15

Огни города растворялись в тумане. Филипп устало смотрел в иллюминатор, чувствуя, как наваливается сон. Когда он прилетит — будет утро. Прекрасное берлинское утро. И проталины. И запахи весны. А когда он подъедет к дому — его родному домику в Дорфе, за заборчиком на клумбах будут виднеться первые ростки подснежников, которые посадила его мама.

Солнечные лужи на чистой мостовой, Йен со своими глупыми шутками, по которым Филипп скучал, Луциан, ворчливый и сердитый за его долгое отсутствие, машина, томящаяся в гараже… Завтра. Завтра — тринадцатое февраля. Надо съездить в Берлин, купить кольцо. А послезавтра к нему приедет Джессика. Да-да, он правильно поступил. Да, он ни в чем не сомневается.

Филипп блаженно улыбнулся, вспомнив, как они «прощались» вчера. Как умирали и заново рождались в объятиях друг друга, как любили неистово и нежно, искренне и глубоко. И как сверкнули в уголках ее глаз две слезинки, когда он как бы между прочим бросил:

— Все-таки дядя твой не зря старался, когда мечтал нас поженить.

— Что ты имеешь в виду? — пересохшими губами проговорила Джессика.

— Да так… Я вот думаю, почему я сразу не понял, что хочу провести остаток своих дней именно с тобой? А не с тысячей других, и даже не… И даже не с Селин.

— Наверное потому, что раньше ты не умел любить.

— Но теперь, кажется, умею. А если что, ты меня научишь.

Счастливая Джессика закрыла глаза, откидываясь на подушку, и он тоже закрыл глаза. На всякий случай…

Да, да. Он поступает правильно. А потом Филипп собрал вещи и поехал к Селин. С глупой улыбкой на губах, он пробормотал, садясь в такси, что, должно быть, это судьба: вставать из постели с Джессикой и мчаться к Селин. Просто по дороге в аэропорт он хотел отдать кредитку. Он не вернется в этот город слишком скоро, и он хочет попрощаться.

Сонный Сеймур открыл дверь и почему-то сразу испугался. Впустил Филиппа и пошел будить Селин. Филипп стоял, с ужасом осознавая, что явился в чужой дом, где дна спит с другим мужчиной… Сейчас она выйдет к нему сонная, теплая и прекрасная… И он задохнется, умрет на месте, он не справится с собой: инстинкт, выработанный в экстремальных условиях, да еще и в течение трех месяцев не так-то просто изжить. Тут нужна привычка, тут нужно…

Селин вышла к нему сонная, теплая и прекрасная. И он задохнулся, увидев ее в мужской рубашке, достававшей ей почти до колен. Как тогда.

— Фил, ты в своем уме? Ты видел, сколько времени? Что опять?

— Возьми карту! — сурово и стараясь не смотреть на нее, сказал он. — На!

— Я не…

— Возьми, я сказал! И чтобы мы больше… Чтобы мы больше не встречались никогда! Слышишь? Никогда!

— Ты уезжаешь?

Он поднял на нее глаза. Спокойно, Филипп, спокойно. Думай о Джессике.

— Да. Я уезжаю домой. И мой тебе совет: уходи от этого придурка и труса. Как можно скорее. В Нью-Йорке много классных парней. А ты теперь богата.

— Но самые классные парни живут в Берлине, да? — заносчиво сказала она, и ему почудились слезы в ее голосе.

— Наверное. — Он пожал плечами, чувствуя как в душе вместе с образом Джессики появляется спокойствие. — Но тебя это больше не касается.

— Тогда зачем ты спасаешь меня? — всхлипнула она.

— Не знаю. — Он быстро сбежал по лестнице на тротуар и уехал.

Солнечный весенний Берлин брызгал всеми цветами радуги. На подоконниках, на открытых верандах уже вовсю буйствовали ранние цветы. Кошки всех мастей и калибров, улыбаясь, грелись на солнышке. Уличные кафе еще не все открылись, но некоторые уже предлагали угоститься утренним кофе, и на каждом стульчике висел плед, чтобы гости не мерзли на открытом воздухе. Филипп чуть не плакал, идя по улице, вспоминая своих родителей, друзей, многочисленных бывших подружек, старого Луциана… Да, он стал другим, но все равно он все это очень любит. Филипп был просто уверен, что Джессике тоже понравится здесь: она любит все красивое и подлинное, значит, этот город не оставит ее равнодушным.

— А-а-а-а! Наш Колумб приехал! — послышалось издалека. — Ну как тебе Америка, брат?! — Йен полез обниматься.

Филипп долго прижимал его к себе, долго жмурился, чтобы не было заметно слез. Да, Селин многому его научила, и прежде всего совсем не мужской привычке: плакать. Ну ничего, слезы высохнут, и Йен ничего не заметит.

— Ты стал сентиментальным, — осторожно сказал Йен, усаживаясь в машину. — Ну? Сразу домой или заедем в наш любимый бар?

— Так утро же. Какой бар?

— Вот! — Йен выруливал на широкую дорогу. — Вот об этом я и говорил. Чему они там тебя научили? Это же пиво, Фил! Чистейший продукт! Ну разве нам помешает кружечка-другая в честь приезда?

— Ты же за рулем.

— А мы возьмем такси!

— А твоя машина?

— Останется здесь! — Казалось, Йена веселила такая игра «страстей». — Мне же завтра сюда все равно ехать. Я же тут… Я же почти что женился, Фил!

— Да ты что?

— И я… Постой, а ты тоже говорил, что женишься на этой… А почему не на Селин?.. Фил, кстати, что случилось, расскажи, пока едем.

Солнечный город за окном внезапно померк. Филипп покачал головой, улыбаясь. «Пока едем»! В этом весь Йен. Для него эта история — всего лишь любовная интрижка, сплетня, которая должна развлечь «пока едем», и все. Он и сам раньше был таким же. А сейчас…

Как рассказать ему? Как объяснить, почему так сильно ноет сердце, почему до сих пор он вынужден время от времени повторять себе:

— Ты все сделал правильно! Да-да. Ты любишь Джессику.

— Да в чем дело-то? Чего молчишь, как привидение, Фил? Что с тобой?

— Йен, мне нужно заехать в ювелирный. Где у нас тут самый лучший?

— Ну не знаю. Сейчас найдем. Ты сделаешь ей предложение?

— Да. Завтра она прилетает ко мне.

— Завтра четырнадцатое февраля. День святого Валентина.

— Вот поэтому мы сейчас едем в ювелирный магазин.

Йен немного помолчал:

— Эй, Фил! Что-то ты мне не нравишься. Ты сам-то хочешь делать это предложение?

— Хочу. Очень хочу.

— А что ж такой мрачный?

— Замотался немного.

— Фирму небось жалко?.. — Йен раздул ноздри и прищурился. Так всегда бывало, когда он садился на своего излюбленного конька и собирался долго ораторствовать. — Ну, я скажу тебе, ты идиот! Я много чего хотел тебе сказать!.. Я…

— Слушай, давай не сейчас. Давай немного помолчим.

— Ну хорошо. — Йен немного подумал, но видно было, что молчал он с трудом. — А! Вот что еще, квартира! Ты даже не думай, я этим заниматься не буду, сам продавай! Это какой-то ужас! Отец тебя убьет, когда узнает! Надо же, все продать и… Ты к свадьбе, что ли, готовишься? Зачем тебе столько денег?

— У меня нет больше денег, — бесцветным голосом сказал Филипп, тоскливо глядя в окно.

— В смысле?

— Я все деньги отдал Селин. А она ушла.

Машина резко свернула к обочине, и только благодаря своей хорошей реакции Филиппу удалось избежать болезненного удара.

— Ты что, с ума сошел?!

— А ты с ума не сошел?!! Ты отдал ей все деньги?!

Филиппу показалось, что короткие волосы на голове друга стоят дыбом.

— Почти все.

Йен сглотнул и мелко заморгал, глядя на руль:

— Ты сумасшедший?.. Впрочем, это — глупый вопрос. — Он повернулся. — Подожди, Фил. Может, я что-то не понял. Ты отдал деньги Селин. А женишься на Джессике? Или наоборот… Или…

— Ты все правильно понял.

— Но почему?! — вне себя заорал Йен. — Почему, черт побери, ты разрушил всю свою жизнь и готов разрушать дальше?! Что с тобой сделали эти две паршивые девки? Я почти потерял самого лучшего друга! Что происходит, Фил?!

Филипп спокойно ответил:

— Я на Рождество примерно за такие же слова расквасил одному субъекту физиономию. — Перед его глазами в подробностях всплыла картина избиения Сеймура. — Я не позволю так обзывать ее. Никому не позволю.

— Ага. Значит, квасить физиономию ты будешь за какую-то одну из них… Даже не рискну предположить, кто это будет! Но думаю, все-таки Селин.

Филипп схватил его за грудки:

— Да что ты понимаешь-то в этом?! Что ты понимаешь?! Тебе сплетни нужны, а я… Я не знаю, куда мне деться от самого себя!.. — Он отпустил руки и отвернулся, тяжело дыша. Потом добавил: — Извини. Я, наверное, сошел с ума.

Йен спокойно поправил на себе куртку и завел мотор. Некоторое время они ехали молча. Наконец Йен заговорил:

— То, что ты расквасишь мне физиономию, не самая большая беда, брат. А вот если ты снова будешь, как зомби, бегать за ней по белу свету… Ты пропадешь, сойдешь на нет.

Филипп вздохнул, как бы соглашаясь с другом.

— Это не мое дело, конечно, — продолжал Йен, — но, если ты женишься на Джессике, у тебя будет хотя бы один шанс выжить.

— Выжить?

— Да-да. Выжить. Ты посмотри на себя! Ты уже похож на привидение, а что будет дальше? Дальше ты продашь остатки своего имущества и проведешь свои дни в лечебнице для душевнобольных.

— Замолчи!

— Хорошо. — Йен снова остановил машину. — Я буду молчать.

— Ты извини, я правда сейчас… Я бросаюсь на людей, я очень нервный. Но Джессика… Мне казалось, что я все делаю правильно. Понимаешь, как только я с ней рядом, мне спокойно и хорошо. Как только она уходит, я вспоминаю Селин, и наваждение повторяется снова…

— Ну так женись на Джессике и точка!

— Да я и хочу.

— Ну вот и давай!

— Тогда что мы стоим, поехали!

— Я не понял, ты женишься или нет?

— Какая разница, Йен, поехали!

— Куда?

— В ювелирный магазин!

Они вернулись домой уже под вечер и на такси. В кармане куртки Филиппа лежала коробочка с кольцом. После ювелирного магазина, они заехали в бар, потом — в другой, потом — в третий, и уже возле дома Йен почувствовал, что для полноты счастья — ему не хватает еще и пива господина Швербека, жившего на окраине их городка. Отец Йена вместе с Луцианом набросились на Филиппа и принялись обнимать так, словно он пришел с войны. В конце концов, тронутый бесшабашным и «слегка» пьяным видом двух закадычных друзей, отец Йена сказал, что ради такого случая сам съездит к господину Швербеку, так как ни Йену, ни Филиппу за руль садиться нельзя. Потом пришел Марк из соседнего дома, потом — и одноклассник Йоган, и через полчаса уже весь городок знал, что Филипп вернулся.

В восемь обещала позвонить Джессика, и они договорятся, во сколько ее завтра встречать. В гараже его ждет «любимая девочка», которую Филипп мечтал завести прямо сейчас. Луциан сидел у него на коленях и не отходил ни на секунду, словно боялся, что хозяин снова исчезнет…

Филипп остановился возле машины и набрал полные легкие воздуха. Можно ли сказать, что сейчас его счастье было абсолютным? Вполне. Можно ли сказать, что жизнь его сложилась и ему не о чем больше жалеть? Пожалуй.

Он сел, повернул ключ зажигания, и машина отозвалась на его прикосновения радостным тарахтением мотора. Филипп погладил руль, провел ладонью по всем поверхностям: чисто. Йен исправно ухаживал за «девочкой». И вдруг Филипп вспомнил, как возил на этой машине Селин.

Нет! Он замотал головой и даже притопнул ногой по резиновому коврику. Нельзя об этом думать! Потому что он любит Джессику. Потому что в его куртке лежит коробочка с кольцом. Потому что… Завтра все встанет на свои места.

Утром он точно так же заведет мотор и поедет встречать Джессику в аэропорт. И будет совсем другая дорога: солнечная и весенняя. А осенний дождь — холодный и тревожный — останется в его исколотой памяти вместе с образом Селин.

Он сделал для нее все, что мог: попытался приучить к дому, предлагал стать его женой, а когда она от всего этого отказалась, дал много денег…

Он все сделал правильно! Только почему так надсадно ноет сердце, когда он вспоминает про нее? Неужели это наваждение будет преследовать его всегда? Филипп захотел курить. Курить он начал недавно, после знакомства с Селин. До этого он просто баловался — так можно было назвать его редкие и нерегулярные перекуры. Сигареты остались дома.

Он досадливо хлопнул себя по карману и пошел к выходу из гаража. Можно, конечно было и потерпеть, с минуты на минуту придет Йен, у него есть сигареты. Да и неохота было подниматься на крыльцо, открывать тяжелую дверь в холл. Дома делать нечего: Джессика будет звонить только через час, Луциан сытый, семенит рядом, боясь отступить от хозяина на шаг.

Но Филипп, черт его знает почему, на трясущихся ногах взошел по крыльцу, медленно, даже как-то торжественно открыл дверь и тут же, даже не успев этому удивиться, услышал телефонный звонок.

Он знал, кто звонит, поэтому медлил, размышляя, стоит ли снимать трубку. Но снова, как в тот день, почувствовав Судьбу, подошел к аппарату. Не было нужды говорить «алло».

— Селин?

— Да! Как ты догадался, мальчик мой?

— Я… почувствовал… Что ты хотела?

— Я хотела сказать, что я… В общем, Фил, ты знаешь, я подумала и решила, что я все это время была дура, такого классного парня, как ты, нельзя бросать, и…

— Что? — Филипп почувствовал, что на голове седеет несколько десятков волос.

— Я согласна стать твоей женой, Фил. Завтра мне исполняется девятнадцать… Да-да, у меня день рождения в тот самый день, Фил. В День святого Валентина.

В глазах у него потемнело.

— Как завтра? Я не могу завтра…

Она не слушала его:

— Да, Фил! В общем, я сажусь на самолет и лечу в наш домик! Сегодня ночью я буду уже у тебя! И не вздумай меня не пустить! У меня же есть ключи. Помнишь, ты сам мне их дал?

— Селин, я…

— Фил, не надо ничего говорить! Все скажешь при встрече! Я тоже тебя сильно люблю. Теперь это правда. — В трубке раздались короткие гудки.

Филипп сел на пол, прислонившись к стене. Возле ног терся Луциан, со двора, через открытую дверь гаража доносилось тарахтение заведенной машины, весенний ветерок бродил по холлу, принося запахи мокрой земли и молодой травы, которые еще минуту назад сводили с ума и вселяли самые радужные надежды…

Он устало улыбался, глядя перед собой. Вот и все. Наверное, на самом деле судьба вовсе не давала ему никакого выбора. Все было предрешено. Стрелка старинных напольных часов вдруг вздрогнула и остановилась.

Загрузка...