Замуж за монстра

Глава 7

— Марина побила тут всё, поэтому комната переделана недавно.

Михаил толкнул двери, и я вошла внутрь просторного светлого помещения.

— Тоже делал для меня? — заворожено прошептала я.

— Нет, — Михаил осмотрелся так, будто видел результат впервые. — Мастерскую я делал, ещё надеясь. А эта комната появилась позже. Я не знаю, зачем. Просто… Может, думал, что заведу серьёзные отношения, но не пущу к себе. Мне отношения с кем-то виделись очень странно…

Мне было всё сложнее поддерживать с ним беседу. Я все прокручивала наши диалоги в Москве и не могла понять, что именно развернуло его сейчас совершенно другой гранью. Он же был полон энтузиазма воевать со мной до последнего… Или он воевал с дедом?

Как бы то ни было, я не понимала, как мы вдруг попали в эту параллельную реальность, в которой Стерегов показался совсем другим. И мне безумно были интересны подробности спасения Дзери.

— А как так получилось, что ты узнал о трагедии Дзери? Вы были знакомы с Ханом раньше?

— Нет, — нехотя выдавил он. — Хан знал, к кому обращаться.

Он имел ввиду, что ведьмак знал личную историю Михаила и использовал его слабость, чтобы получить положительный ответ? Наверное, когда ребенок в беде, нормальный родитель готов продать душу кому угодно. Если ведьмак, из плена которого Михаил доставал Дзери, был причастен к комитету, значит он Высший. А к таким так просто не подобраться. Хан сделал правильную ставку — Стерегов практически неуязвим для магии. И достаточно зол, чтобы не тратить время на торги с совестью.

— Ты убил этого Высшего?

— Да. И, Рин, давай закроем тему. Я не хочу мешать воспоминания о том дерьме с сегодняшним днем.

Он прошел в ванную и щелкнул выключателем, а я уставилась ему в спину. Он был не единственный тут, кого цепляла тема издевательства Высших над детьми. Меня тоже зацепило, и стоило трудов выполнить его просьбу и закрыть тему.

Ванная тоже оказалась светлой. Природный камень на стенах поблескивал прожилками на искусственном освещении и будто звал его потрогать. Уютный. Но все внимание стекалось к белой ванной посреди комнаты и настоящему тропическому уголку вдоль окна. Я не сдержалась и направилась проверить, живые ли растения.

— Как ты это делаешь? — осторожно потрогала большой глянцевый лист.

Почему-то в том, что живые растения тоже посадил сам Михаил, у меня уже не было сомнений.

— Давно хотел сделать в ванной зону с цветами без горшков, — усмехнулся Михаил. — Горшки, как оказалось, бьются сами и бьют все вокруг.

— Крепко Марина тут разошлась, — усмехнулась я.

— Мда, — пожал плечами он, невесело кривя уголки губ. — Ну, что скажешь?

— Ну, хорошо. Устроюсь тут.

— Тебе правда нравится?

— Нравится. Не так, как я видела бы свою спальню, но…

— А как ты видела? — оживился он.

— Мне нравится такой… кантри стиль. Он теплый, — мечтательно вскинула я взгляд в потолок. — Обшарпанные шкафчики, бирюзовый комод с остатками потали, лоскутное одеяло, россыпь маленьких разноцветных подушек на мятного цвета диване, цветы в керамических кружках… и лаванда.

Когда я вернула взгляд на Михаила, он улыбался.

— Да, это действительно твое…

У него самого глаза так знакомо потеплели, будто мы снова были детьми и мечтали о том, каким будет наше будущее. Только нормальными детьми, а не теми дрожавшими тенями, которыми мы были тогда на самом деле.

— Я бы сказал тебе располагайся. Но у тебя нет вещей, — виновато глянул он на меня.

— У меня их и правда нет, кроме одежды, что ты купил сегодня. — И мы оба помрачнели. Вспоминать, что было сегодня утром, не хотелось. — Но я бы поспала, если ты не против…

— Конечно, — кивнул он. — Постель застелена, в ванной все есть. Даже пижама.

— Марина тебя многому научила, — улыбнулась я.

— Да. И… тапочки там тоже есть, — смутился он вконец и вышел.

А я улыбнулась. В груди впервые за долгое время полегчало и будто наполнилось облаками. Не хотелось это всё испортить. Я направилась в ванную, включила всю подсветку и настроила воду погорячее. Хотелось смыть с себя запахи города.

Я полезла в шкафчик над раковиной и рада была обнаружить там целый набор всяких гелей и мыла, увлажняющих масел, шампуней. Может, Михаил надеялся, что Марина все же уедет с ним домой и распорядился все это сюда запасти?

Стало стыдно за свое постоянное удивление с момента, как мы приехали сюда. Мы привыкли концентрироваться на себе. А монстры априори неспособны на чувства. А ведь он с таким увлечением тут все создавал… Его это успокаивает. Не срослось с Мариной, и он принялся сооружать тут уголок тропиков и набивать ящики с таким азартом, будто это могло пригодиться тут его женщине. Может, поэтому он меня сюда и привел? Чтобы его собственная картинка уюта и спокойствия, наконец, совпала углами?

А хорошо, что он не довез меня сюда сразу же, как и Марину. Я бы тоже тут все побила, не успев рассмотреть. Хотя… я — не Марина. Что я все с Мариной себя сравниваю? Напасть какая-то! Привычка? Да, пока я думала о Тахире, часто сравнивала себя с ней. Пора прекращать.

Я вытащила флаконы и уселась с ними на пол выбирать запах. Всегда была очень чувствительна к запахам. Мама говорила, что ничего обычного в этом нет — просто ведьмин дар, как и прочие. И я долго ей верила. За всю свою жизнь я не нашла ни одной ведьмы, которая бы просто так чувствовала запахи также остро, как и я. Мое обоняние могло спокойно соревноваться с нюхом оборотня, в чем я ни раз убеждалась, проводя время со Стереговым. Какой же особенный это был дар…

И тут меня обдало волной холода от понимания…

На мне — ошейник.

А нюх остался прежним.

Не может этого быть! Вместе с силой должны заблокироваться и все остальные способности! Вряд ли у Хана избирательный ошейник. Нет, этот сделал его «глухонепроницаемым»! А я продолжаю все чувствовать — отголоски запаха Стерегова и кофе, компоненты почвы для цветов в углу ванной и призрачный оттенок строительных материалов, которые использовали в ремонте… И даже остаточную горечь в запахе выделанной шкурки на полу перед диваном за закрытой дверью!

Я так и не выбрала ничего из гелей — залезла в воду и съежилась в ванной. Что может значить этот факт? Болезнь. Если бы началось недавно. Ещё может говорить о наследственности. Но ведьмы не отличаются чутким обонянием настолько. Это либо дар, либо… отцом ведьмы был оборотень.

Меня зазнобило даже в горячей воде.

Не стоит делать поспешных выводов.

Не стоит…

Только картинки в голове уже въедались в разум яркими вспышками.

Кто из замученных в лаборатории подопытных стал моим отцом?!

Не соображая, я вылезла из воды, машинально разворошила несколько ящиков в шкафу в поиске полотенец, замоталась в первое попавшееся и бросилась из спальни.

К пытке присоединилась и память, стремительно собирая в голове обрывки воспоминаний об отце, его постоянную холодность и отстранённость. Он никогда не утруждался выражением чувств в моем отношении. Никакого тепла, заботы, времени он мне не посвящал, и я считала это просто само собой разумеющимся. Взрослой я просто пришла к выводу, что он меня не любил. Бывает. И даже была благодарна ему за это — меньше боли от его потери.

Я неслась по холодному полу, шлепая мокрыми ступнями, а глаза уже заливало слезами, мешая разбирать дорогу. Мне казалось, я не успею попросить никого о помощи. Это слишком невыносимо! Я не переживу…

— Миша! — выкрикнула я прежде, чем поскользнуться в гостиной и рухнуть локтями в пол.

Я даже не нашла в себе силы усесться — так и скрючилась на полу, хватая ртом воздух. А Стерегов даже не позвал по имени. Он примчался молниеносно, сгреб с пола и усадил к себе лицом, принимаясь осматривать.

— Не… не… — всхлипывала я, чувствуя, как меня снова накрывает волной ужаса. А он отстранился, пытаясь вглядеться в лицо:

— Где больно?

— Обними, просто обними…

И он позволил мне прижаться к нему и вцепиться ему в плечи. Страх едва не свел с ума и не вынудил меня сорваться, но я просто сильнее вжималась в Михаила и чувствовала, как он отвечает такими же крепкими объятиями. Было страшно даже пошевелиться. Мне казалось, меня просто сотрет в пыль…

— Что случилось? — тихо спросил он, но я зажмурилась как от удара.

И осознала, что в тишине становится ещё страшнее. Просто пересидеть у него на коленях не удасться.

— Миш, мой отец был оборотнем, — затараторила я шепотом. — Кем-то, кого они замучили в лаборатории…

По щекам снова покатились слезы, и мои ногти впились в его кожу.

— Подожди, откуда вдруг такие выводы?

— Миш, я запахи слышу. С детства. Как вы. Ну вспомни! Я же различала на тебе их все… Мы ещё игрались, и я краску по запаху узнавала…

— Ну, ты же ведьма…

Время шепота кончилось.

— Нет, Миша! — вскричала я. — Это не ведьмин дар, как говорила мне мать! На мне ошейник! А я слышу запахи! Это врожденная особенность! Она бывает у дочерей оборотней!

— У оборотней же не бывает дочерей…

— Бывает от ведьм! Я на эту тему диссертацию писала, я все знаю про особенности мутации, наследственность…

— Так, — оборвал он меня, — дыши ровнее, не накручивайся! Все хорошо. Это уже не имеет значения.

— Миша, ну как же, — отстранилась я, плача. — Миша, я же вообще не родная…

— Я всегда знал, что не родная, — спокойно возразил он, нежно вытирая слезы с моих щек. — Ну ты посмотри на себя. Какая ты им родная?..

Я медленно обвила его плечи, боясь лишний раз вдохнуть. Казалась сама себе стеклянной. Стекло было снаружи и внутри. Он будто впивалось во внутренности при каждом движении и грозило убить…

— Ринка, все хорошо, — осторожно погладил меня Михаил по волосам. — Я даже рад, что твой отец был оборотнем. Конечно, не все мы годимся в отцы, но это все равно делает тебя особенной. И для тебя самой. И для меня.

— А вдруг он жив? — подумала я вслух.

— Хочешь, можно попробовать выяснить?

Я снова отстранилась, и посмотрела ему в глаза. Чувствовала, как его тепло отогревает, дает уверенность… Как же хорошо, что он оказался рядом сейчас! Я бы не вынесла этого в одиночку. Мне некому было бы позвонить и попросить спасти от себя самой.

— Рин?..

Я сморгнула остекленевший взгляд и коротко коснулась своими губами его губ, а потом уперлась лбом в его, и мы замерли, успокаивая дыхание друг друга.

— Спасибо… — прошептала.

— Не за что. — Его взгляд все ещё был наполнен тревогой и пониманием. — Ты, наверное, не захочешь вернуться в ту комнату…

Увы. Теперь она будет напоминать мне ужас этого открытия. Я виновато поморщилась, кивая.

— Ну пошли в другую ванную. — И Миша подхватил меня на руки.

— Осторожно, я там воды налила, — рассеяно прошептала я.

Он отнес меня наверх и, пройдя коротким коридором, внес совсем в другую комнату. Тут было уже не так разнообразно — без тропического уголка в ванной и слишком лаконично, но вполне по-мужски уютно. Михаил усадил меня на широкий край ванной и включил воду.

— Я тебя оторвала от чего-то, — смутилась я и закусила губы.

— Давал Дзери задание, — вздохнул он. — Нет, не оторвала. Я побуду с тобой.

Он не спросил. Просто поставил перед фактом, но внутри совсем все отогрелось, и я улыбнулась.

— Может, выпить хочешь? — предложил он.

— Хочу, — кивнула я.

— А что пьешь?

— А я не пью…

Он удивленно вздернул бровь.

— Ну, я просто не пью, не с кем особо было и желания не было. А сейчас хочу выпить.

— Понятно, — усмехнулся он. — Придумаем что-нибудь. Залезай в воду.

Меня залило жаром, будто я первый раз перед ним раздеваюсь. А чувствовала себя именно так. Сердце забилось быстрее, зато страха почти не осталось.

— А если отец жив? — попробовала поразмышлять я.

— Рин, лучше не питать иллюзий. Шансы, что у тебя где-то есть настоящий отец, о котором можно мечтать, почти нулевые, — не стал он поддерживать мои иллюзии, безошибочно их раскусив.

— Ты прав, — кивнула я. — Но было бы здорово…

— Да.

Когда Михаил вышел, пообещав вернуться через десять минут, мне цинично подумалось, что общий враг — беспроигрышный вариант для объединения враждующих сторон. Но мысль эта не прижилась. Я же знаю Мишу не первый день. Все, что он сейчас сделал для меня, умел только он — быть рядом, быть честным и готовым нести ответственность за последствия своей честности.

Но как же сладки были иллюзии! Мне представилось, что я нахожу отца. И что он знал обо мне, и любил маму когда-то, но у них не сложилось. А мама конечно же любила его. Но мимолетная слабость прошла, а я осталась. И конечно же моему настоящему отцу говорить об этом нельзя было. Оборотни не позволяют лишить себя ребенка…

— Рин?

Я очнулась от фантазий и подняла взгляд на Мишу. Он переоделся в домашние вещи — мягкие штаны, безразмерную футболку — и принес аптечку.

— Я буду начинать пить с аптечного спирта? — усмехнулась я.

— Ты локти себе стесала, — не оценил он моей дурацкой шутки.

А я и правда не заметила этого. Как и того, что у меня все сильней болит плечо. Я потерла его, забывшись, и Миша это сразу заметил:

— Сильно болит?

— Нет, просто ушибла.

— Хочешь, я попрошу Хана снять ошейник? — вдруг предложил он, опускаясь у ванной на колени.

— Нет, — мотнула я головой, даже не задумавшись.

Все, что между нами сейчас происходило, казалось просто невероятным стечением обстоятельств и факторов и было мне очень нужно. Ошейник — одно из немаловажных условий. Без моих сил я могу быть для Миши слабой женщиной, которую он таскает на руках при малейших угрозах. А взрослую сильную ведьму таскать надобности не будет.

— Почему? — настороженно поинтересовался он.

— Я не хочу пока что ничего менять.

Он долго на меня смотрел, и взгляд его мне не нравился.

— Я не намерена причинять тебе вред, — прошептала я, чувствуя, как страх вонзается ледяными иглами в вены.

— Если бы я так думал, я бы не предложил…

— Предложил бы. Ты думаешь, что я стану твоей конечной точкой, за которой жизнь уже не продолжится. И готов принять такой, какая есть…

— Я же просил тебя перестать быть доктором, — улыбнулся он вдруг тепло. — Мы оба фаталисты. Ничего не попишешь.

— Поэтому, не надо.

— Понимаю, — расслабленно заключил он. — Как скажешь.

— Ты можешь вернуться к Дзери, — улыбнулась я вымотано.

— Уверена? — вздернул он бровь, пытливо вглядываясь в мое лицо.

— Да.

— Ладно.

Миша принес мне одежду и оставил двери открытыми, чтобы я могла его звать. А я не спеша отогрелась в воде и привела себя в порядок, раздумывая. В том, что я права относительно своего отца, сомнений почти не было. Это как знать правду всю жизнь, но предпочитать в нее не верить. Мне и так было сложно все это время, и усложнять свою жизнь не было сил.

Я вышла в спальню, осмотрелась и выглянула в окно. Как же тут хорошо! Теплые лучи заката так ярко жгли осенний леса, что у меня аж в груди защемило, а на губах ожила улыбка. Давно я так не улыбалась, по-настоящему радуясь моменту. Я спустилась по лестнице, скользнула в кухню, по-хозяйски собрала себе тарелку из всяких нарезок и булочек и направилась обратно на веранду. От прохладного ветерка помощник Михаила тут же предложил мне плед. Конечно, никто тут меня без присмотра не оставит, но это и не напрягало. Я даже воспользовалась этим — попросила чашку чая и устроилась в большом кресле с удобством. Не хватало только запаха дыма от какого-нибудь костра и кота на коленях.

Но меня будто услышали:

— Мы тебе не помешаем? — На колени мне прыгнул Дали, и на стол с противоположной стороны посыпался дождь из восковых карандашей. — А, черт…

Михаил досадливо сгреб их в сторону и положил рядом несколько потрепанных альбомов. Дзери смущенно мне улыбнулся и, подхватив ближайший стул, спустился с ним в сад.

— Еду только себе сами тащите, — глянула я на Мишу с усмешкой.

— Я рад, что тебе тут нравится, — улыбнулся он.

— А дашь и мне альбом с карандашами?

— Конечно.

Вскоре на веранде зажгли очаг, правда, дымом так и не запахло. Михаил устроился так, чтобы рисовать меня и поглядывать на Дзери. Я же выводила на листке портрет спящего на коленях Дали. Правда, когда Миша поставил передо мной бокал обещанного алкоголя, рисовать стало сложнее. Пальцы то и дело соскальзывали с карандаша, а глаза слипались все сильнее. Я широко зевнула и отложила свои жалкие потуги.

— Покажешь, что там у тебя получается? — перевела я взгляд на Михаила.

Черт, как же он был хорош за работой! Эти его выверенные движения, рельефные предплечья и длинные пальцы… А взгляды?.. Зачем я только напилась?

— У меня не очень приличные мотивы здесь, — оскалился он порочно, и мое лицо вспыхнуло так, что тепло от огня померкло.

— Ну и фантазия у тебя, Миша, — прохрипела я и закусила губу.

— Взрослые мужские фантазии, — усмехнулся он. — Коту не показывай, он ещё маленький.

Да, эротика ему удавалась отлично. И тот мотив, о котором мы припирались в лесу, вышел особенно чувственным. Он нарисовал меня лежащей в осеннем пруду. Плечи и шею облепила ряска и пестрая листва, а по раскрасневшимся щекам разбрызгались капли дождя. В моих глазах, как и в темной воде, отражалось небо, но ни капли стыда по поводу собственной наготы…

— Я так понимаю, грудь тебе нравится особенно… — хрипло прошептала я.

— Я ее фанат, — интимно прорычал он, склоняясь ниже.

— Какая бесстыдная ведьма…

— Вовсе нет…

Я отчетливо ощутила привкус алкоголя на своих губах, когда он поцеловал меня с напряженным выдохом. Дали заерзал, зажатый между нами, но все равно разразился громкими руладами, оттеняя момент. Что это вообще за магия тут такая? Откуда эта сказка?

— Я пьяная, — доверительно сообщила я шепотом, облизав губы.

— Ты два глотка всего сделала, — нежно коснулся он носом моего.

— Ещё два, и день кончится…

Тут Михаил отстранился и недовольно потянулся за мобильным.

— Нет, — недовольно проворчал он в трубку, выпрямляясь. — Нет, не сегодня.

Он уставился на меня долгим взглядом, и мне не понравилось, как тот стремительно мрачнел. Наконец, Михаил вздохнул, коротко сжал мою ладонь, извиняясь, и направился с веранды в сад.

***

— Я считаю, что это все — ловушка, — дергался Иса. — Это предложение устроить свадьбу на весь высший свет похоже на шантаж Серого!

Хан на параллельной линии молчал.

Я остановился в дальнем углу сада, где меня точно не услышат ни Ринка, ни Дзери. Честно говоря, я думал, что мы с Ринкой сами испортим свой вечер, зато теперь в душе теплело от иррациональной радости — вечер нам портили пока что только мои друзья.

— Я не могу лишить Ринку единственного родственника, — спокойно возразил я.

— Миш… — засопел напряженно Иса. — Он этим пользуется!

— Ты тоже так думаешь, Хан? — спросил я тишину.

Ведьмак отчетливо вздохнул.

— Все, что Иса думает о Сером, в корне неверно. Потому что слишком просто, — досадливо процедил он. — Я могу сказать лишь, что не могу вычислить его мотивы и никогда не вычислю! Даже если он сам мне их выложит! Но уверен в следующем — для него Катерина очень важна. Я навел справки. Серый ценит семью больше, чем что-либо. За своих — горой.

— Что ж он так дочь-то проворонил? — не сдержал я раздражения.

— Не совсем так. С его дочерью не все гладко, и есть у меня подозрение, что будь он благоразумнее, она бы давно не работала в исследовательском и тем более не растила бы там Катю. Но Серый на многое закрывал глаза и выгораживал дочь.

— А можешь подробнее? — подобрался я.

То, что я помнил про эту женщину, пускало холод вдоль позвоночника, а я давно уже не чувствительный мальчик.

Её одержимый взгляд снился мне долго даже после того, как я последний раз заглянул в её глаза…

— Её должны были уволить, когда она забеременела Катей. Был какой-то серьёзный разлад и в ее отношениях с мужем — они чуть не развелись. Но все утихло, и мать Кати осталась в отделе.

Я слушал и думал об открытии Ринки сегодня. Не хотелось делиться этим ни с кем. Для нее это стало надеждой, призрачным шансом на воссоздание хоть какой-то части своей семьи, и мне хотелось обращаться с ее ожиданиями так, будто они были очень хрупкой ценностью. Но мне никто не поможет лучше, чем Хан и Иса, если я захочу помочь Ринке открыть эти двери. Или надежно замуровать, прежде чем она их обнаружит…

— Сегодня Ринка сказала, что ее отец — оборотень, — тихо сообщил я, вглядываясь в мельтешение листьев красного клена перед глазами. Стремительно темнело, и его яркость выцветала с каждой минутой, бередя неприятные воспоминания в душе. — Я бы хотел попробовать его найти.

Повисла тишина, в которой отчетливо присвистнул Иса.

— Это же редкость такая, — тихо заметил он.

Хан на лишние эмоции не растрачивался:

— Подумаю…

— Я думаю, если Серый знает и молчит, то там совсем тупиковый вариант, — высказал я свое главное сомнение.

— Может, не знает? — с надеждой предположил Иса.

— Может, — задумчиво отозвался Хан. — Но мы тут по другому вопросу. Ты намерен следовать совету Серого?

— Я намерен пока что взять передышку, — обернулся я к дому. — Хочу побыть за городом. И Дзери со мной останется — найдем чем заняться…

Я говорил, а сам понимал, насколько же по-разному меня сейчас видят они и Ринка. Нет, конечно, друзья понимали, что в моей жизни многое поменялось. Но я же знал, что они видели меня всяким. Мне даже подумалось, что быть с Ринкой таким, каким я был все эти дни, проще — я недалеко ушел от себя настоящего. А вот стать тем, кем мне хотелось быть сейчас, для нее будет нелегко. Я же убийца, зверь, беспринципная во многих вопросах тварь и безжалостный монстр… Не поэтому ли я демонстрировал Ринке себя настоящего все это время? Чтобы иллюзий не питала? А сейчас тогда кого я разыгрываю? Того, с кем ей может быть хорошо? А я могу быть таким для нее всегда?

Хочу попытаться.

По крайней мере сегодня мне так хочется забыть прошлое и начать все заново!

Я огляделся. Здесь мне всегда удавалось быть настоящим. Поэтому и любил этот дом — тут мне не нужно носить маски и защищать территорию. Здесь я тот, кем всегда хотел быть.

— Ну, хорошо, — нехотя согласился Иса. — Я прослежу, чтобы Серый вам не мешал.

— Не будет он мешать, — раздраженно бросил Хан. — Потому что Михаил согласился.

— Я согласился, да, — подтвердил спокойно. — Но всё будет не так быстро, как он хочет.

— Почему его вообще не послать? — ерепенился Иса. — Что мы все вокруг него ходим?

— Давайте без резких движений, — отрезал вдруг Хан. — Если Михаил согласен, тогда нужно идти до конца. И думаю, он прав.

— Не нравится мне это, — сопел в трубку Иса. — Но ладно…

— Дзери я бы хотел при вас оставить, — смущенно вставил Хан.

— Никто тебе его и не собирается выдавать, — усмехнулся я. — Ему на пользу. Да и нам…

— Ладно.

И мы расстались.

Я постоял ещё какое-то время в одиночестве, прислушиваясь. Запахи костра, бренди, восковых карандашей и Ринки, оставшиеся на пальцах, кружили голову счастьем. Да, мы оба сбежали. От прошлого, будущего и даже настоящего, оставшегося где-то в прошлом дне нашими криками друг на друга. И я трусил. Боялся встретиться с этим всем лицом, бросить вызов и снова принять неизбежную боль расплаты. Какая разница когда? Да и неужели Ринка питает на мой счет иллюзии? Вряд ли. Но она прибежала сегодня за спасением ко мне. И это разорвало мой мир на части. В нем не стало ничего более важного, чем эта трясущаяся девочка в моих руках. Как же снова захотелось закрыть ее от всего мира… А ведь теперь я могу это сделать. Какие бы силы ни стягивались по мою душу со всех сторон, я смогу им ответить. Но это будет потом.

Когда я вернулся на веранду, то застал ну очень интересную картину: Ринка с Дзери играли в «крестики-нолики», рисуя их восковыми карандашами на альбомном листке.

Ведьма при этом побалтывала остатками бурбона в бокале, азартно высунув язык.

— Вы что, играете каждый сам с собой? — усмехнулся я, поднимаясь на веранду.

— Нет, кто быстрее перерисует цвет фигуры, — довольно заявила Ринка, показывая мне веер из восковых карандашей в руке. — Сначала я рисую нолики у себя, потом у Дзери… и загадываю цвет, который он должен получить как можно меньшим количеством карандашей. Видишь? Мне нужно из пурпурного нолика сделать темно-синий, а Дзери делает оранжевый крестик из розового…

А ведьма под бурбоном оказалась изобретательна и прекрасна настолько, что глаз не оторвать. Щеки раскраснелись, глаза заблестели! Захотелось перенести ее творческий азарт в другую плоскость.

— Не видно уже ни черта, — покачал я головой. Ну да, если затереть листок до дырок, цвета действительно смешиваются. — Дзери, пьяной ведьме усердия не занимать, сдавайся…

Ринка смущенно ойкнула и посмотрела на дырку от нолика.

— Я проиграла, — вздохнула она. — На столе остался только чёрный…

— Неожиданно, — улыбнулся я.

Дзери продемонстрировал растерзанный, но вполне себе розовый крестик, виновато улыбаясь. Вечер удался.

— А Дзери получает терапию? — тихо поинтересовалась Ринка, когда мы остались на веранде одни.

— Да, — рассеяно ответил я, глядя на догоравший огонь.

— А как давно это произошло?

— Больше двух лет назад, — нахмурился я. — Ты включила доктора.

— Да. — И она покусала губы задумчиво. — А ты видишь положительную динамику?

— Да. — Настроение портилось. — Он стал спокойно реагировать на прикосновения других.

Ринка нахмурилась.

— Есть мысли? — заставил себя поинтересоваться.

Она даже растерялась от моей благосклонности.

— Я специализируюсь на такого рода расстройствах, — осторожно начала она. — Интересно, какую терапию применяют для лечения Дзери…

— Могу узнать. Ты хочешь ему помочь?

— Я могла бы поработать с ним в одной интересной технике. Она особенно хороша при такого рода травмах…

— Он же не говорит о пережитом…

— Как и в рисовании, в этой технике не нужно говорить.

— А что нужно?

— Двигать глазами.

— Двигать глазами? — улыбнулся я, и Ринка покачала головой:

— Да, звучит странно, но этот метод доказано работает. Но, может, Дзери уже лечат так…

— Никогда о таком не слышал.

— Ты не врач.

— Я не ведьмак.

— Думаешь, это ведьминский метод?

— Определенно. Или транс какой-нибудь? Гипноз?

— Да нет же! — раскраснелась она снова, закатывая глаза.

— Ладно-ладно, не злись, — поднялся я и пересел к ней. — Прости. Я узнаю. И скажу Хану, что ты хочешь помочь. Рин, я это очень ценю. — Она глядела на меня исподлобья, дуя губы, и я поспешил покаяться: — Мне не стоило так реагировать. Прости. Ты хороший доктор.

— Ты-то откуда знаешь?

— Ну, я хоть и наблюдал тебя в виде толстой заносчивой бабищи в больничке, но дело ты свое знала.

— Ты врешь, Миша, — хрюкнула она неожиданно. — Ты меня там терпеть не мог и очень сомневался в результате. Я же помню, как ты орал на меня каждый раз, стоило попасться тебе в коридоре.

— Как тебе это вообще удавалось — так натурально морочить мне голову? — задал я давно интересующий меня вопрос. — Я никогда такого не встречал.

— У меня к этому дар, да, — довольно улыбалась она.

— Ох, Ринка, — качал я неодобрительно головой. — И когда же ты его в себе открыла? Что-то не помню за тобой такого…

Она перестала улыбаться и поежилась в пледе.

— Все ведьмы так умеют, Миша.

— Ну и зачем ты мне врешь?

Она что, не хочет меня отпугнуть сейчас? Смотрит испуганно из-под челки, как зверек дикий. Определенно боится. Ведьмы ведь не просто так с оборотнями не живут. Как такую вытерпеть? Да по сравнению с ней обычная ведьма покажется рядовой проблемой, но эта — разрушительной стихией. Она что, поэтому отказалась снимать ошейник? Но ведь не будешь ходить с ошейником всю жизнь, Ринка… Да и я же не подарок. Вот зачем она вдруг решила, что я не приму ее такой?

— Ты не знаешь, какая я сейчас, — прошептала она.

— А ты? Ты разве знаешь, какой я?

— Ты — жертва издевательств.

— Давно уже нет. И не надо меня оправдывать. Ты сама говорила, что я дерьмово использовал эти годы. И ты права. — Она начала было мотать головой, но я схватил ее за подбородок, вынуждая смотреть мне в глаза. — Мне не нужна твоя жалость. Я хочу быть достойным большего. Но знаю, что недостоин.

— Это не тебе решать. А мне, — неожиданно уверенно возразила она.

— И что ты решила? — пытливо сощурился я.

— Я давно все решила.

— Что хочешь Тахира?

Ведьма досадливо мотнула головой, и я выпустил ее, скрипя зубами. И что мне Сбруев-то покоя не дает? Ему до меня с Ринкой и дела нет, что паршивее всего! Зато между нами продолжает стоять костью в горле!

— Черт, да ты радоваться должен, что я хотела его, а не тебя! Ну кто в своем уме хотел бы тебя, Миш?! Я же знала о тебе только жуть всякую! Да меня закрывать в психушке было бы в пору, а не во врачи выпускать!

— Да что ты говоришь? — азартно оскалился я.

Нет, я понимал, что сам идиот — испортил-таки вечер, но ее искренние возмущения завели не на шутку и меня, и зверя. Радоваться я должен! Сейчас! Вот как раз собирался!

Я поднялся рывком и бесцеремонно сгреб ведьму в охапку вместе со спящим котом. Дали, правда, быстро покинул недовольный комок из пледа и ведьмы на моём плече, благоразумно сбежав в кухню, и в спальню я унес ведьму в единоличное пользование. Повод забылся сразу. Ринка недовольно пошипела первые минуты, пока я разворачивал ее, как подарок, из пледа, но, оставшись голышом, притихла и сдалась. Хотел я ее оставить в покое и не трогать? Нет, в уме моему врачу не откажешь — зверь был солидарен. Я оголодал с утра так, будто снова держал ведьму в руках впервые за десять лет. А она идеально мне сдавалась в подчинение.

Достоин ли я ее? А какая разница? Дам ей право выбора? Нет. Пусть делает, что хочет: — жалеет меня, ненавидит, любит… а я буду сжигать ее в постели дотла.

Что-то было во всем этом не так. Ринка сжалась подо мной и забилась испуганной птицей, но мне не хватило силы воли разобраться. Слишком жесткие пальцы? Пожалуй, я добавил ей синяков на теле. Слишком громкое рычание зверя? И это так, но ведь я оборотень… Голодный, бравший свое и не собиравшийся кого-то спрашивать… И все это так гладко меня оправдывало…

… только Ринке от этого ни черта не легче.

Ее сердце загнанно билось, ресницы дрожали слишком быстро, а дыхание становилось хриплым. И всему виной — я.

— Куда ты? — усмехнулся ей на ухо, когда она едва не выскользнула из моих дрожащих рук на постель, расслабив ноги на моих бедрах. — Ночь только началась…

— Я не могу так, — всхлипнула она, а я осознал, что впервые дал ей право голоса.

И это отрезвило.

— Рин, я же не сделаю тебе больно, — неуверенно прошептал, а тело медленно немело от холода осознания, что я… я же едва не набросился на нее и не взял снова силой.

Она тяжело сглотнула, нерешительно хватаясь за мои плечи:

— Я знаю, — соврала.

Вот так мы откатились назад. С приходом ночи и возвращением голода я стал монстром, а она — моей вынужденной жертвой, которую я хоть и обещал оставить в покое, но снова этого не сделал. Метка на ее шее кровоточила.

Я уложил Ринку на кровать и, притянув к себе спиной, машинально зализал рану. Не было сил смотреть ей в глаза, но я хотел держать ее в руках.

И реветь от отчаяния.

— Прости, — шептал ей в висок. — Прости, я не хотел…

— Я знаю, что тебе тяжело, — вздохнула она прерывисто. — Мы знали, что легко не будет…

— Может, если бы не ошейник, ты чувствовала бы себя со мной иначе?

Она мотнула головой.

— После первой ночи с тобой я плакала, а на мне не было никакого ошейника, — вдруг огорошила меня.

— Что? — прохрипел я. — Ты же засыпала в моих руках, и я думал, что все хорошо…

— Я плакала потом, — шмыгнула она носом. — Было и хорошо, и очень больно, и страшно… и меня это дико испугало. — Она выпуталась из моих рук и села рядом, обнимая коленки. — Быть с тобой оказалось гораздо страшнее, чем я представляла. Вернее, я вообще этого не представляла тогда.

Я поднялся и спустил ноги с кровати, отворачиваясь. Нет, для меня это все не было новостью. Но я надеялся, что…

А на что вообще я рассчитывал?

…Однажды я убил слишком похожую на Ринку шлюху. Это было давно, в аффекте сжирающей меня боли и голода. То, что она оказалась подосланной ведьмой, не особо меня оправдывает. Это выяснилось позже. Но ужас от того, что ни черта не соображал тогда, временами оживал в душе. Как сейчас.

Когда любишь кого-то, будучи чудовищем… бывают последствия. А ведь Ринке тогда досталась ещё и моя метка. И теперь — тоже.

— Это я сдала нас матери. Я плакала. Она услышала и все узнала, — тихо шелестел ее голос позади. — Я оправдывалась тем, что ты убил родителей… а на самом деле я боялась вернуться к тебе, зная, как это — когда ты одержим кем-то…

А я подумал, что она как Дзери. Я оставил её покалеченной после себя, и она и не позволяла никому себя трогать всё это время. Глупо было этому радоваться.

— …Знаешь, нам обоим было легче, когда ты меня ненавидел, — шмыгнула она носом. — И боль казалась логичной.

— Я тебя не ненавидел, — отвел я взгляд. — Я одержим тобой, да…

В груди вдруг взорвалась злость, и я раздраженно зарычал, поднимаясь.

— Миш… — испуганно позвала Ринка.

— Я не знаю, как жить без тебя! — обернулся я. — Я не знаю, как жить с тобой! Может, ты права, что не являлась! Я не думал об этом никогда!..

— Миш, я здесь, — выпрямилась она, вставая на коленки. — Какая разница, была я права или нет?

— Я причиняю боль, — принялся я ходить туда-сюда. Зверь готов был сорваться, выпустить когти, взять право голоса и сбежать отсюда, чтобы не смотреть ведьме в глаза. Но я хотел смотреть. Мне нравилось, как они блестели сегодня! — И я не знаю, за что мне просить прощения! И имеет ли это вообще какое-то значение!

— Миш, у нас плохо получилось быть врозь, — пожала она плечами. — Я бы хотела попробовать быть вместе. Я бежала сегодня к тебе из ванной, думая, что умру, если ты не придешь сейчас…

— Если я неизлечим и безнадежен? — смотрел я на неё, не решаясь подойти.

Ещё пару дней назад думал, что она заслуживает меня такого. Но все быстро поменялось.

— Ты — не безнадежен. Ты слышишь меня, беспокоишься обо мне. У нас не было времени решить эти вопросы раньше. Но мы могли бы попытаться сделать это сейчас…

— Мне бы твой оптимизм, — отвел я взгляд. Раньше, может, что-то и можно было решить… Но сейчас, когда за моей спиной столько трупов, и по крайней мере один из них точно не должен был умереть от моих когтей. — Я прогуляюсь, а ты отдыхай.

Конечно, мы оба понимали, что моё «пройдусь» значит «сбегу зверем в лес». Но стало слишком больно. Наверное, в настоящей паре это было бы нормально — делиться болью и ждать помощи и поддержки. Но мою боль Ринка не выдержит.