго насмешничал дед.

Одна институтская подружка, помнится, всё удивлялась, как такой хладнокровный цинизм в отношении продуктов питания сочетался во мне с искренним сочувствием, добротой и сопереживанием ближнему. А я просто любила готовить и есть свежее мясо. Особенно всё ту же крольчатину и баранину. Говорят, приготовление мяса — чисто мужское занятие; так что почти все мужчины, пробовавшие шашлыки в моём исполнении, со смехом заявляли: «Ты, Олька, настоящий мужик!»

Под мысли о том, как я буду жарить на костре свежие кусочки, какая вкуснота получится в итоге (жалко, что без соли, но переживём как-нибудь, много соли вредно), и под попурри из любимых песен (я довольно немного песен знала от начала до конца) я закончила свой труд и аккуратно всё собрала. Отходы — в два отдельных лопуха, готовое к приготовлению мясо — в ещё два. Заозиралась, раздумывая, куда бы припрятать мусор, чтобы не привлекать падальщиков, но положение спас подошедший Ульвар.

Судя по всему, он наблюдал за мной давно, потому что безошибочно выбрал в красно-зелёной кучке у моих ног два мусорных «пакета». Я, робко улыбнувшись, протянула ему рукоятью вперёд тщательно отмытый и вытертый тем же лопухом нож. «Двустворчатый с антресолями» в ответ одарил меня ещё одним взглядом сквозь лёгкий прищур, но не леденяще-жутким, а каким-то насмешливо-задумчивым, и кивнул в сторону, поднимаясь на ноги.

Проследив направление кивка, я обнаружила неподалёку от того камня, где меня сгружали, хороший полупрогоревший уже костёр и приличную гору дров возле него. Нет, и где он в такой сырости сумел найти что-то, что может гореть?

А, подойдя поближе, я обнаружила несколько аккуратно обструганных и заточенных прямых прутьев, лежащих особняком, и вбитые в грунт четыре рогатины вокруг кострища. Усмехнувшись такой простой и понятной картине — всё-таки, не совсем они на технологиях зацикленные, — я принялась низать мясо. Процесс был долгий и довольно нудный; хоть мясо и мягкое, а кончики прутов аккуратно заточены, это всё-таки были не стальные шампуры.

Через пару минут из леса вернулся чёрный трибун. Насмешливым взглядом смерив мои мучения, для облегчения работы вернул мне нож (в проткнутую остриём дырку вдевать прут было гораздо проще) и присоединился к процессу низания. Процесс был медитативный и умиротворяющий, а потому я всё-таки в конце концов решилась.

— Скажите, кириос чёрный трибун…

— Ульвар. По званиям друг к другу обращаются только военнослужащие, — поправил меня мужчина.

— Да, — озадаченно кивнула я. А до этого никто вроде не возражал. — Скажите, кириос Ульвар…

— Ульвар, — опять прервал меня великан, покосившись с откровенной насмешкой.

— Да, — несколько смутилась я. — Скажите, Ульвар, можно задать вам несколько вопросов по сути последних событий?

— После такого введения? — кривобоко ухмыльнулся он, и мне вновь стало здорово не по себе. Но я поспешила сосредоточиться на мясе. Когда есть важное дело, оно так удачно отвлекает от всяких страшных мыслей! — Пожалуй, да.

— Что произошло? Ну, почему мы куда-то летели, почему попали сюда, и… куда — сюда?

— Ты напала на Императрицу, — просто ответил викинг, искоса наблюдая за моей реакцией. Я от неожиданности поперхнулась воздухом и выронила шампур. Хорошо, зная свою ловкость и грацию, специально постелила перед собой один из тех лопухов.

— И я всё ещё жива? — потрясённо пробормотала я, таращась на сына Тора. Тот недовольно скривился, как от зубной боли.

— Во-первых, это была не Императрица, а проекция. Во-вторых, я успел тебя скрутить. Ну, и, в-третьих, за тебя заступилась Её Величество. Ей и без этого было интересно на тебя посмотреть, — Ульвара опять перекосило; кажется, подобного интереса он не одобрял. — А тут программа оказалась довольно сложной и, как мне теперь кажется, многокомпонентной, поэтому тебя было решено переправить на Терру в исследовательский институт для дальнейших подробных изысканий. Пока я по указанию Императрицы перевозил тебя на корабль, где тебе предстояло продолжить путешествие, в систему, в которой мы находились, вторгся первый флот Альянса. Судя по всему, твоя программа включала в себя какой-то сложный маяк, и атака была произведена с расчётом на устранение Императрицы, находящейся в той же системе.

— Но наши ведь справились? — испуганно уточнила я.

— Не знаю, — он пожал плечами. И, помолчав, добавил. — Предчувствие говорит, да. Там находились два лучших легиона Империи, шансы были высоки.

— А нас по этому самому маячку здесь не найдут? — ещё испуганней продолжила допытываться я, пользуясь неожиданной разговорчивостью своего спутника-спасителя-конвоира.

— Давно бы уже нашли, если бы могли, — недовольно дёрнул уголком губ он.

— А как мы, всё-таки, сюда попали, и куда именно — сюда? — повторила я вопрос.

— Мы оказались в самой гуще флота, выходящего из скачка. По нам открыли огонь. Другого шанса, кроме как уйти в скачок, не было. Случайный вектор вывел нас в атмосферу этой планеты. Она обитаема, воздух пригоден для дыхания, так что нам здорово повезло. Дважды. Первый раз, когда мы вообще сумели выйти из такого скачка, — он с непонятным пренебрежением усмехнулся.

— А куда мы сейчас идём? — подобралась я к самому насущному.

— В сторону жилья. В той стороне в нескольких днях пути располагается крупный населённый пункт, и у нас будет возможность захватить корабль. Я почти уверен, что эта планета сейчас принадлежит циаматам, поэтому особых проблем быть не должно.

Нет, я, конечно, понимала, что круче только горы. Но он что, всерьёз собрался один увести инопланетный космический корабль?! Высказывать собственные сомнения вслух я не стала, но как-то подозрительно ненадёжно всё это выглядело. Чистым безумием, если откровенно.

— И… вы знаете, что это за планета?

— Предположение есть, — с очень неприятной улыбкой сообщил мужчина. — Но тебе это всё равно ничего не скажет. Это всё? — с некоторым раздражением проговорил он.

— Почти, — я воспользовалась случаем, прячась за импровизированным мангалом и выкладывая на две поперечины наше с сыном Тора художество. — Спасибо, что не прикончили. И не бросили, — почти себе под нос проговорила я.

— Пожалуйста, — после некоторой заминки бесцветно отозвался мужчина.

На этом лимит общения, похоже, на сегодня был исчерпан.