Я (не) твоя: Невеста поневоле

Глава 12

Всё ж случилось, как Ульяна хотела. Оставил Зосим жену с девчонкой в доме греться, а сам с Анной пошёл печь разжигать да порядок наводить.

Раздела Ульяна Агафью, усадила за стол. А та глазёнки на вкусности таращит, а руку протянуть боится.

— Ешь, — подвигает к ней картошку круглую, что ещё недавно в печи стояла. — Огурчики вот, — подаёт солёные.

Смотрят недоверчиво большие глазищи, только мать велела тётку слушаться. Осторожно берёт девочка из ласковых ладоней огурец и хрустеть принимается. Садится рядом Ульяна тож поесть, чтоб ребёнка не смущать, а сама Агафьюшку по голове светлой гладит.

— Будет скоро дом у вас, — приговаривает, — и отец хороший.

Слушает девочка, в одной руке картошка зажата, в другой овощ солёный. Разомлела от тепла да ласки. А мать с Рябым по дому хлопочут.

— Стыдно мне, Зосим, — качает головой Анна, выметая сор из-под лавки, — чужая тебе, чего тратиться?

— Молчи лучше, — колет щепки хозяин возле печи. Смурной, брови сдвинул, о своём думает. Ежели б всех сирых и убогих грел, не было б достатка в доме. А так разжился помаленьку. Случился в один год у него урожай хороший, да такой, что радовался Зосим, как малец пятилетний. Слыхал, что через три деревни новь почти всю град побил. Вот собрал возы, нагрузил и поехал торговать. Последнее крестьяне отдавали, да что делать? Всем не поможешь? Он трудился исправно, честно заработал. А коли не хотели брать, так пусть, у каждого своя голова на плечах. Вернулся домой, жену порадовал. На ту пору жива была его Мария, на сносях была. Это уж потом душу Богу отдала вместе с ребетёнком, а тады и сама радовалась, мол, заживёт Зосим, изба полная деток будет.

А потом пришёл к нему мужик, стал денег в долг просить. Мол, так и так, не откажи, свадьбу сыну справить надобно. Покумекал Зосим, дал, только не просто так, проценты затребовал. А потом и повелось, кому надобно было — сразу к Рябому шли. А он за уши не тащил никого. Множилось богатство. Так и разжился с одной нови и дальше пошёл. Зерном да растовщичеством брать. А коли давать всем просто так, тады можно хорошим человеком прослыть, только кому надобно хорошим быть да бедным, когда можно мясо не только по большим праздникам есть да платки жене покупать и сласти.

Разгорелись щепки, дров Зосим подкладывает.

— Вернусь, — говорит, а сам к своей же дровнице идёт. Как прознают, что подобрел, спуску не дадут, жалиться станут. У того шесть ртов некормленых, у того мать больная. Да где ж на всех еды напасти? Вот и выходило, что надобно Зосиму скупцом слыть. Набрал дровишек и обратно в избу тащит.

— Коли могу отплатить чем, — начинает вдовица, — ты только скажи. Шить могу, по хозяйству жене твоей помогать, за скотиной ходить.

— Сочтёмся, — отмахивается Зосим от неё, как от мухи надоедливой. Зато Ульяне теперь подруга добрая будет, а по поводу матери таку Ульяне скажет: как прознает, что Фёкле чего снесла, тут уж Рябой не посмотрит, что с животом ходит, выпорет негодницу.

— Расскажи мне, как здесь оказалася, — просит Рябой.

— Да как, — выпрямляется Анна. — Муж меня чуть до смерти не пришиб, а мать его такая ж, выйти из избы не давала, будто самой по нраву было. Девчонка тады страху натерпелась, что говорить перестала. Вот я и решилась бежать.

— Отчего ж тебя вдовицей кличут, ежели муж живой?

— Похоронила его в памяти своей, не хочу вспоминать. Злой он, никого, окромя себя не любит. Только кады людям про то говорила, крест бабы нести предлагали. Мол, у каждого на роду свой. Потому сюда пришла и сказала, что вдова.

Покивал Зосим, судьбу чужую выслушав. Горько бабе, пусть хоть теперь заживёт в ласке.

— Пойду я, — старается Рябой в её сторону не смотреть. Не хочет благодарности елейной, ни к чему она. Доброе дело тогда доброе, когда взамен ничего не ждёшь. А тут и вовсе вышло, будто его заставили. Вроде и добро сотворил, а на душе гадко как-то.

Вошёл в избу свою, на жену зыркнул, а та на руках девчонку качает.

— Да разве ж можно! — подскочил, дитё подхватил, а та спит не шелохнется. Как вчера будто помнит жену первую, теперича за эту трясётся. — Тяжёлая ж!

— Да чего будет? — не понимает Ульяна.

— Не подымай тяжесть, — шипит Зосим, на руках ребёнка держа. И лицо такое грозное, а Ульяна всё равно улыбается. — Чего⁈ — опять шипит Рябой.

— А вон как дитя чужое к сердцу прижимаешь.

Бросил взгляд на девчонку Зосим, не по себе отчего-то, будто застали его за делом постыдным. Подошёл к печи, аккуратно уложил на полати Агафью, к жене вернулся.

— Добрый ты, Зосим, — ласково говорит, а сама по плечу гладит.

— Нельзя мне добрым быть, — бурчит. — А по матери так скажу! Ходить — ходи, тут я запрета ставить не могу, родные они, но чтоб из дома больше не крупинки туда не отнесла, поняла?

— Так Луша там, Ванечка, — обомлела Ульяна.

— Я теперича муж тебе, я семья да моё дитя, что под сердцем носишь!

Сжалось сердце Ульяны, когда про ребёнка услыхала, уж представить не могла, что иначе о Рябом думать станет. И всего ж то прошло времени мало, только уважает его жена нынче. Иначе как? Потому и жить теперь Ульяне проще, добро к добру тянется. Только под сердцем она дитя носит, а на сердце грех. Сможет ли отмыть его, никак в церковь сходить Богу помолиться? Услышит её? Примет раскаяние?

— Собака брешет, — недовольно сказал Зосим, — никак кого опять принесло.

На сей раз Петька в дверях появился, снега нанёс.

— Братец, — бросилась к нему Ульяна с радостью.

— Анька где? — грудь вздымается, видать, бежал, как прознал, что не живёт его зазноба боле у Ефросиньи.

— В доме вашем, — улыбается Ульяна, не видя, что муж её глаза подкатил, только молчит всё ж.

— В каком? — понять не может Петька, и рассказала тогда ему сестра, как всё хорошо устроила.

Молчит Петька, не знает, как в глаза Рябому смотреть. И обязанным быть не хочется, и вести Аннушку некуда. Зима на дворе.

— Дай хоть руку тебе пожму, Зосим, — говорит брат. — Никогда добра не забуду.

— Живите, — протягивает хозяин твёрдую ладонь. — В любви да ладу.

Теперь у Ульяны подруга появилась. Ходят в гости, вместе хлеба пекут, вместе избу метут да девчонку бабьим премудростям учат. Встретил Касьян Зосима.

— Чего ж ты, зять, сына моего подневольничаешь?

— Кто сплетни разводит? — удивился Зосим. — Своя воля у него, сам себе хозяин. А коли не так судьбу сложил, как вам надобно — что ж с того, на всё воля Господа.

— Себя что ль Богом возомнил? — прищурился Касьян.

Сжал кулаки Рябой, на тестя, с кем ещё недавно ручкался, исподлобья глядит, ненавистью взор пышет.

— Я себя Господом не называл! — качает головой. — А вот ты вздумал имя моё порочить средь крестьян, будто я слова свого не держу. Гляди, Касьян, не посмотрю, что отец жены моей, что старше, да мне тебя уважать надобно. Коли будет за что — стану, токмо пока не вижу в тебе человечности, а лишь притворство.

— А ты не пужай-не пужай, пуганые!

Разошлись мужики, злобу друг на друга затаив. Живёт себе Петька в избе с Аннушкой, сердце трепещет от радости. Рябой его всё ж в батраки взял, чтоб хлеб задарма не едал. Куда молодого пристроить, как не к себе. А Петька молодец оказался, за двоих пашет, не устаёт да улыбается.

— Чего делать станем, Фёкла? — хлебает щи Касьян. — Нет больше работника мне. Коли б женился Петька да девицу привёл — всё ж руки лишние.

— И рты, — трёт чугунок Фёкла, пытаясь злость свою вытереть всю.

— Это Улька воду мутит, будто управы на неё никакой нет! — стукнул ложкой по столу Касьян, что капуста вылетела да прямиком жене на лицо.

Скривилась та, утёрлась подолом.

— Лушка где? — рычит отец.

— Да вот, вечно дома не сыщешь, носится где-то, а матери и помочь некогда!

— Ежели так пойдёт, да Петька не вернётся, надобно Лушку замуж выдавать. А там пусть нам выкуп за неё подносят да с глаз долой забирают, не потяну иначе. Так что сажай её с завтрева приданое готовить хорошее, жениха искать стану.

Лушка потому из дома и бегает, что боится, как бы на неё гнев родительский не упал. Да всё ж, мозоль глаза не мозоль, помнят про тебя.

— Кабы Ульяна не вмешивалась, жила б себе да дитё растила, по-бабьи вела, так и с Петькой решилось. А теперь сам Рябой у него в заступниках, — заканчивает Касьян щи есть, тарелку от себя двигает.

— Знаю, как управу на неё найти, — внезапно говорит Фёкла, а у самой аж глаза от счастья блестят.

— Да? — с интересом смотрит Касьян.

— Сразу делать станет, чего скажу!