Затерянная кровь

5. Лаванда

Во внутреннем дворе почти безлюдно, лишь пара стражей тенями охраняют ворота. Бряцает сбруя на двух вороных, нетерпеливо стучащих копытами по плитам. Впервые за все дни в Сахетии пасмурно. Но это не как на севере, не предвещающие дождь тучи, а скорее туманная поволока на небе, заслоняющая солнце. И ветер. Жёсткий, порывистый, бросающий в лицо песок. Глаза уже слезятся, на что Эдсель со смешком щёлкает меня по носу:

— Не ной, цыплёнок!

— И не собиралась! — фыркнув, по-детски показываю ему язык.

За ребячеством хорошо получается скрыть тревогу и жуком-короедом копошащееся под кожей чувство вины. Он снова будет рисковать жизнью из-за меня, бежать на край земли с моим письмом, а я ничего не могу дать взамен. Стыдно. Отвожу взгляд, нарочито увлечённо поглаживаю чёрную гриву снаряженного для сложного пути коня и невольно вспоминаю Шитку. Для похода на столицу мне тоже нужно будет подружиться с новой лошадью.

Но сейчас думать могу лишь о том, чтобы с Эдселем ничего не случилось по дороге в Диндог. Не напали бы на одиноких путников дикие волайцы, не началась бы красная буря и не заблудились бы они в однообразном море песков… возможные беды выдумываются удивительно легко и давят камнем на рёбра.

— Во всём слушайся Миджая, у него опыта больше, — строго наказываю Эду, краем глаза наблюдая за тем, как он проверяет надёжность закрепления ножен у холки коня. — Не лезь на рожон и ни с кем не ссорься из войска графа Лиона — ты теперь не просто конюх, а мой посол.

— Да, мам, — открыто хохочет над моей серьёзностью Эд и гордо выкатывает тощую грудь в новеньком синем сюртуке. Который, надо признать, очень ему идёт вкупе с плотным плащом — если бы не гора веснушек на носу, сошёл бы за аристократа. — Есть — не лезти на рожон! Буду аки мышка.

— Балбес, — обречённо вздыхаю я, поворачиваясь к Миджаю, который уже запрыгнул в седло и ожидает только нашего прощания. — Пожалуйста, позаботьтесь о нём. И в пути, и когда прибудете в Диндог.

— Всенепременно, Ваше Величество, — басит мне в ответ бравый воин, слегка наклонив голову.

От нового порыва ветра меня заметно качает в сторону, и остаётся лишь радоваться, что вместо невесомых платьев сегодня выпросила у Юники один из её плотных комбинезонов, под предлогом предстоящей тренировки прикрепив на пояс ножны с мечом. Эд поддерживает меня за плечи, не дав окончательно завалиться на его коня, и с хитрым прищуром подмечает:

— Совсемочки слабенькая стала? Энто ты себя сбереги. Обо мне печься точно без надобности. — Он задумчиво жуёт обветренные губы, прежде чем приглушённо добавить: — Винить себя тоже не за что, я ж токо рад помочь. И вообще — сама на меня глянь, я ж теперича как хрестократишка, послания разношу, вестником самой королевишны стал! Это мне виниться пора — гаденько ж как-то, я будто с дружбы нашей положеньице заработать решил…

— Глупости, — прерываю я его, закатив глаза. — Мы с тобой знаем, что это не так. А что думают другие — мне плевать совершенно. Я выбрала тебя, потому что доверяю. И знаю, что ты не подведёшь и не обманешь, расскажешь мне о делах второй армии всё как оно будет, ничего не тая. Чего я точно не хочу — чтобы без моего ведома граф Лион начал мародёрствовать по пути в Лозван или глумиться над его жителями.

Вопреки вечному нежеланию лишний раз касаться людей, сама придвигаюсь ближе и крепко обнимаю Эдселя, обвив руками за пояс и положив голову на плечо. Он тут же отвечает, ободряюще похлопывает ладонью по моей спине. Глаза действительно слезятся, и на песок это уже не спишешь. Только на таящийся в глубине души страх, что могу больше его не увидеть. Не ощутить от него этот домашний аромат сена и братское тепло.

— Значица, свидимся уже дома, цыплёнок, — тихо обещает Эд. — И еслив твой чернозадый не приведёт тебя живёхонькой и здоровёхонькой, я ему ноги-то поломаю, ага.

Сдерживая глупую улыбку, разрываю объятия и даю ему возможность плотнее запахнуть плащ и натянуть на лицо тканевую маску с прорезями для глаз — такая же красуется на Миджае для защиты от песка и пыли. Закончив экипировку капюшоном и скрыв пшеничные кудри, Эдсель легко запрыгивает в седло и салютует мне, по-армейски приложив прямую ладонь к виску.

— Береги себя, — прошу я его, неспешно пятясь от переминающихся лошадей. — Вы оба, — добавляю Миджаю, и он первый устремляется к разъезжающимся в стороны воротам.

В последний раз махнув мне рукой, Эд следует за своим провожатым, и вскоре двор пустеет окончательно. Зябко ёжусь, растирая плечи: со старым другом будто уплывает от меня кусочек чего-то важного, незримый путь отступления. В Велории я всегда знала, что могу к нему сбежать ото всех. Быть собой хотя бы на конюшне, где не перед кем отвешивать реверансы. Теперь этой ниточки нет, и оборванные концы словно щекочут грудь изнутри.

Вдохнув поглубже, смаргиваю слезу и уверенно возвращаюсь к арке, ведущей во двор герцога — на сегодня и впрямь запланирована разминка. В последний раз меч я держала при столкновении с разбойниками в лесных землях, а подаренный Анваром сокол, которого он каждый день перед сном исправно подпитывает магией, окончательно меня избаловал. Пусть благодаря ему не нуждаюсь больше в постоянном движении и нагрузках, я всё равно соскучилась по мечу и вдобавок должна вспомнить все навыки перед предстоящими сражениями. Мысль о том, чтобы присоединиться к воинам на тренировочном поле, воодушевляет — даже почти удаётся замять тревогу за Эдселя.

— Виола! — вдруг громко зовёт меня Юника, выбегая навстречу и размахивая небольшим свитком бумаги. — Вот ты где! Я обыскалась…

Запыхавшись, она притормаживает возле меня и с горящими угольными глазами машет посланием. Неясное ощущение сбегающего по позвонкам холодка заставляет передёрнуться — почему-то без слов знаю, от кого получена весть. Сестрёнка же явно не торопится её вручать, бегло оглядывается на мельтешащих по сторонам от тропы бойцов, хоть те и не обращают на нас внимания, продолжая рукопашные бои и стрельбу из лука.

— Это из столицы, да? — севшим голосом спрашиваю я, получая мрачный кивок в ответ:

— Мы не вскрывали, тут пометка — лично в руки принцессе Виоле…

— Принцессе, — эхом повторяю за ней, едва сдержав желание разорвать бумагу, не читая. — Оно хоть ядом не пропитано?

— Нет, я бы учуяла, — помявшись ещё немного, Юника всё же протягивает мне свиток, а сама, не скрывая любопытства, остаётся рядом, переминаясь с ноги на ногу. Сегодня она тоже одета для боя, и такой мне видеть её куда привычнее — в брюках и с ножами в поясе.

Вряд ли внутри ждёт что-то приятное, но прочитать всё равно придётся. Не без отвращения ломаю королевскую печать — кто бы её ни поставил, он не имел на это никакого права. Это моя печать. Мой трон и моё место, полученное по праву рождения и праву Ятиха. Сглотнув неприятную горечь, разворачиваю бумагу и вчитываюсь в строчки, написанные незнакомым, округлым почерком — отправитель абсолютно не торопился, выводя каждую букву с причудливой завитушкой.

Милостью королевы Афлена Таисы Благочестивой настоящим уведомляю отречённую от престола за потворство колдовским силам принцессу Виолу Артонскую о том, что любые попытки противостоять воле королевы являются прямой изменой. Каждый воин и каждый благородный лорд, взявший в руки оружие и направивший его в сторону Её Величества, а также любая поддержка отречённой принцессы караются смертной казнью незамедлительно и без судебного порядка. Истинная по воле Сантарры королева не желает кровопролития и потому призывает свою сестру отказаться от любых притязаний на престол и согласиться с мирной ссылкой в крепость Шатаман. Именем покойного короля и волей действующих преторов призываю Виолу Артонскую к миру. Заверяю, что в таком случае принцесса не будет подвержена гонению и сохранит свою жизнь.

Регент Её Величества Таисы Благочестивой,

королева-мать Глиенна Лонтилье.

Истеричные смешки вырываются из меня буквально через каждую строчку. Даже не знаю, от чего коробит сильнее — от издевательски официального тона письма, нового титула Таисы или того, что совершеннолетней девице нужен регент. Видимо, она настолько глупа, что и писать самостоятельно не может. Или до сих пор сидит у матери под юбкой.

— Благочестивая, — вперёд меня прыскает от смеха Юника, бесцеремонно читавшая письмо вместе со мной. — Играют на том, что она якобы религиозна до каждого кусочка сала на своих необъятных булках…

— Шатаман — это вообще где? — рассеянно спрашиваю я, в уме воспроизводя карту — никаких отголосков в памяти не всплывает, хотя планометрика всегда была для меня лёгкой.

— Это в такой глубокой заднице мира, что даже мой родной городишко покажется столицей. Какая там крепость, поселение в малюсеньком оазисе на самой границе с волайцами — вроде сторожевой башни, оттуда наши люди следят за дикарями. И огребают они первыми при каждой стычке.

— Ага, то есть фактически — меня посылают сдохнуть от руки волайцев, — подвожу я итог посланию, и вот теперь смех действительно щекочет горло — нервный, который не удаётся сдержать. — Так… так если изложить кратко… Разрешаю принцессе подохнуть одной или вместе со всеми, кто её… хах… поддержит…

Икнув от волнами накатывающего шока и истерики, трясущимися пальцами пытаюсь свернуть бумагу вчетверо. Юника кладёт ладонь на моё плечо и встревоженно заглядывает в лицо:

— Эй, сестрёнка, ты как? Да пусть эти напыщенные твари давятся, ты чего, впрямь расстроилась?! Они ж просто запугать тебя хотят, ну! Мы их размажем! А кишки отправим в Шатаман, гиенам на пожрать! — её энтузиазм слегка спадает на следующих, явно недовольных словах: — Точнее, размазывать поедут Анвар с Кенаем и всеотцом. Паршивцы нас с Дастаном на веселушку не берут…

Сама того не подозревая, она одной фразой окончательно вышибает меня из равновесия. Я только что отправила в смертельную опасность единственного лучшего друга, а через пару дней все, кто мне дорог, будут названы изменниками. Смертниками. Анвар, его семья и каждый воин Манчтурии отныне прокажённые… Всё напряжение последних дней, все тревоги и сомнения обрушиваются на голову как чан кипятка с осознанием.

Меня колотит. Кое-как засунув письмо за пазуху, тяну непослушную руку к мечу на бедре. Должна ли я? Имею ли право призывать хоть кого-то идти в бой и умирать? Люди погибнут, погибнут сотни, если не тысячи. Ради… меня? Кто я такая, чтобы отдать за меня жизнь, за мои амбиции, моего ребёнка? Да, это я готова драться за него до последней капли крови. Но у меня нет права отдавать такие же приказы другим. Каждый крик, который услышу на поле боя, каждый плач вдовы, каждый стон раненого бойца будет на моей совести, на моей душе, шрамом на моём теле.

И я просто не могу этого вынести. Не могу, не хочу, не стану…

Дрожь осознания выливается в жажду действий — здесь, сейчас. Делать хоть что-то, раз не могу голыми руками остановить лавину… которую сама запустила в момент, когда сказала «да» Анвару. Моя вина, моя ноша, моя ответственность. Давит так, что не вдохнуть. Я бездумно вытягиваю из ножен меч, сжимаю сталь до тупой боли в костяшках. Оглянувшись в поисках пути к ристалищу, стремительно несусь по тропе, слыша за собой пыхтящую Юнику и её беспокойный призыв:

— Ви! Да всё, брось, успокойся! Ну хочешь кого-нибудь поколотить — сорвись на мне, я с тобой подерусь!

— Лучше уж на мне, — вдруг слышится справа от меня властный зов, вынуждая остановиться.

Анвар неспешно идёт со стороны стрельбища, но лука я у него не вижу. Зато ясно замечаю, что он с самого утра занимался с бойцами — свободная чёрная рубаха в пыли, рукава закатаны по локоть, а по шее стекает капля испарины. Он ловко проворачивает в ладони рукоять своего излюбленного меча с чёрным лезвием и соколом на граде. В явной задумчивости оценивает мой взмыленный вид:

— Что тут происходит? Почему ты вдруг с оружием?

— Может, потому что только мне тут и надо с ним быть! — выпаливаю, не задумываясь. — Защищаюсь лишь я. Остальные… только вынуждены драться. За что людям умирать, за выскочку с севера? — мой тон неизбежно срывается в высокие октавы, а пульс стучит в висках.

— Эй-эй, что за паника на ровном месте? Юника, что у вас случилось?

Нахмурившись, Анвар подходит всё ближе, а я неизбежно задыхаюсь клокочущими в горле чувствами — злостью, страхом, давящей ответственностью. Теряю дар речи, слепо открываю и закрываю рот, пока Юника терпеливо поясняет за моей спиной:

— Её стерва-мачеха прислала записульку, где пожелала нашей малышке удачно сдохнуть. Нет, ну как будто что-то новое, а? Сестрёнка, да защитим мы тебя, даже не сомневайся! Будешь из тёпленькой королевской палатки наблюдать, как корову Таису скинут в Артон — потонет она вряд ли, всё же такое г…

— Из палатки? — резко обрываю я поток успокоений, которые лишь распаляют сильнее. — Какой, к болотным духам, палатки?

— А ты думаешь, что кто-то позволит беременной женщине драться? — невозмутимо интересуется Анвар, будто это само собой разумеется.

И меня прорывает. В животе словно вскипает раскалённая лава от одной мысли — пока вынужденные оставить дом воины будут погибать во имя королевы, мне самой останется лишь смотреть. Смотреть и умирать с каждым павшим бойцом, стоять на коленях и вымаливать прощение у богини. Да ни за что!

Не отдавая отчёта действиям, вскидываю меч и принимаю боевую стойку, одним угрожающим взглядом на Анвара выплёскивая всю скопившуюся ярость:

— А ты думаешь, что способен меня сдержать? Давай посмотрим, так ли беспомощна беременная женщина!

— Виола, это даже не обсужд…

Больше предупреждений не будет. Мне до дрожи в коленях нужно выплеснуть эту злость, и я нападаю на него с разворота, целясь сразу в горло. На подсознании колыхается понимание, что Анвар никогда не спасует перед столь прямым ударом, потому и не боюсь его ранить. И я права: с ухмылкой подняв меч, он практически лениво отражает первый выпад.

— Давай, сорвись на мне, — вдруг глухо шепчет он и призывно расставляет руки. — Я открыт.

Знаю, что это просто иллюзия — и всё равно поддаюсь вспышкам в глубине прозрачных глаз. Не верит, что я всё ещё способна биться с ним на равных… Раздражающая снисходительность тона — будто он понимает, как сильно я это ненавижу, и даёт повод напасть первой.

— Ха! — выдыхаю я, бросаясь в новую атаку. Режущий боковой, обманное движение, на деле избрав целью бедро — не помогает. Клинки сталкиваются с громким звоном, а моя уловка раскрыта моментально. Вибрация вдоль предплечья сливается с горячей волной азарта.

Кхорры раздери, он слишком хорошо знает мою технику!

Бой увлекает всё больше. Чтобы не сбиваться с ровного ритма ударов, дышать приходится размеренно, пусть и тяжело — отвыкла от нагрузок. Анвар занимает стойкую оборонительную позицию, ни разу не бросившись в контратаку, что раздражает неимоверно. Он снова меня щадит. Столько усилий, чтобы доказать ему свои умения, и всё приходится начинать сначала! Вдох. Подсечка. Анвар ловким прыжком предупреждает моё намерение опрокинуть его на спину. Выдох… Разворот и колющий в грудь, отбитый им едва-едва.

— Почему ты не нападаешь? — сквозь стиснутые зубы шиплю я, пытаясь отдышаться между ударами, пока противник плавно и вальяжно обходит меня по невидимому на траве кругу на расстоянии вытянутого меча.

— Потому что тогда ты сразу проиграешь. — Лукавая улыбка на его лице требует, чтобы я немедленно её стёрла.

— Я буду драться на поле боя, и ты меня не остановишь, — предупреждаю его, примеряясь для следующей атаки.

— Я бы не был так уверен…

Кажется, будто он делает это намеренно — издевается, чтобы раззадорить на нападение. Что ж, получай! Не обращая внимания на треплющие косу порывы ветра, я группируюсь для переката под его рукой и режущего по правому боку. Лезвие рассекает воздух и почти касается его рубахи, но в последний момент Анвар отклоняется и бьёт рукоятью между моих лопаток. Нет, «бьёт» — громко сказано, он просто показывает мне слабое место, касаясь сталью почти неощутимо.

— Я же сказал — если бы нападал, ты бы уже была на спине. В бой нельзя идти на злости. Холодная голова, здравый рассудок, иначе ты — труп, — без тени каких-либо чувств говорит Анвар, наблюдая, как я снова упрямо встаю в позицию.

Длинный выдох. Вдох… Не без удивления понимаю, что усталость в руках приятна, а тот изначальный порыв растворился под лязгом мечей. «Сорвись на мне». Кажется, это сработало. Но заканчивать бой пока не хочется, и я снова атакую, пряча улыбку благодарности. Он всегда знает, что мне нужно. На этот раз Анвар не защищается, а играючи нападает: лезвие просвистывает возле головы, чуть не задев мою щеку. Знаю, что не заденет.

Бой превращается в плавный танец — терпеть их не могу, но так готова танцевать с большим удовольствием. Бить и отражать удары, ловить блеск стали вместе со светом прозрачных глаз и дышать в одном ритме со своим партнёром. Увлёкшись, совсем не замечаю, как вокруг нас давно собралась толпа зрителей из прервавших тренировки воинов. Теперь я в равновесии с собой, и потому почти весело иду по кругу своего сервала, который тоже ощущаю горящими пятками. Едва не ловлю Анвара на обманном манёвре и не без наслаждения наблюдаю за его хищной грацией в каждом движении, когда он уклоняется от клинка. У меня нет шансов. Но я и не собираюсь больше укладывать его на лопатки — он всегда будет на шаг впереди, а в реальном бою, с плетью и когтями, против него не устоит никто.

— Что тут происходит? — слышится мне из-за спины голос Дастана, на что Юника тихо отвечает:

— Прелюдия, милый…

Не могу сдержать смешок, который выбивает из темпа и отвлекает внимание. Ошибка. Уклоняясь от выпада, как впервые взявший в руки меч подросток путаюсь в ногах и поддаюсь резкому порыву ветра — падение неизбежно. Мой панический писк останавливает поединок: моментально отбросив оружие, Анвар ловит меня за талию, не дав упасть на спину. Роняю меч и инстинктивно хватаюсь за его плечи, задыхаясь от скорости нашего сражения — или от ударившего в затылок понимания, что падать беременным женщинам очень опасно.

— Может, всё-таки не стоит рисковать здоровьем малыша? — глухо шепчет Анвар с таким наказующим прищуром, словно прочитал мою мысль. Я отрывисто киваю, собирая в кулак его рубашку, и нервно сглатываю пересохшим ртом — его руки на поясе пускают по телу жар, хотя и без того практически горю, а ворот промок от пота.

Глупо, наверное, в этот момент, при таком-то количестве зрителей и стоя в позе, словно закончили вальсировать, хотеть его поцеловать. Впиться в эти сухие губы и победить хотя бы так. Он будто чувствует это напряжение, проскользнувшее между нами, и подтягивает меня ближе к себе, закончив столкновение коротким, целомудренным поцелуем в шею. Щекотно. Издевательски мало… Публика восторженно хлопает нашему маленькому представлению — что ж, надеюсь, чёрному гарнизону по душе такие игры.

— Лаванда? — вдруг в очевидном потрясении тянет Анвар, наконец-то поставив меня на ноги и отряхивая мои плечи от пыли. — Новые духи?

— Что? — смутившись, я отвожу взгляд и покусываю губу, спиной ощущая всеобщее внимание. — Нет…

— От тебя пахнет лавандой. Слабо, но… это не твой запах. Ви, что у тебя на груди?

Непонимающе моргнув, даже не сразу вспоминаю, куда сунула письмо. Да уж, супруг потрясающе умеет управлять моим настроением и создавать его. Вытягиваю из-за пазухи письмо Глиенны и отдаю его Анвару, вот только… шепотками переговаривающиеся вокруг нас свидетели точно лишние. Развернувшись к людям, как можно более уверенно упираю руки в бока и вздёргиваю подбородок.

— Бойцы, вам нечем заняться?! Представление закончено, возвращайтесь к своим упражнениям! Через два дня гарнизон выходит на столицу!

— Так точно, Ваше Величество! — удивительно дружным хором отвечают мне воины, и я с огромным облегчением подмечаю в глазах темнокожего народа уважение.

Не медля, они расходятся по снарядам, а Юника с Дастаном тоже тактично оставляют нас наедине. Анвар даже бровью не ведёт на то, как я осмеливаюсь отдавать приказы его людям — весь его интерес обращён к письму. Причём в строчки он почти не вчитывается и подносит бумагу к носу. Глубоко втягивает запах. Неужели от послания вообще чем-то пахло? Я не заметила, а он — даже через одежду?

— Что тебя смутило? — не выдержав, спрашиваю у него, сложив руки на груди. — Порция бреда от моей полоумной мачехи. Да ты и сам знал лучше меня, что она так поступит…

— Неверно поставленный вопрос, — глухо бормочет Анвар, и вдруг устремляет на меня потемневший взгляд, пробирающий до мурашек. — Смутить должно было тебя. Конечно, я могу и ошибаться… но хочу, чтобы ты поделилась своими первыми впечатлениями от письма.

— Помимо желания разорвать его, не читая? — усмехнувшись, я всё же покорно вспоминаю: — Титул Таисы, конечно, бред пьяной кхорры. Не поняла, зачем Глиенна назвалась её регентом — при полных летах королевы это выглядит оскорблением её здравого рассудка.

— А тон письма? Его же как будто придворный писарь выводил, который тебя абсолютно не знает. Виола, я, конечно, не так много знаком с твоей мачехой, но сколько раз был свидетелем ваших с ней бесед… Она же оскорблениями через слово сыпала, а тогда перед поединком чуть затрещину тебе не влепила. Не верю, чтобы эта неуравновешенная вдруг стала выражаться в твой адрес столь вежливо.

У меня будто кровь отливает в пятки — догадки, которые так уверенно пытается высказать Анвар, окатывают ушатом ледяной воды. Всё верно. Если в наш последний с ней разговор я списала учтивость Глиенны на то, что от меня зависели жизни её детей, то теперь у неё нет малейшего повода расшаркиваться. Я с детства давилась её ехидством, издёвками и постоянными попытками принизить мои достоинства относительно её дочерей. И уж теперь, без натиска отца или обстоятельств… сама её двуличная натура потребовала бы обмазать меня нечистотами — хотя бы словесно. В ушах прямо-таки жужжит верный тон, какой должен быть у письма:

«Волею моей дочери, которая всегда была и будет единственной истинной королевой, её еретичка-сестра, нагло сношавшаяся с грязным отродьем Харуна, отправляется дожить свои жалкие дни среди дикарей, где ей самое место. А я буду молиться богине, чтобы эта потаскушка подохла в мучениях как можно скорее. И да, кто поможет ей в этом — тому три сотни обленов лично от меня».

— Может… может, она впрямь хочет сохранить мир? — жалобно тяну я, хватаясь за эту слабую ниточку, но прекрасно понимая: нет. Желающие мира не посылают наёмников за чужой головой.

— Идём, — вдруг решительно берёт меня Анвар за запястье и тянет к поместью герцога. — Я должен тебе немедленно кое-что показать.

Мы не притормаживаем ни на миг, пока взлетаем по лестницам и возвращаемся в его покои. Я лихорадочно пытаюсь понять, что такого произошло, а тем временем он поворачивает рычаг-подсвечник на стене, открывая дорогу к своему логову. Книжный шкаф медленно ползёт в сторону, даже не скрипнув на рельсах. Механизм потайной двери налажен превосходно, и впервые меня приглашают в святая святых. Хозяин укромного уголка столь сосредоточен и тих, что невольно пугает. Признаться, сейчас бы я не отказалась от тёплой ванны, чтобы смыть соль и пыль, но серьёзность мужа и меня вынуждает безропотно идти следом.

Кабинет оказывается довольно небольшим по сравнению с мастерской Волтара. Взмахом руки Анвар зажигает свечи, озаряя светом продолговатую комнату без окон. Тут уже нет и толики великолепия убранства остального дома, только предельное удобство для работы. Пара запертых на ключ дубовых шкафов, стеллаж с книгами и свитками записей, высокий длинный стол с педантично ровно разложенными инструментами: миски, склянки, ножи разной формы, ступка с пестиком. Рядом же необычная керамическая конструкция из двух ярусов — маленькая чаша сверху и свеча снизу. Мелькает глупая идея, что было бы здорово так растопить в чаше шоколад и макать в него фрукты…

Нет, всё-таки на шоколад меня тянет просто непозволительно часто.

— Порядка тут куда больше, чем у Волтара, — не удерживаюсь я от комплимента. — Уютно.

И это не преувеличение. В комнатке впрямь очень тепло, приятно пахнет травами и цветами. Вдыхаю поглубже и присаживаюсь на единственный стул, на который приглашающе указывает Анвар.

— Главное — всё под рукой и ничего не теряется, — отмахивается он небрежно, кажется, вовсе не задерживая внимания на моей реакции.

Он стремительно подлетает к шкафу, и, к моему лёгкому потрясению, вскидывает правую руку, обнажая серебряные когти. Вспышка голубого пламени в его глазах особенно ярко видна при свечах, и я беспокойно ёрзаю на стуле. То, что мне показалось замочной скважиной… отверстие не для ключа. Вместо него Анвар отпирает дверцу когтем.

— Хорош тайничок, — только и остаётся признать. Он и впрямь привык оберегать свой секрет: даже если бы кто-то посторонний проник в кабинет, до главного он бы не добрался.

Анвар роется в шкафу недолго, и практически сразу вытаскивает на свет деревянную подставку, наполненную рядом цветных продолговатых склянок с густыми жидкостями. Водрузив её на стол, он подаёт мне самую крайнюю, отливающую мутно-серым свечением.

— Открой и скажи, на что похож запах, — велит он мне взволнованным, приказным тоном, не дающим шанса отказаться.

Пожав плечами, выполняю просьбу и откупориваю пробку у пузырька. Даже близко к носу подносить его не приходится: стойкий цветочный аромат доносится до меня моментально. Знакомый по жизни при дворе короля.

— Пахнет мылом. Лавандовым мылом. Такое любила Маиса, — с толикой грусти вспоминаю я наш с ней вечер в беседке накануне свадьбы. Или тот вечер был уже не с ней? Я так и не разобралась, в какой день её место заняла самозванка.

Анвар лишь отрывисто кивает и молча заменяет склянку в моей руке следующей — на этот раз жёлтого цвета. Сам убирает пробку. Я покорно подношу пузырёк к носу и признаю:

— Тот же запах, абсолютно. Анвар, я не понимаю, что ты мне пытаешься…

— Это, — он указывает на мою руку, сжимающую зелье. — То, что превращает меня в ворона. А это, — его палец переносится на первый пузырёк: — То, благодаря чему я могу принять облик пантеры. А это, — он бросает на стол изрядно помятое письмо Глиенны: — То, что держала в руках твоя мачеха. И пусть тебе уловить сложнее, но бумага буквально пропитана лавандой. Ты сама сказала только что: лавандой пахло от Маисы. Теперь понимаешь, что я хочу сказать?

Я ошалело хлопаю глазами, смотря то на ряд пузырьков, то на письмо. Пальцы скрипят по стеклу, сжав склянку слишком сильно. А цепочка, выстроенная Анваром, настолько ужасает и потрясает одновременно, что я всё же недоверчиво беру в свободную руку письмо и пытаюсь понюхать бумагу — богиня, как же это глупо. И ведь… да. Да, лавандой одинаково веет что от зелий превращения в животных, что от послания Глиенны.

— Болотные духи… Анвар… я помню, — бормочу, старательно воспроизводя наш с ней последний разговор в карете. — После суда, когда мы ехали с ней в замок… Она мне казалась такой почтительной — я думала, это страх за дочерей, траур по мужу. Безропотно согласилась отдать своего внука, когда мне нужен будет наследник. И при всём этом она вместо своих обычных облилась духами с лавандой.

Анвар с тяжёлым вздохом присаживается передо мной, положив руки на мои колени. Ловлю его долгий взгляд, мечтая, чтобы сейчас он сказал хоть что-то утешающее. А не эту жуткую правду, которую и так осознаю со скрипом.

— Она не облилась духами. В тот день ты говорила не с ней. Настоящая Глиенна Лонтилье мертва, и похоже, её убийство произошло сразу после смерти Казера. Тому, кто отравил меч, нужно было срочно сменить облик и скрыться… Я думал, этот маг сбежал. Но он продолжил игру, и пока мы разбирались со своими проблемами — спокойно захватил в свои руки весь Афлен.

— Что ж, хотя бы в чём-то я была права, — отзываюсь с горьким смешком, невольно вздрогнув на последних словах Анвара. — Настоящая Глиенна хоть и была стервой, но династию бы не предала, и никакого переворота бы устроить не осмелилась. Зато теперь мои сёстры…

— В смертельной опасности. Каждая из них — лишняя голова на пути к трону. Этот маг снёс уже по меньшей мере две головы и отдал приказ принести твою. Боюсь, если мы позволим себе проиграть в этой войне… династию ждёт конец.

В кабинете повисает мрачная, гнетущая тишина. Не дыша смотрю на Анвара, в глубине души желая, чтобы это было кошмарным сном. Чувствую себя… настоящей глупышкой, которую ловко обвели вокруг пальца. Скольких бед удалось бы избежать, если бы я верила ему с самого начала. Этот неверный вывод о предательстве, суд, само путешествие в Манчтурию — череда моих фатальных ошибок. Останься мы с ним в Велории, и сумели бы вместе вычислить мага, может быть, даже спасти настоящую Глиенну.

— Династия уже пришла к своему концу, — вдруг глухо признаю я, прикрыв дрогнувшие веки. — Я не достойна быть королевой. Считала себя умной… А на деле нисколько не умнее сестёр, которых с детства не загнать в учебный класс. Нет, Афлену не нужна такая королева. Раз уж у этого неведомого мага хватило смекалки на то, как получить трон — значит, он его и достоин.

— Ты считаешь достойным человека, который убивает короля чужими руками, подставляет людей и манипулирует ими? — с усмешкой поднимает бровь Анвар, накрывая ладонями мои сжатые кулаки. — Я сам не святой, если помнишь, как добился для тебя вотума. Но убивать ради трона… На что вообще этот маг рассчитывает — он же не может жить в облике Глиенны вечно, к тому же она не голубой крови. Вернее было бы использовать саму Таису. Но и заняв её место, долго так не прожить.

— Он расчищает путь кому-то ещё. Уж не «истинному королю» ли?

— Наёмник того главаря бандитов? Всё возможно. Так или иначе, наша цель не поменялась — идти на столицу и вернуть тебе трон. Если помнишь, в день нашей свадьбы я дал клятву, что ты будешь королевой. И мне совсем не нравятся твои упаднические разговоры. Что это за мысли о недостойности? Уж тем более — вина за неизбежные смерти в бою? Да будет тебе известно: лучшие правители получаются из тех, кто не алчет власти. А для человека из песков нет смерти благороднее, чем погибнуть, сражаясь, — в чьих угодно устах такие слова звучали бы пафосно, но я прекрасно знаю: для рождённых в песках это непреложные истины.

— И за что им сражаться? — всхлипываю я, трепеща мокрыми ресницами. — За дуру, из-за которой погибнет вся её семья?

— За то, чтобы их детей не смели звать скверной. За то, чтобы иметь право дышать свободно в любом городе страны без риска быть закиданным камнями. За то, чтобы с нами не боялись вести торговые дела и наконец-то оценили каждую жизнь в Манчтурии. Построили крепостную стену на границе с волайцами и дали темнокожим иной выбор, кроме как с колыбели драться за своё существование. Виола, мы с тобой — просто символ. Ничего не значащие люди для какого-нибудь парня, которому сегодня впервые дали оружие и сказали идти убивать. Сражаться он пойдёт не за тебя и не за нас. Не за всеотца даже. А за новый Афлен, в котором все народы будут едины. Мы поведём их за собой и победим, потому что иначе не может быть. Я это… знаю.

Под конец своей вдохновляющей речи Анвар вдруг запинается, и я с тревогой смотрю, как он отводит глаза. Будто соврал. Соврал мне? В чём это?

— Что ты знаешь? — требовательно спрашиваю у него, заключив его лицо в ладони и развернув обратно к себе. Связки ещё дрожат от слёз, но я вкладываю в голос приказ: — Не лги мне. Пожалуйста, только не ты. Ты что-то скрываешь? Это… то, что показала тебе Мали-онна?

— Не надо, — в его сиплом тоне слышится почти мольба, от которой у меня в ужасе леденеют пальцы. — Если ты прикажешь, мне придётся ответить. А я не хочу отвечать. Не сейчас. Просто поверь — я знаю, что мы победим. Даже знаю, как. И я готовлюсь к бою по-своему. Это всё, что тебе стоит знать сейчас.

Мои руки безвольно падают. Я могла бы, но не хочу его заставлять. Ведь, кажется, мы оба знаем, чем всё закончится — Мали-онна показала видение не только ему, но и мне. Та мутная картинка, полная дыма, крика и боли — разрывающей лёгкие, словно из груди вырвали сердце.

Вот только даже дух земли не мог бы показать миг смерти тому, кто никогда не жил. Тогда что я видела? Что видел он?

— Если я потеряю тебя… Мне не нужен будет никакой трон. Анвар, без тебя погибну и я, и наш ребёнок.

Мои попытки обратиться к здравому смыслу он встречает с немного натянутой, печальной кривой улыбкой. Уверенно переплетает со мной пальцы и подтягивает наши руки к своему лицу, чтобы оставить лёгкий поцелуй на тыльной стороне ладони. Вздрагиваю, потому что давно не ощущала между нами таких недоговорок, от которых полшага до лжи.

— Никто не погибнет. А наш ребёнок ещё будет править всей страной. Ты мне веришь?

И я слабо киваю, не в силах ничего сказать вслух. Ведь недоверие к нему — моя самая глупая ошибка.