Зеркальщик. Счастье из осколков

Осколок одиннадцатый. Нежданная радость и незваные гости

По дороге домой Варенька была твёрдо уверена, что сил у неё достанет лишь на то, чтобы не заснуть прямо по дороге в свою комнату, но едва лишь распахнулась дверь и непоседа Аннушка, возбуждённо блестя глазами, повисла у сестрицы на шее, Варвара Алексеевна с приятным удивлением отметила, что усталость прошла.

- О, Варенька, проходи, голубка, - Софья Васильевна, всё ещё в нарядном строгом платье, в коем непременно принимала гостей, вышла из столовой, поцеловала дочь в лоб, окинула внимательным взглядом. – Нынче спать ложись пораньше, вид у тебя уж больно уставший. Я прикажу Малуше, чтобы она проследила.

На голос жены выглянул из столовой Алексей Петрович, при виде средней дочери расплылся в улыбке, вышел, на ходу застёгивая пуговицы на камзоле, чтобы не выглядеть неприбранным:

- О-о-о, гроза преступного мира пожаловала! Ну что, много мне работы создали, всех душегубов поймали, али и городовым чего осталось?

- Алёша, - мягко укорила супруга Софья Васильевна, - Варя только пришла, ещё даже шубку не сбросила, а ты уж её делами служебными пытаешь.

- Ничего, маменька, я сейчас быстро сестрице помогу, - Аннушка с такой прытью рванула с плеч сестры шубу, что чуть не ринула её на пол.

- Осторожнее, егоза, не покалечь Варюшку, не лишай дознавателя помощницы, - посмеиваясь пожурил младшую дочь Алексей Петрович. – Кстати, а чего же это Всеволод Алёнович к нам не пожаловал? По-родственному, так сказать.

От этих слов батюшки Аннушка прыснула и звонко расхохоталась, Софья Васильевна покачала головой, а Варенька закраснелась и тихо, чуть слышно прошептала:

- Не до гостей нынче Всеволоду Алёновичу, он еле жив остался.

Аннушка ахнула, со смесью испуга и любопытства глядя на сестру, матушка побледнела и прижала ладонь к груди, а Алексей Петрович нахмурился, строго посмотрел на жену и младшую дочь, чтобы, боже упаси, причитать и с расспросами лезть не начали, и коротко кивнул:

- Пошли ко мне в кабинет, там обо всём и расскажешь.

- Но, папенька, - протестующе пискнула было Аннушка, однако под строгим взглядом отца сникла и побледнела, чуть слышно проворчав себе под нос. – Вот всегда так, самое интересное мимо меня проходит. И всё потому, что меня угораздило родиться самой младшей!

- Идём, егоза, чаю с вареньем вишнёвым откушаем да слугам прикажем, чтобы к ужину накрывали, - Софья Васильевна мягко взяла дочь под руку и повлекла к столовой, но дочка мягко вывернулась, звонко поцеловала мать в щёку и прощебетала:

- Прошу меня простить, маменька, но Юленька просила всенепременно сказать, когда сестрица со службы вернётся.

- Поди опять какую-нибудь шалость затеяли, проказницы? – Софья Васильевна честно постаралась выглядеть строгой, но глаза лукаво смеялись. – Ладно уж, ступай, сама все распоряжения сделаю. Только к ужину не опаздывайте!

Аннушка поспешно кивнула, спеша как можно быстрее укрыться от строгого матушкиного ока. Пробегая мимо, хотела было постоять под дверью папенькиного кабинета, да не осмелилась: ежели сестрица узнает, что за ней подсматривают да подслушивают, то обидится страшно и точно ничего не расскажет. А страх как хочется узнать, что же такого сдеялось, что могучий Зеркальщик чуть богу душу не отдал!

Юленька неспешно листала альбом, в котором хранила милые сердцу рисунки, душещипательные стишки, шутливые и романтичные послания и прочие дорогие для девушки вещицы, когда в комнату подобно порыву ветра влетела Аннушка.

- Ой, сестрица, ты не поверишь, что я узнала! – выпалила она, возбуждённо сверкая глазами и даже чуть подпрыгивая на месте от переполнявших её чувств.

- Судя по тебе, что-то невероятное, - усмехнулась Юленька, бережно закрывая альбом, пряча его в ящик стола и старательно проворачивая ключ в замочной скважине. – Неужели к тебе решил посвататься Его Императорское Высочество?

- Да ну, принцессой быть скука смертная, - отмахнулась Аннушка, - а вот сестрица у нас такое приключение пережила, что просто страх! Зеркальщик чуть богу душу не отдал, Варенька сама измученная вся, точно призрак неупокоенный!

- Да что ты, дурёха, болтаешь-то такое! – прикрикнула старшая сестра на младшую и торопливо перекрестилась. – Неровен час и правда беду накликаешь, сумасбродка!

Аннушка поспешно хлопнула себя по губам, перекрестилась и тоном очаровательной малышки, коей невозможно отказать, пролепетала:

- Сестрица, милая, прости меня. Ты же знаешь, мой язык порой впереди разума бежит, вовремя остановиться не успевает. Как хорошо, что вы с Варенькой всегда рядом!

Уловка многажды опробованная на всех членах семьи, не подвела и в этот раз. В глазах Юленьки заплясали весёлые огоньки, уголки губ дрогнули в улыбке, хотя голос оставался нарочито хмурым:

- Ладно уж, егоза, бог с тобой. А Варенька сказала, что такое с ней приключилось?

Пухлая нижняя губка младшей Изюмовой обиженно дрогнула.

- Нет, она сразу к папеньке поспешила. Беседа у них в кабинете тет-а-тет сейчас идёт. Я хотела под дверью послушать, да не насмелилась.

Юленька выразительно вздёрнула бровь, мол, ты да не насмелилась, но вслух говорить ничего не стала, наоборот, кивнула одобрительно. Ежели дело не государственной важности, Варенька и сама обо всём поведает, а коли дело серьёзное, то и лезть в него не стоит, как бы пустым любопытством хуже не сделать, сестрица-то не пряниками на ярмарке торгует. А вот позабавить, чтобы развеять хоть немного, отогнать тучи чёрные, думы мрачные, можно. Юленька усмехнулась, покосилась на сестрицу, выразительно прижала пальчик к губам. Аннушка понятливо кивнула, к двери подскочила и наружу осторожно выглянула. Прислушалась, не слышно ли матушкиного голоса, не идёт ли кто в покои к барышням, по сторонам огляделась, но, к искреннему девичьему облегчению, коридор был пуст.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Чисто, - заговорщическим шёпотом выдохнула Аннушка, поворачиваясь к сестре. – Нет никого. Папенька, видать, с Варенькой ещё беседу ведёт, а матушка в столовой.

Юленька довольно улыбнулась, опять потянулась к заветному ящику, открыла его, пошебуршала немного, не столько нужную вещицу разыскивая, сколько сестрицу поддразнивая, а потом достала нечто, завёрнутое в серый шёлк.

- Что там, ну, что там, Юленька? – заканючила Аннушка, подпрыгивая на месте от любопытства. – Ну дай, дай посмотреть!

Сестра подняла вещь повыше, строго погрозила пальцем:

- Из моих рук смотреть будешь. Мала ещё близко разглядывать.

- Ой, там что, подарок тётки Катерины, да? – глаза у Аннушки вспыхнули, словно у вышедшей на охоту кошки. – Тот, что она тебе тайком от матушки передала, да?

Тётка Катерина в семействе Изюмовых была тем самым чудом, без коего ни одно почтенное семейство не обходится. Кем именно она приходилась, никто толком не помнил: то ли была внучатой племянницей первой жены деда Алексея Петровича, то ли сводной сестрой тётки кума со стороны Софьи Васильевны. Лет дама была весьма почтенных, сама порой шутила, что всех святых, коим поклоняются, ещё в колыбели застала. И то ли в силу преклонных лет, то ли из-за врождённой склонности к эпатированию почтенной публики тётка Катерина говорила и совершала порой очень странные вещи. Например, утверждала, что женщина должна иметь равные с мужчиной права, и ежели у неё таковое желание будет, то может даже делами купеческими заняться, а то и вовсе Отечество в кровавых баталиях защищать. Даже имена называла сих особ, в тяжкие годы не побоявшихся облачиться в мужские доспехи и взять оружие в руки. Барышни Изюмовы, особенно средняя и младшая, восторженно ахали и мечтательно поднимали глаза к потолку, а Алексей Петрович всенепременно замечал, что сии воинственные особы, если не складывали буйные головы на полях сражений или на костре по обвинению в ереси и колдовстве, всенепременно оставались на всю жизнь одинокими. На возмущённые вопли дочерей, почему женихи столь дерзко манкировали отважными девами, глава семейства с усмешкой пояснял, что дев-воительниц за дев никто и никогда не считает, только за соратников, мужей, одним словом, а вступать в брак с мужчиной противно законам божеским и человеческим. Дочери печально вздыхали, укоризненно качали головами, сокрушаясь о несовершенстве этого мира и узости мужских взглядов на жизнь, а тётка Катерина пренебрежительно махала сморщенной, словно птичья лапа, рукой и заявляла, что девица может спокойно и счастливо прожить и без обременения себя узами брака. Юленька, с восхищением читавшая иноземные романы, всенепременно ужасалась, как же можно не познать любви, на что тётка заявляла, что любовь и без венца познать можно. И даже детишек прижить, если судьба так сложится. На этом, самом пикантном и интригующем месте, в беседу непременно вмешивалась Софья Васильевна и отправляла дочерей по каким-нибудь делам: поторопить слуг с самоваром, принести шаль либо шкатулку для рукоделия, поставить цветы в вазу или же продемонстрировать тётушке сшитый недавно наряд. Когда барышни, исполнив матушкины наказы, возвращались в гостиную, тётушка уже мирно толковала о прежних временах, с удовольствием обсуждала столичные сплетни, до коих была великой охотницей, либо же и вовсе дремала, пригревшись у камина. Пикантная беседа более не начиналась, зато в следующий визит тётки Катерины к Изюмовым всё повторялось наново, и Софье Васильевне опять приходилось искать предлог, чтобы выслать дочерей из гостиной. Не раз и не два старушке тактично намекали, что её беседы не подходящи для нежных девичьих ушей, но Катерина лишь отмахивалась лениво:

- Прекрати, Соня, а то я не помню, как ты девчонкой из кустов подглядывала за купающимися парнями!

- Мне было всего десять! – вспыхивала Софья Васильевна и сникала, услышав непреклонно-насмешливое:

- Так ведь было же.

- Всё равно, девочкам ещё рано, - настаивала Софья Васильевна уже из чистого упрямства. – Вот замуж выдут, тогда…

- Тогда поздно будет, - обрубала Катерина, опять взмахнув высохшей рукой. – Не пойму я тебя, Соня. Нешто хочешь, чтобы твои дочери, как несчастная Воропаева, в первую же брачную ночь своего молодого супруга до первых петухов от любовницы ждали? А потом мало не расписание составляли, когда и к кому он пойдёт!

Софья Васильевна прикусывала губу и замолкала, участи супруги, обретшей рога ещё раньше, чем на голову ей был возложен венчальный венец, она своим дочерям не желала. Алексей Петрович, коего немало забавляли сии споры, посмеиваясь заверял дам, что любого, кто дерзнёт его дочерей обидеть, развеет прахом без всякой магии. И хоть сии слова и произносились шутливо, и Софья Васильевна, и тётка Катерина прекрасно понимали, что глава семьи не шутит. Любому, дерзнувшему обидеть барышень Изюмовых, следовало бы перед тем на последнее причастие сходить, дабы душа его не сильно испоганенной на встречу с Создателем вознеслась.

Очередной визит тётки Катерины к Изюмовым состоялся в тот самый день, когда Варенька впервые отправилась на службу в Сыскное Управление. Юленька улучила момент и нашептала тётушке о том, что Варенька обрела кавалера, да не какого-нибудь, а самого Зеркальщика. Тётка неожиданно остро посмотрела на раскрасневшуюся девушку, пожевала сморщенными губами:

- Ишь ты, Зеркальщик. Сия персона, что вода, – форму примет любую, а содержание не изменить, хоть ты что делай. Ну да ничего, Варюшке он в самый раз, она покладистая да неперечливая.

- Так ты же сама говорила тётушка про то, что девица может наравне с мужчиной стоять, - надула губки Юленька.

- Может, - легко согласилась тётка, и не успела Юленька возликовать, как ехидно добавила, - с обычным молодцем запросто, а в случае с Зеркальщиком, только ежели он сам позволит. Уж больно они упрямые, сказались годы травли, когда на них словно на волков целыми деревнями ходили.

- За что же такая неприязнь? – удивилась девушка, доверчиво присаживаясь рядом с тёткой и для прикрытия беря рукоделие, мол, тётушка ей сказку бает, чтобы работа веселее шла и докукой не казалась.

Катерина усмехнулась, покачала головой:

- Умные они больно, а это не каждому нравится. Непокорные, что тоже не шибко приятно. Опять-таки видят чувства и помыслы, а за такой дар и головы лишиться можно.

Юленька решила, что пришло время блеснуть прочитанной однажды фразой:

- А не надо мыслить ничего такого, что скрывать было бы необходимо!

- Так-то оно так, касатка, только иному проще зеркало разбить, чем на свою кривую рожу пялиться. Вот что, девонька, принесу я для Вареньки книгу одну про Зеркальщиков и не только. Ты её тоже почитай, там и про то, что промеж супругов происходит, написано. Тебе сие тоже знать не повредит, чай, не сегодня-завтра замуж выскочишь.

Юленька хихикнула, кокетливо взмахнула ресницами. Под венец её звали неоднократно, почитай, три кавалера решения дожидаются, только вот как выбрать, который любее?

- А про то, как понять, какой кавалер больше глянется, там написано?

Тётка фыркнула смешливо:

- А про то сердце своё спрашивать надобно. Иного советчика нет и быть не может, так-то, девонька. А книгу я принесу, непременно принесу.

Тётка Катерина отличалась от других дам ещё и тем, что слово своё держала крепко и даже в сердцах произнесённые обещания выполняла ревностно, пуще клятв, пред иконой данных. И про книгу, барышням обещанную, не позабыла, принесла. И вот сейчас Юленька с гордостью демонстрировала Аннушке тёткин подарок. Только вот сестрица не оценила, носик наморщила:

- Фи-и-и, книга. У нас таких полна библиотека, читать не поспеваем!

Старшая сестрица хотела было сказать, что книга особенная, не чета романам иноземным, да смолчала. Аннушка уж больно любопытна, всенепременно до книги доберётся, коли заинтересуется, а сие произведение ей читать рано ещё, малая пока, хоть и кружит головы кавалерам точно опытная кокетка.

- Главное, чтобы Варенька оценила, - Юленька завернула фолиант в ткань, одёрнула платье, окинула себя быстрым взглядом в зеркале, хороша ли, и чинно выплыла за дверь, как и подобает благовоспитанной барышне.

Аннушка церемониться не пожелала, козочкой резвой заскакала рядом, негромко напевая под нос какую-то легкомысленную песенку, безжалостно фальшивя и путая слова. Музыкальный дар у младшей Изюмовой отсутствовал напрочь, но она об том нимало не заботилась и частенько мурлыкала себе под нос какую-нибудь песенку.

Вареньку сестрицы перехватили по дороге в столовую, и Юленька тут же поспешила передать подарок, уж больно сестрица средняя печальной была.

- Варенька, тётушка Катерина нынче заходила, вот, подарочек тебе передала.

- А что за подарок? – моментально насторожился Алексей Петрович, не понаслышке знающий, сколь эпатажными могут быть дары родственницы.

Юленька беззаботно дёрнула плечиком:

- Да так, ничего особенно. Там про Зеркальщиков: кто такие, да откуда, ну, и всё такое. Варюше нашей почитать полезно будет.

Услышав про Зеркальщика, Варвара Алексеевна вспыхнула вся словно маков цвет и уже собралась было сдёрнуть ткань, как отец мягко остановил её:

- После, Варенька. Маменька гневаться будет, коли к ужину запоздаешь.

Пришлось девушке подчиниться и отправиться в столовую. Весь ужин Варенька была рассеянной: лежащая рядом книга манила её, словно блуждающий огонёк неосторожного путника. Хотелось как можно скорее сдёрнуть шёлк, открыть книгу и погрузиться в чтение, за каждой строкой видя Всеволода Алёновича, его серые глаза: то насмешливые, то сердито-колючие, то нежные, но неизменно проницательные, всевидящие и всепрощающие.

- Варенька, - раздражённо окликнула дочь Софья Васильевна, - да что же это, право слово, с тобой такое делается-то? Дозваться не могу!

- А это, матушка, любовь, - Алексей Петрович подмигнул жене, ласково погладил её по руке. – Способность лицезреть предмет обожания даже в тарелке.

Аннушка прыснула, Юленька поперхнулась и раскашлялась, представив, как на неё с тарелки взирают сразу три кавалера. Ужас какой, так и кушать не захочется, зачахнешь, словно цветок без солнца!

- Ну уж, может, хоть не в тарелке? – усмехнулась Софья Васильевна, заботливо похлопав старшую дочь по спине. – У тебя, помнится, в пору жениховства аппетит отменный был. Да ты и сейчас на него не жалуешься.

- Потому и не жалуюсь, что наслаждаюсь светлым твоим обликом, - Алексей Петрович игриво ущипнул жену за щёку. – Даже в тарелке.

Софья Васильевна улыбнулась, кокетливо взмахнула ресницами и заботливо подлила мужу ещё чаю. Дочери, безошибочно угадав, что родители жаждут уединения, спешно отставили чашки и заявили, что они сыты и благодарствуют за трапезу. Аннушка благодарила несколько неразборчиво, так как левая щека у неё оттопыривалась из-за большого куска фруктового сахару, до коего младшая сестрица была превеликой охотницей. Ещё один кусочек сладости торчал из крошечного кармашка на платье барышни, к великому неудовольствию Юленьки, которая тоже любила сладкое, но поспорила с подружками, что целых десять дней не прикоснётся ни к сахару, ни к мёду, ни к пряникам, ни к любому другому сладостному искусу. Сейчас старшая сестрица корила себя за глупый спор и даже обещанная в случае выигрыша поездка на весенний бал-маскарад в столицу ни капли не радовала. Подумаешь, бал, коли надо будет, папенька их и так свозит. И с князем Беркутовым молодым сможет познакомить. А не папенька, так Варенькин Зеркальщик. Чай, вхож в светское общество.

Юленька потянула Вареньку за поясок и шепнула:

- Варюша, а Зеркальщик твой в столице часто бывает?

Сестрица пожала плечами:

- Не знаю, не спрашивала. А тебе зачем?

- Да так, просто, - неопределённо ответила Юленька и отважно отвернулась от увлечённо грызущей сахарок младшей сестры. Пожалуй, ради знакомства с молодым князем стоило потерпеть. Да и весенний бал-маскарад в столице чудо как хорош.

Допытываться Варенька не стала, ей не терпелось добраться до комнаты и погрузиться в чтение, а потому она спешно поцеловала сестёр и вихрем метнулась к себе.

- О, барышня, раненько Вы сегодня к себе-то поднялись, - удивилась Малуша и сердобольно покачала головой. – Видать, совсем измаялась, голубка.

- Малушенька, ты как меня ко сну приготовишь, лампу не гаси, я ещё почитаю, - прощебетала Варвара Алексеевна, едва ли не приплясывая на месте от нетерпения.

«Эк её разбирает, словно на свидание торопится», - удивилась горничная, но спрашивать ничего не стала, проворно помогла барышне облачиться в просторную ночную рубашку, старательно причесала волосы, чтобы они заблестели и густой волной заструились по плечам, и взбила подушки.

- Доброй ночи, барышня. Долго-то не засиживайтесь, чай, завтрема опять на службу.

- Да-да, конечно, - рассеянно откликнулась Варенька, открывая книгу и жадно разглядывая пожелтевшие от времени страницы и украшающие каждую страницу крохотные миниатюры. Яркие, несмотря на то, что сама книга выглядела очень и очень старой. Чернила, коими была написана книга, тоже не выцвели, сохранив насыщенный сине-фиолетовый перелив, особенно заметный в свете лампы.

Девушка ласково погладила причудливую вязь букв, щедро украшенных неведомым переписчиком всевозможными завитушками, и погрузилась в чтение. Название первой же главы заставило Вареньку густо покраснеть и стыдливо оглядеться по сторонам, не видит ли кто, ибо оно гласило: «Описание любовного пыла мужей, наделённых разными магическими талантами, а также оборотней, Зеркальщиков и Некромантов. Составлено на основе познаний дам, весьма преуспевших в любовных утехах». Барышня повозилась, накинула на ножки пуховое одеяло и с головой погрузилась в книгу.

Через час Варвара Алексеевна приобрела бесценные сведения о любовном пыле мужчин, средствах разжигания и укрощения пламени страсти, а также малейших признаках, по коим наличие даже потаённой искры будущего пожара чувств определить можно. Девушка прикрыла глаза, вспоминая до мельчайших деталей каждый миг рядом с Всеволодом Алёновичем. Если верить книге, то страсть Зеркальщика была нешуточной. Варенька польщённо хихикнула, повыше натянула одеяло и нахмурилась. Странно это как-то, в книге такие жаркие страсти, а ей с каждой минутой всё холоднее и холоднее, вон, даже руки посинели, и ноги почти не чувствуются. А ведь не мерзлявая, да и в комнате не холодно, Малушенька, как всегда, позаботилась, чтобы барышне приятственно было. Варвара Алексеевна бережно положила книгу, решительно отбросила одеяло и встала, чтобы достать тёплые чулочки. На миг глаза словно застило густым туманом, барышня пошатнулась и поспешно ухватилась за прикроватный столик, чтобы не упасть. Ноги подгибались, сердце то заходилось безумным галопом, то замирало, словно птичка, почуявшая ястреба.

- Да что это со мной? – пролепетала барышня, неверной рукой нашаривая серебряный колокольчик, коий предназначался для вызова слуг.

Варвара Алексеевна затеребила ворот ночной рубашки, ставший неожиданно жёстким и тесным, подаренный Зеркальщиком медальон выскользнул наружу и закачался, тревожно поблёскивая в неверном свете лампы.

- С Севой что-то?! – ахнула девушка, подхватывая медальон и с тревогой всматриваясь в него, словно в магическое зерцало, способное, согласно легенде, предрекать судьбу. – Что? Что происходит?

Медальон дёрнулся, потянулся в сторону висящего на стене зеркала. Варенька послушно шагнула к зеркалу, которое, словно только того и дожидаясь, засияло призывным серебряным светом, увеличилось в размерах и пошло кругами, точно водная гладь от брошенного в неё камня.

- Господи, помоги мне, - прошептала барышня, перекрестилась и решительно шагнула в зеркальный портал, точно в омут с головой кинулась.

Холодная волна выбила дыхание из груди девушки, грудь пронзила острая боль, Варвара Алексеевна вскрикнула, прижала руку к груди и буквально выпала из зеркального хода, больно ударившись об пол. Ссаженную на коленках кожу моментально защипало, запекло, но девушка даже не заметила этого, во все глаза глядя на разбитую, словно по ней ураган прошёлся, кровать. Больше всего Вареньку испугала не скомканная, словно её старательно и долго пережёвывали, простынь и не сбитое одеяло, а торчащая из-под него рука Зеркальщика. Такая слабая, безвольная и бледная, словно принадлежала не живому человеку, а бездыханному телу.

- Сева! - ахнула Варенька и бросилась вперёд, путаясь в длинном подоле своей ночной рубашки. – Сева, Сева, что с тобой?!

Барышня метнулась к кровати, решительно отбросила одеяло, скрывающее Всеволода Алёновича. Зеркальщик лежал на животе, неловко подвернув одну руку и уткнувшись лицом в подушку. Варенька громко со всхлипом вздохнула, подавляя панику и вспоминая, что говорил профессор Журавлёв, признанный специалист в области исцеления, обладающий сильной магией целителя.

- Так, спокойно, – ясным голосом отчеканила девушка, вспомнив утверждение профессора, что спокойный голос – одно из первейших средств подавления паники, - соберись. Севе твоя паника без надобности, ему помощь нужна.

Варвара Алексеевна выдохнула и чуть коснулась дрожащей рукой плеча Зеркальщика, тут же испуганно охнув и отпрянув. Плечо Всеволода показалось ей холодным, словно принадлежало мраморной статуе, а не живому человеку. Да и живому ли? Барышня тоненько заскулила, до крови прикусила губу, подавляя панику, и опять положила руку на плечо Всеволоду, намереваясь перевернуть его на спину. Помнится, профессор Журавлёв говорил, что, прежде чем бежать выбирать траурный наряд и заказывать погребальные венки от безутешных родственников, стоит послушать сердцебиение. А то вдруг радость окажется преждевременной и умирающий на самом деле жив, просто мертвецки пьян или в глубоком обмороке.

- Только вот Вы забыли упомянуть, господин профессор, что это не так-то просто мужчин на спину поворачивать, - пропыхтела Варенька, чувствуя себя мифическим царём, коего в наказание заставили катить на высокую гору огромный валун. – Господи, да что же это такое-то?! Ну почему у меня ничего не получается-то?!

Гнев придал необходимых сил, с возгласом правителя, одержавшего решающую победу, Варенька повернула Всеволода Алёновича на спину и, устало отдуваясь, плюхнулась на кровать рядом с ним, временно позабыв о том, что приличной незамужней девице подобным образом вести себя не подобало. Да и до приличий ли, когда решаются вопросы жизни и смерти!

Смахнув со лба пот и кое-как успокоив дыхание, чтобы слышать не только грохот крови в пульсирующих висках, но ещё и стук сердца Зеркальщика, барышня повернулась к мужчине и приглушённо пискнула, прикрыв ладошкой рот. Как оказалось, Всеволод Алёнович манкировал ночными рубашками, предпочитая спать во всей своей природной красе.

- Ой, мамочка, - прошептала Варвара Алексеевна, в коей схлестнулись в нешуточном бою строгое воспитание, полученное от матушки, и природное любопытство, распалённое подаренной тёткой Катериной книгой.

Конечно, благовоспитанной девице следовало немедленно закрыть глаза, да и вообще как можно скорее уйти, ибо оставаться тет-а-тет в компании мужчины, обнажённого мужчины, значило погубить себя в глазах приличного общества. Только как же, пардоньте, уйти, ежели Всеволоду Алёновичу помощь необходима? Не бросать же человека в беде лишь потому, что он в неподобающем виде? И вообще, кто об этом узнает-то? Варенька лишь убедится, что с Всеволодом всё благополучно, и немедленно вернётся домой.

- Только сердце послушаю, и домой, - шептала Варвара Алексеевна, не отводя глаз от фигуры, изваять которую не погнушались бы и самые прославленные скульпторы. – Сейчас, только сердце послушаю…

Барышня наклонилась и осторожно, словно прикасалась к горячей печке, положила голову на грудь Зеркальщика. Замерла, не смея даже громко вдохнуть, и не сдержала широкой блаженной улыбки, услышав сначала неуверенное, а потом всё громче и чётче: тук, тук-тук, тук.

- Жив, - Варенька облегчённо выдохнула и собралась подняться, когда по-прежнему холодная, но уже ничуть не вялая рука Всеволода стальным капканом обвилась вокруг её талии, не давая пошевелиться.

- Ай, Всеволод Алёнович, что Вы делаете?! – возмущённо пискнула девушка, трепыхаясь, словно попавшая в сачок бабочка.

Одним чётким и резким движением Всеволод подмял девушку под себя, распахнул огромные, в неверном свете луны кажущиеся серебристо-белыми, глаза и неожиданно детским слабым голосом прошептал:

- Мне холодно…

- Конечно, холодно, Вы же нагишом, прости господи, - пролепетала Варвара Алексеевна, - Вы меня только отпустите, я Вас одеялом накрою, Вам и теплее станет.

Но отпускать девушку Зеркальщик не собирался, наоборот, ещё крепче прижал к себе и тоном капризного ребёнка повторил, нахмурившись и чуть надув губы:

- Мне холодно!

«Вот же попала-то, точно муха в варенье, - с досадой подумала Варенька, - как мне его согревать прикажете, коли он меня не отпускает?!»

Перед глазами девушки всплыло написанное изящным почерком и украшенное всевозможными завитушками: «О способах разжигания любовной страсти у оборотней, Некромантов, Зеркальщиков, равно как и магов, проведших обряд Союза с единой, а потому требующих особого умения в любовных утехах». Помнится, на полях сей главы даже миниатюры были прописаны, красочно показывающие, что и как требуется делать даме, дабы разжечь огонь страсти. Срамота, конечно, но, как знать, а вдруг именно сейчас сия глава окажется полезной, поможет ускорить бег крови в жилах Всеволода?

Варенька медленно выдохнула, набираясь решимости. Шутка ли, за такие-то деяния можно и жёлтый билет, открывающий путь в публичный дом, получить!

- Спокойно, - приказала Варвара Алексеевна, стараясь, чтобы голос её не дрожал, - считай, что ты просто помогаешь замёрзшему в пургу. Как тогда, три года назад, когда кучер Прохор возвращался с крестин и три раза мимо родного дома прошёл и в сугробе уснул. Тогда папенька самолично приказал, чтобы я руки Прохору растирала. И ведь помогло же… Помер кучер не сразу, а через три недели от гнилой горячки… Тьфу ты, господи, какие глупости мне в голову лезут!

Девушка досадливо тряхнула головой, чуть нахмурилась, вспоминая прочитанное в книге, потянулась к Всеволоду, застыдилась и закрыла глаза от смущения. Так-то проще, когда не видишь, что и как делаешь.

Руки девушки порхали по телу мужчины, словно волны, ласкающие прибрежную скалу, Варенька увлеклась, уже всем телом льнула, умоляя, повелевая, требуя: живи, живи, дыши! И Зеркальщик откликался на этот призыв, кожа его порозовела, дыхание стало глубже, размереннее, на лице заиграла лёгкая, столь дорогая сердцу Вареньки полуулыбка. Исчезло и пугающее свечение из глаз, ресницы дрогнули и смежились.

- Слава тебе, Господи, получилось, - прошептала Варвара Алексеевна, сама не понимая, почему молитва её получилась не столь радостной, сколь огорчённой. Право слово, в книге ни слова не было прописано о том, что страсть любовная разжигается не только у мужчины, но и у женщины! И что ей теперь делать, ежели всё тело горит, словно его крапивой нахлестали?

Барышня досадливо вздохнула, завозилась, пытаясь унять телесный жар, покрепче стиснула бёдра, потом решила, что вдали от Всеволода Алёновича будет легче, как говорится, не видя искуса, проще совладать с соблазном, и поднялась, намереваясь вернуться в свою спальню. А что, Зеркальщик крепко спит, здоровью его, по крайней мере, на данный момент, ничего не угрожает, а коли будет надобность, медальон её всенепременно оповестит. Варенька попыталась подняться с кровати, но Всеволод сильной рукой притиснул девушку к себе, ещё и ногу на её бедро сверху закинул для надёжности, чтобы точно никуда не убежала. Пару раз девушка ещё пыталась незаметно выскользнуть, но Всеволод Алёнович даже в глубоком сне бдительности не терял, каждый раз крепче прижимая к себе Вареньку, словно скряга сундук с золотом. В конце концов барышня смирилась и решила предоставить себя на волю судьбы. Прикрыла глаза, прислушалась к ровному, чуть слышному дыханию крепко прижимающего её к груди мужчины и сама не заметила, как погрузилась в крепкий сон.

Приснилось Вареньке, что бредёт она по пустыне. Злой ветер, не несущий прохлады, а лишь опаляющий всё вокруг, бросал ей в лицо мелкие колючие песчинки, солнце беспощадно лило на несчастную землю расплавленные потоки золота. Барышня вспомнила, как в одной из папенькиных книг читала о подобной пытке, когда провинившемуся в краже даров из языческого храма заливали в рот расплавленное золото. Варвара Алексеевна содрогнулась, обхватила себя за плечи, пытаясь хоть так спасти их от убийственного жара, облизнула пересохшие, потрескавшиеся губы и огляделась по сторонам в робкой надежде увидеть хоть какую-нибудь хижину или одинокое дерево, под сенью коего можно было бы обрести желанную тень. Но вокруг на много-много вёрст расстилалась лишь безжизненная пустыня. Девушка хотела закричать, позвать на помощь, но из горла вырвался лишь чуть слышный сдавленный хрип. Голова Вареньки закружилась от зноя, колени подогнулись, и барышня без сил рухнула на раскалённый песок.

«Погибаю, - вяло и как-то даже отстранённо подумала Варвара Алексеевна, закрыв глаза. – И как это меня занесло в столь жуткое место?»

- Проснись, милая, - прозвучал рядом с девушкой нежный женский голос, - проснись, иначе и тебе, и Всеволоду худо будет.

Всеволод… Сева… Варенька слабо улыбнулась, вспомнив Зеркальщика, его серые, словно лесные озёра, глаза. Мысль о любимом придала сил, барышня с трудом разлепила веки и увидела рядом с собой хрупкую пепельноволосую женщину с большими серыми глазами, невесть как оказавшуюся в столь гибельном месте. Одета незнакомка была в длинную белую рубаху и в отличие от Варвара Алексеевны от жары ничуть не изнывала.

- Проснись, милая, - настойчиво повторила женщина и потормошила барышню за плечо. – Давай, пробуждайся, иначе вы оба от жара сгинете.

Варенька огляделась по сторонам:

- А разве я сплю? Значит, всё это мне только снится?

- Иные сны пострашнее яви бывают, - усмехнулась незнакомка и по-матерински мягко погладила девушку по щеке. – Эх ты, цветик полевой, стала Отражением Зеркальщика, а ничего-то толком про него не знаешь. У Всеволода сейчас жар сильный, и ты, его Отражение, от того же жара изнываешь. Пробудиться тебе надо, девонька, вырваться из плена знойного, иначе и сама сгинешь, и любому своему не поможешь.

Варвара Алексеевна, разом позабыв об иссушающем тело и душу зное, об усталости и ноющих по всему телу ожогах, вскочила на ноги, всплеснула руками:

- Жар! У Всеволода жар! Так нужно же срочно доктора позвать!

Сон разлетелся на острые куски, словно кто-то небрежно смахнул со стола песочные часы, барышня инстинктивно закрыла лицо рукавом и крикнула неизвестной спасительнице, медленно тающей, словно льдинка на прогретой земле:

- Скажите, кто Вы, за кого Бога молить?

И слабым вздохом, чуть слышным шелестом долетел ответ:

- Алёна…

Варвара Алексеевна вздрогнула, распахнула глаза и незряче уставилась в темноту, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, и от непонятного страха стали влажными ладошки. Мамочка милая, Господи Боже, Матерь Пресвятая Богородица, что это было? Сон или явь? Девушка повернулась к Зеркальщику, опять свернувшемуся в комочек на краю кровати, и чуть коснулась его плеча. Ладошку обожгло нестерпимым жаром, напомнившим ветер из пугающе-настоящего сна.

- Господи Боже, - вскрикнула Варенька и вихрем слетела с постели. Медальон, словно только того и ждал, сразу потянул девушку куда-то во тьму.

Варвара Алексеевна послушно последовала за своим волшебным проводником, понимая, что сама в потёмках всё равно не сможет найти ни полотенец, ни холодной воды, чтобы попытаться хоть как-то сбить жар до приезда доктора. Когда медальон клюнул вниз, словно пьющая из ручья птица, барышня наклонилась, выставив перед собой руки, и почти тут же нащупала прохладный бок то ли кувшина, то ли какой-то вазы. Варенька крепко обхватила драгоценную добычу и прижала к груди, а медальон опять повлёк девушку во тьму, пока не замер в складках чего-то небольшого и пушистого, висящего аккурат напротив лица Вареньки. Разбирать, что это и для чего повешено, барышня не стала, перехватила кувшин одной рукой, а другой ловко сдёрнула тряпочку, после чего шёпотом попросила медальон отвести её обратно к Всеволоду. Талисман не подвёл, в скором времени Варвара Алексеевна опять оказалась у кровати. Возможно из-за того, что ночь сменялась утром, или же ещё по какой-то иной причине, но в спальне было гораздо светлее, чем в тот миг, когда девушка уходила из неё. Варенька без труда смогла разглядеть и невысокий овальный столик, и стоящую на нём глубокую миску, похожую на ту, в коей Малуша парила ручки барышне после долгих прогулок в стужу.

«Ну, прямо то, что мне сейчас и надо», - удивилась девушка, но долго размышлять о происходящих чудесах не стала, без того хлопот много.

Варвара Алексеевна плеснула воды в миску, быстро окунула в неё тряпку и опрометью бросилась к кровати, красочно представляя свои попытки перевернуть бездыханное, налитое жаром тело Зеркальщика. Прошлый раз, помнится, у неё только с пятого али даже седьмого раза получилось развернуть Всеволода на спину. К счастью, Всеволод Алёнович развернулся сам, разметался на кровати, раскинув руки и ноги и тяжело со всхлипом дыша.

- Ничего, милый, потерпи, - заворковала Варенька, бережно обтирая лицо и грудь Зеркальщика, - сейчас легче станет. Сейчас я компресс сделаю и доктора позову. Никита Васильевич приедет, микстурку даст али капелек каких, и ты выздоровеешь. Хворь как рукой снимет. Ты, главное, держись, Сева, держись, не умирай.

Варенька и сама не знала, кого именно успокаивала: себя али Всеволода, но щебетала не переставая. Отчего-то ей казалось, что душа Зеркальщика идёт на её голос, точно корабль на призывный свет маяка, а болезнь наоборот корчится, словно бумага на огне, слабеет и отступает. От разговора с Зеркальщиком Варвара Алексеевна отвлеклась лишь единожды, когда подошла к висящему на стене зеркалу, приложила к прохладному стеклу ладошку, точь-в-точь как это делал Всеволод, и попыталась позвать Никиту Васильевича. Как правильно звать человека с помощью зеркала, девушка не знала, а потому воззвала всей душой, взмолилась так, как только в церкви и молилась, - пылко, страстно, всю душу в эту мольбу вкладывая.

- Да слышу я, слышу, - прозвучал из глубин зеркала сонный и недовольный голос доктора. – Чего у Вас стряслось, что Вы так шумите, помер что ли кто?

- У Всеволода жар, – выпалила Варенька, заламывая руки, - умоляю Вас, доктор, помогите! Пожалуйста…

- На пожалуйста завсегда пожалуйста, - прокряхтел Никита Васильевич, вылезая из зеркала, словно медведь из узкого лаза. – Только Вы, милая барышня, не плачьте. Поверьте, нужно нечто гораздо большее, нежели жар, чтобы спровадить нашего бравого Зеркальщика на встречу с праотцами.

Варвара Алексеевна хотела возразить, сказать, что она не плакала и даже не думала плакать, когда сорвавшаяся со щеки слезинка упала ей на руку. Девушка по-детски шмыгнула носом, стыдливо смахнула слёзы, стараясь придать себе облик взрослой, опытной помощницы дознавателя, а не насмерть перепуганной девчонки, и тут же детским дрожащим голоском пролепетала:

- Доктор, Сева будет жить? Вы же его спасёте?

Глаза Никиты Васильевича остро блеснули, голос прозвучал неожиданно строго, в нём не осталось и следа былой сонливости:

- А это, милая барышня, не от меня, точнее, не только от меня зависит. Зовите его, держите, не отпускайте, не позволяйте сделать последнего шага в тьму. Если Всеволод Алёнович и вернётся в мир живых, то только ради Вас.

Варенька восприняла слова доктора буквально, присела на кровать, ничуть не заботясь тем, что подобное поведение неприлично, взяла Всеволода за руку, с тихой тоской отметив, какой стала тонкой и горячей когда-то налитая жизнью и силой рука, и зашептала, зашелестела, сама толком не понимая, что именно. В шёпоте девушки смешалось всё: пылкие и неуклюжие признания в любви, воспоминания о детских шалостях, рассказ о том, как страшно было опозориться перед Львом Фёдоровичем во время первого допроса, отрывки из прочитанных книг и снова признания в любви и мольбы остаться.

- Не покидай меня, пожалуйста, - слёзы Вареньки текли по щекам, капали на прижатую к губам руку Всеволода, - останься, пожалуйста. Не уходи…

Доктор крякнул и отвернулся к окну, хоть в том и не было никакой надобности. Просто у привыкшего к смерти, да что там, порой и повелевающего смертью Некроманта защипало в глазах от столь безыскусной, идущей из самой глубины сердца, мольбы. Никита Васильевич отчётливо видел, как дрогнула и чуть побледнела склонившаяся над изголовьем Всеволода Алёновича чёрная, чернее самой тёмной безлунной ночи, тень.

«Уходи, - мысленно приказал Некромант этой тени, которую мог видеть лишь он один, - уходи, твоё время не пришло. Рано ещё ему к тебе, он здесь нужен».

Тень колыхнулась, заставив Вареньку испуганно вздрогнуть и крепче прижать к груди руку Всеволода, а потом растаяла, словно её никогда и не было. Никита Васильевич вытер лоб платком, с неудовольствием отметив, что рука его мелко подрагивает, и нарочито бодрым голосом воскликнул:

- Ну всё, милая барышня, небеса вняли Вашим пылким молитвам, угроза миновала. Можете спокойно отправляться домой, а я до утра тут останусь, подежурю у ложа больного, так сказать.

Доктор был уверен, что девушка с воодушевлением ухватится за его предложение. Всё-таки любовь любовью, судьба судьбой, а рисковать своей репутацией не каждая барышня отважится, ведь ежели кто прознает, что незамужняя девица провела ночь наедине с мужчиной, то это навсегда погубит не только её саму, но ещё и бросит тень на всё семейство. А у Варвары Алексеевны, помнится, ещё сестрицы есть.

Только вот ожидания Никиты Васильевича не оправдались, Варенька покачала головой и ясным, твёрдым голосом произнесла:

- Ежели Вы позволите, я бы предпочла остаться здесь.

Доктор выразительно изогнул бровь, мягко покачал головой, в голос вкрались кошачьи интонации, коими он всегда успокаивал излишне впечатлительных, находящихся на грани истерики барышень:

- Сударыня, поймите меня правильно, я нимало не сомневаюсь, что лучшей сиделки, чем Вы, для Всеволода Алёновича и желать нельзя, но…

- Никита Васильевич, если Вы печётесь о моей репутации, то смею Вас уверить: здесь я в такой же безопасности, как и под священной сенью монастыря, - возможно, чуть более резко и поспешно, чем следовало бы, возразила Варенька. – Уверена, Всеволод Алёнович не причинит мне никакого вреда. Или, может, Вы о его безопасности заботитесь? В таком случае я готова поклясться пред иконой, что ни словом, ни делом никогда и ни при каких обстоятельствах я не причиню вреда своему… - Варенька сбилась, закраснелась и тише добавила, - Всеволоду Алёновичу.

«Ай да ай, - восхитился Никита, стараясь, однако, сохранять благодушную приветливость, коия наиболее подобает доктору при исполнении им священного целительского долга, - а девица-то с карахтером! Выходит, не прогадал Всеволод с Отражением, выбрал самую наилучшую, что за ним следом и в огонь, и в воду, и к дракону в пасть последует! Пожалуй, при такой-то сиделке моё присутствие становится не только ненужным, но ещё и нежелательным. Пора откланиваться, меня моя Жизнь, чай, заждалась уже».

Доктор поднялся, не спеша собрал саквояж, бросил на Всеволода быстрый, внимательный взгляд, убедился, что пациент крепко спит, а не тихо-мирно покинул земную юдоль, направившись на встречу с Создателем, и церемонно поклонился Варваре Алексеевне, коия не сводила нежного, чуть встревоженного взгляда с безмятежного во сне лица Зеркальщика.

- Варвара Алексеевна, оставляю Всеволода Алёновича Вашим заботам. Ежели случится чего, сразу зовите меня, хотя лично я уверен, что опасность миновала, и теперь наш дорогой друг пойдёт на поправку… Ежели, конечно, не станет манкировать моим предписанием и будет принимать микстуру три раза в день в одно и то же время.

- Не волнуйтесь, Никита Васильевич, я за этим лично прослежу, - Варенька нашла в себе силы вежливо улыбнуться доктору и даже протянуть ему на прощание руку.

Доктор почтительно поцеловал прохладные пальчики и мягко заметил:

- Вам бы тоже не помешало отдохнуть, Варвара Алексеевна, у Вас очень утомлённый вид. Всеволод Алёнович с меня голову без всякой магии снимет, ежели с Вами что дурное приключится.

- Отчего же с Вас? Вашей вины никакой нет.

Никита Васильевич дёрнул уголком рта:

- А это Вы, дражайшая Варвара Алексеевна, Всеволоду Алёновичу сами доказывать будете. Мне, знаете, как-то не с руки с рассерженным Зеркальщиком спорить.

Варенька хихикнула, но её смешок тут же смазался зевком. Глаза барышни закрывались, под веки словно горсть песка сыпанули.

- Отдыхайте, - мягко повторил доктор, - можете считать это приказом. Провожать меня не надо, во владениях Всеволода Алёновича я пока, - мужчина особо выделил это слово, - лучше Вас ориентируюсь.

Девушка послушно кивала, уже даже толком не понимая, что доктор говорит. Мысли в голове путались, словно мухи в сладком варенье, в ушах гудело, а держать веки открытыми приходилось едва ли не пальчиками.

«Я только немного полежу, совсем чуть-чуть, а потом…» - додумать Варенька не успела, погрузившись в сон раньше, чем голова коснулась кровати.