Зеркальщик. Счастье из осколков

Осколок двенадцатый. Ревизор

Всеволод Алёнович чувствовал себя утлым челном, коий после жуткой штормовой ночи, когда волны и ветер швыряли его из стороны в сторону, норовя погубить, оказался в тихой гавани, обласканный спасительным светом маяка. Тело было вялым и как будто чужим, но душу переполнял странный, совершенно не поддающийся разумному объяснению, восторг. Зеркальщик открыл глаза и бездумно уставился в потолок.

«Я дома. Не в кабинете».

Первый разумный вывод, точнее, сохранившаяся способность к разумным суждениям, добавила сил и помогла повернуть голову вправо, туда, где находилось средоточие тепла, отзывающегося непривычной щемящей нежностью. Под боком у Всеволода, доверчиво уткнувшись ему лицом в грудь, спала Варенька.

«Нет, наверное, я всё ещё сплю, - подумал Зеркальщик, с почти священным благоговением любуясь округлым белоснежным плечиком, доверчиво высунувшимся из-под широкого ворота измятой ночной рубашки. – И это самый дивный сон из всех, что мне доводилось видеть!»

Осторожно, чтобы не разрушить дивное видение, Всеволод Алёнович протянул руку и коснулся спутанных, упавших на девичье лицо волос, ласково отвёл их в сторону, погладив нежную щёчку и очертив пальцем контур чуть приоткрытых во сне губ. Варенька глубоко вздохнула, улыбнулась широко и доверчиво, губы её чуть заметно шевельнулись в коротком и ласковом призыве:

- Сева…

Это был не сон. От осознания того, что Варенька во плоти спит рядом, доверчиво прильнув к нему всем телом, Всеволод Алёнович на миг даже позабыл, как дышать. Непривычная нежность, о способности к коей Зеркальщик даже не догадывался, захлестнула его, лишив возможности думать и рассуждать. Осталась лишь чистая радость, блаженный восторг, не терпящий холодных доводов разума. Всеволод чувствовал себя паломником, коего после долгих мытарств и скитаний вдруг допустили в самое сердце великой святыни.

- Варенька, - прошептал Зеркальщик, во все глаза глядя на своё Отражение, но не дерзая коснуться её даже кончиком пальцев, - Варенька…

Девушка снова вздохнула, завозилась, устраиваясь поудобнее, её нежная ручка доверчиво обвилась вокруг шеи Всеволода, привлекая его к себе. Кровь в жилах Всеволода Алёновича забурлила, подобно лаве пробудившегося вулкана, но давняя привычка к сдержанности пока ещё не давала вырваться на свободу порывам обнимательным, целовательным да обладательным. Варенька же словно нарочно опять завозилась, её бёдра оказались в опасной, очень опасной близости от напряжённого паха Зеркальщика.

«Не смей, - звенел в голове Всеволода холодный глас благоразумия, - не смей её трогать, иначе её репутация…»

«Да плевать на эту репутацию, - яростно возражал дерзкий новый Зеркальщик, свободный и открытый миру, - она сама пришла! И вообще, кровать не то место, где уместна будет демонстрация выдержки и блестящего воспитания!»

Всеволод улыбнулся. Широко, ясно, махнув рукой на то, что шрам сделал улыбку чуть кривой. Да и вообще, для Вареньки он любой хорош, даже полумёртвый, а на других плевать с высокой колокольни.

- Я люблю тебя, Варенька, - прошептал Зеркальщик, целуя мягкие девичьи губы.

Барышня вздохнула, длинные, завивающиеся кверху ресницы дрогнули, открылись чуть затуманенные сном глаза. Варвара Алексеевна улыбнулась, притянула к себе Всеволода, а когда поцелуй прервался, прошептала тихо и мечтательно:

- Не сон…

- Не сон, - эхом откликнулся Всеволод, нежно целуя барышню в шейку.

Варенька прерывисто вздохнула, чувствуя, как даже от столь лёгкой ласки начинает пылать, точно лист, неосторожно поднесённый к пламени свечи.

- Не останавливайтесь, - хрипло прошептала Варвара Алексеевна и услышала такой же хриплый от сдерживаемой страсти ответный шёпот:

- Не остановлюсь…

***

Ежели для Всеволода Алёновича и Варвары Алексеевны утро началось с торжества любви, то к убелённому сединами Аркадию Акакиевичу оно пришло вместе с трезвоном магического амулета, извещающего о том, что прибыло сообщение государственной важности. Помянув тихим недобрым словом всех, кому грешная совесть либо же выросты пониже спины спать спокойно не дают, мужчина потянулся к амулету и звучно щёлкнул по нему пальцем. Кристалл задрожал, в глубине его появилось нечто вроде окошечка, в коем показался беловолосый тонкокостный мужчина неопределённого возраста с пронзительными чёрными глазами.

- А-а-а, Еремей Матвеевич, - Аркадий Акакиевич с наслаждением потянулся, зевнул в кулак, - доброго утречка. Что это Вам, друг любезный, не спится, али опять, оборони боже, дуралеи какие решили на площади на потеху публике поторчать, оружием побряцать? Так можете быть спокойны, последнее тайное общество в нашем городе закрылось по причине рождения наследника у его вдохновителя. Теперь пока князь Беликов не поймёт, кого бить али благодарить за сына, общество не возродится.

- Проверяющий к Вам едет, Аркадий Акакиевич, - вздохнул Еремей Матвеевич, долгие годы служащий в Тайном магическом контроле, находящемся под личным патронажем Государя Императора.

Седовласый чиновник Сыскного Управления, услышав про проверяющего, лишь досадливо поморщился, не более. Проверки его не пугали, чай, не в первый раз приезжают. Конечно, от таких визитов радости мало, однако и вреда они не несут. Наоборот, коли угодишь со встречей, да все бумаги, кои потребуют, предоставишь в срок да в полном объёме, так можно и на награду рассчитывать. Денежную там али вообще орден на грудь, ежели заслужишь, конечно. А Всеволоду Алёновичу вознаграждение бы не повредило, у него Отражение появилось, значит, свадьба не за горами, а сие мероприятие весьма затратно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- И чего проверять будут?

Аркадий Акакиевич опять зевнул, перекрестил рот. Право слово, Еремеюшка с такими-то вестями мог бы и до начала службы подождать. Чай, знает, что в Сыскном Управлении завсегда с бумагами полный порядок, а коли чего и не доделано, то к проверке закончат. Ить не первый раз приезжают, право слово!

Старый маг замолчал, чуть виновато помаргивая сморщенными птичьими веками, потом вздохнул и развёл руками:

- Не чего, а кого. Зеркальщиков проверять станут, так-то, друг милый.

- Во-о-он, оно что, - задумчиво протянул Аркадий Акакиевич, - ну, спасибо, друг милый, за предупреждение да вразумление. А кто ж приедет-то?

Еремей Матвеевич втянул голову в плечи, огляделся по сторонам и, едва шевеля губами, выдохнул:

- САМ!

Аркадий Акакиевич с трудом сглотнул вязкий, колючий ком в горле, прокашлялся, возвращая голос, головой покачал:

- С чего хоть?

В пронзительных чёрных глазах друга полыхнула злая насмешка:

- А то ты сам, друг милый, не понимаешь! Зеркальщик у вас незарегистрированный объявился и добро, коли всего один!

Чиновник Сыскного Управления двинул вперёд-назад челюстью, словно обиду пережёвывая. И хочется возразить, да что тут скажешь-то? Прав Еремей, во всём прав, только вот не легче от этого.

- Самому-то зачем приезжать? Прислал бы кого-нибудь, из людей надёжных, проверенных, чай, немало таких.

Еремей Матвеевич сердито фыркнул, точно кошка, коей на хвост наступили:

- Вот кабы твой Зеркальщик сидел себе тихо-мирно и не высовывался, тогда другой разговор. А уж коли он убивать начал…

- Он не мой, - обиделся Аркадий Акакиевич. – Мой-то как раз службу служит верно, нареканий к нему никаких, одни похвалы да благодарности. Давеча, вот, Отражением обзавёлся, душегуба опять же опасного обезвредил.

- И нашлась же дурная, с Зеркальщиком связываться, - брезгливо дёрнул уголком рта старый маг, - оне же чисто Некроманты, за ними глаз да глаз нужен!

- Всеволод Алёнович муж достойный, - голодным львом рыкнул Аркадий Акакиевич, - и дознаватель отменный. И чародейства свои исключительно на пользу Отечеству и службе использует.

Еремей Матвеевич, замахал в воздухе тонкими руками:

- Всё-всё-всё, угомонись, ничего худого я против твоего Зеркальщика не имею. Раз ты говоришь, что человек достойный, быть посему. А проверяющий всё одно приедет.

Аркадий Акакиевич усмехнулся благодушно:

- Да пусть приезжает, мне не жалко. Всеволод любые проверки выдержит, токмо, по моему разумению, не следовало бы обижать недоверием хорошего человека. Неправильно это, не по-людски.

- Ещё скажи: не по-христиански, - фыркнул старый маг, - ладно, прощай, старый друг. Даст Бог, следующая встреча при иных обстоятельствах будет.

- Даст Бог, - откликнулся чиновник Сыскного Управления и провёл рукой по амулету, отключая его.

Аркадий Акакиевич посидел немного в тишине спальни, покачал головой, что-то негромко шепча себе под нос, а потом опять потянулся к амулету. Посмотрел на него мало не с отвращением, стариковски покряхтывая, подошёл к зеркалу и приложил амулет к стеклу. Хочется али нет, а предупредить Всеволода Алёновича о проверке стоило всенепременно. О таких вещах надо знать заблаговременно.

Зеркальщик только-только проводил Вареньку в её комнату в отчем доме, а потому отойти от зеркала далеко не успел, вызов принял быстро. Увидев Аркадия Акакиевича, весело улыбнулся, пожелал наидобрейшего утра, чем вогнал седовласого чиновника в состояние глубокой задумчивости.

- А у Вас, оказывается, в глазах искры золотые, - задумчиво заметил Аркадий Акакиевич, глядя на дознавателя так, словно впервые его видел.

Всеволод удивлённо моргнул, качнул головой, переспросил вежливо:

- Что, простите?

«А он ведь молодой, ему, поди, и тридцати нет, - продолжал заниматься не свойственным ему витанием в заоблачных сферах Аркадий Акакиевич, - а я-то, дурак старый, думал: Всеволод Алёнович – муж зрелый, перешагнувший пору тридцатилетия».

Зеркальщик вежливо кашлянул, привлекая к себе внимание. Конечно, отвлекать начальство от дум невежливо, но хотелось бы уже, наконец, разговор завершить и отправиться за цветами, конфектами и всенепременно кольцом золотым, дабы уже сегодня иметь возможность официально объявить об обручении с Варенькой. Хотелось бы, конечно, и свадьбу как можно скорее справить, но тут ждать придётся, чтобы все приготовления завершить успели. Всеволод досадливо дёрнул уголком рта. Можно подумать, он меньше Вареньку любить будет, коли её тётка четвероюродная на свадьбу не приедет! Али приданое припасти не успеют.

Зеркальщик опять взглянул на Аркадия Акакиевича, по-прежнему пребывающего в состоянии глубокой задумчивости.

«И чего он тянет? – нетерпеливо подумал Всеволод. – Вести что ли какие дурные? Так с ними тем более тянуть не след, тут как осколок извлекать, лучше один раз со всей силы рвануть, чем часами расшатывать да по кусочку извлекать. Боли всё одно не избежать, только пытку продлеваешь».

Аркадий Акакиевич же, коему совершенно не хотелось гасить столь редкие в глазах Всеволода Алёновича искорки счастия, никак не мог насмелиться сказать о проверке, а потому и разговор решил начать с тем безобидных и отвлечённых:

- А сколько Вам лет, Всеволод Алёнович?

Зеркальщик удивлённо вскинул брови, потом озадаченно принахмурился, то ли пытаясь понять причину столь неожиданного вопроса, то ли вспоминая возраст, о коем никогда и не задумывался.

- Двадцать… четыре, - медленно, с расстановкой ответил Всеволод, не враз вспомнивший, сколько ему исполнилось, и тут же с лёгким вызовом добавил. – По законам нашей Империи я вошёл в пору мужества, а потому могу сочетаться браком.

Аркадий Акакиевич усмехнулся, махнул рукой:

- Да я не про то. Думал грешным делом, Вы старше.

Брови Всеволода Алёновича опять выразительно взмыли вверх, во взгляде скользнула лёгкая укоризна, мол, сколько же можно пустыми разговорами время отнимать? Для гостей час неурочный, для светской беседы место неподобающее.

Седовласый чиновник вздохнул, нервно дёрнул щекой, проговорил тихо и задушевно, почему-то виновато отводя взгляд:

- Я вот чего сказать-то хотел. Проверка приезжает. Самолично Ярослав Макарович в нашем городе Зеркальщиков проверять будет.

Аркадий Акакиевич замолк, давая возможность Зеркальщику осмыслить сказанное, а то и излить недовольство за унижающие человеческое достоинство проверки. Мол, по службе никаких нареканий, ни в каких преступлениях противу трона, веры и народа не замечен, так почто же как татя лесного проверять? Но Всеволод лишь вежливо склонил голову, давая понять, что весть услышал, и спокойно поинтересовался:

- Когда проверка будет?

- Не знаю, - с досадой ответил Аркадий Акакиевич, переживающий за своего дознавателя пуще его самого, - даже мне не сказали!

По губам Всеволода скользнула озорная мальчишеская усмешка:

- Ну что ж, значит, хорошо, что я никуда из города уезжать не собираюсь.

Седовласый чиновник не поверил своим ушам, во все глаза воззрился на дознавателя, словно на чудо заморское:

- Неужто Вы не гневаетесь?

Всеволод Алёнович улыбнулся широко, ничуть не печалясь, что шрам сделал улыбку кривоватой, пригнулся к зеркалу:

- А на что ж гневаться-то? Всякая тварь по-своему Господа славит. Служба у них такая, только и всего.

- Что с Вами, Всеволод Алёнович, - встревоженно воскликнул Аркадий Акакиевич, - уж не подменили ли Вас?

Зеркальщик звонко, заливисто расхохотался, отсмеявшись, покачал головой:

- Нет, не подменили. Обручение у меня сегодня.

Аркадий Акакиевич улыбнулся, от всей души поздравил дознавателя со знаменательным в жизни событием и поспешил откланяться. Чай, будет ещё время побеседовать, а сейчас Всеволода Алёновича лучше не беспокоить. Ясно же, что Зеркальщику сейчас не до хлопот государственных, не об том сердце кричит. Аркадий Акакиевич молодцевато усмехнулся, вспомнив своё сватовство к любимой Натальюшке. Эх, сколько лет прошло, сколько воды утекло, а до сих помнит, как бешено стучало сердце, когда входил в библиотеку к Натальиному отцу, как голос дрожал, когда просил его благословить на брак с дочерью. Всеволоду Алёновичу тоже предстоит пред отцом избранницы стоять, как-то ещё Алексей Петрович его примет. Аркадий Акакиевич покачал головой и усмехнулся. Хорошо всё будет, не станет Алексей Петрович куражиться над Зеркальщиком, не такой он человек. А значит, быть скоро в Сыскном Управлении шумному гулянию. Аркадий Акакиевич воодушевлённо потёр руки и поспешил в Управление точно голубь, несущий благую весть.

***

Едва завершив беседу с Аркадием Акакиевичем, Всеволод моментально выбросил его из головы. Потом, всё потом, чай, проверяющий ещё не прибыл. Да и приедет когда, большой беды в том не будет, зря Аркадий Акакиевич так переживает. Всеволод Алёнович улыбнулся, старательно приглаживая вихры надо лбом и одёргивая ладно пригнанный мундир. Ну вот, облик, вполне подобающий помолвке. Осталось цветы купить, конфекты взять и непременно к ювелиру за колечком золотым зайти. С камушком, белым… Нет, дымчато-серым, как осколок зеркала. Помнится, у Егора Ильича видел похожее. Зеркальщик ещё раз одёрнул мундир и, весело насвистывая, что было для него нехарактерно, вышел из комнаты.

Всё в этот день было таким и немного не таким, словно рухнули ледяные стены, огораживающие Всеволода от всего остального мира. И небо было прозрачно-голубым, таким высоким, каким оно лишь в летний зной и бывает, и солнце светило ярко, так сверкая на снегу, что даже глазам больно было. Деревья облачились в пушистые белоснежные шубки, коими и столичные красавицы не побрезговали бы. Даже домики выглядели аккуратными и нарядными, словно на праздничных картинках.

«Что-то тебя, братец, на поэзию потянуло, - усмехнулся Всеволод, с трудом удерживая себя от желания по-мальчишески лихо прокатиться по блестящей под солнечными лучами ледяной дорожке, - а как говорит незабвенный Лев Фёдорович: «Поэты хуже философов, потому как их мятежные размышления завсегда понятны и приятны досужей публике».

Зеркальщик смешливо фыркнул, но тут же поднял голову и расправил плечи, постаравшись придать лицу надменно-скучающее выражение: самые наилучшие магазейны располагались в так называемой «приличной» части города, в коей улыбаться, а паче того, смеяться, считалось едва ли не преступлением.

«И как тут только люди живут? - Всеволод чуть кивнул вышедшему на променад тощему мужчине, влекомому под руку необъятных размеров дамой, с коими когда-то свели дела служебные, - скука же смертная. Ни улыбки на лице, ни слова доброго на устах, один холод, душу вымораживающий».

Всеволод Алёнович сочувственно посмотрел на закутанного, точно праздничный каравай от дурных глаз, мальчишку, не способного не то что бегать и шалить, а даже просто ходить присущим всем отрокам широким летучим шагом. Мальчуган ответил тоскливым взглядом волкодава, коему взбалмошная хозяйка повязала на шею пышный розовый бант, сточила клыки и обрезала когти. Зеркальщик вспомнил шумную и постоянно чумазую, вопреки всем ухищрениям и стараниям воспитателей, ватагу мальчишек из воспитательного дома и не сдержал широкой лучистой улыбки. Да, порой горько и голодно, порой от холода и паче того несправедливостей стыла в жилах кровь, зато никто и никогда не покушался там на самое сокровенное: жизнь и свободу воспитанников. А это гораздо важнее сонма нянек, готовых исполнить любую прихоть. Всеволод тряхнул головой, прогоняя размышления и воспоминания, свойственные более меланхолической барышне, нежели деятельному мужу, и решительно шагнул к лавке, чья расписанная цветами вывеска утверждала, что тут можно найти самый наилучший букет во всём городе. Ну что ж, самое время проверить столь смелое заверение.

Колокольчик над дверью предупредительно звякнул тонким серебристым голоском, стоящий за прилавком приказчик поспешно нацепил на лицо широкую радушную улыбку, точно хозяйка фартук перед готовкой повязала, и выплыл навстречу гостю. Низко поклонился, привычно окидывая визитёра внимательным взглядом. Мда-с, не самого солидного вида господин пожаловал. Одёжка полувоенного образца, сидит привычно, значит, человек служивый, не светский щёголь, решивший пыль в глаза барышням пустить. А много ли у служивых денег на букеты, скажите на милость? Вот то-то и оно. Летами вроде как молод, но шрам на щеке безобразит лицо, а глазища серые и вовсе жуть жуткую нагоняют, уж больно пронзительные да зоркие.

«Матерь божия, уж не Зеркальщик ли пожаловал? – озарило приказчика, разом заморозив на губах все подобающие случаю приветствия. – Вот уж принесла нелёгкая, кого не ждали, не звали! И как теперь от этой напасти избавиться?!»

Всеволод Алёнович, на руке коего по-прежнему болтался сдерживающий магию браслет, по побледневшему, чуть заметно исказившемуся лицу приказчика безошибочно угадал, что ему тут не рады. Более того, были бы просто счастливы, ежели бы он прямо сейчас, слова не говоря, развернулся и ушёл. Только вот радовать таким образом Зеркальщик никогда и никого не собирался, привычно внутренне закрылся, ощетинился и самым надменным тоном процедил:

- А что, любезнейший, какими цветами можете похвалиться? На вывеске написано, что краше ваших букетов во всём городе не сыскать, да так ли это?

Приказчик гулко сглотнул, но многолетняя привычка взяла верх, вернув на бледные от напряжения губы чуть искажённую угодливую улыбку, а в дрожащий голос щедро добавив елея подобострастия:

- Судить о наших цветах предоставлю Вашей милости, однако, смею заметить, сам Володимир Питримович на аменины дочери у нас цветочные гирлянды для бальной залы заказывал. Да и Михаил Осипович Омутов, тоже человек весьма почтенный и меценат известный, завсегда для своей обожаемой супруги в нашей лавке цветы заказывает.

Володимир Питримович, владелец заводов в далёкой северной части империи – зверь лютый с людьми подневольными и червь угодливый с теми, кто хоть мало-мальски был ему полезен, равно как и его перезрелая, вечно сонная и всем недовольная дочь для Всеволода являлись скорее отрицательным примером, нежели образом для подражания. А уж Михаил Омутов, коего Зеркальщик даже наедине с самим собой отцом не называл, паче того, его супруга и вовсе окончательно отвратили Всеволода Алёновича от этой цветочной лавки. Чай, не последняя в городе, найдутся и другие. Может быть и проще, не такие помпезные, зато душевнее. Однако и уходить, даже не взглянув на цветы, глупо. Варенька достойна самого наилучшего, даже если оно будет приобретено в месте, подобном этому. Зеркальщик неторопливо стянул перчатки, небрежно зажал их в руке:

- Ладно уж, показывай свои цветы.

«Вот ведь ирод, остался-таки, - мысленно брезгливо сплюнул приказчик, - как бы он мне всю почтенную публику не отворотил, идолище поганое. Покажу-ка я ему самые дорогие букеты, на кои у него никаких средствов не хватит».

Приказчик подобострастно поклонился и самолично, не доверяя мальчишке-помощнику, скрылся за небольшой дверцей, пролепетав:

- Обождите маленько, я сей миг вернусь.

Всеволод Алёнович остался в лавке, лениво скользя взглядом по выставленным тут и там букетам, расставленным, стоит признать, с большим вкусом, и стараясь не замечать, как от настойчивого цветочного запаха начинает щипать в носу.

- Пожалуйте-с, - сладким голосом пропел приказчик, появляясь с пышным, в два обхвата букетом лилий всевозможных оттенков и переливов, точно впитавших в себя все самые нежные краски утра.

Зеркальщик подошёл поближе, вдохнул тяжёлый дурманный аромат и, не удержавшись, звонко чихнул.

- Доброго Вам здоровьичка, - по-прежнему приторно сладко, только что мёдом не истекая, пропел приказчик.

Всеволод обошёл лилии, не столько любуясь их неприступным совершенством, сколько прислушиваясь к собственной магии. Что и говорить, цветы хороши, пожалуй, даже идеальны, только… бездушны. Они как прекрасная мраморная статуя, коя никогда не заменит живую девушку, поскольку даже идеальный камень всё равно останется мёртвым камнем. Вареньке, такой живой и тёплой, эти цветы покажутся излишне чопорными и холодными, но по правилам хорошего тона, введённым бабушкой ныне правящего императора, особой весьма образованной и старавшейся прописать каждое действо своих подданных, дары жениха должны быть такими, чтобы родители невесты могли с гордостью демонстрировать их многочисленным гостям. А что, если попытаться и приличия соблюсти, и себе не изменить? В глазах Всеволода Алёновича плеснули озорные искорки, уголки губ чуть дёрнулись, обозначая улыбку.

- Отличные цветы, любезнейший, я их беру, - при виде вытянувшейся от изумления физиономии приказчика Зеркальщик испытал восторг, как от безнаказанно прошедшей проказы. – Самым наилучшим образом упакуйте их и отправьте вот по этому адресу, - Всеволод достал из кармана карточку, привычно провёл по ней ладонью, создавая нужный текст, благо такому простому чародейству браслет помехой не был. – Да поживее! Цветы должны быть доставлены не позднее, чем через полчаса!

- Всё будет сделано, Ваша милость.

Теперь приказчик буквально лучился приветливостью и готовностью услужить, но Всеволод Алёнович более к нему интереса не проявлял. Бросил на прилавок деньги и вышел, не удостоив приказчика даже кивком. Таким же образом, в самых дорогих лавках, были приобретены конфекты и драгоценный комплект из серёг и колье для, так сказать, официальной части помолвки. Как говорится, специально для гостей. Зеркальщик хмыкнул, невольно отметив, что с появлением Вареньки стал гораздо снисходительнее относиться к встречающимся в жизни чудачествам, к коим, положа руку на сердце, относил и предписания этикета.

Завершив церемонные приготовления, Всеволод зашёл в небольшую пирожковую, дабы подкрепиться и поразмыслить над тем, где же найти подарки для своей ненаглядной. Не торжественные дары, а милые сердцу гостинцы, вроде того стеклянного шара, при виде коего Варенька засияла подобно майскому солнышку.

«Итак, что может порадовать Вареньку? – думал Всеволод, не замечая призывных взглядов хозяйки пирожковой. – Что-то нежное, тёплое пушистое, такое, как она сама».

Всеволод Алёнович взмахом руки подозвал хозяйку, подплывшую к нему, словно победоносный флот в родную гавань.

- Послушай-ка, милая, помнится, лет так десять назад тут старик садовник проживал, сухощавый такой.

- А как же, барин, знаю такого, - хозяйка горделиво улыбнулась. – Захарыч енто, он в Чародейном тупике проживает, отсюда недалече, токмо без магии али провожатого, коий доступ имеет, к нему не попасть.

Всеволод чуть склонил голову, пряча усмешку, не часто, пожалуй, вообще в первый раз в жизни в нём не разглядели магического дара. Интересно, это браслет постарался или хозяйка так истосковалась по мужской ласке? Дознаватель внимательно посмотрел на описывающую тяготы пути до Чародейного тупика женщину. Нет, пожалуй, всё-таки дама относится к тем, кто охотно и без малейших угрызений совести примет ласку и деньги, самое главное, деньги, от любого, в том числе и закоренелого душегуба, чьим именем пугают своих детей даже Некроманты.

- Так что, барин, одному Вам до Захарыча ну никак не добраться, - женщина победоносно улыбнулась, кокетливо поправила объёмный чепец на голове. – Ежели Вашей милости угодно, то я мигом вместо себя девку поставлю, а сама Вас провожу.

- Неужели у тебя доступ в сей таинственный тупик есть? – Зеркальщик с новым, уже служебным, интересом посмотрел на хозяйку пирожковой. Помнится, приходило в Сыскное Управление сообщение о том, что под самым носом благонадёжных магов и почтенных жителей города, недалеко от Чародейского тупика, разбойные целый притон создали. И никто-де лиходеев сих поймать не может, потому как предупреждают их об облавах, и успевают они укрыться.

Хозяйка, словно прочитав мысли Всеволода Алёновича, закраснелась и махнула рукой, пролепетав что-то невразумительное. Нутряное, свойственное лишь зверям да тем, кто часто рискует собой, чутьё подсказало, что черноволосый красавец со шрамом на щеке далеко не так прост, как кажется.

«Мать честная, а глазища-то у него какие, - ахнула женщина, мелко и торопливо перекрестившись, - уж не Зеркальщик ли это? А я-то, дура, распетушилась перед ним, разболталась, точно флюгер на ветру. А ему, змею подколодному, поди, только того и надобно, специально, небось, в доверие втирался, гад такой! И почему это завсегда самые пригожие молодцы либо мошенники, норовящие облапошить бедную женщину, либо сыскари, сующие свой нос в кажную щель?»

Хозяйка тоскливо вздохнула, с остервенением смахнула со стола крошки и уже другим, сварливым и неприветливым, тоном буркнула:

- Заболталась я с Вами, а у меня дел не меряно, не считано. Пойду я.

- А к Захарычу проводить?

Женщина сердито воззрилась в блестящие серые глаза, словно хотела в них до самого донышка дырку пробуравить, и отчеканила:

- И сами дойдёте. Чай, магией владеете.

«Она, - окончательно утвердился в своих подозрениях Зеркальщик и досадливо поморщился, - чёрт, как не вовремя-то. Теперь нужно брать их всех, а то предупредит хозяюшка, злодеи расползутся по всему городу да со страха пуще прежнего лютовать начнут. И что мне делать? Ни одного городового поблизости, как на грех, нет и магией пользоваться нельзя».

Лихорадочные размышления Всеволода Алёновича ни в коей мере не отразились на лице, и, глядя в эти невозмутимые, самую малость обиженно-удивлённые глаза, хозяйка пирожковой заколебалась:

«Да полно, не похож он на сыскаря. Те все как на подбор краснорожие да крикливые, а ентот говорит тихо, обходителен, как мужчина опять-таки весьма привлекателен. Можа даже и не Зеркальщик, с чего мне енто помстилось-та? Подумаешь, глаза серые, у Проньки Косого, вон, вообче один глаз серый, другой голубой, так енто же не означает, что Пронька даром провидца наделён. Надо, пожалуй, с Гудияром посоветоваться, он волк травленый, всех сыскарей за десять вёрст чует».

- Вы, барин, погодьте, не уходите, - женщина расплылась в обольстительной улыбке, чуть коснулась пальцами руки Всеволода. – Я только распоряжения по кухне сделаю и враз к Вам вернусь. И провожу Вас, коли надобно будет.

Всеволод кивнул, взял со стоящего на столе блюда ещё один румяный пирожок и отхлебнул кваса из кружки. Хозяйка, успокоенная тем, что странный посетитель не спешит выхватывать оружие, звать городовых или цеплять на неё оковы, одарила Зеркальщика ещё одной улыбкой и поплыла к стойке, так игриво покачивая бёдрами, что огненно-рыжий мужик, насквозь пропахший лошадьми, пронёс кружку мимо рта, а другой получил звучную оплеуху от жены.

«Доносить пошла, и что-то мне подсказывает, что не городовым. А в банде, по непроверенным данным, человек десять, шестеро точно дюжие мужики, способные, если верить самовидцам, быка одним ударом завалить, - дознаватель откинулся на спинку стула. – С полным резервом ещё можно было бы попробовать, но сейчас в одиночку я с ними точно не совладаю. И вряд ли мне поверят, что я здесь по личной, а не служебной надобности. Итак, возвращаемся к главному вопросу: что делать?»

Всеволод Алёнович задумчиво погладил надёжно укрытый длинным рукавом браслет, покрутил его, прикидывая, можно ли снять ставший обузой амулет. Браслет категорически не желал расстёгиваться или же каким-то иным способом покидать руку, протестующе нагреваясь и покалывая кожу.

«Ты чего удумал, ирод?!»

Голос Никиты прозвучал так неожиданно, что Зеркальщику стоило немалого труда не подпрыгнуть на месте.

«Ты почто браслет теребишь, я кому сказал, никакой магии?! В гроб себя вогнать хочешь безвременно, ирод?!»

«Никита, друг, мне твоя помощь нужна».

Всеволод благоразумно пропустил мимо ушей все оскорбления, во-первых, сейчас не время и не место для обид, а во-вторых, тут и без всякой магии понятно, что костерят его не по злобе души, а тревожась об его, Всеволода, здоровье.

Как всегда, на призыв о помощи доктор откликнулся моментально, сварливо, точно столетний дед, спросив:

«Чего там у тебя опять приключилось?»

Зеркальщик быстро рассказал, как его угораздило чисто случайно обнаружить разбойничий притон.

«Всеволод Алёнович, - голос Никиты источал столько яда, что даже малой капли его хватило бы для истребления всех жителей империи, - я вот не пойму, ты родился под несчастливой звездой, али это магия твоя дурная так действует? Почему ты в каждом стоге иголку находишь, что ж ты такой удачей обиженный, а?!»

На невезучего Всеволод всё-таки обиделся:

«Служба у меня такая: находить то, что другие теряют».

Доктор выразительно крякнул, намекая, что нечего на зеркало пенять, коли наружность не устраивает, сиречь нечего собственную «удачливость» делами служебными прикрывать, и буркнув: «Жди» замолк. Браслет тоже прекратил щипаться и стал прохладнее, мстительно обвившись вокруг запястья наподобие кандальных оков.

Дознаватель задумчиво посмотрел в окно, где яркое солнце сменили низкие косматые тучи, обещающие затяжной снегопад. Погода стремительно портилась, от резких порывов ветра пронзительно скрипели ставни и дрожали мутноватые стёкла.

- Барин, - хозяйка пирожковой подошла к столу, пряча руки под длинным серым фартуком, - ежели Вы хотите к Захарычу, так лучше прямо сейчас идти. А то вишь, что на улице творится, не ровён час, пурга начнётся.

Зеркальщик благодушно кивнул и поднялся, не спеша хвататься за оружие (коего у него, к слову сказать, и не было) или звать на помощь. Женщина незаметно вздохнула, покачала головой, уже жалея, что сболтнула Гудияру о посетителе, в коем на миг, воистину правду молвят, что пуганая ворона и куста боится, помстился ей дознаватель из Сыскного Управления. А теперь всё, обречён красавец сероглазый, как от пирожковой отойдёт, тут его и встретят. И добро, коли сразу прирежут, а то ведь могут и на беседу к Гудияру стащить, а после таких разговоров даже самые крепкие о смерти как о благе молили. Хозяйка тяжко вздохнула, скорбно поджала губы. Может, предупредить молодца, пока не поздно? Женщина искоса посмотрела на обречённого, коий пока не догадывался о своей скорбной юдоли, и покачала головой. Нет, поздно, уже слишком поздно. Гудияр, оборотень поганый, уже почуял жажду крови и таперича пока не утолит её, не успокоится. Ох, Господи, прости и помилуй душу грешную, не со зла, а лишь по извечной бабьей дурости с разбойными связавшуюся! Хозяйка пирожковой перекрестилась, негромко прошептала сбивчивую молитву.

- Что это ты, хозяюшка, то молитвы шепчешь, то вздыхаешь? – насмешливо спросил Всеволод. – Уж не потравила ли пироги, коими меня потчевала?

Женщина вспыхнула, точно была невинной девицей, перед коей пьяный мужик порты скинул:

- Побойтесь бога, барин, кухня у меня отменная, самые первые люди города отведать не брезгуют! Почитай, каждый дён слуг присылают!

Взгляд Зеркальщика потяжелел, засиял сдерживаемой магией:

- Хорошо, что сами не приезжают, а не то твои дружки живо бы их на солнышко сушиться повесили.

Женщина побледнела, словно свежевыпавший снег, споткнулась на ровном месте, чуть не упав лицом вниз на промёрзшую землю, зашевелила губами, не в силах выдавить из себя ни слова. А Всеволод Алёнович продолжал давить, пытаясь до самой сердцевины души достать, раскаяние пробудить:

- Ну, что же ты губами хлопаешь? Скажешь, облыжно говорю? Так ведь сама знаешь, что прав я. Небось, и пирожковую свою на кровавые деньги открыла?

- Неправда, - вспыхнула хозяйка, коей ножом по сердцу пришлись последние слова дознавателя, по самому больному полоснули, - лжа это, вот Вам крест, от родителей наследство! Нет на моей лавочке ни капли крови, чистая она, я и батюшку Онисима освящать её приглашала!

Всеволод крутенько повернулся на каблуках, схватил женщину за плечи, притянул к себе, выдохнул прямо в лицо, буравя тяжким взором:

- А на тебе самой тоже крови нет?

Дама сникла, обмякла вся, словно марионетка с оборванными нитями. Дознаватель усмехнулся одним уголком рта и тут приметил смутное движение в тени кособокого домишки, стоящего аккурат на границе Чародейного тупика. Резко оттолкнув женщину себе за спину, Всеволод плавно развернулся к промелькнувшему в тени силуэту, мысленно ругая себя на чём свет стоит за то, что не озаботился, выходя из дома, взять оружие. Да и то сказать, собирался-то он не на побоище, а на сватовство, а там шпага без надобности. Только вот судьба в очередной раз вдребезги порушила все его планы.

- А про то, сколько крови на руках у этой крали, не тебе, барин, спрашивать, - просипел грузный одноглазый мужик в порванном тулупе, медленно выходя из-за домишки и лениво покручивая в руках большую шишковатую дубину. – Ты сей миг сам на встречу с Создателем отправишься, так что лучше свои грехи вспоминай.

Зеркальщик привычно вскинул руку, пытаясь создать защитный купол, но из-за браслета смог выпустить лишь пару мелких стеклянных осколков.

«Чёрт, выберусь из этой переделки живым, заставлю Никиту снять этот клятый амулет к чёртовой матери, - пылко, словно жених в церкви, поклялся Всеволод, подхватывая с земли сломанную тележную ось. – И со шпагой даже во сне расставаться не буду! Али кинжалец заведу, всё не с голыми руками против разбойных идти».

- А ты смелый, красавец, - просипел мужик, качая кудлатой башкой, - ишшо вроде как магичить чего пытался? Да не вышло, на нас, сокол, мулеты защитные. Аккурат от таких вот умников чародейных сделаны.

Пока один отвлекал внимание Всеволода, подтянулись остальные разбойные, среди коих дознаватель с неприятным удивлением узнал щеголеватого помощника городского мага.

- Крепкого здоровья, Всеволод Алёнович, - чародей поклонился, издевательски шаркнув ножкой, - признаюсь, не рад нашей встрече. При прошлом Вашем визите к моему всемогущему, как он сам считает, магу, Вы произвели на меня весьма благоприятное впечатление. Жаль, что судьба свела нас вновь, да ещё и при столь печальных для Вас обстоятельствах… - мужчина покачал головой, вздохнул удручённо. – Кончайте его скоренько, братцы. Да дубинами забивайте, Зеркальщики горазды через блестящие ножички утекать.

Получив приказ атамана, разбойные разом вскинули дубины и бросились на дознавателя. Всеволод Алёнович отпрянул, не давая заключить себя в круг, из коего выбраться живым не представлялось возможным, и крутанул ось меленкой. Будь в руке Зеркальщика палка покрепче али вообще шпага, возможно, нападавшие и прониклись бы, а так лишь презрительно кхекнули и так яростно замахали своими дубинками, что поднялся самый настоящий ветер. От пары ударов Всеволод ещё смог отклониться, ещё один стоически приняла на себя тележная ось, но на втором ударе гнилое дерево не выдержало и с печальным треском рассыпалось в труху.

- Бей его, молодцы! – зычно гаркнул чародей, сам предпочитая оставаться в роли наблюдателя побоища. – Бей его, безоружен он теперь!

Дознаватель швырнул оставшиеся у него в руках от оси жалкие обломки, метко угодив ими в две бородатые перекошенные физиономии, от удара ставшие ещё более перекошенными, и лихо, словно заяц на охоте, прянул в сторону кособокого домишки. Да, негоже врагам спину показывать, но Зеркальщик всегда считал, что живая собака принесёт больше пользы, чем мёртвый лев. И вообще, ему помирать пока рано, его Варенька ждёт, обручение у них сегодня.

«Где же Никита с подмогой? Чего он медлит?!»

Всеволод Алёнович перемахнул через кучу мусора, бросил быстрый взгляд вправо, влево. Городовых, понятное дело, не было, они подобные места не жаловали и без надобности в них старались не соваться, праздношатающихся прохожих тоже заметно не было, как и крепких домов, готовых дать приют беглецу.

«В моём случае остаётся радоваться тому, что подмога к разбойным не спешит, - усмехнулся дознаватель, поспешно смахивая выступивший на лбу пот. – И где же, мрак его заешь, Никита?»

На миг Всеволоду помстилось, что спасение близко: дорога делала шальной крюк, словно её оса злая ужалила, и скрывалась в чём-то похожем то ли на небольшой лесок, то ли на разросшийся парк. Зеркальщик, привыкший более полагаться на милость природы, нежели людей, бросился туда, но едва миновал особо заковыристый изгиб дороги, как путь ему преградили разбойные. Злые, запыхавшиеся, но за время бега не утратившие ни пыла, ни, что особенно огорчало, своих дубин. Их атаман медленно и вальяжно, явно красуясь, вышел вперёд, укоризненно покачивая головой:

- Ай-яй-яй, Всеволод Алёнович, пристало ли дознавателю Сыскного Управления врагам спину показывать? Право слово, Вы меня огорчаете, не знал, что Вы, помимо того, что Зеркальщик, ещё и трус.

- Будь Вы один, сударь, я бы не стал бегать, - огрызнулся Всеволод, прекрасно понимая, что терять ему, по большому счёту, уже нечего. А так, возможно, появится призрачный шанс если не убить (вряд ли разбойные позволят), то хотя бы пару синяков поставить этому щёголю. Всё не так обидно помирать будет.

Чародей звучно прищёлкнул языком, покачался с носка на пятку, а потом лениво процедил, глядя не на дознавателя, а на кончики своих сапог, словно Всеволод Алёнович был столь мелкой и незначительной персоной, что даже взгляда не стоил:

- Нет уж, друг милый, на такие мальчишеские подначки я не поведусь. Убить его.

Разбойные кинулись всем скопом, самые ретивые даже дубины отбросили, чтобы была потом возможность хвастать, как они врагу голыми руками хребет ломали. Завязалась драка, треснул и отлетел в сторону оторванный рукав, брызнула кровь из чьего-то расквашенного носа.

- Все демоны ада тебя пожри, Всеволод, я тебя ей-же-ей на цепь посажу! – рявкнул появившийся из серовато-дымной воронки Никита, с двух рук выпуская в сторону разбойных тёмно-серые шары, в коих чародей с ужасом опознал смертоносные, растворяющие всё, чего коснутся, Туманы смерти.

Следом за доктором из той же воронки деловито выскакивали городовые под предводительством высокого и краснолицего околоточного. Стражи порядка, благоразумно стараясь не сталкиваться с Туманами смерти, заламывали руки разбойным, особо ретивых предварительно успокаивая могучими ударами в лицо либо в ухо.

- Какого мрака господнего ты вообще творишь?! - продолжал бушевать доктор, в этот миг меньше всего похожий на милосердного утешителя страждущих. – Неужели Варвара Алексеевна столь плоха, что ты ради избавления от неё готов даже с жизнью расстаться?! Чем она тебе так не угодила, позволь узнать?

Терпеть поношение любимой Всеволод Алёнович уже не смог, вспыхнул почище просмолённого факела:

- Варвара Алексеевна самая лучшая!

Никита устало потёр лицо, спросил почти мирно:

- Тогда скажи, какого беса ты тут делаешь? Почто один против целой ватаги попёр?

Зеркальщик насупился и опустил голову, чувствуя себя провинившимся школяром, коего отчитывает суровый учитель.

- Я случайно… подарок для Вареньки искал…

- Здесь?! – доктор огляделся по сторонам и потянулся к другу в намерении проверить его пульс. – Друг мой, по-моему, у тебя жар и ты бредишь.

Всеволод Алёнович зло отпрянул в сторону, метнул в зубоскала рой мелких колючих осколков.

- Ещё и магией пользуешься, вопреки моим строжайшим запретам, - устало вздохнул доктор. – И браслет-то тебя не останавливает, головушку бедовую. Ладно, нечего на меня глазищами своими сверкать, расскажи лучше, как тебя угораздило с разбойными схлестнуться. А я пока ссадины обработаю да кровь смою.

Всеволод прижал руку к правой щеке, с неудовольствием обнаружив, что шрам в очередной раз отворился, а выступившая кровь сухой коркой стянула щеку и шею. Да и левый глаз всё время норовил закрыться.

«Ещё и одёжу порвал, - мрачно констатировал Зеркальщик, оглядывая висящую клоками одежду. – Один рукав начисто оторвали, черти. И как в таком виде на обручение ехать? Вернуться к себе и переодеться? Так сколько времени уйдёт, а Варенька и так, поди, уж дожидается»

- Так какая дорога дурная тебя в эти края занесла? – на манер былинного песнопевца вопросил Никита, ловко смывая кровь.

Всеволод вздохнул, поняв, что отмолчаться не получится. Способностью вытряхивать душу в попытке дознаться правды Никита Васильевич мог поспорить с самыми наилучшими дознавателями Сыскного Управления.

Внимательно выслушав скупой рассказ друга, доктор коротко хохотнул и, окинув Всеволода Алёновича внимательным взглядом, покачал головой:

- Да уж, друг мой, в таком виде надо не на обручение ехать, а с дубиной в тёмном переулке стоять, в крайнем случае, на паперти соборной обосноваться.

Зеркальщик опять выпустил рой мелких колючек. А то он сам не знает, что выглядит для торжества неподобающе!

- Ладно, не серчай, - Никита мягко положил руку на плечо друга, - сейчас горю твоему пособим. Так-с, кто тут у нас ещё остался?

Доктор оглянулся, и маявшийся неподалёку городовой, получивший строгий приказ околоточного исполнять любой приказ доктора, а паче того господина дознавателя, поспешно вытянулся и втянул живот, всем своим видом демонстрируя служебное рвение. Никита неопределённо хмыкнул, но поскольку больше всё равно никого рядом не было, решил не привередничать и коротко приказал:

- Мухой лети на Малую Канавку дом десять, скажи барыне, к коей тебя проводят, что срочно нужен синий с белым мундир, коий она в дар Всеволоду Алёновичу приготовила. Да возвращайся скоренько, мы тебя у Викентия Захаровича, садовника, дожидаться станем.

- Будет сделано, Ваша Благроть, - оглушительно гаркнул городовой и припустил так, словно за ним волки голодные гнались.

- А мы пока подарок для твоей невесты поищем, - Никита Васильевич вспомнил, как, женихаясь к своей любушке, своей Жизни, готов был перевернуть небо и землю в поисках ДАРА, коий был бы хоть немного достоин самой лучшей девушки на свете. А весть о том, что в город прибыл ревизор, самолично проверяющий всех Зеркальщиков, может и подождать. Аркадий Акакиевич, дай ему бог здоровья и благоденствия на долгие годы, сказал, что часа два на личные нужды у Всеволода Алёновича точно есть. Чай, не единственный Зеркальщик в городе и другие имеются.