XXI век не той эры

Глава 9. Терра

Обычно чем более деятельным является по жизни человек, тем сложнее ему переносить вынужденное бездействие. Ульвар сын Тора был человеком очень деятельным, и ненавидел ожидание во всех его проявлениях.

Однако сейчас он прекрасно понимал, что от него и его мнения не зависит ровным счётом ничего, и что Кичи Зелёное Перо, буквально с того света вернувший чёрного трибуна легиона «Гамаюн», имеет полное право распоряжаться режимом дня своего непростого пациента по собственному усмотрению. Но всё равно, стоило оклематься достаточно для получения возможность к самостоятельному передвижению, он пополз — иначе это перемещение назвать было сложно — извиняться.

Правда, никакой лирической и романтической подоплёки у этого поступка не было. Её Величество была совершенно права: невыполненная клятва действительно жгла и без того здорово пострадавший мозг полубога. Может, он потому и выжил, что обещал вернуться?

Правда, о последнем обстоятельстве Ульвар не задумывался. Он вообще не имел привычки рассуждать на глупые темы из разряда «а что было бы, если бы…». Как и история, он не терпел сослагательного наклонения.

Зато он задумался о многих других вещах. Отчасти, просто потому, что заняться было больше нечем. В эти моменты Ульвар, хоть и не отдавал себе в том отчёта, очень хорошо понимал состояние несчастной гостьи из прошлого, смертельно уставшей от скуки, но не имевшей возможности её развеять.

Об Ольге он, кстати, тоже думал. Правда, вряд ли содержание и, главное, результат этих дум обрадовали бы их героиню. Отношение сына Тора к девушке можно было ёмко выразить одним словом: «Хочу!». Причём «хотение» это было не столько сродни жажде мужчины обладать понравившейся женщиной, сколько отчаянному желанию ребёнка, увидевшего в магазине игрушку, о которой он давно мечтал. Хочу, и всё. И плевать на то, что у мамы нет денег на такой подарок, и вообще игрушками забита вся комната. Повзрослеть-то сын Тора повзрослел, но, как показала практика, не до конца. И тот факт, что у «игрушки» имелось своё мнение, свои желания и даже, наверное, какие-то планы на будущее, его трогали мало. А, вернее, не трогали совсем. Более того, мысль поинтересоваться мнением Ольги на сей счёт в его голову даже не заглянула.

С другой стороны, она ведь хотела жить. Кто знает, может быть, и согласилась бы добровольно? В любом случае, всё это — пресловутое сослагательное наклонение.

Очень удачно это желание чёрного трибуна наложилось на недавние размышления на тему смены рода деятельности. Ему действительно было уже скучно просто воевать, и даже события на Ирие никак не изменили этого отношения. Нет, он ни в коем случае не боялся умереть, и желание перемен не было продиктовано желанием выжить: Ульвар не был бы собой, если бы хоть на мгновение перспектива собственной смерти заставила его задуматься хоть о чём-то. Он не желал умирать, но на смерть всегда шёл спокойно.

Главное, эта вылазка не сумела его развлечь. Слишком всё было… понятно. Просто. Ожидаемо. Не было того отчаянного восторга непредсказуемой игры со смертью; был только точный расчёт и анализ ситуации. Встреча с риярами скорее утвердила мужчину во мнении о необходимости изменений в собственной жизни, нежели позволила почувствовать к ней вкус.

Нет, сейчас его гораздо больше развлекала девочка из прошлого. Чем не повод наконец поменять работу? Так что решение для себя Ульвар принял быстро. А дальше… дальше надо было дождаться, пока организм, подстёгнутый всеми доступными лекарственными средствами, восстановится.

Такой, выздоравливающий и мающийся от безделья, Ульвар был не один. Обычно пустынный медицинский блок сейчас был заполнен почти под завязку: защитники Ирия сопротивлялись отчаянно.

«Гамаюн» понёс большие потери. И личного состава, и кораблей; примерно треть от общего числа, включая один разобранный на молекулы броненосец. Поэтому и происходила сейчас массовая передислокация военных частей, подставлять под возможный контрудар потрёпанный «Гамаюн» никто не собирался. Сначала надо было подлатать пробоины, доукомплектовать экипажи, ввести в эксплуатацию новые корабли и добавить к рядам бойцов свежего мяса. Проще говоря, второй легион уползал зализывать раны, а остальные меняли сектора патрулирования, чтобы прикрыть и его, и все остальные наиболее уязвимые точки.

Собственно, именно эта рокировка и позволила Ульвару незамедлительно воплотить своё решение в жизнь. А возражать бы ему никто не стал; даже не потому, что его боялись. Просто его выслуга лет уже превысила все возможные и не очень пределы, а обвинить этого человека в трусости никому не пришло бы в голову.

И легат легиона хоть и поворчал на тему «каких людей теряем!» и «и кого мне на твоё место поставят?», но приказ подписал, и даже скрепя сердце разрешил взять один из истребителей. В свете последствий битвы за Ирий, одним истребителем больше, одним меньше — погоды не делало.

Сборы много времени не заняли. Ульвар не был пленником, заключённым или подозрительным объектом исследования, но личных вещей у него было не намного больше, чем у Ольги. Форма да гантели — всё имущество. Книгами в этом мире уже много лет никто не пользовался, для этого у каждого была кацалиоцли, каких-то особых увлечений у мужчины не было, нежных привязанностей и склонности заполнять окружающее пространство памятными вещами — тоже. Последнее, между прочим, к счастью; чаще всего памятными вещами для сына Тора становились воинские трофеи уровня древних племён. Как то отрезанные или оторванные части тел, осколки обшивки кораблей и какие-нибудь трудно поддающиеся идентификации фрагменты с поверхности захваченных планет.

Забрать из исследовательского блока Ольгу было тем более несложно. Сложнее было сделать это быстро и не отвлекаясь на всяческие приятные мелочи. В итоге получилось, но только отчасти.

А для «приятных мелочей» нужно было только немного подождать.

Ульвар сказал женщине правду: её присутствие действительно будило в нём совершенно определённые желания. Сложно сказать, виной тому была загадочная «предопределённость», или банальные годы воздержания, но сын Тора в любом случае не собирался себя ограничивать. Ольга вызывала к жизни почти забытые ощущения, забавляла и — странно — совсем не раздражала. Даже её робкая и неубедительная попытка сопротивления доставила совершенно непонятное удовольствие.

А ещё ему очень нравилось за ней наблюдать вот в такие моменты. Как от прерывистого дыхания часто вздымается красивая полная грудь; как женщина нервно кусает губы, будто пытаясь таким образом сдержать рвущиеся с них тихие стоны удовольствия. Как отчаянно цепляется тонкими пальчиками за его плечи, запрокидывая голову, и яркие, почти оранжевые волосы волной рассыпаются по алебастровой коже.

А уж как приятно было прижать к себе гибкое стройное тело, слиться в древнем как сама жизнь ритме, ловить губами тихие стоны, всхлипы и невнятный шёпот… В такие момент Ольга совершенно переставала себя контролировать, и было неожиданно приятно осознавать, что причина тому — он.

Впрочем, всё это было хорошо знакомо, просто прочно забыто. За что-то же любили в давние довоенные времена женщины красивого юного полубога! Определённо, не только за внешние данные; любовником он был великолепным. Ново было только одно: желание объяснить свои поступки и ответить на некоторые вопросы.

В общем и целом, путь до Терры прошёл очень задорно, увлекательно и приятно. Единственным, что несколько омрачало путь, была теснота кабины истребителя, не рассчитанного на подобную… активность экипажа. Но это были сущие мелочи.

— … Неопознанный борт, назовите себя, или мы вынуждены будем открыть огонь, — вдруг прогрохотал в тесном помещении громкий голос. Явно не в первый раз; автоматика, утомлённая молчанием пилота, игнорировавшего мерцание сигнала вызова, вывела голос патрульного в динамики.

Прервав поцелуй, мужчина шёпотом выругался и, пересадив женщину на соседнее кресло, принялся торопливо натягивать снятые когда-то в процессе штаны.

— Говорит «Северный ветер-14», легион «Гамаюн», — проворчал он, активируя переговорное устройство. — Цель назначения — Терра, космопорт «Север-3», пилот корабля — Ульвар сын Тора.

Покосившись на соседнее кресло, бывший чёрный трибун обнаружил, что по непонятной причине очень хмурая и даже подавленная девушка поспешно одевается, и руки её при этом дрожат. Но от этой странности он отмахнулся, как делал всегда с подобными несущественными мелочами, и сосредоточился на диалоге с патрулём.

— Доброго дня, кириос чёрный трибун, — изменившимся (с угрожающе-тревожного на озадаченно-благоговейный) тоном продолжил патрульный. — О вас предупреждали, разрешение имеется. Мягкой посадки. Отбой связи.

— Отбой.

Связь оборвалась, а заполнявший половину экрана пограничный катер сменился видом на хорошо знакомую систему жёлтого карлика под названием Солнце.

Прокладывая курс, сын Тора то и дело ловил себя на тревожных взглядах в сторону пассажирки. Очень странно сейчас выглядела гостья из прошлого, чем-то похоже на момент первого её пробуждение на борту «Северного ветра», только иначе. Сжавшись в кресле и обхватив себя руками за плечи, она неотрывно глядела на приближающуюся звезду и изредка неуютно ёжилась.

Понять причину такого поведения мужчина не мог, и это раздражало. В женщине не было страха, не было боли, но нужно было быть слепым, чтобы не заметить, что с ней что-то не так. Слепым, к сожалению, Ульвар не был.

«К сожалению» — потому, что правильно идентифицировать эмоции Ольги он не мог, и это портило ему настроение. А абсолют в плохом настроении — очень опасный персонаж. Главным образом, для того, кто это самое настроение и попортил.

А между тем, всё было не так уж сложно. И если бы мужчина дал себе труд вспомнить её слова, вдуматься в них и воспринять не как «глупые бабские бредни», а жизненную позицию вполне сложившейся личности, он бы вполне мог догадаться.

Женщина чувствовала себя… грязной. Она никогда в своей жизни не была пуританкой, но определённые принципы её жизнь всё-таки ограничивали. Например, в свои тридцать два она по-прежнему не могла понять, как можно ложиться в постель с нелюбимым мужчиной. Все достигнутые в старом дворце на Ирии договорённости с собой сейчас позабылись, и Ольга ощущала себя крайне мерзко.

Отдать ей должное, Ульвара она ни в чём не обвиняла совершенно искренне. В самом деле, было глупо обвинять человека, ничего кроме войны в своей жизни не видевшего, в бестактности и пренебрежении её чувствами. Наоборот, следовало поблагодарить высшие силы: сын Тора для своей биографии оказался поразительно чутким и осторожным хотя бы в отношении к её телу, да и обвинять его в изнасиловании было, строго говоря, лицемерием. Она прекрасно помнила, какой силой обладает этот человек, и догадывалась, что бы с ней было, если бы сын Тора эту силу не считал нужным смирять и если бы он действительно пожелал взять её силой.

Раздражала безысходность и отсутствие выбора. Ольга чисто физически не могла уйти, хлопнув дверью: некуда ей было идти, да и кто позволит? Оставалось терпеть, смирившись с собственным положением, и надеяться, что рано или поздно мужчине всё это надоест, и он забудет о её существовании. И лучше бы это случилось рано, потому что в противном случае всё могло быть гораздо хуже.

Ольга элементарно боялась влюбиться. Глупо, бессмысленно, безнадёжно влюбиться в человека, который сейчас имел все права распоряжаться её жизнью. Она проклинала свою понятливость, не позволявшую испытывать к собственному мучителю отвращение и иные негативные эмоции, а не испытывать совсем никаких чувств просто не могла. Поэтому оставалось только любоваться невероятной пластикой движений огромного сильного мужчины, наслаждаться настолько осторожными, что почти трепетными прикосновениями, и следить за скупой мимикой, ловя взгляд довольно прищуренных глаз или лёгкую и неожиданно живую улыбку, удивительным образом красившую суровое лицо полубога.

Боялась, потому что также прекрасно понимала: этот человек вряд ли умеет любить. Даже не так, как любят в книгах, а так, как любят обычно мужчины подобного типа. Строго, очень сдержанно, молчаливо; такая любовь проявлялась на поверхности очень редко, выливаясь в немного неуклюжую нежность и обстоятельную ответственную заботу. Ольга ещё помнила; именно так любил её маму отец, когда был жив.

А надеяться, что в свои годы Ульвар сын Тора вдруг решит этому научиться, было вовсе глупо.

В итоге ей было очень грустно и обидно, и она совершенно не представляла, что делать. Но надеялась, что у неё будет шанс хоть что-то изменить в своей жизни к лучшему.

— Ты сейчас отвезёшь меня в какой-нибудь исследовательский центр? — рискнула нарушить тишину Ольга, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей. Новая тема, правда, оптимизма не добавляла, но хотя бы был шанс немного прояснить собственное будущее.

— Вот ещё, — недовольно поморщился мужчина.

— Но… куда? — растерялась от такого ответа гостья из прошлого.

— Увидишь, — отмахнулся он. — Вполне достаточно будет привозить тебя туда днём. Куда ты денешься из поместья, — Ульвар вновь недовольно поморщился.

— Поместья?! — женщина в недоумении вопросительно вскинула брови. Даже гадостное ощущение собственной бессмысленности и пустоты несколько отступило при подобных известиях.

— Увидишь, — вновь коротко бросил мужчина и потянулся к управлению. Только теперь Ольга заметила, что основную часть обзорного экрана уже занимает отлично узнаваемый серо-голубой шарик планеты. С этого ракурса Земля казалась прежней.

«Север-3» располагался на самой северной оконечности Европы, на территории бывшей Норвегии. Такой выбор точки назначения объяснялся просто: это был ближайший космодром к тому месту, которое Ульвар много лет назад мог назвать своим домом, и в котором не был уже очень давно. Теперь же сын Тора логично рассудил: если жить на Терре, то именно там. Именно это место он назвал «поместьем», и именно там планировал разместить своё новое приятное приобретение. Во всяком случае, пока не надоест; а потом, когда игрушка утомит, можно будет окончательно отправить её в исследовательский институт. Если к тому времени, конечно, она будет представлять какую-то ценность для науки.

Родные края встречали Ульвара сына Тора весьма характерной для этих мест весенней погодой, промозглым холодом и снегом с дождём. Обо всём этом проинформировали датчики севшего на гладкое покрытие космопорта истребителя, но мужчина плевать хотел на подобные мелочи. Суровый викинг не боялся холода; и, одной рукой прихватив за запястье судорожно вцепившуюся в свои скудные пожитки женщину, а второй — подхватив небольшой вещмешок с личными вещами, абсолют отправился здороваться с родными местами.

Правда, предаться ностальгии у мужчины не получилось. Стоило ступить на землю и, прикрыв глаза, с наслаждением втянуть пахнущий морем холодный воздух, его безобразным образом отвлекли. Судорожно всхлипнув, гостья из прошлого дёрнулась от порыва ветра и предприняла попытку вжаться в бок норманна и одновременно поплотнее закутаться в тонкую рубашку, с трудом балансируя на самых кончиках пальцев босых ног.

Сын Тора, смерив женщину озадаченным взглядом, запоздало сообразил, что очень немногие люди подобную температуру воздуха считают комфортной. И, похоже, его новое приобретение к их числу не относилось. Раздражённо выругавшись себе под нос, Ульвар бросил сумку на землю, выпустил запястье женщины и принялся стягивать с себя китель. Причём ругался он не столько на оказавшуюся излишне хрупкой Ольгу, сколько на собственную рассеянность.

Когда женщина сообразила, что планирует сделать её спутник, глаза её от удивления приняли форму почти правильного круга. Поверить, что вот сейчас он действительно…

Поверить пришлось очень быстро. Расстегнув китель, Ульвар накинул его на плечи мгновенно утонувшей в одежде беловолосого гиганта женщине. Критически оглядев получившуюся конструкцию, махнул на всё рукой, основательно завернул её в слои плотной ткани и легко подхватил одной рукой, устраивая на предплечье. Поскольку держаться напоминающая самой себе куколку бабочки женщина не могла, оставалось уповать на ловкость мужчины; в которой, впрочем, сомневаться не приходилось.

Нельзя сказать, что Ольга мгновенно согрелась: всё-таки китель, даже в три слоя, был не той одеждой, в которой нормальному человеку комфортно при близких к нулю температурах. Но так было, определённо, лучше, да и владелец кителя грел не хуже печки.

«Северный-3» был довольно пустынным космодромом. Сюда в основном швартовались грузовики и редкие одиночки вроде Ульвара, поэтому проще было дойти пешком до близкого здания космопорта, чем добиться от управления предоставления транспорта. Да и транспорт тут был тот ещё — в основном, разнокалиберные антигравитационные платформы для грузов.

В небольшом, но всё равно гулко-пустом здании космопорта было также уныло и пустынно, как на самом космодроме. Крошечный тамбур заканчивался тремя арками сканеров, возле которых скучала пара работников пограничной службы. Когда в дверном проёме появилась монументальная фигура сына Тора с необычной ношей, оба мужчины в серой форме одинаково встрепенулись и подскочили на местах.

Не снижая скорости норманн вместе со всеми вещами спокойно прошёл сквозь сканер, вызвав противный тревожный писк автоматики. Один из стражей порядка, заставляя проникнуться уважением к его мужеству, бросился наперерез подозрительному пришельцу без удостоверения личности.

— Простите, кириос, но не могли бы вы предоставить документы? — снизу вверх глядя на недовольно нахмурившегося гиганта, неуверенно попросил он, пока второй торопливо докладывал по цале кому-то наверх о возможных осложнениях.

— А, да, — поморщившись, сообразил сын Тора. Тяжело брякнула поставленная на пол сумка, вслед за чем была утверждена на собственных ногах и вторая часть ноши. Размотав слои ткани на Ольге, мужчина принялся шарить по карманам собственного кителя. Наконец, из одного из них была извлечена тонкая полупрозрачная карточка и вручена жаждущему документов пограничнику. Оба сероформенных смотрели за действиями офицера ошарашенно: они не сразу сообразили, что на руках тот несёт девушку, а теперь, обнаружив, впали в растерянность. Что, однако, не помешало им выполнить свою работу.

Документы были в порядке. Правда, выяснив имя неожиданно прибывшего мужчины без удостоверения личности, оба стража порядка ощутимо побледнели.

— Простите, кириос Ульвар сын Тора, всё в порядке, вы можете идти, — наконец, сумел проговорить один из них. — Добро пожаловать домой!

— Угу, — коротко и информативно ответил мужчина и, подобрав своё имущество обратно, широким шагом двинулся через зал космопорта к выходу, ведущему к стоянке такси.

Подойдя к первому попавшему замершему в ожидании пассажиров автоматическому транспортному средству сигарообразной формы, Ульвар уже без напоминания приложил выданную на корабле карточку к подсвеченному синим цветом круглому участку поверхности. Дверь открылась, признавая личность пассажира.

А для себя сын Тора решил, что завтра начнёт день с имплантации новой кацалиоцли: без этого полезного приспособления жизнь заметно осложнялась. А на корабле, увы, не было технологий, позволявших работать с этой обычно крайне надёжной и гибнущей исключительно вместе с владельцем техникой, как не было запасных приборчиков. Голова же мужчины пострадала слишком сильно, чтобы обеспечить сохранность ещё и цали.

С помощью кацалиоцли в этом мире делалось абсолютно всё. Всё управление, все расчёты, все требующие удостоверения личности операции; денег в материальном их воплощении здесь не существовало уже лет семьсот. И без цали было действительно очень неудобно, хотя каждая система всегда дублировалась резервным оборудованием, рассчитанным на человека, по каким-то причинам лишённого подобного удостоверения личности или в силу возраста пока ещё его не получившего.

Через десять минут стремительного полёта такси опустилось на посадочной площадке почти на вершине небольшой плоской скалы, нависающей над фьордом. Буквально в сотне метров от площадки располагался, собственно, дом. Родовое гнездо аристократического рода Йенсенов, одной из побочных ветвей Императорского дома.

Дом был красивый, хотя и совсем не оправдал ожиданий Ольги. Она-то от будущего ждала сплошного стекла и металла, мегаполисов, а здесь было старинное поместье в несусветной почти первозданной глуши.

Дом был довольно небольшой; два этажа, широкий балкон на втором этаже, каменный фундамент и потемневшее дерево стен, заросшая травой низкая двускатная крыша. На фоне холодного северного леса он смотрелся удивительно органично и уютно. Когда-то позади него была расположена конюшня и некоторые ещё хозяйственные постройки — самой главной ценностью поместья был всё-таки не старый дом, а земли вокруг него, — но за время войны многое изменилось.

Подойдя к дому, мужчина уже привычным жестом приложил карточку к тому месту, где в старые времена располагался дверной глазок. Правда, в этот раз действие никакого полезного эффекта не возымело. Нахмурившись и процедив под нос пару грязных ругательств, мужчина повторил свои действия, потом просто попробовал толкнуть дверь, на которой не было ручки. Когда и это не помогло, вновь недовольно выругался, подобрал оставленную сумку и, отступив на полшага, прицелившись, от всей широты закалённой бесконечными боями души ударил в самый центр двери обутой в тяжёлый форменный ботинок ногой. Ботинок выдержал, а вот дверь на подобное рассчитана не была: она просто сложилась пополам, рухнув внутрь.

Ульвар невозмутимо вошёл, игнорируя тревожный голос охранной системы, возвещавшей о несанкционированном проникновении. Войдя же, невозмутимо бросил сумку в угол, поставил на мягкий ворсистый ковёр свою босоногую ношу, подобрал две половины двери и поставил их друг на друга, прикрыв дверной проём.

В доме оказалось неожиданно тепло, даже почти жарко. А ещё неожиданно чисто. И неожиданно пахло чем-то живым, а не запустением. «Неожиданно» — потому что, по мнению Ульвара, в его доме никто не должен был жить, а должен был существовать некий управляющий, периодически проводивший генеральную уборку и содержащий дом в порядке.

Но спешить мужчина никуда не собирался. Он по заведённому с детства порядку разувался: в этом доме не принято было ходить в обуви, и это была прочно въевшаяся привычка.

Ольга же, обнимая свою шаль и придерживая рукой полу норовящего сползти безразмерного кителя, с любопытством озиралась. Способ проникновения в дом показался ей довольно странным, но коль уж её конвоир чувствовал себя спокойно, ей было вовсе незачем нервничать.

Здесь было уютно и, к счастью, совершенно не холодно. И даже пол был тёплым, чему её закоченевшие ноги несказанно обрадовались. Решительно всё внутри казалось женщине знакомым, нормальным, человеческим, и это невероятно радовало. Она готова была увидеть аскетичный футуристический интерьер, а никак не уютный деревенский дом, и такая неожиданность вселила оптимизм.

Разувшийся норманн, оставив сумку в прихожей, не стал оставлять там же женщину и двинулся на разведку, уже почти привычно держа её за запястье и внимательно озираясь.

Встреча с несанкционированными обитателями дома состоялась очень быстро, в следующей после прихожей комнате, — просторной гостиной с огромным настоящим камином. Невысокий худощавый мужчина средних лет со светлыми волосами и серыми глазами выскочил им навстречу из какой-то двери с оружием наготове.

— Ульвар?! — потрясённо выдохнул он, опуская оружие и глядя на сына Тора совершенно дикими глазами. — Ты… жив?! То есть, я хочу сказать…

— А ты тут что забыл, отрыжка Ёрмунганда?! — прорычал тот, машинально задвигая женщину себе за спину.

— Ну, ты же просил…

— Я просил твоего отца найти компанию, которая возьмёт на себя присмотр за моим имуществом, — процедил он.

— Он решил, что негоже доверять такие дела посторонним, — промямлил невысокий. Впрочем, по меркам Ольгиного мира он обладал средним ростом, и даже вполне приятной наружностью; просто на фоне примелькавшихся элитных воинов выглядел бледновато.

— Отлично. Спасибо. Можешь быть свободен, — процедил сын Тора.

— Ой! — привлекло внимание мужчин тихое восклицание. Обернувшись, Ульвар обнаружил, что его новое развлечение умудрилось уронить китель и, видимо, в попытках его поймать, ко всему прочему и остальное своё небогатое имущество растеряло. И теперь, сидя на четвереньках, пыталось собрать свои разбегающиеся клубки.

— А, ты решил вспомнить молодость, — неприятно усмехнулся так и не представленный Ольге мужчина, наблюдая за действиями гостьи из прошлого. — Твоя новая подстилка ничего. Одолжишь потом?

Сын Тора и сам потом не смог бы объяснить, почему это замечание так его взбесило. И оно ли само, или реакция на него со стороны женщины, руки которой при таких словах судорожно дёрнулись, рассыпая уже собранные вещи, а из груди исторгся тихий нервный всхлип.

Но в следующую секунду он обнаружил себя возле также не ожидавшего подобной реакции родственника. Причём одна рука за горло приподнимала того над землёй, а во второй крошились металл и керамика, составлявшие за мгновение до этого существо лазерного излучателя.

— Не смей, Эрик, — процедил сын Тора, волевым усилием заставляя себя разжать руки.

— Да что ты взъелся-то? — сквозь кашель попытался возмутиться тот, кого назвали Эриком. — Подумаешь, новая девка, я же не сейчас! Какая тебе разница, всё равно она тебе надоест! Где только взял… Что в ней такого особенного? Ещё скажи, что я не прав, и через месяц ты её не выкинешь. Или семью решил завести? Так у тебя же…

— Даже если и так, тебя это не касается, — сквозь зубы процедил Ульвар. — Считай, что это моя жена и мать моих будущих детей.

— Каких детей, ты же…

Последнее высказывание явно было лишним, Эрик Йенсен зря не верил в страшные сказки про своего кузена. И теперь, силясь разогнать туман перед глазами и превозмочь боль в голове, возникшую там от одной-единственной затрещины, подаренной старшим родственником, он об этом жалел. С трудом поднимаясь с пола, он судорожно цеплялся за кресло; перед глазами плыло.

— Ты псих, — пробормотал он. — Ты мне сотрясение организовал!

— Были бы мозги, было бы сотрясение, — процедил Ульвар. — Ещё что-нибудь вякнешь, или если через пять минут будешь всё ещё здесь, я сломаю тебе шею. Или пальцы. Или вырву руки. Потом решу.

Собственная вспышка несказанно раздосадовала сына Тора. Эрик, конечно, никогда не отличался особым умом, как и его папаша, — не просто же так бездетная мать самого Ульвара в конце концов решилась на связь с богом, лишь бы не передать титул своему жалкому младшему братцу, — но в данном случае ничего неожиданного или нового он ему не сказал. Да чёрный трибун в отставке и сам планировал что-то подобное!

Тогда откуда эта кровавая пелена бешенства перед глазами? Да и к чему он, в конце концов, про жену-то ляпнул? И детей заодно приплёл, в возможность появления которых верила только его мать, пока была жива, но не он сам. Сколько через его руки женщин прошло — страшно сказать! И ни одна не понесла, хотя прибрать к рукам сына Тора желали бы многие.

Он, конечно, помнил слова Симаргла про предопределённость, но воспринимал их совсем не так, как стоило бы. Во всяком случае, связать их и возможность обретения той самой единственной женщины, рождённой какой-то смертной специально для полубога, почему-то не догадался. Скорее всего, он просто никогда не верил в чудеса, а это событие было сродни чуду.

К собственному счастью, Эрик в доме был один и глобальных перемен в родовое гнездо не принёс, иначе Ульвар и в самом деле мог бы его убить. Да и дом покинул действительно быстро, несмотря на расплывающуюся перед глазами после удара родственника реальность. Всё это время Ульвар стоял посреди гостиной, заложив руки за спину и неподвижно глядя в пустой камин.

Ольга же, совершенно деморализованная увиденной сценой, столь же неподвижно сидела на полу, прижимаясь спиной к креслу, и растерянно разглядывала не обращающего на неё внимания мужчину.

Ей, пожалуй, было хуже всех присутствующих в доме. Странная вспышка сына Тора подарила робкую надежду, что, может быть… А безжалостно убивать собственными руками эту самую надежду было больно. Потому что всерьёз поверить в правдивость сказанных слов она не могла, и не желала проходить через мучительную смерть бесплодных ожиданий потом, в не слишком отдалённом будущем.

В общем, страдали все трое, каждый по своей причине. И, пожалуй, только причина страданий Эрика Йенсена была действительно аргументированной.

— Ты голодная? — сын Тора нарушил тишину, установившуюся после падения перегораживающих входную дверь баррикад.

— Да, — не стала отрицать очевидного Ольга. Тем более, подобный ответ сложно было назвать неожиданным.

— Пойдём, — кивнул мужчина и двинулся куда-то в глубь дома. Уже вполне согревшаяся Ольга рискнула расстаться как с имуществом, так и с одолженным кителем, и в одной рубашке на цыпочках скользнула за хозяином дома.

Путь завершился в кухне. Практически человеческой кухне, только некоторые из приборов в которой имели непонятное назначение. А вот высокая барная стойка со стульями, стол посередине, — всё это было хорошо знакомо и привычно. И гостья из прошлого на несколько мгновений позволила себе поверить, что всё вокруг изменилось не так кардинально, как ей казалось. Или, может быть, хотя бы некоторых вещей не коснулись века.

И ощутила неожиданный прилив благодарности к Ульвару, пусть неосознанно, но подарившему ей эту передышку и эту возможность постепенно смириться с новой реальностью. Да и… что уж там, надежда не хотела сдавать свои позиции мирно и без боя.

Сын Тора с уверенным видом закопался в какие-то шкафы, и Ольга была готова увидеть картину «ужин холостяка» в исполнении могучего норманна. Почему-то он очень хорошо представлялся у плиты, на которой в огромной сковороде шкворчала яичница из доброго десятка яиц.

Однако, полубог решил её разочаровать. Из полки были извлечены несколько непонятного вида пакетиков и брикетиков, и прямо в таком виде закинуты в недра одного из тех непонятных агрегатов. Что-то поколдовав над ним и потыкав в сенсоры, сын Тора оставил прибор в покое, и… запустил кофеварку. Обычную такую, нормальную кофеварку, самостоятельно мелющую зёрна.

Дальше перед совершенно шокированной женщиной, без приглашения угнездившейся на высоком стуле у стойки, на столешницу была выставлена сахарница, из шкафа (судя по всему, холодильника) была извлечена бутылочка не то молока, не то сливок. За ними последовали две внушительных кружки кофе и извлечённые из первого агрегата тарелки. Разного размера; человеку габаритов Ульвара действительно нужно было много еды. Примерно столько, сколько Ольге хватило бы дня на четыре.

— Ешь, — коротко скомандовал сын Тора, присаживаясь на соседний стул. На взгляд женщины эти предметы мебели по сравнению со стойкой были низковаты, но зато хозяину дома не приходилось сутулиться.

Ольга послушно уставилась в тарелку, и с искренним удивлением обнаружила там совершенно тривиальные макароны с внушительным количеством мяса в каком-то сливочном соусе. На вкус макароны были макаронами, а мясо — мясом. Очень хотелось протереть глаза и потрясти головой, восстанавливая нормальное положение картины мира. Потому что столь привычных и знакомых вещей она не ожидала.

Так, может, космос ей приснился, и всё это было не на самом деле?

Впрочем, одного взгляда на Ульвара сына Тора хватило, чтобы разочароваться в этой мысли: в знакомом Ольге мире таких людей не было. Во всех смыслах «таких». В высоту, ширину, с подобными повадками и с подобным взглядом.

Взгляд сына Тора, к слову, не предвещал ничего хорошего. Не лично Ольге, а вообще всей окружающей реальности. Была в этом взгляде та нехорошая мрачная задумчивость, которая для знающих людей предвещала грозу.

Предмет раздумий Ульвара был тривиален. И являлся им выгнанный из собственного дома интервент.

Абсолют внезапно осознал всю бедственность и даже какую-то безнадёжность собственного положения, какую, должно быть, много лет назад осознавала и леди Ингвилд Йенсен. Привычка решать проблемы по мере их поступления в большинстве случаев, конечно, облегчала жизнь, но порой преподносила вот такие сюрпризы.

Этим домом и собственной семьёй Ульвар последний раз интересовался очень давно, где-то в середине собственной карьеры палача. Потом ему надоело мотаться туда-сюда, и он перебрался поближе к месту работы, а после вовсе покинул Терру. Но от этого словосочетание «честь семьи» не стало для него пустым звуком. И, более того, взглянув на почти не изменившегося (хотя и заметно постаревшего) с последней встречи Эрика, он понял, что это самое словосочетание находится в нешуточной опасности. Но вот что с этим делать, он не имел ни малейшего понятия.

Именно он номинально был ярлом (в нынешней системе ценностей — аристократический титул аналогичный князю или герцогу, но у норманнов) Йенсеном. И других наследников, кроме двух сыновей его покойного дядьки и их потомков (количества которых Ульвар не знал, за что ему совсем не было стыдно), у него не было. И, более того, не предвиделось. Но… передавать громкое имя этим ничтожеством? Да он бы скорее отгрыз себе руку; если бы это, конечно, могло помочь.

Не чувствуя вкуса еды, Ульвар ел, погружённый в мрачные мысли. Он просчитывал варианты собственных дальнейших действий. Несколько выходов полубог действительно видел, но ни один из них ему толком не нравился. Наконец, мужчина принял тяжёлое решение попросить совета, или, может быть, даже помощи. Кому, как не Её Величеству разбираться в тонкостях прав наследования её вассалов?

Ольга же, видя состояние мужчины, старалась быть тише воды ниже травы, чтобы дополнительно не сердить. Хотя и не понимала, чем вызвано подобное раздражение, и почему Ульвар сорвался на этого незнакомого человека, который сказал сущую правду; поверить же в самый оптимистичный вариант она элементарно боялась.

Ещё женщина не понимала (правда, фоном к основной проблеме), почему и сын Тора, и его собеседник говорили не на родном языке, а на русском. Но тут всё было просто: Ульвар привык разговаривать с ней на этом языке, и к родственнику обратился также. А тот совершенно машинально ответил.

Когда мужчина, закончив с едой, резко поднялся с места, Ольга испуганно вздрогнула, ожидая неприятностей. Но хозяин дома это проигнорировал, и, сунув посуду в какой-то ещё непонятный агрегат, молча вышел, ни сказав ни слова. Неизвестность длилась недолго, буквально через несколько минут сын Тора вернулся в кухню. Обнаружив, что гостья тоже поужинала, он забрал и её тарелки, отправил по уже знакомому маршруту и опять ёмко скомандовал:

— Пойдём.

Возражать Ольга не стала, и даже почти не удивилась, что конечной точкой их пути оказалась просторная спальня на втором этаже. Только сейчас она сообразила, что за окнами уже наступила ночь, а ненавязчивый свет, неотличимый от дневного, испускает потолок.

Правда, пока она разглядывала довольно скупую обстановку — большой шкаф с зеркальными дверцами вдоль стены, заканчивающийся спрятанной в углу дверцей (судя по всему, ведущей в уборную), огромная двуспальная кровать и выход на балкон — хозяин дома успел раздеться, и теперь сидел на краю кровати, разглядывая её саму.

— Иди сюда, — опять не просто слова, а отрывистая команда. И опять Ольга не рискнула протестовать, без возражений позволяя снять с себя опостылевшую уже рубашку.

Снимал её Ульвар, впрочем, весьма неторопливо, будто бы задумчиво, прослеживая ладонями каждый изгиб тела женщины. И к тому моменту, как гостья из прошлого лишилась своей единственной одежды, её уже мало волновали всякие второстепенные мысли вроде «зачем» и «что будет дальше». Как и сидящего на кровати мужчину.

Совместный сон после горячей ночи на нормальной просторной кровати доставил удовольствие обоим, хотя оба об этом одинаково промолчали. Ольга просто боялась ляпнуть что-то не то, да и не было для неё в этом ничего удивительного, а Ульвар… Он вообще говорил немного, но тут дело было в том, что для него подобное как раз было внове. Раньше, насколько помнилось, присутствие в постели посторонних женщин его раздражало, и случайных любовниц он предпочитал изгонять из собственной постели сразу после окончания процесса. Во дворце в Ирии… ну, там случай был особый, он действительно постыдным образом отключился, как и Ольга.

Здесь же, проснувшись утром, он с искренним удивлением обнаружил в своих объятиях мирно посапывающую женщину, а, точнее, с удивлением осознал, что эта находка ему нравится. Было приятно чувствовать, как её дыхание щекочет щёку, почти невесомая рука доверчиво обнимает его грудь, а стройная ножка — его бёдра.

За окнами уже светало, так что пора было вставать, что сын Тора и собрался проделать. Правда, внезапно в его голову закралась тоже странная и неожиданная мысль: разбудить женщину не обычным встряхиванием и окликом по имени, а… иначе. Версия этого «иначе» в голову пришла одна, она и была принята рабочей.

Ульвар аккуратно переложил что-то пробормотавшую и нахмурившуюся во сне женщину на подушку и принялся за побудку. Вдумчиво, неторопливо; осторожно касаясь нежной кожи кончиками пальцев, пробуя губами и языком на вкус. Подобные действия принесли довольно неожиданные плоды: проснуться Ольга не проснулась, но на прикосновения начала откликаться вполне однозначно. Настолько однозначно, что, когда пальцы мужчины добрались до самого чувствительного места женщины, он обнаружил, что та уже вполне готова и к более активным действиям с его стороны.

Сын Тора озадаченно хмыкнул; разум её ещё не освободился от пут сна, а тело уже изгибалось под его губами и ладонями, и это было… завораживающее зрелище. Наблюдая за лицом женщины, он начал медленно и так же неторопливо прикосновениями пальцев подводить её к грани возбуждения. После чего, налюбовавшись, решил довести начатое до логического конца. И пальцы его сменились губами и языком.