Когда Клейтон проснулся, в комнате было темно хоть глаз выколи. Головная боль прошла. Он сделал один осторожный вдох, за ним следующий. Голова не болела.
Электронный будильник на тумбочке показывал полночь. Он спал всего лишь час, а казалось, что очень долго: тело затекло, мышцы ныли.
Слейтер вытянул ногу… и, прикоснувшись к чему-то теплому, нежному, гладкому, понял, что лежит в незнакомой кровати и крепко обнимает невероятно соблазнительное женское тело. Темные, пышные, струящиеся волосы щекотали его нос. Они пахли весенним дождем. Клейтон посмотрел на ангельское, аристократически красивое лицо… и испытал мучительное желание поцеловать эти жадные, щедрые губы.
Хоуп медленно открыла огромные темные глаза. Черный огонь, подумал Клейтон, заглянув в их глубину. Она просыпалась долго и неохотно.
Лицо цыганки. Слейтер вспомнил, что однажды она сказала ему это. И добавила, что унаследовала от матери не только внешность, но и характер: целеустремленность, упорство и вольнолюбие.
В том, что это правда, Клейтон не раз имел возможность убедиться. Они едва знакомы, а он уже знает о ней многое. И хотел бы узнать еще больше.
Грудь Хоуп мерно вздымалась и опадала под так и не снятым старым махровым халатом. Что ж, по крайней мере ее сны были мирными. Не в пример действительности или его снам.
— Клей… — пробормотала она. — Тебе… лучше?
— Головная боль прошла.
На лице Хоуп отразилось облегчение.
Слейтер смотрел на нее целую минуту. Это была самая милая женщина, которую он когда-либо знал. Милая душой и телом. Он погладил ее по лицу и сел.
И тут же рассмеялся. Он снова был голый.
— Ты заметила? Когда ты рядом, я всегда без одежды.
Она смущенно поправила халат и тоже села. Халат распахнулся, обнажив длинное изящное бедро.
Как ни странно, это зрелище возбудило его, словно подростка. Клейтон невольно представил себе все остальное и почувствовал, что ему трудно думать о более важных вещах.
— Мы уснули, надо же…
— Да, — сказал он, не сводя с нее глаз.
Она слегка заерзала под этим слишком пристальным взглядом, но Слейтер ничего не мог с собой поделать. Должно быть, он что-то пробормотал, потому что Хоуп прищурившись посмотрела на его губы.
— Что?
Проклятие… У него сжалось сердце.
— Я ничего не говорил. Просто смотрел на тебя.
— Ты смотрел так, словно никогда меня не видел, — неловко сказала она и подтянула простыню к подбородку. — У меня какое-то странное чувство… сильное, но непонятное. Что случилось, Клей? Почему?
Сердце Клейтона вновь болезненно сжалось.
— Это сложно, — передразнил Слейтер, повторив ее дежурную фразу.
Она закусила губу.
— Хоуп Бродерик, — сказал он, пробуя ее имя на зуб, на язык. — Доктор Хоуп Бродерик.
Бесполезно. С таким же успехом он мог повторять ее имя хоть до второго пришествия.
К нему вернулась память.
Целиком.
И все стало по-другому! Все!
Даже окружающая его обстановка странным образом изменилась, и это было ничуть не менее страшно, чем пережитая им потеря памяти.
Должно быть, он еще во время предыдущего разговора понял, что у них не было общего прошлого. Только не успел связать концы с концами: помешал самый потрясающий секс, которым он когда-либо занимался.
Не было прошлого… Он не видел эту женщину до той самой ночи, когда его чуть не убили.
Она показалась ему знакомой просто потому, что никаких других воспоминаний у него не было.
Но сейчас она была ему чужой.
Клейтон откинулся на подушку, облизал внезапно пересохшие губы и потер ладонью занывшее сердце. Даже голова заболела снова. Живот от страха свело судорогой. Боялся он не за себя, не за свое физическое ”я”. А что, если женщина, которую он полюбил, имеет какое-то отношение к случившемуся с ним?
Клейтон не хотел верить этому, но Хоуп не просто обманула его, она делала это снова и снова.
Нет, пожалуйста, только не это. Я не вынесу такой правды, думал он.
Внезапно в комнату ворвалась Молли. Ее язык свешивался из пасти, глаза сверкали, и Слейтер, как всегда, подумал, что она улыбается.
— Молли, лежать! — скомандовала Хоуп, но было уже поздно. Коротко фыркнув, Молли прыгнула сначала на кровать, а потом взгромоздилась на Клейтона всеми четырьмя когтистыми лапами. У него посыпались искры из глаз.
Барахтаясь под собакой и отплевываясь от шерсти, Слейтер внезапно подумал, что уже давно должен был бы привыкнуть к боли.
Молли, потоптавшись на животе Клейтона, плюхнулась прямо на его обнаженные бедра. Он услышал какое-то шипение и понял, что со свистом выдохнул.
— Клей! — тревожно окликнула Хоуп, прогоняя Молли. — Ты в порядке?
— Я только что вспомнил, — сказал Слейтер неестественно высоким голосом. — Я действительно не люблю собак. И кошек. И чертовых птиц, которые болтают. — Он откашлялся и осторожно вздохнул. Слава богу, все цело.
— Ты уже говорил это. — По голосу Хоуп было слышно, что она улыбается. — Только не сказал почему.
Клейтон сердито посмотрел на Молли, та в ответ лизнула его в лицо. Он едва удержался, чтобы не погладить ее. Теплое чувство, вызванное явной привязанностью лабрадора, было сильнее его.
Он закрыл глаза и впервые за неделю понял, какую важную роль в жизни каждого человека играют воспоминания. Память вернулась к нему так легко, словно никогда не пропадала.
Он всегда любил животных. Его собака значила для него все. Все. И когда Клейтон потерял ее, ему не хватило духу завести другую. Просто не хватило духу.
Он посмотрел на Хоуп, и на него вдруг снизошло озарение: она тоже значила для него все. За несколько дней эта женщина стала ему дороже жизни.
А сейчас он близок к тому, что потеряет ее.
— Клей… — снова пробормотала она тем тихим, хрипловатым голосом, которого так стеснялась. — Ты вспомнил что-то еще? Что?
Разве можно было объяснить ей то, что он сам едва начал понимать?
Она подождала, а затем снова осторожно окликнула его. Слейтер слышал ее, но не мог успокоить, потому что не знал, как это сделать.
Он посмотрел на Хоуп и спросил:
— Хоуп Бродерик, разве у нас с тобой было общее прошлое? — спросил Клейтон, внимательно глядя ей в глаза.