Забвение

ГЛАВА 1

Он пришел в себя от сильного рывка и через секунду пожалел об этом.

Было чертовски больно. Каждый дюйм его тела горел огнем. Что-то стекало по лицу, и он с замиранием сердца догадался, что это кровь. Его собственная.

Еще один резкий рывок заставил его застонать, и он понял, что ему заткнули рот кляпом. И связали, с нарастающим ужасом подумал он.

— Здесь, — проворчал хриплый голос. — Выкинь его здесь.

— Он утонет в реке.

— Не-а. Он уже дохлый. Совершенно дохлый.

Прежде чем он успел переварить эту информацию, дверь открылась — то была дверца машины — и его грубо выволокли наружу. Холодный дождь заливал лицо, но это было пустяком по сравнению с тяжелым падением на землю.

Боль окутала его… Он понял, что снова теряет сознание.

Однако непрекращающийся дождь через минуту вынудил его очнуться. Не в силах пошевелиться, он лежал в грязи, куда его так бесцеремонно швырнули. Не то у него ухудшилось зрение, не то вокруг стоял туман. Впрочем, это его мало заботило. Потому что внезапно ему в голову пришло нечто куда более важное, чем мучительная боль, от которой дрожала каждая клеточка.

Он не имеет представления, кто он такой. И даже, где находится.

Мобилизовав остатки сознания, он поднял голову и, прищурившись, вгляделся во тьму. Ничего не видно, кроме высоких деревьев. И ничего не слышно, кроме шума реки.

Как его зовут, черт побери? Почему он не может вспомнить такую простую вещь?

Откуда-то доносился надоедливый писк. А, это часы на запястье… Часы продолжали пищать, пока не загудело в его и без того раскалывающемся мозгу. Он застонал и уронил голову в грязь. Дождь продолжал лить.

Би-ип. Би-ип. Би-ип…

Проклятие! Тратя драгоценную энергию, он потянулся к часам, но руки были связаны. Оставалось одно: утопить их в грязи. Когда писк затих, он облегченно вздохнул. Но в голове все еще стучала боль. И мысль о том, что он безвозвратно пропал.

Потому что, если утром, надевая на себя эту, теперь вдрызг порванную одежду, он знал, кто он такой, то теперь он не знал ничего. Впрочем, нет. Он знал, что избит как никогда в жизни. Что идет холодный дождь, что вокруг ночь и что он вот-вот снова потеряет сознание.

Буря трепала деревья во дворе и стучала в окна. Ночь была такая темная, что она не видела ни зги. Ни намека на скорый рассвет.

Глухота не мешала Хоуп понимать, что буря завывает на разные голоса. И крушит все вокруг. Как раз под стать ее настроению. Странно. Обычно она была жизнерадостной и не слишком чувствительной к неудачам. Прижавшись лбом к холодному стеклу раздвижной двери, Хоуп вынуждена была признаться в том, чему сопротивлялась целую неделю: она настолько низко пала, что жалеет себя.

Признаться было нелегко, но правда есть правда. Единственным оправданием было то, что в ее положении любой чувствовал бы то же самое. Пришла беда — отворяй ворота, подумала несчастная Хоуп. Горячо любимый отец, который, внезапно заупрямившись, попытался заставить ее бросить практику и нарожать ему внуков. Невыносимый тип, работавший у отца, настаивал на том, что сумеет помочь ей выполнить эту задачу. Причем настаивал так упорно, что не остановился бы и перед шантажом.

Ха, не остановился бы! Трент Блокуэлл уже и не думает останавливаться. И теперь, если она не родит ребенка, ей грозит потеря того, что составляет смысл ее жизни, — клиники, уважения отца… В общем, всего.

Черный лабрадор Молли, которая лежала положив морду на лапы, подняла большую голову и заскулила, показывая, что слышит — или чувствует — нечто необычное. Хоуп насторожилась, но ничего не услышала.

Впрочем, ничего удивительного: Хоуп была практически глухой на одно ухо. Когда Молли заскулила снова, женщина закрыла глаза (это помогало напрячь шестое чувство) и со свистом втянула в себя воздух.

Она тоже чувствовала это. Снаружи кто-то был.

Все знали, что ее клиника работает допоздна. Но если человек явился к ней в середине ночи, это значило только одно — экстренный случай.

Теперь даже она различала доносившиеся снаружи звуки. Скрежет шин был бы вполне обычным в большом городе, но ее клиника находилась в сельской местности. Глубокое захолустье за горной грядой, пересекающей штат Вашингтон. До ближайшего большого города несколько часов езды. Дорога доходит до ее дома и тут заканчивается. А за окном — разгар ночи… Плохо.

Она прищурилась, посмотрела в толстое стекло, покрытое каплями воды, и увидела быстро исчезающий свет автомобильных фар.

Молли громко гавкнула.

— Ты права, — пробормотала Хоуп, гладя собаку по голове. — Что-то случилось.

Молли решительно бросилась к двери.

— Да-да, пойдем.

Выходить в такую погоду было безумием, тем более в одиночку, но ничего другого не оставалось. Это были предчувствия, не больше, однако Хоуп всегда прислушивалась к ним. Не могла не прислушиваться. А если они были такими сильными, то никогда не обманывали.

Эта странная способность досталась ей в дар от матери-цыганки. Кто-то нуждался в ее помощи, и Хоуп не находила себе места, пока не оказывала ее.

Она надела куртку, подняла капюшон и открыла дверь. Пока Хоуп зажигала фонарь, Молли опрометью бросилась в темноту. Поспевать за собакой было трудно. Едва сойдя с крыльца, Хоуп по щиколотку увязла в грязи.

— Ух ты!

Однако это не помешало ей лихорадочно устремиться вперед. Участок у нее, окруженный деревьями, был огромным, в сотне ярдов за домом протекал ручей. Летом он почти пересыхал, но сейчас, в середине весны, превратился в бурную реку. Молли бежала именно в ту сторону.

Хоуп, шедшая за ней следом, дважды поскользнулась.

— Только попробуй найти какое-нибудь животное! — крикнула она вдогонку быстро удалявшейся Молли. — Еще одно нам просто не прокормить!

Конечно, это были пустые слова. Она никому не отказала бы в помощи, даже животному. Особенно животному. Разве три кошки, два попугая и енот не доказывали это? Она понятия не имела, куда денет этот зверинец, если отец и в самом деле выполнит свою угрозу и отберет у нее дом.

— Лучше найди мне мужа, может, тогда Трент и отец отвяжутся, — пробормотала она, пробираясь по мокрой траве. — Конечно, временного… — Постоянного она не хотела. Просто ей требовалось выиграть время, чтобы не обидеть или разочаровать нежно любимого отца.

Молли гавкнула; этот отрывистый лай был похож на смешок. Хоуп, пробивавшаяся сквозь ветер, не могла с ней не согласиться. Ситуация действительно была смешная. И невероятная. Она с наслаждением выложила бы Тренту все, что думает о нем и его шантаже, грозившем разрушить ее жизнь. Хотя ссориться она не любила, а Трента знала почти всю свою жизнь.

Хоуп была по горло сыта мужчинами, которые пытались ею командовать. Она была довольна тем, как складывается ее личная жизнь. Даже если эта жизнь немного пресновата, кому какое дело? Ей так нравится. Но вмешались Трент и ее отец — теперь возврата к прошлому нет.

Шум воды подсказал ей, что ручей совсем рядом. Хоуп сделала еще шаг и наткнулась на Молли, которая стояла над чем-то и негромко, но грозно рычала.

Из-под собаки виднелись длинные ноги. Мужские ноги.

— О боже! — Хоуп опустилась на колени и потянулась к шее мужчины, нащупывая пульс. — Пожалуйста, пожалуйста! — взмолилась она. — Пусть он будет жив!

Она делала это инстинктивно, ибо верила в гуманность. Хоуп не выносила страданий людей и животных и тяжело переживала их. Нащупав на шее слабый, но ощутимый пульс, Хоуп испытала неимоверное облегчение.

А затем он застонал, и Хоуп, державшая вторую руку на его затылке, почувствовала, что этот стон пронзил ее с ног до головы.

— Я здесь, — быстро сказала она, отталкивая Молли, которая вознамерилась лизнуть незнакомца в лицо.

Хоуп на скорую руку проверила, нет ли у него переломов. Кажется, все цело за исключением ребер. Она осторожно перевернула его на бок и ахнула.

— Ох… Вот оно что… — Черт побери, ему заткнули рот! Она не заметила этого сразу, потому что лицо мужчины покрывала грязь. Руки его были крепко связаны. Она быстро вытащила кляп и принялась возиться с узлом, стягивавшим запястья незнакомца.

— Кто?

Голос был хриплым и едва слышным, но она умела читать по губам.

— Меня зовут Хоуп[1], — сказала она. Зная, насколько важно успокоить раненого и не дать ему снова потерять сознание, погладила его по руке и попыталась на глаз определить степень повреждении.

Автомобильная катастрофа? Нет. Жертв таких катастроф не связывают и не затыкают им рот. Просто его сильно избили.

Он попытался сесть.

Хоуп заставила его лечь, хотя это оказалось нелегко. Он был высок и очень силен, к тому же, видно, весьма упрям.

— Все в порядке. Я доктор, — сказала она, желая подбодрить его.

— Нет. — Он облизал разбитые, окровавленные губы, покачал головой и сморщился от боли. — А кто я? — чуть ли не выкрикнул незнакомец.

Она ошеломленно посмотрела на него сверху вниз. Как, он не знает? Хоуп увидела, насколько жестоко он избит. Один глаз заплыл. Из уголка разбитого рта сочилась кровь.

Донесшийся откуда-то негромкий писк заставил Хоуп вздрогнуть.

— Это часы, — тихо прошептал он и закрыл глаза, когда Хоуп нажала на крохотную кнопочку, выключившую звуковой сигнал. — Пищат и тикают. — В наступившей тишине раздался протяжный вздох.

Он повернул голову в сторону Хоуп и с видимым усилием посмотрел на коленопреклоненную женщину. Затем открыл рот, словно собирался заговорить, но запнулся.

И Хоуп запнулась тоже.

Потому что увидела во взгляде мужчины то, что заставило ее забыть про бурю и непролазную грязь. В этот миг она не чувствовала ни сырости, ни холодного, промозглого дождя.

Весь остальной мир исчез, остались только они. Он смотрел на Хоуп одним глазом, а она не смогла бы отвести взгляд, даже если бы захотела.

В то, что она увидела, было невозможно поверить. А увидела она душу, являвшуюся зеркальным отражением ее собственной. Душу человека, испытывавшего то же смятение и те же заботы. Одиночество, под стать ее собственному, и отчаяние — такое же, как то, которое ощущала она сама.

Молли заскулила и ткнула ее носом.

Мужчина заморгал, и наваждение исчезло. Хоуп снова оттолкнула собаку, зная, что не забудет этот миг, когда она заглянула в чужую душу и увидела самое себя.

Молли громко залаяла. Мужчина поморщился и поднес руку к голове, затем посмотрел на ладонь — она была в крови.

— Молли, — приказала она. — Тихо. Сидеть. — Что ей делать с этим человеком? Нужно перенести его в дом, причем немедленно.

— Кто? — повторил он, закрывая глаз.

Ее судьба.

Эта мысль исчезла так же быстро, как и пришла, и все же она заставила Хоуп задохнуться. Во всем виноват ветер, сказала она себе. Буря. Странный каприз окружавшей их ночи.

Шестое чувство было здесь вовсе ни при чем. Это невозможно. И все же в глубине души она знала, что не ошиблась. Чувство было слишком сильным.

Этот человек был ей на роду написан.

Нет, твердо сказала она себе. Это уж слишком. Ради бога, она врач, уважаемый член местного общества. На дворе двадцатый век, да и живет она в Штатах, где ничего такого не случается. Просто не может случиться.

Однако случилось.

— Кто?

Он говорил тихо; буря уносила его слова, но слух Хоуп был ни к чему. Она читала по губам.

— Не знаю, — пробормотала Хоуп.

— Проклятие, — хрипло прошептал он, неожиданно сильно сжал ее предплечье, однако тут же побелел как простыня, разжал пальцы и схватился за ребра, пытаясь свернуться в клубок.

Хоуп потянулась к незнакомцу, но он решительно покачал головой, сморщившись от усилия.

— Только… скажите мне… — Голос его увял, и Хоуп увидела, что мужчина близок к обмороку.

Кто он? Молли опять залаяла, и Хоуп уставилась на нее во все глаза. Муж. Разве она не мечтала о том, чтобы кто-нибудь доказал, что слух, распущенный Трентом, лжив от начала до конца? Разве этот человек не свалился ей с неба?

Нет… То, что она задумала, плохо, очень плохо. Она не решится.

Мужчина застонал, и Хоуп увидела большую шишку на его голове. Она с минуту пытливо рассматривала ее, но стоило прикоснуться к голове незнакомца, как он застонал снова.

Он умрет здесь, если не получит немедленной помощи. Даже если вызвать вертолет, больница слишком далеко. Никто не сможет ему помочь, кроме нее. А она сможет — у нее есть для этого и необходимое оборудование, и знания.

Она может спасти ему жизнь.

Наверное, такая возможность представлялась ей в последний раз. Если Трент будет продолжать настаивать на своем, ей волей-неволей придется уехать отсюда. Отец продаст дом, в котором помещается единственная клиника на сотни миль вокруг.

И люди начнут умирать.

Хоуп знала это так же непреложно, как то, что через секунду сделает вдох. Если она бросит практику, пострадает весь город. Мысль была невыносима.

Нужно заставить отца правильно оценить сложившуюся ситуацию. Подумав так, она ощутила спазмы в животе и посмотрела на распростертого окровавленного мужчину. Мужчину, который отчаянно нуждался в помощи врача.

Нужно заставить отца понять. Она обязана сделать это.

Мужчина, с нетерпением ждавший ее ответа, дрожал. Мускулы под ее пальцами напряглись и не торопились расслабляться.

Не успев подумать о том, насколько мудро то, что она собирается делать, Хоуп выпалила ответ, которого он так ждал.

— Ты мой… любовник, — тихо сказала Хоуп, чуть не по складам произнеся непривычное слово, и прикоснулась к его руке.

О да, это вызвало его интерес! Единственный глаз незнакомца смотрел на нее с острым любопытством.

Она глубоко вздохнула, все еще держа незнакомца за руку. Хоуп знала, что ее прикосновение не дает ему потерять сознание, знала, что оно может согреть иззябшую душу. Почему-то она была уверена, что его душа нуждается в тепле.

Это было ее единственным оправданием. Потому что в следующий миг Хоуп произнесла слова, которые определили судьбу их обоих.

— Ты мой любовник и скоро станешь отцом.