Зеркальщик. Счастье из осколков

Осколок пятнадцатый. Обретение наследника

Старики говорят: по тому, как утро начинается, можно примечать, хороший человек или не очень. Коли человек добр, то и утро к нему заглядывает с ласковыми лучами солнца, птичьим щебетом в любое время годы, да ласковыми улыбками. А ежели душа у человека от грехов темна, мается, покоя не зная, то для неё всё едино, что ночь, что утро. И всю-то ночь такой бедолага мается, глаз сомкнуть не может, а ежели и смежит веки, то тут же с криком и просыпается от страшного видения. Служащие же Сыскного Управления неизменно добавляют, что есть третья категория людей, коим крепкий сон по службе не положен: дознаватели. Такую вот скорбную истину вспомнил Всеволод Алёнович, вырванный из сладкой дрёмы оглушительным грохотом в дверь. Кратко помянув недобрым словом тех, кто и сам не спит, и другим не даёт, Зеркальщик отшвырнул одеяло и, в очередной раз дав себе зарок нанять какого-нибудь парнишку посмышлёней в услужение, отправился открывать, на пороге вернувшись и поспешно натянув на себя длинную ночную рубашку. Сей шедевр портняжного искусства дознавателю подарила одна девица, мечтавшая поселиться в уютном холостяцком гнёздышке Зеркальщика. Всеволод Алёнович в момент дарения не смог найти внятных и, самое главное, приличных слов для отказа, потом в вихре служебных дел ему стало не до дарительницы и её подарка, а когда спустя два года во время очередной уборки сей саван рухнул Всеволоду на голову, возвращать его и вовсе стало неприлично: девица благополучно вышла замуж. Компрометировать молодую супругу возвращением дара сомнительного вида и предназначения Зеркальщик не стал, оставив рубашку как орудие устрашения незваных и нежданных гостей. Как правило, увидев не пороге фигуру в серо-белом развевающемся одеянии, гости отпрыгивали в сторону и быстро вспоминали о том, что час для посещений излишне ранний, дома ждут дела и семьи, а к дознавателю лучше приходить прямиком на службу и исключительно по предварительному вызову.

Вот и сейчас Всеволод решительно распахнул дверь, с помощью дара придав своим глазам особое потустороннее свечение. Приглушённое: «Ох, ты ж, мать честная» прозвучало благостнее птичьего пения, вызвав чуть приметную усмешку на губах Зеркальщика. Стоящий на пороге Анатоль взмахнул рукой, словно нечистого прогоняя, перекрестился и выпалил:

- Всеволод, дай тебе бог здоровья, я уж думал, ты это страшилище выбросил!

- И тебе доброго утра, - дознаватель зевнул, прикрыв рот ладонью и посторонился, пропуская гостя в дом. – Что привело тебя ко мне в столь ранний час?

Анатоль взъерошил волосы, кавалерийским шагом прошёлся по небольшой прихожей, кусая губы, хмыкая и непрестанно поправляя шейный платок.

- Ну, не томи, что у тебя стряслось? – Всеволод запахнул рубашку и прислонился к стене. – Судя по твоему виду, ты кого-то убил, не раскаялся и теперь тебе нужно срочно спрятать бездыханное тело.

- Это почему ещё, не раскаялся? – вскинулся Анатоль, на миг даже прекратив своё неустанное кружение.

- Иначе ты бы пошёл не ко мне, а к священнику.

Анатоль обиженно посопел, хмыкнул, потом оглушительно расхохотался и хлопнул Всеволода по плечу с такой силой, что Зеркальщик даже пошатнулся.

- Друг мой, иногда я не понимаю, шутишь ты или же говоришь серьёзно.

Зеркальщик пожал плечами и вопросительно посмотрел на друга, мол, не пора ли перейти ближе к делу.

Оказалось, господин губернатор, к дочери коего Анатоль имел самые нежные чувства с самыми серьёзными намерениями, попросил передать Зеркальщику приглашение на бал.

- Друг, пойми, я и рад бы отказать, но… - Анатоль виновато развёл руками, намекая на то, что сладкие тенёта держат крепче цепей кандальных.

Всеволод повертел в руке приглашение, проверил его на свет, даже понюхал. Ничего особенного, никакой угрозы, кроме как расчихаться от излишне пряного аромата кёльнской воды, коей пользовался губернатор, листок плотной бумаги в себе не содержал. Да и текст был чёткий и понятный, одним словом, обычное приглашение.

- Я только не пойму, с чего вдруг столь трепетный интерес к моей скромной персоне? – Всеволод Алёнович вопросительно посмотрел на друга. – Уж не твоими ли стараниями, а?

Анатоль посмурнел, дёрнул плечом, виновато отвёл взгляд и проворчал:

- Да если бы…

- Так, а ну-ка, не темни, выкладывай всё начистоту, - приказал Всеволод Алёнович, враз становясь строгим дознавателем, - что не так с этим приглашением?

- Господин губернатор намерен на балу представить тебя почтенному купцу меценату и прочее Омутову Михаилу Осиповичу. Более того, наш славный градоправитель точно знает, что это твой отец.

Под кожей Всеволода заиграли желваки, пальцы сжались в кулаки так, что побелели костяшки, взгляд стал подобен смертоносным лезвиям.

- И кто же донёс?

- Похоже, супруга Омутова тебя увидела и узнала, - Анатоль вздохнул, взъерошил волосы, ничуть не заботясь сохранностью модной причёски. – Прости, друг.

Всеволод Алёнович задумчиво побарабанил пальцами по стене, потом решительно хлопнул ладонью:

- Сделаем вот что. Помнится, тебя по служебной надобности в столицу отправляют?

Анатоль кивнул.

- Отлично. Так вот, до отъезда застать меня у тебя не получилось, и приглашение ты мне не передал.

Всеволод торжественно вернул другу пригласительный.

Анатоль помолчал, внимательно глядя на друга, а потом не удержался и хмыкнул:

- А тебе в детстве не говорили, что обманывать некрасиво?

- В годы невинного детства мне быстро пришлось понять, что если хочешь жить, нужно уметь выкручиваться из любого положения, - парировал Всеволод Алёнович. – удачной поездки, Анатоль.

- И тебе, друг, удачи. Береги себя.

Анатоль ушёл, а Всеволод, решительно выбросив из головы происшествие с пригласительным, стал собираться на службу.

***

Как оказалось, было и второе приглашение, кое дожидалось Зеркальщика на службе, дабы подчеркнуть значимость мероприятия, и лишить дознавателя возможности под тем либо иным предлогом отказаться от участия в нём.

- Обложили словно волка, - фыркнул Всеволод, стискивая приглашение и страстно мечтая испепелить его вместе с теми, кто за ним стоит.

- Может, сказаться больным? – Вареньку внезапный интерес градоправителя к скромной персоне Зеркальщика тоже чрезвычайно настораживал, сердце тревожно сжималось, предвещая беду.

- Тогда он и самолично нагрянет, ещё и доктора с собой приведёт, - Всеволод Алёнович передёрнул плечами и чуть слышно проворчал, дабы не тревожить невесту ещё больше. – И добро, если только доктора.

Как ни тихо была произнесена фраза, Варвара Алексеевна её услышала и поняла, о ком идёт речь. А ведь действительно, уж не батюшка ли Всеволода Алёновича воду мутит? Хотя нет, купец Омутов слишком болен, чтобы интриги затевать, для него просыпаться по утрам уже подвиг, а вот супруга его вполне себе здорова и на всё пойдёт, дабы помочь ненаглядному супругу. Ох, матерь божия, уж не обряд ли наследника они проводить удумали?! И если да, то что она, Варенька, может сделать, дабы им помешать?

- Варенька, - Всеволод притянул девушку к себе, - не тревожься. Раз господин губернатор так жаждет видеть меня на балу, хорошо, пусть будет так.

- Я еду с тобой, - выпалила Варвара Алексеевна, а дабы жених не успел отказаться, поспешно прижала пальчик к его губам и кокетливо взмахнула ресницами. – Право слово, Всеволод Алёнович, было бы очень странно, если бы жених появился на балу без невесты, коя является его Отражением! Подумайте только, как Вы скомпрометируете меня в глазах общества, ежели станете манкировать моим обществом ещё до свадьбы!

В потяжелевшем, точно могильная плита, взгляде Зеркальщика барышня безошибочно прочла всё, что он думает по поводу обременительных правил приличия, балов, а также хитроумных девицах, кои готовы добровольно засунуть голову зверю в пасть, дабы пересчитать все клыки.

«А вот не отступлю, - сердито подумала Варенька, упрямо сдвинув брови и даже ножкой притопывая. – И пусть потом Всеволод Алёнович как угодно меня бранит, одного я его не оставлю!»

А Всеволод смотрел на нахохлившуюся, точно воробей во вьюгу, девушку и не знал, сердиться ли ему, или благословлять небо за столь щедрый дар. Слушая рассказы о жёнах и возлюбленных бунтовщиков, дерзнувших последовать в суровые северные земли за своими приговорёнными к каторге супругами, Зеркальщик нет-нет, да и мечтал о такой же отважной барышне, готовой не задумываясь последовать за ним на край земли. И небеса вняли его желанию, исполнили его сокровенную мечту, теперь вот думай, как этого птенчика отважного сберечь, чтобы никто ему пёрышки не ощипал.

Всеволод Алёнович глубоко вздохнул и предпринял ещё одну попытку заглушить сердце и воззвать к голосу разума:

- Варенька…

Губки барышни обиженно дрогнули, глаза заблестели от непролитых слёз, в голове зароились злые колючие мысли:

«А вдруг, я уже прискучила Всеволоду, потому он и не хочет со мной на балу появляться? Вдруг, утомила его?»

Смену настроения своего Отражения Всеволод почувствовал стразу, да и о причинах догадался почти мгновенно.

- Мне кажется, Варвара Алексеевна, или Вы меня ревнуете?

Варенька шмыгнула носом, точно была не благовоспитанной барышней, а мальчишкой-сорванцом, застигнутым во время проказы, виновато опустила глаза, прошелестела чуть слышно:

- Не кажется.

И опять невидимая петля захлестнула гордо Всеволода, лишила слов. Никто и никогда раньше не ревновал Зеркальщика, боялись, да, частенько, часто ненавидели, иногда восхищались, порой заботились, но не ревновали никогда. И Всеволод Алёнович замер, словно щенок, выскочивший из дома, впервые в жизни увидевший снег и остановившийся, испуганно поджав хвостик. Что это? Вдруг опасное, вдруг укусит? А мокрый чёрный носик меж тем усиленно шевелится, впитывая незнакомый запах, и лапки подрагивают от желания прыгнуть в это новое неизведанное, сразиться с ним и непременно победить.

«Варенька меня ревнует, - медленно, чуть ли не по слогам повторил Всеволод и, вспомнив старинную присказку про любовь и ревность, с ещё большим удовольствием добавил. – Раз ревнует, значит, любит».

«Обиделся, - решила Варвара Алексеевна, не смея даже взгляд на Зеркальщика поднять, – правильно папенька мне всегда говорил, что недоверие сильнее ножа отравленного боль причиняет. И что мне теперь делать-то? Я же как лучше хотела, думала, будем вместе, точно сможем любой напасти противостоять. А вон как всё вышло. Верно старики говорят, благие намерения ведут в ад».

Окончательно разбередив душу, девушка затравленно подняла голову и, встретившись взглядом с Зеркальщиком, не стерпела и разрыдалась в голос. Всеволод Алёнович подхватил девушку на руки, прижал к себе, утешая, баюкая как напуганного ребёнка, шепча что-то нежно-невразумительное, но удивительно умиротворяющее. Варенка успокоилась, затихла, опять невольно коря себя, но на этот раз за неподобающее взрослой девице поведение.

- Варенька, - Всеволод не дал девушке скатиться в очередную яму, вырытую излишне бдительной совестью, - твоя забота чрезвычайна лестна для меня…

Слова опять попытались сбежать, но Зеркальщик усилием воли призвал их к порядку, кашлянул и продолжил:

- Меня никто и никогда не ревновал…

- Как это? – ахнула Варенька, позабыв о зароке вести себя как подобает благовоспитанной девице и не перебивать кавалера.

Всеволод чуть приметно передёрнул плечами, мол, да вот, как-то так.

- Ты открыла мне новый мир, Варенька, яркий и волшебный, я люблю тебя и не хочу, слышишь, не хо-чу рисковать твоей жизнью!

- А я твоей, - Варвара Алексеевна потёрлась щекой о грудь жениха, вздохнула тихонечко. – Поедем на бал вместе? Мне так спокойнее будет. Я честное слово всё время рядом буду и даже на полшажочка в сторону не отойду.

Всеволод Алёнович помрачнел, замолчал, быстро просчитывая все возможные варианты, как делал всегда, решая дела служебные. Взять с собой Вареньку? Приглашение выписано на два лица, значит, господин губернатор даже не сомневается, что Зеркальщик прибудет со своей невестой. Но на балу наверняка будет Анфиса и добро, если одна, без своего супруга, коего язык не поворачивается отцом назвать. А представлять им Вареньку очень не хочется, Анфиса коварна, она непременно найдёт способ навредить девушке. Так что же, не брать Вареньку с собой? Она барышня благоразумная, поймёт. Понять-то поймёт, только всё равно огорчится и решит, что брезгую её компанией. Да и общество почтенное, гораздое язычки почесать, всенепременно решит, что промеж Всеволодом Алёновичем и его невестой чёрная кошка пробежала. Да бог с ним, с мнением общества, оно никогда не было благосклонно к Зеркальщику, но каково будет Вареньке выслушивать все эти лицемерные охи-вздохи?! Всеволод вздохнул. Как выбрать, какое из двух зол хоть на маковое зёрнышко меньше, как не ошибиться с выбором?

- Хорошо, - Зеркальщик тряхнул головой, потёр щёку со шрамом, - ты идёшь со мной. Но, - Всеволод вскинул ладонь, призывая к вниманию, - прежде мы пройдём через наших чародеев, пусть поставят на тебя защиту.

- У меня же твой медальон есть, - Варенька вытянула украшение из декольте и показала дознавателю. – Ты говорил, оно меня от любой беды спасёт.

Всеволод Алёнович непреклонно нахмурился:

- Защиты много не бывает. И на балу из рук незнакомых или мало знакомых людей ничего не принимать, и всё время быть на виду.

Варенька хотела было съехидничать, что её словно не на бал, а на поле боя снаряжают, но благоразумно прикусила язычок. Всеволод сейчас вряд ли смог бы по достоинству оценить остроумие своей невесты, ему большую радость доставят её послушание и покорность. А потом, как минует бал, можно будет и пошутить, и посмеяться. Чай, этим днём жизнь не завершается… По крайней мере, очень хотелось бы надеяться, что всё закончится благополучно.

Как Всеволод Алёнович и обещал, на бал Варвара Алексеевна отправилась едва ли не бряцая защитными амулетами, словно рыцарь бронёй. Всевозможные артефакты и обереги скрывались под блестящими камушками серёг, ожерелья и кольца, прятались в причудливой вышивке на платье и даже в шёлковых цветах отделки юбки. Подаренный Зеркальщиком медальон привычно укрывался на груди, и это был единственный амулет, коему барышня верила абсолютно и безоговорочно. Всеволод благоразумно не стал говорить Вареньке, что отдал ей даже свою невосприимчивость к магии, на случай, если защитные артефакты дадут сбой или не справятся с чародейской атакой. Какой бы стороной не повернулась капризная госпожа удача к дознавателю, Варвара Алексеевна должна быть в полной безопасности. Рисковать жизнью своей невесты Всеволод Алёнович не собирался и готов был защищать девушку даже вопреки её воле.

На торжество Зеркальщик со своей избранницей прибыли в полном соответствии с правилами хорошего тона: с десятиминутным опозданием, дабы дать возможность устроителям торжества подготовиться и собраться с силами. Слуги, получившие от господина губернатора по поводу дознавателя строгий наказ, поспешно провели Всеволода с невестой в зал и представили пред ясные очи градоправителя.

- Всеволод Алёнович, - господин губернатор широко улыбнулся и так развёл руки, что узкий новомодный сюртук угрожающе затрещал, - сокол Вы наш ясный, счастлив лицезреть Вас на нашем скромном торжестве! А эта милая барышня Ваша невеста?

- Совершенно верно, - Всеволод мягко положил свою ладонь на руку Варвары Алексеевны, так, чтобы были видны обручальные кольца. – Позвольте представить: Варвара Алексеевна Изюмова, моя невеста.

- Рад, очень рад, - господин губернатор припал к руке девушки, масляно поблёскивая круглыми чуть на выкате серо-голубыми глазами. – Осмелюсь заметить, Всеволод Алёнович, у Вас обворожительная невеста.

- Благодарю Вас, - прошелестела Варенька, ненавязчиво забирая свою ручку из цепких липких пальцев губернатора и подавляя желание вытереть её о подол юбки.

- Если Вы не возражаете, мы с невестой Вас покинем, - Всеволод чуть дёрнул уголками губ, обозначая улыбку, - играют вальс.

Варенька всплеснула руками, восторженно закатила глазки и прощебетала, подражая Аннушке и истово надеясь, что сестрица о подобной комедии не прознает:

- Ах, я так люблю танцевать!

Господин губернатор, счастливый обладатель пышного цветника в виде трёх дочерей, двух племянниц, незамужней вечно всем недовольной сестрицы, престарелой матушки, легкомысленной супруги и скупой до невозможности тёщи, чуть заметно поморщился от девичьего щебета, но смог-таки выдавить из себя приветливую улыбку. Всеволод коротко поклонился и закружил Вареньку в вальсе.

- Кажется, первую атаку мы отбили, - с шаловливой улыбкой, дабы все присутствующие думали, что это обычный обмен любезностями меж влюблённых, прошептала Варенька.

Всеволод бросил быстрый взгляд на толпу гостей и стиснул зубы, заприметив идущую к губернатору Анфису, всю в чёрном, словно она уже оплакивает кончину мужа. А вдруг, она и правда, овдовела? Всеволод в танце легко повернулся, опять из-под ресниц окинув взглядом гостей. Нет, супруг Анфисы жив, вон он, расположился в кресле у окна, близоруко осматривается по сторонам, пальцы непрестанно беспокойно ощупывают подлокотники. Эх, как бы сейчас отражающее заклинание кстати пришлось! Пусть не для себя, для Вареньки, чтобы её не увидели, не навредили. Одна надежда: охранные амулеты да чары надёжные, сберегут, смогут чёрной магии противостоять. Зеркальщик обнял невесту за талию и мягко повлёк её в сторону, противоположную той, где расположился купец Омутов.

Увы, ничто не вечно под луною, пора беззаботного наслаждения танцами завершилась звоном серебряного колокольчика, коим господин губернатор стремился привлечь к себе внимание гостей. Музыканты с готовностью прекратили играть, отдуваясь и вытирая лоб широкими платками, гости повернулись к градоправителю, предвкушая очередную приятную забаву.

- Господа и дамы, - губернатор воодушевлённо взмахнул руками, точно птенец, пытающийся взлететь, - сегодня на нашем балу присутствует человек, коего без всякой лести можно считать героем…

Гости зашушукались, дамы стали заинтересованно посматривать по сторонам, пытаясь определить героя прежде, чем назовут его имя.

- Сей господин служит дознавателем в Сыскном Управлении… - продолжал интриговать публику губернатор, точно заправский ярмарочный зазывала.

По толпе гостей словно ветерок лёгкий пролетел, к служащим в Сыскном Управлении отношение было неоднозначное. Конечно, с одной стороны, благое дело выполняют, но с другой, чем они от золотарей отличаются? И велика ли честь принимать в доме человека, коий делом своей жизни избрал охоту на людей?

- И за заслуги свои удостоился похвалы от самого, - господин губернатор наставительно поднял вверх пухлый рыжеватый от табака палец, - превеликого чародейника Ярослава Макаровича, в любое время вхожего к государю нашему Императору на доклад.

И опять отношение почтенный публики изменилось, точно ветер перемен подул на флюгер общественного мнения. Похвала от почтенного человека дорогого стоит, а уж от известного по всей империи чародейника Ярослава Макаровича и вовсе бесценна. Дамы зашушукались, кавалеры одобрительно закрякали, старики стали с ностальгией вспоминать те года, когда и сами удостаивались подобных почестей. Господин губернатор выдержал театральную паузу, дожидаясь, когда нетерпение гостей достигнет предела и провозгласил:

- Дамы и господа, позвольте Вам представить Всеволода Алёновича, весьма достойного молодого человека, воистину достойного звания героя!

Зеркальщик церемонно поклонился, щёлкнув каблуками. Черты лица его застыли наподобие маски, глаза блестели остро и холодно, точно осколки зеркала.

- Всеволод Алёнович, голубчик, прошу сюда, - губернатор суетливо подскочил к дознавателю, взял его под руку, - я буду просто счастлив преподнести Вам небольшой, но надеюсь, очень приятный сюрприз!

«Не надейтесь, - фыркнул Всеволод, моментально догадавшись, о каком именно сюрпризе идёт речь, и взглядом приказывая Вареньке оставаться на месте и не следовать за ним. – Сюрпризец Ваш наредкость гадостен, впрочем, насколько мне известно, особой проницательности Вы никогда не отличались, охотно веря всему, что приятно слушать».

Зеркальщик не ошибся, губернатор действительно подвёл его к полулежащему в кресле Михаилу Осиповичу и верным стражем застывшим рядом с креслом Анфисе.

«А он постарел, - отметил Всеволод Алёнович, бесстрастно глядя на человека, наследником коего являлся, - да и Анфиса тоже, хоть и цепляется всеми силами за уходящую красоту. Морщинки-то в уголках глаз уже никакие ухищрения не убирают, да и волосы явно подчернены. Выходит, время и над ведьмами властно».

- Михаил Осипович, - меж тем соловьём разливался господин губернатор, искренне убеждённый, что все внимают ему, затаив дыхание, - позвольте Вам представить…

- Всеволод, - ахнул купец, в тщетной попытке подняться на ноги так опираясь на подлокотники, что они начинали трещать, - Всеволод, мой сын… Мой наследник…

«Ключевое слово – наследник, - мрачно отметил Всеволод Алёнович, не спеша разражаться рыданиями и припадать к отцовской груди. – Что, батюшка, так хочется жить, что даже запрещённый обряд не пугает? А если я вас не признаю, что тогда?»

Всеволод расправил плечи, отошёл на два шага и светским учтивым тоном, коим только мороженое охлаждать, произнёс, чуть приподняв брови:

- Прошу прощения, сударь, я не имею чести знать Вас.

Михаил рухнул обратно в кресло, растерянно посмотрел на супругу:

- Как же это… Почему же это… Анфиса, сделай же что-нибудь!

- Сейчас, дорогой, не беспокойся, тебе вредно волноваться, вспомни, что сказал доктор, - ласково зашептала женщина, бросив полной лютой ненависти взгляд на Всеволода. – Наш мальчик нас просто не помнит, у него травма душевная, помнишь, доктор говорил? Не волнуйся, я всё устрою, всё будет хорошо.

- Пусть он меня вспомнит, - капризно приказал Михаил Осипович и даже ногой притопнул. – Я приказываю!

«Слугами своими командовать будешь», - огрызнулся Всеволод, с неудовольствием отметив, что гости собрались на внеплановое развлечение и уже начали активно обмениваться впечатлениями от первого действия пиесы.

Анфиса улыбнулась мужу, ласково провела по его рыхлой, землистого цвета щеке, а затем плавным гадючьим движением повернулась к Всеволоду и прошептала, пряча под ласковой улыбкой злобу и желчь:

- Мальчик мой, ты помнишь меня? Я твоя матушка.

- Вы ошибаетесь, мадам, свою матушку я помню очень хорошо, она была сероглазой блондинкой с даром Зеркальщика, - чётко отрапортовал Всеволод.

В чёрных глазах Анфисы полыхнуло мрачное пламя, пальцы судорожно сжались, словно женщина представляла, как стискивает чьё-то горло, но голос остался ласковым, вкрадчивым, убаюкивающим:

- Мой мальчик, мой бедный мальчик, как же долго мы с отцом тебя искали.

- Позвольте, сударыня, а Вы уверены, что это Ваш сын? – проскрипела тёща господина губернатора, особа желчная и въедливая, никому и никогда, особенно своему зятю, не верившая на слово.

- Я готов подтвердить это с помощью магии, - прохрипел Михаил Осипович, опять делая отчаянную попытку подняться. – Это мой сын, мой наследник.

- Хм, - тёщу губернатора сей аргумент явно не впечатлил.

- Мы можем провести ритуал признания, - господин губернатор явно задолжал почтенному меценату крупную сумму, поэтому из кожи вон лез, лишь бы угодить достойному человеку. – У меня всё для него готово.

- Пьер, мон ами, ты даже к собственной свадьбе смог достойно приготовиться лишь через три года после венчания, - не отставала почтенная мадам, чьё пренебрежение к зятю не сдерживало даже большое число гостей.

- Маман! – попытался призвать женщину к порядку глубоко уязвлённый Пьер, но та лишь отмахнулась от него, как от надоедливого насекомого:

- Ладно уж, пусть будет обряд. Надеюсь, проводить его ты будешь не самостоятельно, а то после прошлой твоей попытки изобразить великого волшебника мы три дня гостей расколдовывали.

- Маман, - простонал губернатор, - что Вы такое говорите! Я же не маг!

- Рада, что ты наконец-то это понял, - дама непреклонно скрестила руки на груди. – Ну, так кто будет проводить ритуал признания? Право слово, за то время, что мы потратили на пустую болтовню, можно было уже не только сына, но и внуков признать.

Из толпы неприметной чёрной ящеркой вынырнул невысокий оборотень с нашивкой артефактора на камзоле, низко поклонился всем присутствующим, после чего достал из рукава подвеску с красным камнем и поднёс её сначала к Михаилу Осиповичу, а затем Всеволоду. Камень засиял, подтверждая родство, гости восхищённо ахнули и дружно заумилялись свершившемуся признанию.

- Сынок, - прохрипел Михаил Осипович, простирая руки навстречу чудом обретенному сыну, в желании прижать его к своей груди.

- Полагаю, Мишель, мальчику нужно время, чтобы вспомнить нас, - медовым голоском пропела Анфиса, так приторно сладко улыбаясь Зеркальщику, что у того даже зубы заломило. – Мы отвезём Всеволода в наш дом и там, средь родных стен, память быстро вернётся к нему.

- Конечно, конечно, - опять засуетился господин губернатор, - Всеволод Алён… пардон, Михайлович…

- Алёнович, господин губернатор, - ровным тоном, от коего у чувствительных особ по коже побежали мурашки, произнёс дознаватель, - бумаги мои не переписаны, а потому и менять обращение ко мне не стоит.

Градоправитель смешался, растерянно посмотрел на Всеволода, кашлянул, судорожно оттягивая шейный платок:

- Как пожелаете. Так вот, Всеволод Алёнович, я надеюсь, Вы помните, что согласно приказу покойного государя, батюшки нашего нынешнего Императора, да продлит господь в своей великой милости его годы, да-с, о чём это я? Ах, да! Так вот, согласно приказу покойного государя сыновья до достижения двадцатипятилетнего возраста находятся в полной отцовской воле, и перечить ей не смеют. Ослушников ждёт суровое наказание по усмотрению их родителя.

На скулах Зеркальщика заперекатывались желваки, ноздри затрепетали как у гончей, почуявшей добычу, но голос остался невозмутимо-прохладным:

- Я помню.

Отец ныне правящего государя Императора был человеком весьма своеобразного склада. В раннем возрасте в результате государственного переворота, устроенного матушкой, он потерял отца, и потом каждое утро ожидал искушений на собственную жизнь. Долгие годы он был при дворе не наследником престола, а кем-то вроде домашнего шута, коего фавориты императрицы могли безнаказанно принижать и оскорблять. Все прекрасно понимали, что этому невысокому и некрасивому великому князю императрица предпочитает своего ладного и статного, словно сахарный принц, внука. Но скоропостижная кончина государыни поменяла все фигуры на политической доске, и неказистый наследник стал-таки государем. Первый закон, коий он ввёл, едва вступив на престол, было ограничение власти дворян. Затем, опасаясь козней и интриг со стороны сына, государь издал указ о полном подчинении сыновей воле отца, фактически сделав отпрысков рабами своих батюшек. Сей указ даже огласить не успели, потому как приближённые заявили, что подобная бумага послужит факелом, неосторожно поднесённым к бочке с маслом. Молодые люди, и так-то не сильно довольные выпавшими на долю дворян притеснениями, могут окончательно взбунтоваться. Государь, пусть и неохотно, подчинился, ограничив срок подчинения сынов до достижения ими двадцатипятилетнего возраста. Именно на этот указ и ссылался господин губернатор, призывая Всеволода Алёновича к покорности.

- Сын, - Михаил Осипович попытался коснуться руки Всеволода, но Зеркальщик словно бы случайно чуть отошёл в сторону, - ты поедешь домой. К нам. Уверен, родные стены вернут тебе память, и ты вспомнишь нас с матушкой.

«Дорого бы я дал, чтобы навсегда вас позабыть и никогда больше не встречать», - фыркнул Всеволод, усилием воли подавляя гнев и, сохраняя ровный тон, спросил:

- Дозволено мне будет проводить невесту и съездить домой за вещами?

Михаил растерянно посмотрел на жену, та мягко погладила его по щеке, после чего повернулась к Всеволоду и, одарив его нежной улыбкой, пропела:

- А зачем твоей невесте уезжать? Мы будем рады видеть её нашей гостей!

Всеволод Алёнович посмотрел на женщину таким взглядом, что ей, уже давно ничего и никого не боявшейся, на миг стало жутко. Анфиса отчётливо поняла, что вся вот эта покорность и учтивость глубоко внешняя, проклятый мальчишка ничего не забыл и не простил, более того, он вырос и возмужал, из мерзкого щенка став матёрым волком. И за свою невесту не задумываясь убьёт любого.

- Благодарю за приглашение, но Варваре Алексеевне надлежит готовиться к свадьбе, - отчеканил Всеволод Алёнович, пристально глядя на мачеху.

Та в ответ вяло отмахнулась, скрывая дрожь в руках:

- Ну что ж, пусть будет так. Но ты, мой мальчик, непременно должен переехать к нам. Такова воля твоего отца.

- Обязательно, - Всеволод коротко кивнул, - только вещи заберу.

- Смотри, сын мой, через час, ладно, пусть будет два часа, я позволяю, мы тебя ждём, - прокряхтел Михаил Осипович, смахивая слезу из уголка глаз. – Господь услышал наши молитвы и вернул нам сына. Вернул наследника!

Гости благочестиво перекрестились, господин губернатор растроганно поднял глаза вверх, втайне моля о том, чтобы небеса в своей великой милости явили ещё одно чудо: угомонили строптивую маман, чей нрав с годами становился всё хуже.