Затерянная кровь

7. Союзник

Семь дней пути на этот раз проходят куда спокойнее, а недавний отдых в гостеприимном доме барона Филзара сохраняет бодрый дух всех воинов. И всё же, несмотря на благоприятную засушливую погоду, нужно поспешить — в изначальных планах герцога и Нэтлиана было навязать врагу своё место для боя. Нам остаётся меньше половины дня пути до Озёрска, маленькой крестьянской деревушки при торговом тракте, существующей за счёт коннозаводства и рыбной ловли в местном лесном озерце. Именно там решено дислоцировать войска — это единственная равнина в лесных землях, кроме того, с нашей стороны будут удачные холмы и полный обзор поля боя. Слева в тыл будет не зайти из-за скалистых берегов Артона, справа же можно расположить на опушке леса отряд лучников. А самим устроить для марширующих полков королевы ловушки вдоль всего тракта, чтобы на равнину они вышли изрядно потрёпанными.

План действительно звучит неплохо, и пока что его выполнение вполне возможно. К седьмому закату мы останавливаемся на ночной привал, и теперь это совсем не тот скромный лагерь, как было по пути в Манчтурию: сотни костров, тысяча лошадей, обозы с продовольствием и оружием, разбитые палатки и воткнутые в землю древки знамён с золотым соколом на чёрном полотнище. Радует, что хотя бы встреченные по пути несимийцы провожали нас без опасливых взглядов — думается, в этом большая заслуга старика Филзара, вовремя предупредившего народ.

Правда, пополнить войско никто из крестьян не спешил, хотя ещё семь магов всё-таки присоединились к походу. По слухам, которые всё же удалось собрать среди местных, причиной стали всё те же набеги разбойников. Ни один сельский дом не пожелал отправлять мужчин на битву, зная, что в таком случае останутся беззащитны совсем. Мои обещания барону вытравить всю падаль из лесов, увы, пока что звучали только словами, ведь ни одного подчинённого мифического «истинного короля», если тот вовсе существует, нашей армии не попалось за прошедшую седьмицу.

Дорога не утомила — утомило ожидание. Сидя в сумерках под просторным навесом за круглым столом вместе с герцогом, Анваром и Нэтлианом, я сосредоточенно вглядываюсь в разложенную карту и слушаю, как Кенай зачитывает послание от второй армии. А для меня огромное счастье то, что письмо вообще есть: значит, с Эдселем всё хорошо, и он сумел вовремя доставить весть в Диндог.

— Лозван успешно взят в осаду. Без должной защиты город падёт в ближайшие дни: народ в хаосе, их герцогиня осталась в Велории, нет ни воинов, ни командования. Как только у них кончится вода, ворота будут открыты, а пути отступления королевским войскам отрезаны. В ожидании дальнейших распоряжений, верный слуга королевы Виолы Артонской и всеотца герцога Иглейского, граф Лион, — воодушевлённый тон Кеная и приятные новости присутствующие воспринимают с оживлением:

— Отлично! — довольно гремит Иглейский, хлопнув в ладоши и едва этим не сдув пламя свечей. — Я не сомневался в старом друге!

— Каковы шансы, что граф сумеет присоединиться к нам до начала боя? — не поддавшись общей радости, напряжённо интересуюсь я, и чувствую, как ладонь Анвара мягко ложится на плечо, согревая через ткань блузы.

— Слабые, — честно признаётся он, коротко переглянувшись с отцом. — Чтобы удержать Лозван, второй армии придётся разделиться, а они и так численностью вдвое меньше первой. Те пять сотен бойцов, что они смогут отправить к нам на помощь, будут вынуждены идти через лесную чащу, кишащую зверьём и бандитами…

— Это кажется, что расстояние незначительное, — поддерживает его Нэтлиан и задумчиво приглаживает усы. — Но за оставшиеся пару дней до прибытия королевской армии на озёрскую равнину им не добраться. Однако для нас в случае неудачного исхода событий это и будет лучшим путём отступления: так мы не сдадим позиций и сможем попытаться снова пойти на Велорию со стороны Антилии.

Рассеянно киваю, не без досады понимая, что такой запасной вариант может быть не лишним. И в то же время — если при Озёрске мы примем поражение и уйдём через леса в Лозван, сил на вторую атаку будет до смешного мало. Судя по сведениям, которые отправляли наши послы из Тридорога ещё когда мы только вышли из Сахетии: в королевской армии не меньше шести тысяч воинов. Даже если, как любит повторять мой ленегат, каждый боец чёрного гарнизона по силе превосходит обычных в десять раз… ситуация абсолютно не в нашу пользу.

— Мы давно не получали вестей от людей из Тридорога, — хмуро замечает Анвар, будто уловив мои сомнения. — Они так и не смогли сказать, встанет ли граф Тревийский на нашу сторону.

— Может быть, магов рассекретили…

Договорить предположение герцогу не удаётся: над погружающимся в ночь лагерем гудит отчётливый сигнал тревоги. Дёргаюсь от неожиданности, и быстрее, чем успеваю сообразить, ко мне сзади подбегает Кенай и обнажает меч, прикрыв спину от возможных угроз. Анвар подскакивает не менее быстро, и уже взмахом руки подзывает сразу пять стрел, грозно вглядывается в окружающий полумрак.

— Оставайтесь тут! — резко командует Иглейский, и они с Нэтлианом уходят из-под навеса, принимая на себя руководство суетящимися бойцами.

Их зычные приказы эхом отдают в груди, и я только сейчас позволяю себе короткий осторожный вдох. Ладошки взмокли, пытаюсь приподняться, чтобы добраться до меча, но Анвар останавливает меня одним суровым взглядом через плечо. Он уже обнажил свой клинок, хотя стрелы всё ещё витают в воздухе. В трепещущем огне свечей вижу, как вздулись жилы на его шее, и судорожно сглатываю. Его животные рефлексы защищать меня при малейшем намёке на опасность даже немного пугают.

— Вокруг целая армия, а так быстро королевским войскам до нас всё равно не добраться, — на мою скромную попытку воззвать к разуму слышится только смешок Кеная:

— Зато вражеским шпионам и хитрозадым наёмникам — очень даже. Если бы мне нужна была твоя голова, милашка, то я бы точно отправил десяток бродяг отвлечь стражу, а сам прокрался бы в лагерь окольным путём. Так что прижми попку и доверься нам.

— Абсолютно согласен, — хмуро кивает Анвар, притаившимся хищником наблюдая, как по тропе мимо навеса снуют и гремят оружием бойцы.

— Подумаешь, — фыркнув, откидываюсь на плетёном стуле и позволяю себе хотя бы вытащить нож из ботфорта. Рукоять холодит пальцы, но даёт ощущение контроля ситуации, так что сжимаю её покрепче. Сдаётся, теперь мне лучше никогда не расставаться с ножнами: уж слишком расслабилась в дороге.

Однако долго ждать известий не приходится: к навесу стремительно возвращаются герцог и ленегат, сопровождая ещё одного высокого мужчину в длинной зелёной мантии со скрытым капюшоном лицом. Пропустив незнакомца вперёд, они позволяют ему приблизиться к столу, и Нэтлиан провозглашает:

— К вам поздний гость, Ваше Величество! Милорды, можете убрать мечи, он не вооружён.

— Пусть снимет мантию, — властно приказывает Анвар, не спеша опустить клинок, но стрелы небрежным щелчком отправляет обратно в колчан под столом.

— Богиня, какое стыдное недоверие! — громко возмутившись, гость всё же выполняет приказ и скидывает на землю мантию с такой легко узнаваемой галантностью, что мне и в светлые лисьи глаза ему уже не нужно смотреть. — Предупреждаю, ощупывать себя я позволяю только дамам!

— Граф Тревийский, — выдыхаю я, чувствуя, как напряжение покидает плечи. Убираю нож, встаю и выхожу вперёд, обогнув опустившего меч Анвара. — Бесконечно рада снова вас видеть.

— Взаимно, Ваше Величество, — выверенной лощёной улыбочкой светится тот, отвешивая положенный случаю поклон в пояс и принимая мою руку для приветственного поцелуя. — Верный слуга единственной законной королевы прибыл под ваши знамёна.

И вроде бы выглядит он так же, как в нашу последнюю встречу: убранные в хвост каштановые волосы и даже обруч с турмалином на месте, чуть запылившийся в дороге изумрудный сюртук… и всё же вижу несколько новых седых волосинок, глубже запавшие глаза в окружении тёмных кругов, заострившиеся скулы и морщинки. Лорду не подобает жаловаться, но он явно уставший и давно забывший про сон.

— Прошу, присаживайтесь, граф. — Указываю ему на место за столом. — Полагаю, у вас есть, что мне рассказать. Вы же явно не один?

— Вам ли не знать, миледи: народ и его верный пастух неразделимы, — кивает он, послушно присаживаясь и с заметным облегчением опираясь на спинку.

На мою вопросительно вздёрнутую бровь Нэтлиан спешно поясняет:

— Граф изволил явиться не просто с войском. Помимо бирритов и воинов Тридорога с ним пришли все горожане, от мала до велика. С вашего позволения, мы с герцогом займёмся их размещением. — Они откланиваются, прихватив Кеная с собой и оставляя меня в полном недоумении.

— От мала… до велика? — поворачиваюсь я к столу, где граф уже самостоятельно наливает медовое вино в три стакана.

— Вы бежали из города вместе со всеми людьми? — не менее удивлённо и с хорошо скрытой толикой презрения спрашивает Анвар, отодвинув для меня стул.

Мы садимся, и Элтор, будто забыл о свойственной ему манерности, по-простецки ставит перед нами стаканы. Он не спешит отвечать, а мне почему-то не хочется его пытать — так что покорно жду, пока он дрожащей рукой, без тоста или салюта, залпом выпьет вино.

— Бежал… Да я их спас, — бормочет он, с глухим стуком отставив стакан, и Анвар сам подхватывает кувшин, чтобы подлить добавки. — Не только Тридорог, мы брали с собой всех, кто встретился по дороге и пожелал искать помощи у законной королевы.

— Расскажите по порядку, что же произошло, — строго требую я, потому как Элтор явно не прочь напиться этой ночью, а мне он нужен в сознании.

Он устало сжимает переносицу, будто стряхивает сон. Стягивает с головы обруч графа и откидывает на стол, как ненужную безделицу. От него сильно пахнет пылью, но через неё улавливаю и призрак копоти, а на длинных пальцах аристократа вижу свежие ожоги. Признаться, сейчас в моих глазах он вырос на три головы: и подумать не могла, что Элтор так самоотверженно кинется вести за собой простой люд. Похоже, Анвар ошибался, называя его трусом.

— Через пару дней после вашего отбытия в Тридорог прилетел сокол с посланием для вас, — приглушённо начинает граф, сжав стакан. — Я не хотел вскрывать — ясно же, что адресовано не мне, но одна из моих служанок посмела полюбопытствовать…

Элтор расстёгивает верхнюю пуговицу сюртука и достаёт из внутреннего кармана изрядно помятую бумагу. Принимаю письмо, и всё же перед прочтением подношу его к носу, боясь уловить аромат лаванды. Но нет, ничем, кроме копоти, от него не несёт. Искоса переглядываюсь с Анваром, и тот кивает, подтверждая догадку: отправитель не под личиной.

«Дорогая сестра, надеюсь, что не опоздала с вестью», — значится в первой строчке, от чего уже сдержанно поджимаю губы. «Дорогой» меня вряд ли кто-то в этой семье может звать без попытки уколоть. — «Кажется, опоздала я лет на десять, и всё же мне больше некого просить. Я думала, мама в большом горе после смерти отца, потому и отгородилась от нас. Но стоило тебе уехать, как она увела Таису в королевские покои, и больше мы с Фрицеллой и Хельтой их не видим. Зул совсем кроха, всё время плачет и зовёт маму, но нас заперли в южном крыле и не выпускают даже в сад. Мне страшно, сестра, и я не понимаю, что происходит, жива ли ещё Таиса. Это письмо мне помог отправить слуга, присланный твоим учителем Белларским — остальные отказываются с нами говорить. Если ты ещё жива, Виола, заклинаю именем нашего общего отца: помоги нам.

С надеждой и просьбой о прощении, принцесса Иветта».

По позвонкам змейкой сбегает холодок. С трудом моргнув, трясущейся рукой отдаю письмо Анвару, а сама тяжело облокачиваюсь на стол и растираю виски. С мыслями собраться не выходит. Слишком сумбурны чувства: если с первой строчки хотелось даже слегка позлорадствовать, то теперь меня клещами сжимает только страх. Сколько дней этим словам… не меньше двадцати. Глупые девчонки, совсем ещё дети: Фрицелле едва исполнилось семь, а Зул и вовсе три. Живы ли они до сих пор? Или эти крохотные сердца уже разрезаны ножом колдуна, притворившегося их матерью… болотные духи, они ведь даже не понимают, что Глиенна мертва. Что они сироты, как и я. А Таиса, кажется, вовсе просто кукла в чужих лапах, если не пленница. Бедняжка Иви, похоже, вынуждена сама нянчить и защищать сестёр, взрослея раньше срока. Не приведи богиня, если с ней что-то случится: она обещана принцу Сотселии, и нарушение договора будет равно объявлению войны с соседями.

— Моя реакция была примерно такой же, — без тени былой лисьей изворотливости комментирует мой немой шок Элтор. — Вы уж простите, Ваше Величество, но я ни на обишк не поверю, что родная мать так обойдётся с дочерями. Учитывая, что миледи души в своих девочках не чает. Это письмо зародило мои первые подозрения, которые нашли крепкое основание, когда прибыл напомаженный посол Таисы Благочестивой и в ультимативном порядке потребовал предоставить войско для «борьбы с южной нечистью, давно отравившей страну», — в тоне Элтора сквозит издёвка, и он презрительно передёргивает плечами. — Видимо, новая королева, или её регент, или вовсе чужак, усевшийся на трон, совсем не понимает, что без этой самой нечисти на юге давно не было бы всего Афлена — одни рабы волайцев.

— Что ж, хотя бы кто-то это признаёт, — коротко кивнув ему, Анвар пригубляет свой стакан. Этот жест я вижу выказанным доверием графу, отчего хоть немного разряжается воздух, и вдохнуть становится легче.

— Я же не совсем идиот. — Элтор со снисходительной улыбкой разводит руками. — Мне было ясно одно: в столице в отсутствии белой королевы происходит полный бардак. Так что послание её сестры я сжёг на глазах посла, а его самого бросил в темницу на допрос с пристрастием. И после пары убедительных прижиганий калёным железом тот признался, что грядёт война двух сестёр, где одну объявили вне закона под каким-то глупым предлогом, ничего не имеющим общего с верой…

— Я думал, это продиктовано кассиопием? — как бы невзначай интересуется Анвар, а я вздрагиваю, вспомнив, что Элтор вполне видел его подчиняющиеся стрелы и не может отрицать очевидного. Но кажется, в свете захватившего страну общего безумия это мало кого способно взволновать.

— Тот же посол любезно растрепал, что кассиопий гниёт в темнице, а так как перстень с печатью не изволил стянуться с пальца старика — его отрезали вместе с обеими кистями рук, — грустно вздыхает граф. — Мэнис Лидианская со всей семьёй сбежала в Сотселию. Из преторов остался только пройдоха Данг, остальных Таиса утвердила новых, все они — гранийцы. Но королеву и видят лишь на официальных приёмах, причём она не говорит ни слова, ибо лишилась языка в самом прямом смысле. Всем заправляет леди Глиенна. И вот этой новой власти я должен был поверить — матери, калечащей родную дочь?

«Лишилась… языка», — только и оседает в меня в голове, и я зажимаю рвущийся наружу всхлип как могу. Горло больно стягивает, и только нашедший под столом мою руку Анвар, ободряюще сжавший пальцы, помогает продолжать разговор.

— Что было дальше? — сурово сведя брови, требует он продолжения рассказа, а я и слышать боюсь, до чего дошёл хаос в стране.

Элтор допивает вино и бросает на меня сочувствующий взгляд, от которого начинает мутить. Не надо меня жалеть, противно.

— А дальше Тридорог и все близлежащие земли подверглись нападению. Видимо, оттого что я отказался поддержать ничем не прикрытое беззаконие, хотел сохранить нейтралитет. Но напали на моих людей не воины под синими знамёнами, а скопища бродяг, которых ещё мой отец годами пытался вытравить из лесов. Сначала мы отбивались… а три дня назад ублюдки догадались пролезть под стены города по сточным каналам. В ту ночь погибло так много людей, их резали спящими в собственных постелях… Я больше ничего не мог сделать…

— Вы поступили верно, граф, — как можно более твёрдо ободряю его. — Иначе бы вас всё равно смели при наступлении королевских войск, и тогда не выжил бы никто. Зато теперь мы точно можем сказать, что разбойники в лесах заодно с тем, кто прибрал к рукам трон.

— Они называли его истинным королём, — откровенно испуганно шепчет Элтор, покрываясь мелкими бисеринками испарины. — Кричали этот клич, «за истинного короля». Если позволите строить предположения…

— Позволю, граф. Мне интересны любые ваши мысли.

— Вы поймите, я не осуждаю деяния вашего отца, — метнув осторожный взгляд на Анвара, будто спросив разрешения продолжать, он всё же шепчет ещё тише, что почти сливается с треском свечей: — Но слышал ту некрасивую историю с Еленой Хэссекской. Вы знаете, я и сам охоч до любовных похождений, а красавицы — моя большая слабость. Так вот одна из моих красавиц, ох и говорливая особа… но в постели такое умела…

— Ближе к сути, граф, — обрывает его уже слегка нетрезвые откровения Анвар.

— Да-да… простите. Давно дело было, я ещё был лишь наследником титула. И уже тогда слышал среди дам эту сплетню: мол, королева не способна родить мальчика, потому что на династии висит проклятье. Старая нянька Елены знавала… секреты колдовства. И прокляла династию, когда её воспитанницу так грубо отвергли. Более того, сын у Казера Воскрешённого всё-таки есть, только вот назван он им никогда не был — отвергнута Елена была, уже будучи в бремени. Она и впрямь прожила в доме старшего брата, так и не выйдя замуж, и хоть по общеизвестному детей не имела, но у её брата как раз через тридцать пять седьмиц после королевской свадьбы родился сын… а жена Хэссекского в положении не была…

— Глупые слухи, милорд, — отрезаю я, пресекая подобные грязные сплетни. — Прекратите, это же настоящая чушь, которую легкодоступные девицы распускают по спальням. Да, отец поступил бесчестно по отношению к бывшей невесте, и всё же ни одна уважающая себя аристократка не станет спать с женихом до свадьбы.

На этих громких словах желудок делает кульбит, и я резко затыкаюсь. Что ж, видимо, я сама не такая уж уважающая себя аристократка — достаточно вспомнить, как пришла к Анвару ночью и впервые испытала удовольствие в его умелых руках. Болотные духи. Но это же я, у меня ситуация была… непростая. В те дни я в целом не могла противостоять возможности касаться кого-то в приятном смысле, не боясь застудить. Да и с древних времён никому и в голову не придёт проверять невинность невест: знатные особы при должной осторожности вполне могут организовать себе досуг с любовниками.

— Это просто домыслы, ничем не подкреплённые, кроме сплетен, — ни одной октавой в тоне не выдав своих истинных мыслей отзывается Анвар, а вот я буквально на бьющем пульсе между нашими переплетёнными пальцами чувствую, что от иронии этой ночью он не сдержится. — Дела минувших дней. Кто бы ни называл себя истинным королём, законная королева, рождённая в брачном союзе и получившая корону по старшинству и праву Ятиха — одна. Виола Артонская. Остальные могут только вершить беззаконие, о чём ярче всего свидетельствует сговор с разбойниками и искалечивание особы голубой крови. Вероятнее всего, самозванец в обличье Глиенны — просто наёмник этого короля бандитов, и не более того. Задача верных Виоле людей предельно ясна: очистить от этой грязи её страну и вернуть всё на свои места. Вас, граф — в родной Тридорог. Виолу — на трон Велории.

— Мы затем и пришли, граф Эгертон, — вновь потянувшись к кувшину с вином, соглашается Элтор. — У меня остались три сотни пеших бойцов и сотня конницы. Но простых людей, крестьян и детей нужно увести в безопасное место.

— Лозван взят силами графа Лиона и второй нашей армии. Там безопасно, но идти придётся через леса. Либо отправить людей в Залеск, под крышу барона Филзара, — даю я ему шанс выбрать путь, и Элтор даже не задумывается:

— Залеск. Дети Тридорога слишком измучены, чтобы идти в леса. Многие лишились всего… город горел. Грязные твари подожгли дома. — Он сжимает кулак, и впервые я вижу это светлое, ухоженное лисье лицо столь ожесточённым. — Эта падаль должна заплатить за осквернение наследия моих предков, Белокаменной святыни. Я отправляюсь с вами.

— И вас не смущают чёрные знамёна?

— Это издревле были знамёна, под которыми Афлен защищал свои границы. Так что нет, моя королева: я буду горд встать под ними и биться за истину.

Как по старой традиции замок короля в Велории расположен на краю города с выходом к полям, так и я прошу разместить королевскую палатку на окраине лагеря, когда разросшаяся армия встаёт в Озёрске. Мне предлагали занять какой-нибудь из пустых крестьянских домов — их оказалось всего десять, и все брошены, разорены. Но я не испытываю желания входить в жилище без хозяев. Похоже, разбойники успели поживиться и тут, так что лагерь мы разбиваем на холме с видом на равнину. Место идеальное: к нам при всём желании не подобраться незаметно. И вроде бы стечение обстоятельств самое благоприятное из возможных. Разведка из магов ещё до заката успевает доложить, что королевские войска будут здесь не раньше завтрашнего полудня. Помимо этой ночи есть ещё целое утро, чтобы успеть подготовить засады на тракте и неприятные сюрпризы противнику: нам удалось навязать свои условия боя. И всё же стылая тревога никак не покидает, не даёт улечься на заботливо подготовленный высокий топчан из еловых лап, накрытых одеялом из танука.

Теперь палатка соответствует моему статусу — это скорее шатёр из плотной тёмно-лиловой парусины, просторный и вмещающий помимо широкого двухместного топчана столик с двумя стульями, лампы и сундуки с поклажей. Мне откровенно плевать на всё это, и даже мелькает мысль, что в тесноте, прижавшись к Анвару и засыпая под стук его сердца, я чувствовала себя лучше. Вход сторожит Кенай: он вообще от меня не отходит дальше, чем на три шага, если брата нет рядом. Душно несмотря на раскинувшую сети ночь, а мои попытки утихомирить волнение бесполезны. Вскочив с топчана, я измеряю шагами шатёр, но становится только жарче. Болотные духи…

— И где его носит, — бурчу себе под нос, хотя прекрасно знаю, что Анвар с самого заката ушёл вместе с отрядом Гилада шерстить прилегающие к равнине леса на предмет засады. Всё-таки от нас до лагеря вражеской армии рукой подать.

Недобро покосившись на закрытый полог, сдаюсь и помимо ботфорт с брюками стягиваю блузу, оставшись в невесомой нижней сорочке. Дышать легче не становится, так что тянусь к цепочке на шее и после короткого колебания всё же освобождаю себя от ониксового сокола, с которым успела сродниться. Дрогнув, оставляю подвеску на столике, и как только отпускаю её, знакомый ворох чувств окатывает холодом.

Ох. Я и не знала, как же сильно нуждаюсь в этой поддержке. Всё верно — малыш растёт, ему нужно всё больше, и пусть я давно питаюсь полноценно, моё мертвое тело не способно дать ему сил. Их дарит лишь его отец. Меня же даже неловко качает от слабости, и приходится ухватиться за столик: колени подгибаются, только что горевшие пятки будто суют в снег, а частивший пульс замедляет бег. Что ж, эффект прямо тот, которого хотела: охладилась я изрядно. Вместо испарины по шее проносятся мурашки и лихорадочная дрожь.

Лёгкий шорох со стороны входа в шатёр вынуждает обернуться — не сказать, что пугают внезапные вторжения, ведь без предупреждения сюда может войти лишь один человек, а перед ним в полунеглиже предстать не страшно. Однако удивиться всё же приходиться: вместо ожидаемого тёмного силуэта вижу просачивающую через полог большую кошку с лоснящейся чёрной шерстью. От неожиданности забываю про подвеску и с расширенными глазами наблюдаю, как гибкая пантера по-хозяйски отряхивается и потягивается, выставив вперёд лапы. Правая сморщена и почти лишена меха, что окончательно закрепляет понимание…

— Анвар? — севшим голосом зову я, сделав осторожный шаг навстречу хищнику.

Пантера поднимает на меня взгляд — внимательные, пронзительно-прозрачные глаза невозможно не узнать даже с учётом суженых по-кошачьи зрачков. И это… потрясающе любопытно. Что-то определённо новое, а главное — хорошо отвлекает от тягостных раздумий о завтрашнем дне. Том, станет ли он для нас последним или напротив, первой ступенькой в новую эру. Сейчас это уходит на второй план, а на первом я смелее иду вперёд и присаживаюсь прямо посреди шатра, подогнув под себя ноги. Сорочка воздушным белым облаком расстилается вокруг бёдер, а я приглашающе тяну руки к своему любимому хищнику.

Любимому. Теперь любопытно вдвойне.

Анвар наклоняет набок голову, с сомнением ведёт ухом. Не без волнения замечаю на тёмной шерсти между ушами блеснувшую в пламени ламп влажную красноту. Кровь? На него напали во время разведки? И ведь не ответит, пока не примет человеческий вид. Чего он делать не спешит и вальяжно ступает ко мне. Не дышу, наблюдая за игрой света на боках грациозного зверя, его бесшумной походкой. Узнаваемо. Кто у кого перенял манеру, он у пантеры или она у него… Он довольно прищуривается и спокойно укладывается рядом со мной, доверчиво кладёт голову на мои бёдра.

Тёплый. Родное тепло моментально бежит искрами по коже, отогревая до самых пяток. Улыбнувшись, я несмело прикладываю ладонь к боку пантеры, погружая пальцы в мягкий мех. Дикая кошка закрывает глаза и… мурлычет? Что?

— Тебе нравится? — впервые за несколько дней позволяю себе робкий смех, с увлечением поглаживая Анвара и греясь от одного лишь елового запаха с лёгкой примесью лаванды. — Лучше бы рассказал, где успел так зацепить ухо… Пришлось драться?

Естественно, он не отвечает, просто широко зевает, на миг показав длинные белые клыки. Наверное, хочет намекнуть, что силушки этому облику хватает, дабы отбить нападение. Но я хочу большего, и потому нащупываю в своей полуразвалившейся косе одну из шпилек, которыми днём держалась на голове тонкая вязь короны: мне было положено не расставаться с символом власти при бойцах. Сжав шпильку, без особых усилий оцарапываю острым кончиком указательный палец и осторожно касаюсь им уха пантеры в месте, где блестит кровь.

«И зачем поранилась? Да я просто веткой поцарапался. Гладь дальше. Так приятно», — немного сонным шорохом звучит в голове расслабленный голос Анвара, так что возвращаюсь к лёгким ласкам гибкого тела хищника, второй рукой всё же не спеша обрывать контакт.

Нам не особо дали поговорить вчера или во время пути, который просидела в карете — и в этот миг уединения стоит воспользоваться шансом на откровенность. Да просто на радость побыть рядом без лишних глаз. Кто знает… может, это и впрямь наша последняя ночь. Гоню такие мысли прочь, пока Анвар их не прочёл сам, и беру пример с леди Оланы: вдохновлять, а не устраивать солёные болота.

— Не знала, что пантеры такие… красивые. Прямо домашний кот, но большой, — начинаю я с подкола, на что Анвар лениво приподнимает одно веко, бросив на меня короткий хитрый взгляд, совсем не свойственный животному.

«Не знал, что тебя потянет познакомиться с этим обликом. Иначе бы давно спал у тебя в ногах только так. Это удобное тело, сильное и чуткое. А ты так вкусно пахнешь… цветущей альденикой», — он проводит носом по моему бедру, едва прикрытому тканью, и я на миг теряю дыхание от какой-то новой интимности жеста. Низ живота сладко потягивает. Это так дико и в то же время… завораживает.

— Мне всё равно, как ты выглядишь, — тихо отвечаю я, продолжая поглаживать бархатную чёрную спину и шею пантеры. — Анвар, ты принял меня мёртвой. Ледяной, озлобленной, одинокой. И я тоже принимаю тебя любым, со всеми твоими шрамами, когтями и клыками. Ты первый, кто смог меня полюбить и отогреть.

Замолкаю, почти сорвавшись в продолжение и удержав саму мысль. Вместо этого наклоняюсь и прикладываюсь щекой к голове Анвара, наслаждаясь ощущением мягкости чёрной шерсти. В груди сжимается, стоит только вспомнить о том, что он мне не договаривает. Я не смогу отпустить. Уйду следом, но не отпущу. И отчаянную просьбу, прозвеневшую в мыслях, остановить уже не выходит, как и скользнувшую из уголка глаза слезу:

«Если это правда наша последняя ночь… просто будь со мной. Будь моим».

По спине пантеры проходит рябь, едва уловимая волна. Анвар скидывает облик в неуловимый глазу миг, приподнимаясь и повернув ко мне лицо. Словно морок или сон — абсолютно невероятное преображение. Мысленная связь прерывается, а мои руки остаются на его обнажённых плечах. Сжимаю их в кулаки.

— Я и так твой, Виола. Моя душа всегда будет принадлежать только тебе, — шепчет он, а я не в силах оторвать взгляда от его полыхающей голубым пламенем радужки, в которой ещё плещется магия. Кошачий зрачок приходит в норму куда дольше тела.

Моё немое отчаяние невозможно сдержать, как и до болезненности туго колотящее по рёбрам сердце. Отдача этих ударов вышибает воздух, и я в резком порыве прижимаюсь губами к губам Анвара. Он обвивает мою талию одной рукой, помогая слиться с ним ещё теснее, а вторую ладонь прикладывает к скуле, неуловимо контролируя напор поцелуя. На безумный миг кажется, что его всегда столь уверенные пальцы едва заметно дрожат, пока он неспешно вбирает мои губы. Плавит пряным дыханием, захлёстывает собой как неумолимая песчаная буря. Отпускает, чтобы тут же обрушиться снова, глубже, жарче.

Надрыв. Я это чувствую в том, как зарываются в мои волосы его пальцы; как проходится по нёбу горячий язык, как едва слышно хрустят костяшки, когда Анвар собирает в кулак ткань сорочки, затрещавшую от натяжения. Надрыв, причину которого не даю себе осознать. Только слёзы уже не сдержать, и вкус поцелуя становится терпко-солёным. Нет, сегодня, сейчас я ещё могу что-то сделать… остановить, что бы он ни задумал. Связать, если будет нужно, но сберечь.

Вот только против него единственное оружие, имеющее силу — это я.

Решительно втягиваю воздух, так быстро пропитавшийся ароматом возбуждения и безумия. Подтягиваюсь вперёд, оседлав бёдра Анвара и нетерпеливо жмусь к его паху. Выпрашивать и не нужно: с хриплым выдохом он сам задирает сорочку выше, впивается шершавыми пальцами в мои ягодицы. Оторвавшись от припухших губ, покрывает жалящими влажными поцелуями шею, задержавшись в ямочке на горле. Меня разбивает дрожь от этого контраста нежности и неукротимости, с которой он вдавливающими, жадными движениями ласкает мои бёдра. Словно сдерживает порыв быть грубым, сминать кожу до синяков.

Если тебя это остановит — можешь хоть разорвать меня на кусочки.

В следующий миг он и впрямь выпускает когти, но не для боли. Лишь слегка холодит серебром тело, разгорячённое под поцелуями моего колдуна. Я впиваюсь ногтями в его плечи, упиваясь ощущением перекатывающихся под ладонями мышц, когда он ловит мой распалённый взгляд и с кривой ухмылкой проводит когтем от ворота до живота, разрезая сорочку. Закусываю губу в предвкушении, а грудь ноет от желания продолжить.

— Нас же никто не услы…

— Плевать, — выдыхает Анвар, не дав мне договорить. И без малейшего усилия подхватывает меня под бёдра, поднимаясь с земли. Я с потрясённым писком обхватываю ногами его поясницу, роняя остатки поруганной сорочки. — Сегодня мне точно наплевать, даже если прямо сейчас мир полыхнёт ко всем духам.

Улыбка с глазами на мокром месте: всё окончательно смешалось. Страх за него и горечь неизбежности, отупляющая потребность чувствовать его предельно близко и простое, безумное по природе своей счастье уже от того, что могу снова прижаться к этим солёно-пряным губам. Пить вкус его рта.

Он бережно укладывает меня на топчан, нависая сверху. Трение груди о его твёрдый торс, этот жар гибкого хищного тела и пульсация в самом животе — захлёстывают, вырвав из меня приглушённый скулящий стон. Анвар не спешит, обволакивая меня в томящие поцелуи от трепещущей ярёмной венки к ложбинке груди, так сладко и нежно, что я всхлипываю, снова уловив отчаяние. Желание запечатлеть в памяти каждый миг. Прощание — в долгом взгляде глаза в глаза, говорящем куда громче слов. В том, с какой силой мы вжимаемся друг в друга, будто надеясь слиться во что-то неразрывное. И даже в том, как медленно, плавно он наполняет меня собой.

— Моя Эфилона, — хриплый шёпот мне в шею, до обрывающегося пульса безнадёжный.

Мы с первой встречи словно вальсировали на канате. А теперь оба падаем, не сумев удержаться. И у нас остались последние мгновения полёта перед ударом… Так пусть они будут чудесными. В одном безошибочном ритме, ловя обрывки воздуха из друг друга. С влажным звуком целуя губы, беспорядочно сталкиваясь языками. Синхронно выстанывая обуревающие чувства на особо резкий толчок. Рот в рот и глаза в глаза. Моё отражение в его прозрачной радужке, затопленной тьмой желания. Пытаюсь держаться за его плечи, а руки трясутся и срываются — нестерпимое удовольствие быть с ним одним целым оголяет чувства до предела. Анвар сплетает со мной пальцы, сжимает до лёгкой боли, и я сама тянусь к его губам. Кусаю, потому что мой. Что бы ни случилось завтра, этого не изменить никаким богам и духам.

— Да! — хнычу я на новом рывке, и больше не могу противиться настигшей волне.

Напряжение достигает пика, разрывается между нами слепящим жаром, забравшим оба дыхания в двухголосый стон. Дрожь — столь сильная, что сжимает судорогой ноги. Анвар обессиленно роняет голову на моё плечо, и я рассеянно поглаживаю его по волосам онемевшей ладонью. Эйфорическая лёгкость приходит на смену вибрации освобождения. Закрываю глаза, просто пропитываясь смолистым запахом вспотевшего тела, его приятной тяжестью, ощущением горячей влажности внутри себя. Принадлежности. Ненормального счастья, которое не каждому достаётся: делить одну постель, одну жизнь и одну судьбу с тем, кто дарит возможность дышать. И дело вовсе не в магическом тепле… А в том, что я на самом деле полюбила незнакомца из далёкой южной земли, едва он впервые меня коснулся.

Сейчас куда страшнее не успеть этого сказать, чем быть преданной.

— Я люблю тебя, — почти неслышно лепечу одними губами и жмурюсь, боясь реакции.

Анвар приподнимает голову, но ничего не говорит, только по-звериному игриво проводит кончиком носа по моей скуле. Выпрашивает продолжения. Он его заслужил очень давно. Так что, распахнув глаза и слепо уставившись на купол шатра, шепчу вслух — последнее средство, чтобы удержать его со мной навсегда.

— Двадцать лет я была мертва не потому, что мама ошиблась с ритуалом. А потому что не хватило последней крупицы для полного чуда воскрешения: любви. И именно её никто не мог мне ни подарить, ни показать… пока не появился ты. Для меня ты значишь куда больше, чем источник магии и тепла. Больше, чем желания тела. Больше, чем вся моя жалкая жизнь, взятая взаймы. Без тебя я не собираюсь дышать ни одного дня, ведь смысла просто не будет. Я не вынесу такой боли. И если… если ты впрямь знаешь, что завтра твой последний день… давай это изменим. Сбежим, спрячемся, просто простоим вместе на холме весь бой — мне всё равно. Лишь бы ты был жив.

— Моя маленькая, отважная королева испугалась? — напряжённо звенит голос Анвара, и он приподнимается надо мной на локтях, ловя взгляд своим — сияющим всеми звёздами сразу. Мы радуемся, говоря о смерти… оба слишком безумны для этого мира. — Виола, ты же знаешь — я обязан вести людей, и я их поведу. Моя жизнь… не преувеличивай её значение. Я просто пылинка в часах судьбы. А вот он… он — тот, кто построит новую страну. Ту, о которой грезят все.

С этими словами он перекатывается набок, чтобы свободно положить ладонь на мой живот. С благоговением поглаживает его, вызвав мой судорожный вздох. Может быть, мне и кажется, ведь срок ещё слишком мал, и всё же моя изначальная худоба позволяет ощутить чуть заметный холмик внизу живота. И он будто приветственно бьётся под отцовскими пальцами. Глупо улыбаюсь этим мыслям и тому, как нежно смотрит на меня Анвар. Мне остаётся последний аргумент, который я выдвигаю с хитрым прищуром:

— Но вы с Волтаром так и не придумали, как сохранить малыша без тебя. Так что заканчивай свои жертвенные идеи — завтра ты остаёшься со мной, в безопасности. И если мы увидим, что дело плохо, то уведём остатки армии в Лозван. Это приказ твоей королевы.

— Вот тут вынужден не согласиться: средство я нашёл.

Под моим изумлённым взглядом Анвар стягивает с мизинца новый перстень, который не замечала раньше. Тонкий серебряный ободок с красной каплей посредине — в шатре осталось гореть всего две свечи, видно плохо, и всё же понимаю: это не рубин, хоть и похоже. Внутри огранённого под камень стекла переливается алая жидкость.

— И что это? Неужели…

— Моя кровь. Ухши большая затейница по такой магии, вот и подсказала. — Не замечая того, как я испуганно отодвигаю руку, Анвар перехватывает её за запястье и практически силой натягивает перстень на мой безымянный палец — размер оказывается идеальным. — Как ощущения?

Он намеренно отстраняется, не прикасаясь ко мне, и я напряжённо вслушиваюсь в свои чувства. Трудно сказать сейчас, когда меня так основательно отогрели. И от сокола тепла было куда больше, он практически компенсировал весь лёд мёртвой плоти. Тут же… что ж, не пробегает мороз по позвонкам и не окатывает слабостью. Мне никак: ни хорошо, но и не плохо. С неприкрытым бешенством стягиваю перстень и убираю подальше в складки одеяла.

— Потрясающе. Ты разорвал силки, в которых сидела горлица — кажется, так выразился Дастан? — яростно шепчу я, и Анвар с удивлением приподнимает бровь:

— Слушала, что я плёл в изрядном подпитии? Виола, это всё бред. Главное, что ты сможешь выжить без меня, сможешь выносить нашего ребёнка.

— Смогу. А захочу ли?

С усталым вздохом Анвар вновь ложится рядом и почти насильно подтягивает меня к себе. Положив голову на его плечо, утыкаюсь носом в шею, чтобы скрыть, как снова защипало глаза. Обвиваю жилистый торс рукой и сжимаю так крепко, как хватает сил — будто неведомое чудище норовит отобрать у меня самое ценное прямо сейчас.

— Я ничего у тебя не просил, — вдруг спокойно, уверенно говорит Анвар, отчего сердце застывает в предчувствии беды. — Мы столько всего успели вынести за такой малый срок — обиды, недоверие, общие сражения. И надеюсь, я заслужил от тебя одно обещание. Если ты сегодня не лгала ради того, чтобы я остался, если правда любишь меня хотя бы вполовину так, как люблю тебя я — пообещай мне.

— Что именно?

— Что сохранишь нашего ребёнка живым. А это значит — сохранишь себя и будешь думать только о себе. Что бы завтра не случилось, как бы быстро не пришлось бежать и кого оставить за спиной, но ты будешь защищать в первую очередь ребёнка. Всё, что мы делаем — ради него. Давай вместе дадим ему мир, которого он заслуживает.

Всё моё нутро буквально горит в протесте. Стискиваю зубы, и боюсь, что если открою рот — закричу. Слепо ищу царапинку за ухом Анвара своим пораненным пальцем, и его молчаливое, умиротворяющее ощущение в своих мыслях позволяет выдавить одно короткое:

«Обещаю».