Затерянная кровь

6. Прощание

В назначенный для отбытия армии из Сахетии день Анвар покидает меня ещё до рассвета. Знаю, что он торопится завершить с Волтаром исследования по поводу моего состояния, и потому стараюсь не сильно огорчаться, просыпаясь одна. Рядом с подготовленной руками служанки одеждой на круглом столике для меня уже оставлен поднос с завтраком, дополненным вазочкой шоколадных конфет и мешочком с мятным порошком от тошноты.

Ещё даже толком не рассвело, и, наскоро облачившись в очередное платье до колена — на этот раз нежно-голубое, расшитое крохотными золотыми птицами на рукавах и поясе — пользуюсь возможностью побыть наедине с собой. Спускаюсь в сад, где только-только сошёл ночной туман, а листья кустов ещё покрыты росой. Удивительно свежий воздух. И блаженная тишина, среди которой слышно разве что писк птенцов горлицы, устроившей гнездо высоко на апельсиновом дереве, да шум воды в фонтане.

Мне нужен этот момент спокойствия. Среди суеты сборов, выбора новой лошади, обсуждения стратегии боя и первых доносов от разведки, судя по которым королевское войско так же вот-вот выступит на торговый тракт — среди этой кутерьмы всё больше хочется замереть и не дышать. Просто идти по мощёной тропинке и любоваться медленно раскрывающими бутоны азалиями. Без слов попрощаться с красотой этого места, ведь невозможно сказать, доведётся ли мне пережить войну, а уж тем более вернуться сюда ещё хотя бы раз. Хотелось бы. Если бы могла выбирать, я бы жила именно в Сахетии: в тепле для моего мёрзнущего тела, в неунывающем хохоте Кеная и бесцеремонности Юники, в надёжности крыши дома герцога и коконе заботы, которой тут меня окружают. В идеальном месте для ребёнка, где его будут бесконечно любить и оберегать.

От мысли, что едва солнце войдёт в зенит, и мы выдвинемся в путь, неприятно тянет у самого сердца. Оно и без того переполнено тревогами. Я чувствую, что в борьбе за трон потеряю куда больше, чем могу получить. И коварный соблазн не оставлял сны всю прошлую ночь: бросить это, сбежать вместе с Анваром на край света, на дикие берега за Багряным морем. Построить хижину с видом на песчаный пляж и растить наше сокровище безо всяких политических распрей. Сохранить его, сохранить всех нас живыми.

«Ты же знаешь, что вас уже никто не оставит в покое», — отзывается вдруг внутри моей головы мама, и я вздрагиваю, едва не свалившись от неожиданности в ближайшую клумбу. Сбитая с куста роса катится в туфли, отчего тут же леденеют ступни. — «За вами будут охотиться. Сбежать — это растить ребёнка не у моря, а в сыром подземелье, где он никогда не увидит свет. Это твой выбор?».

Нет. Конечно же, нет, это не вариант, это — трагедия. И это не достойно ни королевы, ни дочери колдуньи. Я рождена для служения народу, моя кровь — основа устойчивости монархии. Если я сбегу, мои бедные сёстры наверняка не доживут до осени, трон займёт тиран и убийца, а жителей Манчтурии начнут сжигать на кострах вместе с магами. И я не смогу дышать, зная, что всё это могла остановить и защитить людей Афлена. Всех и каждого, независимо от цвета кожи или способностей к колдовству. Мама начала эту борьбу десятки лет назад, а раз уж я живу её жизнь, а не свою собственную…

«Прости меня. Когда я всё это начинала, отец пытался предупредить, что мои дела скажутся не только на мне. Но я не слушала, не думала ни про что кроме своих целей. А расплачиваешься теперь ты. Мне стыдно за мою гордыню, упрямство и эгоизм. Дети… не должны нести груз родительских ошибок», — шёпотом, сливающимся в моих ушах с шелестом листвы, продолжает мама, и я устало присаживаюсь на ближайшую скамейку, вытягивая ноги.

«Ты сделала для меня всё, что могла. Тебе не за что просить прощения», — успокаиваю её, старательно вдыхая поглубже, чтобы предательская влага не покатилась бусинами из глаз.

Какой же я стала плаксивой и нервной. Раздражающе слабой. Сморгнув солёную плёнку, поднимаю повыше голову и с толикой смущения замечаю невдалеке за рядом жасминовых кустов прогуливающуюся по саду леди Олану. Сегодня на ней тонко подчёркивающее шоколадную кожу бледно-золотое платье из невесомой ткани, а расклешённые пышные рукава будто крылья. Она шагает столь легко несмотря на комплекцию, что сразу понимаю — грацию Анвар унаследовал от неё. И эту неуёмную энергию: миледи успевает коснуться почти каждого бутона, который встречает на своём пути, будто хозяйка пробуждает цветы ото сна. Да, у такой женщины и не мог родиться обычный младенец…

Перехватив мой внимательный взгляд, леди Олана радостно улыбается и устремляется ко мне. На ходу срывает только-только раскрывшую лепестки голубую магнолию.

— Доброго утра, миледи, — приветствую я её, немного волнуясь: впервые мы наедине, и переводчиков тут нет, а мои навыки языка жестов за эти дни не успели уйти сильно далеко.

Она кивает и протягивает руку к моим волосам, а затем вставляет сладостно пахнущий цветок между прядками, удивительно ловко зацепляя стебель. Я не возражаю — кажется, что-то можно понять и без слов. Зато не будет никаких дежурных светских бесед. Герцогиня присаживается рядом со мной, нисколько не стушевавшись и источая собой приятное тепло. С хитрым прищуром она внезапно достаёт из кармана платья свёрнутый конвертом платок и протягивает мне.

— Это для меня? — осторожно уточняю, на что она с улыбкой откидывает край ткани. Внутри оказывается дольками наломанный шоколад, и я с радостью беру кусочек. — Спасибо. То, что нужно.

Миледи пристраивает платок мне на колени, а сама расслабленно откидывается на скамейке, повернувшись ко мне вполоборота. Невольно любуюсь игрой рассветных лучей на её добром лице. Этой заботы мне точно будет не хватать. А ещё ужасно неловко смотреть в прозрачные глаза, зная, что стала причиной грядущей разлуки с сыновьями и мужем. Могу стать виновницей гибели кого-то из них.

— Вы так ко мне добры, — глухо бормочу я, откусив шоколад. — Вам ведь следует меня ненавидеть. Со мной в ваш дом пришла война.

Леди Олана откровенно насмешливо вздёргивает бровь и указывает на тропу, ведущую к тренировочному полю. Пожимает плечами, что я понимаю так: «У нас и без того всегда война». Справедливо, и всё же не умаляет моих терзаний ни на обишк.

— Разве вам не страшно? Что кто-то может не вернуться из этого похода, а Анвар в любом случае больше не принадлежит Сахетии…

Она протяжно вздыхает, теперь смотря на меня по-учительски укоризненно. Я спешно засовываю в рот ещё дольку этого потрясающе сладкого, тающего на языке шоколада, забивая неловкость, а миледи отламывает прутик с ближайшего куста, мыском туфли разравнивает мелкий песок, которым присыпано возле скамейки, и выводит пару коротких слов:

«Он теперь твой».

— Но что будет с герцогом? С Кенаем? Как я могу заставлять кого-то биться за себя…

«Мой страх — их боль. А молитва — их сила», — проворно чиркает миледи прутиком, и я понемногу начинаю понимать, почему она столь спокойна.

Ведь не в первый раз провожает их на битву. И знает, что, если они увидят её слёзы, им это не поможет никак. Будет только скворчать на подсознании и мешать точности ударов, сниться накануне боя. Поэтому пока они дома, то должны видеть другое — её радость и свет, её заботу и любовь. Знать, за что будут драться, и где их ждут. Поплачет она после, когда никто не будет смотреть. Или когда будет встречать их с победой, как встречала у ворот Анвара. У этой хрупкой на вид леди сердце львицы: порой куда тяжелее стоять в стороне, а не бежать навстречу опасности в первом ряду.

Мне есть, чему у неё поучиться. И в этот раз, в этом сражении… я обязана впитать её мужество и сделать так, как она. Вдохновлять мужа, а не подвергать риску нерождённое дитя. Как же это трудно. Перечит самой моей сути.

— Вы удивительная женщина, — признаю я, наконец-то начиная понимать леди Олану полностью. — И очень умная. Ваш сын похож на вас. Хотела бы и я… быть для него такой же опорой, как вы для герцога. Жить здесь, в доме, где мне по-настоящему рады.

Миледи немного печально улыбается и стирает все предыдущие слова на песке, чтобы добавить новые:

«Дом не в стенах. Дом тут», — небрежно откинув палочку, она мягко прикладывает ладонь к моей груди. От её пальцев сквозит махровое тепло, так сильно похожее с тем, что приносит магия Анвара. Я даже вздрагиваю от неожиданности и впервые смотрю ей прямо в глаза.

В них словно переливается сам солнечный свет. Греет. Во рту пересыхает, и я теряю слова — да и не хочу ничего говорить. Она уже сказала куда больше меня. Дом не в стенах, мы носим свой дом с собой, в своём сердце. Дом — это любимые люди. В этот миг я очень чётко сознаю, вижу в светящейся материнским теплом радужке миледи одно: мне нужна не сама Сахетия. А семья, моя семья, такая, где детей берут на руки и защищают ценой собственных жизней, где обедают за круглым столом и сами шьют платья для невесток просто чтобы порадовать. У меня такой не было, вообще никакой не было, одни дежурные формальности и поклоны. Но кто сказал, что я не смогу построить нечто подобное в Велории?

Даже дыхание перехватывает от этой мысли: снести к болотным духам северную башню. Выкинуть пыльные портреты из коридоров и поселиться с мужем в одной спальне. Запустить свет в затхлые комнаты старого замка. Не спихивать малыша на кормилиц, сонных нянек и алчных до влияния учителей, а растить его самим. На себе показать, как правильно ездить верхом, как разговаривать с подданными, как править целой страной и как обнимать любимых. В настоящей семье все одинаково важны и равны — и потому Анвар не должен быть герцогом за спинкой моего трона. По примеру порядков Тиберии ввести титул короля-консорта…

За безумными идеями почти забываю, где нахожусь — напоминает леди Олана, мягко погладив меня по щеке кончиками пальцев. Её улыбка столь понимающая, будто она вполне прочла все мысли в моих глазах. Неловко. Тепло от центра груди, где покоится ониксовый сокол, подтягивается к лицу и окрашивает краской щёки. Глупо думать о возможном будущем, если никто не может обещать, что мы переживём это лето. За спиной слышатся тихие шаги, и я, спешно заправив за ухо прядь волос, поворачиваю голову. И едва не подскакиваю на скамейке от неожиданности.

— Доброе утро, коро…лева, — почти неслышно здоровается со мной незнакомая темнокожая девочка лет семи, почтительно поклонившись в пояс. — Простите, я не знала, что тут кто-то будет так рано.

Она почти болезненно худа, а пышные чёрные волосы заплетены в две косы. В руке она сжимает пучок каких-то трав, нервно теребя стебли. Словно в поиске поддержки её беглый, напуганный взгляд устремляется к леди Олане, и та поднимается, чтобы подойти к девочке и ласково потрепать её по голове.

— Доброе утро, — отмерев, здороваюсь я, и обращаюсь к миледи: — Вы знакомы? Это, наверное, дочь кого-то из слуг?

— Меня зовут Нана, — чуть более смело отзывается малышка, расправляя короткий подол хлопкового платьишка в крупный алый цветок. — Я приехала вчера вечером с папой. Папин друг сказал, я могу собрать в этом саду всё, что нам нужно…

Я хмурюсь, окончательно запутавшись. Герцогиня вроде бы рвётся что-то мне объяснить жестами, но тяжело вздыхает — ясно же, что я ничего не пойму. Вздёрнув брови, будто озарившись идеей, она берёт девочку за запястье и подводит ближе ко мне, а затем соединяет наши руки. Малышка заметно вздрагивает от моего холода, но я не противлюсь, и перед тем, как встать, беру с платка последний кусочек шоколада.

— Любишь шоколад? — как можно более непринуждённо спрашиваю я Нану, на что она приоткрывает рот и позволяет положить в него угощение — пальцы у неё заняты травами и моей ладонью.

— Спасибо, — чуть невнятно бормочет она, зато опаска окончательно сбегает с её треугольного личика. — Давайте я провожу вас к папе?

— Отличная идея, — киваю ей, не сомневаясь, что именно этого леди Олана и хотела. Благодарным кивком прощаюсь с ней: — Я недолго. Вещи у меня почти собраны, а Анвар всё равно у своего учителя.

Мы с Наной уходим по тропе, ведущей к ристалищу, и спустя десяток шагов я уже понимаю, насколько девочка неугомонна. Она едва не подпрыгивает от нетерпения, а потом её всё-таки прорывает с детской непосредственностью:

— Вы очень красивая! Никогда не видела белых волос, они настоящие?

— Конечно, настоящие. Хочешь потрогать? — притормозив, чуть наклоняюсь к ней и выпускаю её ладонь, на что Нана с толикой благоговения касается кончиком пальца моей косы, лежащей на плече.

— Ух ты… А почему вы такая холодная?

Я вздыхаю, стараясь, чтобы на лице не отразилось ни одной эмоции, и продолжаю путь, больше не стремясь касаться ребёнка. Не хочу её пугать. Давно же мне не задавали этот ужасный вопрос. Успела почти забыть, насколько оно больно — держаться подальше от кого-либо, чтобы казаться нормальной. И как только моя холодность не удивляла семью Анвара при знакомстве… если он не предупреждал их, то это истинно тактичность аристократов.

— Просто немного замёрзла, утро такое прохладное, — отвечаю дежурной своей отговоркой, испытывая лёгкое чувство стыда.

Богиня, а если я буду такой же ледышкой для новорождённого младенца? Как он вынесет мои прикосновения? Я что, не смогу даже поцеловать собственное дитя без риска застудить…

Не плакать. Только не плакать. Что за новая отвратительная привычка!

— Лучше расскажи, кто твой отец, — проглотив горечь во рту, спрашиваю я.

Нана выбегает вперёд меня и идёт по тропе спиной вперёд, тараторя без умолку и почти без пауз:

— Нас пригласил папин друг. Когда я была маленькой, мы с папой и мамой жили в Голтынке, и на деревню напали дикари. Меня укрыли в подвале на целых три дня, представляете? Нас было много, но никто взрослый с нами не остался, все ушли. А когда за нами спустились, я узнала, что маму и много других женщин угнали в рабство дикари, представляете? А потом мой папа, а ещё папа Лейсан и новый папин друг, который с чёрным мечом, поскакали за дикарями и вернули всех-всех! Представляете? — едва не захлёбывается восторгом Нана, но затем улыбка всё равно сползает с её лица: — Правда, мама с тех пор другая. Не узнаёт нас с папой и почти не говорит. А папа носит повязку на глазу и всё время повторяет, что второй глаз ему спас господин из Сахетии…

Уловить в беспорядке её скачущего в прямом и переносном смысле рассказа суть не так просто, но я понемногу восстанавливаю картину в голове. Сражение при Голтынке — уже не раз слышала это из уст людей Анвара и самого герцога. «Друг с чёрным мечом» — тоже догадываюсь, о ком идёт речь. Выходит, отец девочки обязан ему, и судя по всему — был призван в ряду «тех самых людей», на которых рассчитывал Нэтлиан. Но я думала, что двое колдунов уже давно умчались с посланиями для Тревийского и для барона Филзара.

— Так твой отец — маг? — без экивоков, как можно более спокойно интересуюсь я, пока мы с Наной огибаем поместье и выходим к ристалищу, где уже видно несколько человек и слышен их громкий говор.

— А вы не знали? Это для него, — бесхитростно машет девочка пучком трав. — Мне вообще-то нельзя об этом поминать, но вы же всё равно знаете.

— Разумеется, — я осторожно улыбаюсь, делая вид, что для меня всё это не новость.

Значит, Анвар решил не дожидаться моего разрешения и выполнил веление своего отца — с нами действительно отправятся знакомые ему маги. И я даже не злюсь за своеволие, скорее… опасаюсь последствий. Стоит ли объявить о составе нашего войска открыто, чтобы сразу показать народу единение с колдовским родом? Или от этого будет больше вреда, чем пользы, и про магов лучше помалкивать, а их силы использовать лишь в крайнем случае?

Вот только, когда мы с Наной подходим к огороженному кованым заборчиком ристалищу и встречаем собравшихся рядом пятерых человек, я очень чётко понимаю: магов видно издалека, как красную тряпку. Две женщины облачены в серые тканевые комбинезоны и поясами с кармашками, обвешаны горой амулетов и украшений: всё из натуральных камней, а на шее той, что повыше и посмуглее, даже болтается крохотный пузырёк с алой жидкостью. Волосы у них стрижены коротко, по-мужски. И отчётливо заметны нитки шрамов, как белёсая паутинка на тёмной коже — у одной была колотая рана плеча, у другой помимо исполосованных рук отсутствует несколько пальцев.

Трое мужчин пугают ещё больше, ведь помимо амулетов и поясов с арсеналом могут похвастать оружием: колчанами стрел, мечами и ножами. Двое магов оказываются белокожими и седыми, хоть и не стары на лица. Один сидит прямо на земле, прислонившись спиной к заборчику, и пьёт воду из фляжки — не сразу понимаю, что вместо левой ноги у него деревянный протез. Нана же, абсолютно не смущаясь, подбегает к темнокожему мужчине с повязкой на глазу, и он тут же подхватывает её на руки — с такой внушительной шириной плеч это оказывается легко.

— Папа, с мной пришла белая королева! — торжественно объявляет она, обвив его мощную шею.

— Приветствую вас, — погромче здороваюсь я, привлекая внимание, и разговоры незнакомцев затихают.

Они устремляют заинтересованные взгляды на меня, чем довольно смущают, но стараюсь держаться прямо и не подавать виду, что я их боюсь. Знаю: меня тоже сейчас пристально изучают, и я для них такая же диковинка, как была для Анвара. Просто нужно быть приветливой.

— Доброе утро, Ваше Величество, — наконец, первым отмирает худощавый белый мужчина и кланяется в пояс, и за ним спешно следуют его друзья. — Наслышаны о вас, и рады наконец-то увидеть лично.

— Взаимно. Раз мне представляться не нужно, могу я узнать ваши имена?

— Моё имя Гилад, и так уж вышло, что эти люди избрали меня своим представителем, — продолжает мой собеседник, выступив на шаг вперёд. Не без любопытства обращаю внимание на тёмно-фиолетовый рисунок, которым покрыта вся правая сторона его шеи — резкие прямые линии уходят за ворот холщовой рубахи. — Это ровно половина собравшегося по клику Волтара и Анвара отряда: Зайтан и его дочь Нана, перевёртыш Итан, а ещё Элина и Ухши — они большие умелицы по лекарскому ремеслу.

— Приятно познакомиться, — киваю я им, лихорадочно пытаясь запомнить все имена по каким-то ярким деталям. Так: Итан без одной ноги, Ухши — с красным пузырьком на шее, у Элины выделяющаяся седая прядка в чёлке, а у Гилада татуировка на шее. — Раз это половина, значит, мы ожидаем кого-то ещё?

— Да, тут только те из нас, кто был в окрестностях Сахетии и мог прибыть быстро. По пути должны присоединиться ещё несколько человек, если, конечно, посчитают нужным, — вместо главаря отзывается Ухши, и голос её грубоватый, отрывистый — южный акцент, который давно не режет слуха, у неё столь силён, что с трудом разбираю слова с буквой «о». Она деловито складывает руки на груди, и я добавляю вежливой прохлады в тон:

— Я понимаю, что все вы надеетесь в случае нашей победы получить свободу от гонений. Но увы, даже королева не всесильна. Я не могу приказать всем верующим, которые сотни лет считали ваше существование ошибкой природы, внезапно принять вас как данность. Указов мало, я уж не говорю о том, что вера в Сантарру простирается за пределы Афлена, где никак не повлиять на ваше положение.

Не хочу давать им ложных обещаний. Уговаривать сейчас идти со мной, чтобы потом не подарить ничего взамен. Тот слом системы, о котором грезила мама, не сотворить в мгновение ока — нужны будут десятки лет, прежде чем начинать обучать магов в специальных академиях, позволить им свободно разгуливать по улицам и применять колдовство прилюдно без страха костра жрецов.

— А вы честная королева! — вдруг громким смешком прерывает повисшее молчание Итан, так и не вставший с земли и салютующий мне фляжкой. — Раз уж вы с нами честны, то и мы ответим честно, почему же пришли на зов. Ваша мать — легенда среди таких как мы. Женщина, которая почти сумела перевернуть мир. Теперь я и сам вижу, что она впрямь это сделала: сломала врата Харуна. Ваши волосы… Это чудо. Чудеса дарят надежду. Надежду на день, когда одарённые духами смогут жить без страха.

Он многозначительно стучит фляжкой по своему протезу, и я подхожу ближе к нему, заглядываю в глаза. Лицо без морщин, зато в дымчатой радужке — пыль прожитых кошмаров. Словно старик в изуродованном теле, живой только душой. Наплевав на красоту своего платья, бесцеремонно сажусь на землю напротив Итана и наклоняю голову набок.

— Хочу послушать. Расскажите, как вы потеряли ногу.

— Точно так же, как я осталась без пальцев, — встревает не в пример подруге тонким голоском Элина. — Сгорели. Это всегда происходит, если маленького мага заставлять подавлять силу, а не учить ею управлять. Она его пожирает.

Я невольно вспоминаю о внучке Мэнис Лидианской, которая тоже обречена закончить так. Выбор колдуна невелик: сгореть в лапах жрецов, сгореть от собственного дара или учиться его использовать. Разве же не разумно в таком случае применять магию во благо, а не растить под кожей всей страны людей, заранее ненавидящих власть и веру?

— Вы намерены сражаться, даже будучи не совсем… в полном комплекте? — уточняю я у Итана, и тот с задорной улыбкой кивает:

— Вы определённо мне нравитесь. Не в полном комплекте, Зайтан, слыхал хохму? — смотрит он мне через плечо, и друзья поддерживают его хрипловатый смех. — Уверяю, от меня будет прок — я один из самых опытных разведчиков с богатым арсеналом личин, перевёртыш. Птице или ящерице лишняя лапа особо роли не играет. И если я могу сейчас сделать хоть что-то, чтобы через десятки лет больше ни один ребёнок не горел заживо и не чувствовал, как ему отрезают обгоревшую плоть… То я сделаю, — решимости его тона можно позавидовать.

— От вас никто не просит обещаний, что порядок в Афлене изменится в один миг, — осторожно замечает Гилад, я и понимаю, что он тут самый сдержанный и умеющий разговаривать в светской манере. — Нам достаточно того, что вы будете править вместе с Анваром, нашим собратом. А он точно сможет дать начало реформам, повлиять на народ и на аристократию. Нужно лишь начать, и следующие поколения уже доведут всё до конца. Но если не делать совсем ничего… То к новому порядку мы не придём никогда. Жертва Эббет Артонской не должна стать напрасной: она первая сделала шаг, и теперь мы должны последовать за ней. Хотя бы за душой, что окрасила волосы её дочери.

— Эббет Артонская? — эхом повторяю я титул, который придумали для мамы её собратья.

В этот миг, сидя на земле в окружении магов, я очень чётко вижу: сейчас вершится история. Именно о таких днях потом читают в летописях, восхищаясь мужеством героев легенд и ставя о них спектакли. Мама не спешит высказываться об услышанном, но меня охватывает такой душевный подъём, какого ещё не бывало — будто и не мои эмоции вовсе. Похоже, она потеряла дар речи и просто восторгается тем, как её пример борьбы оказал влияние на других.

— Если вы не знали… так её зовут среди нас давно, — смущённо шепчет Элина, и я вскидываю на неё искрящийся вдохновением взгляд, признавая:

— Ей нравится. Она иногда говорит со мной… И сейчас я знаю, что она восхищена вашей смелостью. А я рада, что могу рассчитывать на вашу помощь. — Вдыхаю поглубже и поднимаюсь на ноги, небрежно отряхивая колени. — Собирайтесь. Выступаем в полдень.

— Да, Ваше Величество! — рапортует Гилад за всех, гордо подняв голову.

Подобранная для меня новая лошадь, вороная кобылка с умными глазами, куда выше в холке, чем была Шитка. Но ниже и покладистей просто не нашлось в конюшнях герцога — эту и так зовут Карамелькой за сладкую сговорчивость. Втихомолку прикармливаю её дольками яблока, пока во внутреннем дворе продолжается погрузка поклажи и тихие напутственные прощания семьи с их всеотцом. Анвара всё ещё нет, так что без него стараюсь не вмешиваться в приглушённый разговор Иглейского и Дастана. Последний серьёзен как никогда, и до меня доносится его твёрдое обещание:

— Не волнуйся, Сахетию им так просто не взять. У меня будет время обучить новых воинов, вооружим всех, кто остался и способен держать меч.

Между лопатками проскальзывает неприятный холодок, и я ещё более увлечённо глажу Карамельку по носу, будто мне до таких разговоров дела нет. Значит, герцог допускает, что мы можем проиграть. Несмотря на магов, на все подготовленные уловки, разведчиков и стратегию, по которой планируем навязать свои условия боя — невозможно не понимать, насколько королевская армия превосходит нас по численности. Все воины, каких удалось нам собрать: жалкие две тысячи, из которых половина пехоты. Если даже в регулярном гарнизоне короля больше человек, то жутко и думать, сколько ещё призваны из Антилии и Грании. Тот единственный поход, который я возглавляла осенью — битва за торговые пути в Сотселии — и то происходил в куда более удачных условиях, с хорошим перевесом армии Афлена. Да, мы, может, и соберём поддержки по пути, но крестьяне — дурные воины. И если Тревийский решит выступить на стороне Таисы… нам конец.

Это понимаю я, это не может не понимать герцог и его семья, это наверняка понимает каждый боец в выстроенных за стенами города полках. Нэтлиан уверял, что знает каждый возможный финт врага, потому что сам командовал этими войсками, и наши заготовки на ловушки при торговом тракте одобрил. Вот только он не знает, что теперь эти люди подчиняются приказам хитроумного мага, который уже сумел обмануть всю верхушку власти. Мы с Анваром решили сохранить наши догадки в секрете во избежание лишней паники, а я не сомневаюсь, что не-Глиенна лично поведёт людей на бой. Она — если это вообще женщина — не упустит шанса насладиться видом уничтоженных сил отверженной королевы. Мигом окончательного триумфа, потому что кроме меня никто больше не будет противиться. Сотни лет, с самого мироздания, священные династии великих стран берегли свою чистоту. Даже во времена, когда короли были номинальными фигурами на троне, а фактически управляли маги, даже тогда никто не смел рушить этот порядок: корону имеет право носить лишь тот, в чьих жилах течёт голубая кровь. Неужели теперь трон окажется в руках, которые не смеют его касаться?

— О чём задумалась, сестрёнка? — колокольчиком звенит подскочившая ко мне Юника, прерывая тяжёлые размышления и обдав запахом мёда и луговых трав.

— О том, что для нас нет пути назад, — честно признаюсь ей, но тут же глубоким вдохом превращаю грустную улыбку в воодушевлённую. — Когда всё закончится, пришлю тебе из столицы подарков к свадьбе.

— Вот ещё — я без тебя к алтарю не пойду! Сама приедешь на гулянку, надеюсь, уже вместе с племянником, — её тон тоже преувеличенно бодрый, словно мы просто делаем вид, что это прощание не окончательное, а временное. Но затем Юника всё же заключает меня в порывистые, крепкие объятия, и торопливо шепчет: — Защити его. Для нас всех он — самое ценное. И для Анвара тоже.

— Знаю.

Мы не спешим отрываться друг от друга, потому что тогда придётся сказать слова прощания — а мне не хочется ставить такие точки. Пусть будет запятая: Юника просто чмокает меня в щёку, прежде чем отстраниться, и я вижу в угольных глазах влагу. Она никогда не плакала при мне, и тут тоже спешно задирает голову, чтобы слёзы закатились обратно. Будущая герцогиня… она ещё плохо умеет носить маски.

— И не… не вздумай всю дорогу ехать верхом, пересядь потом в карету, — гнусаво добавляет она, шмыгая носом. Вдруг стягивает с одной из своих косичек жемчужинку, зажимает её в ладошках и подносит к губам. Прикрыв веки, что-то быстро и неразборчиво шепчет, а затем смело протягивает жемчужину мне. В чёрной радужке ещё переливаются фиолетовые огоньки. — Держи. Это на удачу. От случайной стрелы или непогоды.

— Спасибо, сестрёнка. — Я принимаю подарок и прячу его во внутреннем кармашке моей синей мантии.

Наконец, в арке показывается Анвар — только его все и ждали, чтобы закончить прощания и отправиться в путь. В неизменном чёрном плаще и с колчаном стрел за спиной, сейчас он мне кажется предельно сосредоточенным. Понятия не имею, что они с Волтаром делали с самого рассвета, но это явно было непросто: походка мужа видится усталой. Не дав приблизиться ко мне, путь ему преграждает леди Олана: с герцогом и Кенаем она уже простилась, так что сейчас обнимает старшего сына. Без тени рыданий или истерик она просто целует его в лоб, когда он покорно наклоняется. И отпускает его, чтобы вместе с ним подойти к нам с Юникой.

— Готова? — спрашивает меня Анвар, мельком оценив мою экипировку: походные брюки и блуза под мантией, ботфорты и перчатки — для верховой езды. С сомнением прищуривается: — Мы же вроде договорились, что ты едешь в карете. Всё равно быстрее войска не пойдут, только в темпе пехоты. До Залеска и первой нормальной постели будем плестись дней пять, не меньше…

— Как только начну уставать, сразу пересяду, — покорно обещаю ему, и тут замечаю небольшой холщовый узелок в его руке. — Что это? Мне казалось, ты взял с собой все возможные припасы для колдовства.

— Так, пара подарков от Волтара, — небрежно отмахивается он и шагает к Цивалу, чтобы отправить узелок в седельную сумку.

Задуматься о том, что же ещё мог сунуть ученику старый маг, в силу возраста оставшийся в Сахетии, мне не дают — мягко коснувшись моей руки, привлекает к себе внимание леди Олана. Она прощается со мной точно так же, как с сыном: долгими объятиями, окутывая в тёплый цветочный аромат, а затем лёгким поцелуем в лоб. Я поддаюсь внезапному порыву нежности и мимолётно целую её в щёку. Она отвечает сияющей улыбкой, и именно такой её образ запечатывается у меня в памяти. Самое яркое солнце Сахетии — её хозяйка.

— Спасибо вам за всё, — избежав слов расставания и тут, я запрыгиваю в седло и приветственно глажу шею Карамельки.

Остальные уже на конях: давно ждущий действий Нэтлиан убирает за пазуху трубку, герцог и Кенай в последний раз машут родным, пока стражи отпирают ворота. Анвар последним запрыгивает на Цивала, задержавшись для прощания с Дастаном и Юникой. Та заговаривает ещё одну из своих жемчужинок и бросает ему, когда он уже в седле — но умудряется поймать подарок одной рукой.

— Не вздумай помереть, не напившись на моей свадьбе, братишка!

— Не вздумай лететь за нами, галчонок — выпорю и отправлю обратно! — в том же духе отвечает он ей, заканчивая все напутствия.

Мы строем выдвигаемся вперёд, под палящие лучи. Но я пока не спешу накидывать капюшон и скрывать вязь сапфировой короны. Ворота оказываются за спиной, и взгляду открывается вид на выстроенные отрядами войска. Блестят нагрудники чёрного гарнизона, нетерпеливо бьют копытами вороные лошади, сверкают наконечники копий. Сухо сглатываю, представляя, как в сравнении с синими знамёнами королевской армии выглядят эти люди — неоспоримой мощью, питающейся благословением Харуна. Они пугают. Крестьян и простой люд Афлена они неизбежно будут вводить в ужас: будто в глубине пустыни и впрямь пробудилась чёрная скверна. И как же их переубедить? Как сломать это представление, если я явственно вижу в первом же ряду конницы пятерых магов, снаряжённых для битвы?

Мне ещё ни разу не доводилось произносить речь для армии. Осенью в Сотселии это взял на себя Нэтлиан, и тогда ситуация точно не была столь же острой и спорной. Это была дежурная стычка, завершённая силами дипломатии. Сейчас же я и не мечтаю о переговорах. И пусть рядом есть куда более опытные в таких делах люди, беда в том, что говорить должен человек с высшим титулом. Даже развенчанная королева — всё ещё принцесса и стоит выше герцога. Сделав глубокий вдох, опаливший жаром лёгкие, я смело сжимаю поводья и вывожу лошадь вперёд, встав перед двухтысячной армией с гордо поднятой головой.

Громче. Кричать так, чтобы услышали и дальние ряды ожидающих команды бойцов.

— Воины Манчтурии! Столетиями вы и поколения ваших отцов защищали Афлен, но в ответ терпели унижения. Сейчас пришло время обратить оружие на север и доказать, что с вами нужно считаться! Что вы достойны лучшего, чем быть живым щитом от дикарей! Что ваши дети должны иметь право на выбор судьбы, а не быть загнанными в пески заложниками! Что отныне и навсегда белый и чёрный народ едины и равны! Это говорю я, Виола Артонская, единственная законная королева страны, носящая ребёнка смешанной крови! Мы — одна страна и один народ! Так давайте вместе докажем это всему миру!

— Ура королеве! — гулким хором поддерживают меня Анвар и герцог Иглейский, встав по бокам от меня и со свистом обнажив мечи. Их клинки устремляются вверх, на что воины тут же повторяют жест — и сотни копий стучат о землю, а от блеска стали слепит глаза.

— Ура королеве! — эхом вторят воины, и кажется, будто от их воодушевлённого крика трясётся сама пустыня.

Я не заклинаю их именем богини, как принято на севере. Эти люди верят в духов. И надеюсь, их Эфилона отправляется с нами, когда мы начинаем путь на столицу.

А ещё я основательно сорвала горло.