Затерянная кровь

9. Кровь

Ярость. Слепящая, бурлящая кипятком в венах. Она ведёт меня через поле боя, и мне даже всё равно на то, как покорно встают на колени воины королевской гвардии, образуя почётный коридор. Ни один и не пытается меня остановить. Я хочу голову на пике, голову той твари, из-за которой ушёл в безвременье Анвар, твари, из-за которой сегодня пролилось столько крови. Всё тело будто пульсирует, и я ни мгновения не сомневаюсь, что мне по силам расправиться с самозванкой. Кончиком меча поддеваю полог королевской палатки и проскальзываю внутрь.

Тут никакой мебели или людей: лишь стоит посредине единственный стул, к которому крепко привязана ремнями Таиса. Она бешено дёргается при виде меня и вытаращивает глаза, беззвучно мычит, открыв рот — передёргиваюсь, видя зияющую пустотой полость без языка. Вид у бедняжки откровенно измученный, она исхудала и будто выцвела, а вместо положенного королеве платья на ней рабский холщовый мешок. Паклями висят жидкие волосы и липнут к щекам.

— Тихо, тихо, сейчас я тебя освобожу, — глухо обещаю ей, на что она роняет голову и хнычет, трясясь всем телом.

Богиня, даже видеть это тяжело. Уже шагаю навстречу Таисе, как вдруг приподнимается ткань задней части палатки, и внутрь просачивается Глиенна. Точнее… нет, она точно ни за что бы не напялила мужской наряд из кожаных штанов и кольчуги с гербом Грании на груди. А на этом рыбьем лице никогда не бывало столь хищного выражения. Довольно умело провернув в руке меч, самозванка встаёт рядом со стулом, нагло облокотившись на плечо Таисы. Та нервно вздрагивает в ответ, кидая на мать перепуганный, затравленный взгляд побитого зверёныша.

— Ну здравствуй, Виола. Сколько лет, сколько зим. Смотрю, твой паршивый муженёк решил героически подохнуть? Вряд ли тебе это поможет. Я легко соберу новое войско. — Самозванка сладенько улыбается.

— Кто бы ты ни был, отойди от моей сестры, тварь, — шиплю я, встав в боевую позицию и подняв меч. — Хватит театра. Я знаю, что Глиенна мертва.

— Что ж, в таком случае…

Самозванка громко щёлкает пальцами, и следующее движение почти неуловимо — из рукава у неё вылетает крохотное лезвие и стремительно чиркает по горлу Таисы.

— Нет! — вскрикиваю я, непроизвольно метнувшись вперёд, но это бесполезно и глупо.

Фонтаном брызгает династическая кровь, и бедняжка хрипит, успевая бросить на меня последний панический взгляд, перед тем как дыхание её оставляет, а тело безвольно повисает на стуле. Голубая лужа быстро разрастается на земле, натекая густыми струями из шеи Таисы. Сжимаю челюсти, чтобы сохранить самообладание: это всё было просто демонстрацией. Что мои сёстры во власти самозванки я знаю и так. А все эмоции всё равно запечатаны поглубже, чтобы не уползать в боль, которую они причиняют — она будто вплавляется в грудную клетку, становится частью меня.

— Трус, — презрительно выношу я вердикт и сильнее стискиваю рукоять меча. — Убить беззащитную связанную девушку, которая и драться никогда не умела, мог только трус. Скрывать своё лицо то под маской моей фрейлины, то под кожей мачехи… Нравилось подносить мне туфли?

Самозванка запрокидывает голову и звонко, открыто хохочет, демонстрируя белизну зубов. Я же пользуюсь моментом и осторожно начинаю обходить её сбоку, выискивая слабое место для первой атаки. Напряжённо слежу за тем, как возвращается в её рукав обмотанное шерстяной нитью лезвие. Как бы самой не испустить дух от одного щелчка.

— Глупая, слепая девчонка, в гордыне своей никогда не видящая дальше носа! — фыркает самозванка, одаривая меня акульей улыбочкой. — Как же бесило выслушивать твои вечные жалобы. Но как же я был рад, когда твои амбиции дали мне шанс. Вы со своим муженьком всё сделали сами, а мне осталось лишь смазать колёсики… точнее, меч, с которым ты вышла на поединок. А потом ещё и столицу сама отдала мне в руки — представь, какого труда мне стоило изображать траур и не засмеяться в голос тогда в карете!

Туго сглатываю, приподнимая двумя руками меч чуть выше и не теряя концентрации. Если эта многоликая змея думает, что сейчас может вывести меня из равновесия пустой болтовнёй… то я уже потеряла всё, что мне было дорого. И эти насмешки как иглы без яда, не способны даже царапнуть: меня давно не гложет совесть за смерть отца, который и сам был бы рад моей кончине. А вот за гору тел снаружи палатки я не отмолю у богини прощения никогда. Никогда больше не проснусь в тёплых руках и не смогу быть счастливой.

Зато могу отомстить.

— Браво, представление вышло отличным, — издевательским тоном хвалю я. — Так может, скажешь, кто на самом деле заслужил овации? Для кого ты расчищал путь к трону?

Самозванка перестаёт посмеиваться и поджимает губы, смотря на меня с отчётливым снисхождением. Показательно разводит руки, и от самой седой макушки облика Глиенны пробегает по худощавому телу рябь. В блёклых серых глазах вспыхивает яркое зелёное пламя, меняя их цвет.

— О, тут мы оба унаследовали папочкину гордыню, — эхом раздаётся мужской, зычный голос, до ужасающего схожий с отцовским. — Путь к трону я расчищал только для себя самого. Это я — единственный истинный король Афлена. Единственный мужчина в династии, который и должен был править. Я, а не истеричные дуры.

Искажающая женскую фигуру волна добирается до ступней, окончательно превращая самозванку в высокого широкоплечего мужчину. Зачёсанные назад русые волосы и малахитовые глаза — точь-в точь отец, каким он предстал в показанном мамой видении из прошлого. Те же высокие скулы, только орлиный нос со свойственной гранийцам горбинкой и слишком светлая даже для северян кожа. Скривив полные губы, мужчина шутливо кланяется, и при движении его ног под сапогами чавкает лужа крови Таисы.

— Я знаю, кто ты, — стараясь не выдать шока, глухо признаю правдой услышанные от графа Тревийского сплетни. — Бастард короля. Сын Елены Хэссекской.

Он раздражённо дёргает головой, выдавая, как взбесила озвученная истина. Беру это на заметку. От запаха металла уже невозможно дышать, но я не выйду из палатки, пока этот подонок не заплатит за всё. Для меня факт родства с источником всего произошедшего кошмара не меняет ничего. Разве что делаю шаг назад, инстинктивно увеличивая расстояние между опасностью и малышом внутри меня: я рассчитывала на казнь самозванки, а не на бой с соперником-мужчиной, иначе бы взяла в подмогу Кеная. Ни капли не угасает решительное, почти навязчивое желание рубануть по его шее прямо сейчас. Меч дрожит в руках от сдерживаемого порыва, пока ублюдок показательно-лениво отряхивает рукав надетой под кольчугу рубахи.

— Предпочитаю имя Риан Гранийский. Так меня знают в лесах. Поверь, сестрёнка: народу плевать, рождён ли я в браке. Главное, что я — мужчина. Как и должно быть изначально, Афленом будет править король, а не жалкие безмозглые курицы.

— Твою власть признали лишь бандиты, не ведающие закона, по которым плачет виселица, — хмыкаю я, задрав бровь: неужто он сейчас будет вспоминать древние порядки престолонаследования, по которым женщины не могли править? — А знаешь, что сделал бы с тобой наш дражайший папочка, если бы узнал, что у него родился сын-колдун? Он бы своими руками утопил тебя в освящённой воде, мразь. Добро пожаловать в династию.

— Думаешь, я этого не знаю? — Риан демонстративно вздыхает и поднимает меч, направляя остриё на безвольно повисшее тело Таисы, всё ещё привязанное к стулу. — Сестрица, наш папочка пользовал мою мать до свадьбы и выбросил её как тряпку, едва подвернулась задница покрепче. Но гранийцы не сдаются так просто. Волею судьбы мне от рождения дана сила для мести. И я приехал в столицу сразу после похорон матери лишь за одним: возмездием. Всё это поганое гнездо, которое ты зовёшь династией, давно пора было вырезать с корнями. Папашу-короля, пропившего последнюю совесть. Его выводок малолетних идиоток, включая тебя, ту самую — именно из-за твоей матери была брошена моя. Вы — первые цели. И как же я упивался удовольствием видеть поединок двух самых ненавистных мне людей… Жаль, что за твою шкуру заступился муженёк. Иначе тебя бы прямо на площади растерзала толпа горожан. Я бы похлопал им из первого ряда.

— Но сегодня ты проиграл. Сдавайся, Риан. Твои войска испугались силы Анвара и уже не вернутся в строй. Ты усеял эту землю трупами, а истинный король не ставит эгоизм выше блага народа. Ты просто случайно получившийся ублюдок. И не имеешь никаких прав на трон.

Он в плохо скрытом бешенстве вскидывает острый подбородок, окатывая меня ненавидящим взором. Снова выглядывает из его рукава лезвие, медленно парит по воздуху и самым кончиком касается его ладони, свободной от меча. Подняв руку, он торжествующе показывает мне проступившую на коже голубую царапину.

— Я — истинный король, первый наследник. Я в своём праве. Я такой же носитель голубой крови, крови этой проклятой династии! — повышая голос, почти кричит он, на что я лишь криво усмехаюсь:

— Ты не кровь короны, Риан Гранийский. Ты — её самый большой позор.

Мне удаётся. Взревев, Риан бросается вперёд, дав мне миг, чтобы я успела замахнуться и ударить по витающему в воздухе колдовскому лезвию и отправить его подальше — описав дугу, опасное оружие вылетает из палатки, прорвав ткань. Вот теперь бой будет равный. Пригибаюсь от первого пробного выпада противника и встаю в строгий «плуг», с прищуром оценивая возможности Риана.

— Стерва, — сплёвывает он в сторону, копируя мою позицию. — Смотрю, кхорра-мамаша от тебя сбежала?

— Ушла надавать затрещин твоей, — отвечаю ему в том же тоне и делаю острожный замах, проверяя уровень Риана в бою.

Он явно сильнее меня и выше. Пусть меч его такой же лёгкий и короткий как мой, а у меня лучше защита… я уже устала в тяжёлом доспехе, он же готов парировать удары вечно. Выносливость никогда не была моей сильной чертой, только внезапность, манёвренность, скорость. Сейчас есть лишь ярость и жажда мести.

Ведёт ли Риана то же самое? Похоже, что да.

Мы не спешим, обмениваясь осторожными, прощупывающими ударами и наполняя палатку звоном стали. Чтобы сразить меня, ему придётся бить в ноги или голову. Чтобы сразить его, я могу выбрать самую неочевидную из целей — руки. Колющий справа… отбито. Отличная оборона.

— Трусливая курица, — шипит он мне, явно пытаясь раззадорить и отвлечь от лихорадочных подсчётов слабых мест. — Как же жалко выглядит женщина с мечом.

— Жалким выглядит мужчина, который день за днём носил платья.

Закончив обмен любезностями, я более не выжидаю и навязываю ему свой бой: изображая прямой рубящий удар уже в движении перевожу его в режущий в шею. Риан ловко отклоняется назад, и лезвие прочерчивает совсем близко от точки его пульса. Хорошая попытка. Сильнее сцепляю зубы и возвращаюсь в стойку, потому что соперника явно душит злость: мечи сталкиваются, и он бесцеремонно пытается продавить мой блок.

И мои уставшие руки дрожат от того, сколько силы я вкладываю в защиту. Через клинки уловив бешеный взгляд Риана, вижу горящие зелёным огнём глаза и понимаю, что больше не могу сдерживать этот грубый натиск. А потому, набрав в рот слюны, столь же бесцеремонно плюю в это бледное лицо.

Короткий миг ослепляющего противника замешательства позволяет мне наконец-то вывернуться из его атаки. Риан зло шипит, вытирая глаза рукавом, а мне дав отдышаться.

— Грязно, — фыркает он на то, как я рвано вдыхаю железистый воздух. Пот заливается за шиворот. — Но чего я ждал от девки?

— Не тебе говорить о грязи, — нарочито скалюсь я, вызывая его на следующий град молниеносных ударов.

Легко отбиваю левый боковой, не дав резануть по бедру. Он предсказуем как палка, но силён как кувалда. Избегаю прямых столкновений клинков, выискивая возможность… удаётся лишь порезать его предплечье, распоров рубаху. Мало. Нужно отрубить конечность целиком, но я чересчур слаба. Вдох, вдох, а моя обычная техника явно не рассчитана на полный доспех, и танцевать вокруг врага не получается совсем.

— Да! — победно выкрикивает Риан, когда ему удаётся-таки ударить мне по колену и выбить опору из-под ног.

— Оуч! — потеряв равновесие, я валюсь на лопатки и шиплю от боли, чувствуя, как штаны пропитывает кровь. Воздух вышибает напрочь, а доспех практически приколачивает меня к земле.

Но всё ещё вскидываю меч, готовясь защищаться даже лёжа. У ублюдка точно не хватит чести, чтобы позволить мне подняться. И это действительно так: Риан сильным, точным ударом рукоятью по локтю вышибает моё оружие. Взвыв от того, как опасно и очень явно затрещала кость, выгибаюсь в спине и пытаюсь оставшейся рукой нащупать в ботфорте нож…

Болотные духи. Я оставила его возле тела Анвара. Больно, больно… будто залитый в глотку свинец, едва вспоминаю о бездыханном теле на поле брани.

— Вот и всё, Виола Артонская, — издевательски тянет Риан, наступив на моё запястье и не дав нашарить другого способа спасения. Склонившись надо мной, он широко улыбается на то, как я простанываю от огнём жрущей правую руку боли. Сломанная кость, очевидно. — Отродье простолюдинки. Это ты никогда не имела права на корону.

Панически вдыхаю, без сил смотря на то, как он заносит меч для одного-единственного прямого удара. Собраться, сгруппироваться, перекатиться… Защитить малыша, я обязана защитить малыша!

— Убери лапы от моей жены, мразь, — вдруг раздаётся за спиной Риана до дрожи родной властный голос.

Тот в недоумении оборачивается, и это всё, что он успевает сделать. Потому что в следующий миг чёрный клинок одним безошибочно верным ударом сносит ублюдку голову.

Я умер. Знаю это наверняка, помню до мельчайшей подробности, как через когти в землю вылилось всё без остатка, пробудив свежие силы для армии моей королевы. Блаженная тишина и темнота. Жаль, что я больше ничего не могу сделать для Виолы и нашего ребёнка. Остаётся только надеяться, что она не проклинает меня за это исполнение воли духов, предсказанное Мали-онной.

Не чувствую ни плоти, ни собственного веса. Кошмарное ощущение невесомого парения. Во тьме передо мной вырисовываются высокие кованые врата, за которыми лишь густой серо-голубой туман. Безвременье. Значит, вот так выглядит эта дорога? Тогда где страж, которым пугают детей и которого зовут отцом всех магов? Подхожу ближе… надо же, у меня ещё есть ноги и руки, есть глаза. Только нет дыхания. Я будто тень, и передо мной со скрипом расходятся в стороны врата, приглашая забыться в вечности.

Не желаю делать следующий шаг. Если это уничтожит мою память и всё, кем я был, то пусть у меня будет ещё пара мгновений. Хочу помнить. Руки матери и смех братьев, уроки отца и её. Девушку-зиму, девушку-дождь, девушку-страсть. Глаза цвета молодой листвы и их озорной блеск, мягкие губы и стоны, от которых обрывалось под рёбрами. Отрезало все нити, привязывающие меня к земле, и дарило новые — связь с ней. Моя ледяная принцесса. Я не должен её забыть.

— Ты так же безумен, как была я, — вдруг произносит незнакомый женский голос сбоку от меня, вынудив с недоумением повернуться.

Статная женщина в белой сорочке, сильно запачканной кровью по подолу. Отдалённо напоминающая формой губ и разрезом глаз Виолу, она парит в этой общей для всех душ тьме. И… улыбается. Совершенно счастливо, что обескураживает окончательно.

— Вы… Эббет Артонская? — высказываю единственное предположение и вздрагиваю: собственный тембр кажется чужим эхом.

— Важнее сейчас, кто ты, молодой маг. И куда ты хочешь пойти — вперёд или назад, — весело подмигнув мне, она добавляет: — Сдаётся, я так успела опротиветь Харуну, что едва тут появляюсь, как он убегает по срочным делам.

— Что вы хотите сказать? Вы оставили Виолу? Я думал, хотя бы вы всегда будете с ней…

— Ах, каков же наглец! — уличает меня леди Эббет, воинственно сложив руки на груди. — Я была со своей дочерью до последнего. Поддерживала в её мёртвом теле жизнь. Но теперь она во мне не нуждается, и меня больше ничего не держит в этом мире.

Колкое беспокойство щиплет изнутри: если бы дышал, то задохнулся бы. Пытаюсь сопоставить слова старого призрака с тем, что могло или не могло произойти в реальности. Как Виоле удалось отпустить мать и не погибнуть при этом…

— Так она…

— Боль — то, что делает нас людьми, — кивает леди Эббет, подтверждая невозможную догадку. — Что делает нас живыми. И ты, молодой маг, сумел запустить сердце, которое никогда не билось само. Ей не хватало только одного, любви. Искренней, незамутнённой её извечным эгоизмом. В миг, когда она отказалась от желания воскресить тебя ради себя и приняла твой выбор, она и почувствовала, что означает любовь. Самоотречение… Поставить чьи-то мечты выше своих желаний. Только так и становятся матерями, и она будет замечательной мамой.

Прикрываю веки, едва сдерживаясь, чтобы не начать улыбаться. Глупо, совершенно не к месту. Но именно сейчас меня раздирает от счастья понимания: моя принцесса больше не скована льдами. Теперь горлица свободна, и она действительно любит меня, как я люблю её. Наш малыш в безопасности, он родится и построит на выжженных полях сражений новый мир. И у него будет лучшая мать на свете. Это всё, чего я мог для них пожелать.

— Значит, я умираю счастливым, — благодарно кивнув леди Эббет, позволяю себе спросить: — Раз вы теперь тоже можете упокоиться, то мы пройдём через врата вместе?

— Мужчины, — показательно закатив глаза, тянет миледи, и я вижу, как она задавливает усмешку. — Наворотят дел, а потом — бежать? Молодой маг, я же сказала: Харун меня не выносит. Всё боится, что я-таки доломаю его драгоценную калитку для покойников. Сегодня его ждёт желанный пир: наконец-то я добровольно уйду в безвременье. Вот только…

— Только что?

— Да понимаешь, эта мелочь остаётся бесхозной, — как-то преувеличенно небрежно пожимает она плечами, раскрывая кулак и вытянув руку вперёд. — Виоле оно уже не нужно, теперь моя девочка дышит сама. А я вполне могу обмануть старика Харуна и сказать, что тебя тут не было…

На её ладони блестит маленькая серебристая искра. Сглотнув — было бы, чем — я недоверчиво смотрю на этот яркий свет. В сомнении кусаю губы. Думать всё тяжелее, в висках тянет и стучит, хотя у меня нет пульса.

— Ваша жизнь, которая грела Виолу. Вы же связаны с ней. Простите, но я не желаю существовать как живой труп и носить в голове собственную свекровь… при всём моём уважении, — мне даже удаётся усмехнуться на такое предложение. Я видел, сколько боли пережила Виола, и обрекать себя на такое добровольно… лучше уж спокойная смерть.

— Ты не понял? Сегодня утрачена твоя жизнь, но освобождены мои жизнь и душа. У Харуна я давно не на счету, а врата открыты только для одной души. Мы с тобой вправе… пошалить. И подменить тебя мной. Я всё равно устала быть тенью и давно хочу на покой. Но решать тебе.

Смысл сказанного доходит не сразу. Арифметика загробной жизни — вещь не из простых. Но если есть малейший шанс вернуться и снова обнять мою принцессу, увидеть, как настоящая горячая кровь запустила её мёртвое тело, взять на руки нашего с ней сына — я давно знаю, что это сын — то тут нечего и думать. Решительно шагнув к леди Эббет, я накрываю её ладонь своей и вздрагиваю, ощутив кольнувшее тепло, когда подаренная искра втягивается в моё бесплотное существо.

— Спасибо вам.

— Постройте с ней мир, о котором я мечтала, — улыбается она мне напоследок, а затем полупрозрачная фигура бледнеет, растворяясь в яркой вспышке света.

— Убери лапы от моей жены, мразь.

Чёрный клинок одним безошибочно верным ударом сносит Риану голову. Казнённое тело медленно оседает на землю и заливает её голубой кровью вместе с моими ступнями. Уходит куда-то на задворки сознания боль в руке, колене и замершем в неверии сердце, когда вижу стоящего передо мной Анвара. Живого. Тяжело дышащего, вспотевшего, будто бежал и боялся опоздать.

— Ви? — глухо зовёт он меня, отпихивая в сторону обезглавленного Риана, но всё, что могу — оглушающе всхлипывать, дрожа как в лихорадке.

Я умерла? Уже, так быстро? Это не может быть правдой. Если сейчас я поверю, что это впрямь он, а не очередной бред, а потом снова увижу его мёртвые глаза…

Жмурюсь, в отрицании мотаю головой и прикусываю щеку изнутри, чтобы проснуться. Рёбра давит рыданиями, воздуха отчаянно не хватает, и тут Анвар падает рядом со мной на колени и рывком притягивает к своей груди. Родной смолисто-еловый запах щекочет нос, крепкие руки обнимают как никогда отчаянно. Если это иллюзия, то уж очень достоверная. Такая, что не поддаться невозможно, особенно когда сухие губы с неповторимым терпко-пряным вкусом впиваются в мои. Солёно и больно, но моё безвременье мне нравится. Мы хотя бы вместе.

— Я не смогла, — хнычу, едва заканчивается этот странный горько-безумный поцелуй. — Прости, прости, я не сберегла малыша, не смогла…

— Родная, ты о чём? — свистящим шёпотом выдыхает Анвар, заключая моё пропитанное слезами лицо в свои горячие ладони и ловит потерянный взгляд своим, уверенным. — Ты жива. Мы все живы.

Замираю, боясь моргнуть и развеять такие нужные слова как дымку. Только сейчас позволяю себе увидеть, что Анвар именно тот же, какого оставила под плащом на поле рядом с Цивалом. Скулы в разводах моей подсохшей крови, царапина на щеке, только живое дыхание и бьющая венка на шее. И он улыбается. Впервые вижу настолько открытую улыбку у него, до ямочек, до чудящегося свечения изнутри. Он словно… гордится мной?

— Я же… я держала на руках твоё тело…

Всё ещё боюсь поверить, а Анвар уже бережно укладывает меня обратно на землю и отстёгивает латы с предплечья, чтобы осмотреть руку. Его первое же невесомое касание к коже — и внутри делает кульбит беспорядочно колотящее сердце.

Потому что больше нет чувства, словно я всасываю его тепло в себя. Нет этой прорехи мироздания и утекающего песка. Я… тёплая. Даже горячая от прилива крови и волнения. Локоть до неприличия опух, и я скулю от боли, когда его избавляют от последних преград стали и тканей. Мимолётно обожжённые пальцы колдуна задевают мои, и я съёживаюсь от непривычных ощущений. Махровое тепло всё то же. Такое же приятное и ласковое, но я могу дышать без него.

Я больше не ледяной паразит.

— Не думал, что ты станешь ещё красивее, — между тем замечает Анвар, так и оставив без ответа мой вопрос про его смерть. — Но тебе безумно идут русые волосы. В точности как у твоей матери.

— Ч-что?

Меня не особо заботил внешний вид, когда шла в эту палатку убивать самозванца. Но сейчас, пока локоть уже посыпает знакомым излечивающим порошком мой колдун, позволяю себе бросить взгляд на лежащую на плече косу. И едва не вскрикиваю, увидев не только её цвет, но и естественную розоватость собственной кожи вместо обычной бледности.

— Тише, не дёргайся, ты ещё и кровь потеряла, — строго велит Анвар, будто не заметив, с каким шоком я рассматриваю сама себя. — Виола, ты теперь жива. Твоя мама ушла в безвременье и подменила собой мою душу, вот я и здесь. Так что, в каком-то смысле… это ты сумела меня вытащить. Твой самый правильный выбор.

Закусываю губу, пытаясь осознать это. Что происходящее не сон, и Анвар впрямь здесь, лечит мои раны с каждой новой вспышкой в прозрачной радужке. И как только руки снова подчиняются, упрямо сажусь и обвиваю ими его плечи, утыкаюсь носом в шею, жадно вдыхая любимый запах. Говорить пока сложно, и всё же выдавливаю:

— Обещай… больше не умирать.

Его тихий смешок лучше всякой успокаивающей музыки, а терпкий, глубокий поцелуй — как окончательная точка для летописи о сражении, которое начинает новую страницу истории Афлена.