Зеркальщик. Счастье из осколков

Осколок седьмой. Сюрпризы благостные и пренеприятные

Варенька влетела домой словно вешняя птичка, вернувшаяся в родное гнездо. Отмахнулась от любопытных расспросов сестриц, сбросила шубку на руки верной Малуше, поцеловала матушку в щёку и звонко крикнула:

- Папенька!

- Чего тебе, егоза? - Алексей Петрович откликнулся моментально, вышел в коридор из малой гостиной, где сидел с книгой перед камином. Ради того, чтобы встретить дочку после первого дня службы, он даже несколько судебных заседаний отложил и в кабинете закрываться не стал.

- Папенька, мне коньки надобны, - Варенька ухватила батюшку за рукав, проникновенно заглянула в глаза.

Брови Алексея Петровича вопросительно приподнялись.

- Так у тебя же есть, даже две пары. Одни белые, у мастера Штоффа заказывали, а другие серебристые, от самого Ван дель Гарона привезли.

- Так они же девичьи, - отмахнулась Варвара Алексеевна, поспешно снимая ботики, так как Малуша уже начала бурчать что-то нелицеприятное про распустёх, которые одёжу не сняв подарки клянчат. – А мне мужские нужны. Синие, блестящие, с острым лезвием. Очень-очень нужны, папенька!

- Варвара, если ты думаешь, что я позволю тебе появляться пред честными людьми в мужском одеянии, пусть это даже коньки будут, то ты глубоко заблуждаешься, - Софья Васильевна поджала губы и неодобрительно покачала головой. – Да, я уступила твоей прихоти стать помощницей дознавателя, хотя во времена моей молодости приличные девицы о подобном даже подумать не смели, но на этом всё. Больше позорить нашу семью и выставлять нас на посмешище я не намерена. Одумайся, Варвара, себя не жаль, так сестриц пожалей! Кто станет к ним свататься, коли их сестра мужеские вещи носит. Ты ещё порты на себя нацепи, бесстыдница!

Карие глаза Вареньки заблестели от слёз, щёки заполыхали от смущения.

- Да как Вы только подумать могли такое, маменька, - дрожащим голоском залепетала барышня. – Нешто я повод давала для столь оскорбительных речей? Нешто когда против вашей с батюшкой воли шла?

Алексей Петрович привлёк всхлипывающую дочь к себе, погладил по спине, укоризненно посмотрел на жену:

- Ну правда, Софьюшка, чего ты, в самом-то деле, не разобравшись сразу ругаться начала. У Вареньки сегодня такой день торжественный, первый день службы, негоже его ссорой-то заканчивать, не по-людски это.

Софья Васильевна покраснела, погладила дочь по плечу:

- Ну, не плачь, Варенька. Я сказала не подумав. Полно, перестань, а то сейчас и я заплачу, сестрицы подхватят, и утопим мы папеньку в слезах горючих.

Варенька обернулась, порывисто обняла матушку за шею, прошептала жарко:

- Я коньки не для себя просила, а в дар. Представляешь, маменька, у Всеволода Алёновича никогда-никогда коньков не было, разве это справедливо? А он такой замечательный: добрый, заботливый, дознаватель прекрасный! А маг какой!

Софья Васильевна вздохнула, понимая, что остаток вечера придётся выслушивать о том, какой расчудесный дознаватель, с коим свели Вареньку судьба и папенька, как главный исполнитель её воли. Нет, конечно, это очень хорошо, что дочка влюбилась, но, учитывая, что Варенька влюбляется легко и так же легко забывает объект своих нежных чувств, радоваться пока рано.

- А правда, что он Зеркальщик? Маг чудодейный, коему все отражения подвластны? – спросила Аннушка, жадная до всевозможных диковинок.

- Он красивый? – ревниво поинтересовалась Юленька, для которой очень была важна красота телесная (что бы там ни говорили папенька с маменькой про то, что с лица воды не пить и из красоты платья не шить).

- Он самый лучший, - выдохнула Варенька, благоговейно складывая ручки.

- Ести-то пойдёте, барышня, али Вы любовью сыты? – безжалостно разрушила романтический флёр Малуша. – Безобразие какое, ужин уж второй раз подогревают, а ей и дела нет. Любовь у неё, видите ли! А что с той любови? Тьфу, и нет её.

- И то правда, дамы, - вмешался папенька, уже изрядно проголодавшийся, - давайте продолжим разговор за ужином.

Алексей пожалел о своём предложении уже после того, как едва отведав нежнейшей телятинки, приготовленной специально в честь первого дня службы Вареньки в Сыскном Управлении, дочка рассказала о крушении экипажа. Точнее, о том, как Зеркальщик спас её от гибели, на руках вынеся из экипажа. Юленька и Аннушка восторженно застонали, защебетали что-то о романтичности и подвигах, кои присущи благородным рыцарям, а вот Софья Васильевна побледнела и раскашлялась. Сам Алексей Петрович, разумеется, тоже обеспокоился, но благоразумно решил не поддаваться панике, поскольку дочь была целой и совершенно невредимой.

- Так что, маменька, я на службу пешком буду ходить, так спокойственнее, - заключила Варвара Алексеевна, принимаясь за десерт. – А ещё у нас сегодня дознание началось, но об этом я рассказывать не стану, уж простите.

- Только не говори, что ты мертвеца лицезрела, - слабым голосом попросила маменька, делая большой глоток малинового взвара.

- Нет, мертвеца не видела, - вздохнула барышня и приметив пренебрежительные гримаски на лицах сестёр с гордостью продолжила, - зато сама беседу проводила, вот!

- Какой ужас, - прошептала Софья Васильевна, прикладывая трепещущую руку к груди. – Алёша, мы же не станем терпеть подобного непотребства?!

- Софья, перестань.

Голос Алексея Петровича был негромким и даже мягким, но жена безошибочно уловила в нём раскаты грома, предвестников страшной грозы. Женщина сникла, вяло махнула рукой:

- Ой, да делайте вы что хотите. Только что будет, если какой душегуб на Вареньку нашу кинется? А если, боже упаси, покалечит её или изуродует?

- Всеволод Алёнович этого не допустит, - живо возразила Варвара Алексеевна, и чтобы поскорее сменить неприятную тему, спросила у отца:

- Папенька, так как же коньки, ты мне поможешь их сыскать?

- Для Зеркальщика стараешься? – усмехнулся Алексей Петрович, принимаясь за мятный отвар, коий прописал лекарь для укрепления сил душевных и телесных.

- Виданное ли дело, девице дарить подарок мужчине! - опять вскинулась Софья Васильевна, но потом вздохнула и добавила раздумчиво:

- А впрочем, в новогодние-то праздники никаких пересудов дары не вызовут.

- Вот и славно! – Варенька хлопнула в ладоши. – Так Вы мне поможете, батюшка?

- Куда же я денусь, - Алексей Петрович ущипнул дочь за щёчку, - ты же мне, егоза, жизни не дашь, пока своего не добьёшься. Сразу после ужина схожу к мастеру.

- И когда коньки будут готовы? – затаила дыхание Варвара Алексеевна.

- А тебе когда их вручить хотелось бы?

Барышня задумалась, прикусила губку. Конечно, страсть как хотелось принести подарок уже завтра, начать утро служебное с приятного сюрприза, но ведь коньки смастерить – не пряник испечь, на них, чай, времени-то поболе требуется.

- Очень хотелось бы их прямо завтра подарить, - вздохнула девушка, комкая салфетку, - но я же понимаю, что их делать долго. Да и заказов у мастера, поди, много.

- Завтра так завтра, - усмехнулся Алексей Петрович, поднимаясь из-за стола и церемонно целуя руку супруге. – Благодарствую, Софьюшка, за прекрасный ужин. Клавдея наша превзошла сегодня саму себя!

После ухода папеньки дочки тоже не стали засиживаться за столом, разноцветными бабочками вспорхнули, торопливо прощебетали слова благодарности за вкусный ужин и улетели к себе. Точнее, Варенька отправилась к себе, а сестрицы двинулись следом.

- Ну, давай, сестрица, рассказывай, каков твой дознаватель из себя? – Юленька кинулась на кровать, жадно пожирая глазами сестру.

- Не, лучше расскажи, видала ли ты какие-нито чародейства? – выпалила Аннушка, подбегая к зеркалу и кокетливо взбивая волосы у висков.

Варенька закружилась по комнате, раскинув руки, обняла Аннушку и вместе с ней рухнула на кровать рядом с Юленькой. Несколько минут в комнате царили визг и возня, потом барышни утихомирились, Варвара Алексеевна приподнялась на локте и принялась рассказывать, наслаждаясь тем, что, пожалуй, впервые в жизни сестрицы слушают её затаив дыхание и не перебивая.

- Как шрам на щеке?! – воскликнула Юленька, брезгливо поджав губы.

- Заклинание не смог развеять? – протянула разочарованно Аннушка. – Ну во-о-от, а я-то думала, он маг всемогущий.

- Всемогущий только Бог, - отрезала Варенька, обидевшись на сестёр. – А Всеволод Алёнович хоть и самый лучший, а всё же человек.

- Отчество у него какое чудное, - фыркнула старшая сестрица, перекатываясь на бок. – Это как же у него батюшку звали?

- Это маменькино имя, дурёха, - фыркнула Варенька.

- Так у него ещё и папеньки нету? – Аннушка наморщила нос. – Он что же, из байстрюков? Рождён вне брака?

Варвара Алексеевна хотела возразить, но смешалась. Имя-то своего отца Всеволод ей называл, а вот о том, венчаные были его родители или нет, промолчал. Да и какая по большому счёту разница, провёл отец матушку к алтарю или мимо алтаря, Всеволод Алёнович в любом случае очень и очень достойный человек! И вообще, сын за отца не ответчик, так-то.

Однако сестрицы расценили молчание девушки по-своему.

-Байстрюк, - припечатала Аннушка, а Юленька добавила, покачав головой:

- Какой ужас!

- Зато понятно, откуда у него дар Зеркальщика, - младшая барышня Изюмова закружилась по комнате. – Это клеймо, навроде тех, что на каторжных ставят. Метка, что он рождён вне брака. Я в книге читала, что у всех внебрачных такие метки есть, чтобы приличные люди от них подальше держа…

Пущенная сестрицыной рукой подушечка прилетела Аннушке прямо в грудь.

- Замолчи, - припечатала Варенька и с чувством добавила, - дура!

Младшенькая повлажнела глазами и посмотрела на старшую сестру в немом вопле о помощи, но Юленька неожиданно встала на сторону Варвары Алексеевны.

- Варенька права, Аннушка. Не большого ума люди подобные глупости писали. Те же, кто сии гадости разносит, и вовсе глупы безмерно. Александр Сергеевич, весьма почтенный человек и талантливый художник, тоже даром Зеркальщика наделён, а в законности и благородстве его происхождения самые завзятые сплетники ни за что не усомнятся. Так что, сестрица, прежде чем чужие гадости разносить, подумай как следует.

Аннушка хлюпнула носом, смахнула выступившие слёзки и широко улыбнулась:

- Ладно, сестрицы, признаю, неправа была. Может, не так и плох этот Зеркальщик. А даже если и байстрюк, что с того? Сказывают, - голос барышни перешёл на таинственный шёпот, - самого наследника воспитатель тоже вне брака рождён.

- Аннушка! – воскликнула Юленька и сжала виски. – Нет, это немыслимо! Наказание какое-то, а не сестра, честное слово! Под суд из-за неё пойдём.

- Не гневайся, Юленька, - Аннушка, погладила сестрицу по руке, льстиво заглянула в глаза. – Девочки, давайте лучше на женихов гадать!

Как всегда при упоминании женихов со старшей барышни Изюмовой слетела вся хандра и гнев. Барышня расцвела улыбкой, одёрнула платье и азартно блеснула глазами:

- И то правда. Начнём воск топить.

Варенька все гадания почитала за баловство, но от участия в них никогда не отказывалась. А что, забавно, весело, да и любопытно: а вдруг, какое предсказание и правда сбудется?

Барышни весело топили воск, с заливистым смехом пытаясь истолковать получившиеся фигуры. У Юленьки всё время выходило что-то такое большое и кудрявое, предвещающее богатство и веселье, из рук Аннушки, словно из рога изобилия, сыпались то сердца, то что-то вроде крылатых мальчишек, то ещё что-нибудь такое же амурное. А вот у Вареньки снова и снова выходило зеркало.

- И я даже примечаю мужской силуэт в нём, - со смехом воскликнула проказница Аннушка. – Всё, сестрица, попалась, теперь уж не отвертишься!

- Глупости это всё, - фыркнула Юленька, которой досадно было, что сестрица в обход неё суженого обрела. – И вообще, надоело мне воск лить, давайте золото хоронить. Аня, покличь горничных, пусть с нами позабавятся!

Сестрица быстро метнулась за горничными, и вскоре визгу и смеху в комнате стало в разы больше.

- А вот чьё колечко? – спросила Малуша, вытягивая с блюда небольшой перстенёк, который Аннушка подбросила в самый последний момент ради смеху.

- Моё, - пролепетала Варенька, глядя на украшение. – Только я его не ложила, честное слово!

- А это я положила, - проказливо хихикнула Аннушка. – Из ларца вытащила да на блюде спрятала. Я и не знала, чей он.

Малуша пожевала губами:

- Ну что ж, поздравляю, барышня. Свадебка у Вас в энтом году будет.

- И я даже догадываюсь, с кем, - не унималась младшая сестрица.

- Анька, - шикнула Юленька, тайком от сестриц тоже сунувшая на поднос колечко, - помолчи, егоза!

Но младшая Изюмова умолкать не желала. Отскочила подальше, пальчиком укоризненно погрозила:

- Ай-яй-яй, сестрица, не срамно ли раньше старшей Юленьки свадебный убор надевать! Был бы дедушка жив, ни за что бы не допустил подобного безобразия!

Варенька не знала, смеяться ей или плакать. С одной стороны, перед старшей сестрицей и вправду было стыдно, Юленька уж, почитай, годик в женихах, словно в шелках копошится, а с другой, какая же барышня не обрадуется известию о свадьбе!

- Ой, ишшо одно колечко, - Малуша всплеснула руками, чуть не выронив поднос, - ну и годик будет, хучь каждый день свадебные караваи пеки. А это-то чьё?

- Моё, - Юленька поспешно выхватила колечко, надела на пальчик, закружилась по комнате. – Моё колечко!

Собравшие в комнате девушки разразились аханьем, смешками и шуточными поздравлениями обеим сёстрам.

- Малушенька, - медовым голосочком пропела непоседа Аннушка, - а ты пошарь под платом как следует, вдруг, и мне колечко вытянешь.

- Розги я тебе, егоза, вытяну, - проворчала служанка, на всякий случай приподнимая заветный поднос повыше. – Ишь, чего удумала, шестнадцати вёсен не исполнилось, а уж под венец снарядилась!

Барышня пожала плечиками, скромно потупив глазки, и даже туфелькой по полу слегка пошаркала. Мол, я вся из себя невинная, наговоры, словно сор, мимо летят.

Закончив хоронить золото, девушки стали жечь бумагу, чтобы в пляшущих на стене тенях разглядеть очертания будущего. Но сия забава быстро наскучила, да и дым горло царапал нещадно и глаза щипал.

- А давайте к страшным гаданиям перейдём, - провозгласила Аннушка и жутким шёпотом продолжила. – Суженого-ряженого на ужин через зеркало кликать станем.

- Ой, нет, девоньки, боязно, - мелко закрестилась горничная Олюшка, про которую говорили, что заяц лесной и то её поотважней будет. – А ну, как придёт да задушит!

- Кто, суженый-ряженый? – фыркнула Юленька, любуясь переливами колечка на пальчике. – Так ты его кашей не угощай, у него повода душить тебя и не появится.

Олюшка нахохлилась, став похожей на насупленного воробья. Варенька укоризненно посмотрела на сестру, но сказать ничего не успела, в комнату вошёл Алексей Петрович. Девушки приутихли, горничные поспешно поклонились.

- Веселитесь, стрекозы? – улыбнулся отец, огляделся и поманил пальцем Вареньку. – Иди-ко сюда, егоза.

Дочка послушно подошла, и Алексей Петрович протянул ей большую коробку, перевязанную серебристым бантом.

- Глянь-ко, годится ли?

Тонкие пальчики проворно развязали ленту, зашуршала подарочная бумага.

- Ну, что там, что там? – заволновались Аннушка и Юленька, вытягивая шеи. – Варька, ну не томи, открывай быстрее!

Девушка сняла крышку и торжественно продемонстрировала всем синие блестящие коньки, чьё стальное лезвие грозно поблескивало в свете свечей.

- Фи, они же мужские, - наморщила носик Юленька, моментально потеряв к коробке и её содержимому всякий интерес.

- Сдаётся мне, для кавалера своего сестрица старается, - хихикнула Аннушка, но под строгим взглядом отца осеклась и нежно проворковала. – Так кто из вас, любушки-голубушки, первым новое гадание начнёт? Может, ты, Варенька?

Варвара Алексеевна пожала плечами. Гадание перед зеркалом ей не давалось никогда. Сколько барышня в гладкую поверхность не всматривалась, сколько наговоров не шептала, сколько полотенцем зеркало не протирала, даже отражение ни разу не дрогнуло. Так чего, спрашивается, бояться-то? Велик страх, одной в тёмной комнате пред зеркалом посидеть!

Варенька послушно вошла в тёмную комнату, в которой лишь перед небольшим овальным зеркалом на столе трепетал одинокий огонёк свечи. Села за стол, на котором уже были расставлены столовые приборы на две персоны, на одну тарелку положила корочку хлеба и негромко произнесла:

- Суженый мой ряженый, приди ко мне ужинать.

Всё, дальше оставалось лишь ждать. Барышня взяла в руку вышитое полотенце и замерла, ожидая, когда зеркало, согласно гаданию, запотеет, чтобы затем явить облик суженого. Минуты текли одна за другой, а ничего не происходило. Варенька досадливо вздохнула, протёрла стекла и опять, уже погромче, повторила:

- Суженый мой ряженый, приди ко мне ужинать.

Девушка скучающе зевнула и, отвернувшись от зеркала, попыталась увидеть хоть что-нибудь во мраке комнаты, а когда обернулась, то закусила кулачок, чтобы не закричать от страха. Из зеркала на неё смотрел Всеволод Алёнович, и, судя по скачущим в серых глазах смешинкам, он успел рассмотреть и приборы на две персоны, и корку хлеба на одной из тарелок.

- Прошу прощения, Варвара Алексеевна, если напугал Вас, - Зеркальщик вежливо поклонился. – Мне показалось, Вы звали меня.

- Д-да, - пролепетала Варенька, всё ещё не совладав со страхом. – Ужинать.

Соболиная бровь Всеволода выразительно взмыла вверх, заставив барышню отчаянно покраснеть и поспешно смахнуть корку на пол. Вместе с тарелкой. Зеркальщик быстро вскинул ладонь и тарелочка, которую девушка уже мысленно оплакала как разбившуюся, целая и невредимая вернулась на стол, а защитный кокон разлетелся мелкими блестящими брызгами.

- Осторожнее, Варвара Алексеевна, - с лёгкой, в уголках губ таящейся улыбкой, произнёс Всеволод Алёнович, - не стоит бить посуду. Уверен, она может ещё пригодиться… Например, Вашим сестрицам, которые тоже захотят погадать.

- Любо же Вам, Всеволод Алёнович, смеяться надо мной! – вспылила Варенька. – А я Вам, между прочим, подарок приготовила!

Серые глаза Зеркальщика блеснули, лёгкая улыбка промелькнула и погасла, подобно солнцу в зимний день.

- Забавно, до чего же у нас с Вами, Варвара Алексеевна, схож ход размышлений. Я ведь тоже приготовил Вам подарок.

- Мне? – восторженно ахнула девушка и захлопала в ладоши. – Ой, а покажите!

Всеволод отвернулся, и тут дверь за спиной барышни скрипнула, и в щель просунулась любопытная мордочка Аннушки:

- Сестрица, ты тут почивать что ли собралась? Ой! – девушка заметила Всеволода Алёновича и замерла, широко распахнутыми глазами глядя на него. – Кто это?!

- Добрый вечер, Анна Алексеевна, - вежливо поздоровался Зеркальщик, чем окончательно напугал девушку, отчаянно завизжавшую и со всех ног бросившуюся наутёк. – Право слово, я начинаю думать, что стал подобен чудищу, иначе чем ещё объяснить, что уже вторая барышня при виде меня визжит?

- Просто мы не ожидали Вас увидеть, - сквозь смех выдавила Варенька и смахнула выступившие на глазах слёзы.

- Гадаете на зеркале, зовёте, а потом удивляетесь, что Ваш зов оказался услышан? Право слово, Варвара Алексеевна, это несколько…

- Безрассудно, - весело закончила Варенька, проворно поднялась из-за стола и протянула к зеркалу руку. – Всеволод Алёнович, могу я пригласить Вас на ужин?

- В качестве кого, позвольте уточнить? – осторожно спросил Зеркальщик, пряча смешинки в глубине глаз.

- Желанного гостя.

Дверь в комнату с грохотом распахнулась, повиснув на одной петле и явив встревоженных Алексея Петровича и Софью Васильевну, а также слуг, вооружённых кто чем. Кучер сжимал в руках кнут, горничные совки, мётлы, одна даже кочергу, а повариха грозно потрясала поварёшкой, громогласно вопрошая, кто тот прохиндей, что её ненаглядную Вареньку испужал.

- Не уверен, что желанного, - прошептал Всеволод Алёнович и вежливо поклонился. – Добрый вечер, Алексей Петрович, Софья Васильевна. Великодушно прошу простить меня за невольно причинённое Вам беспокойство.

- Аня! – воскликнула матушка, укоризненно глядя на младшую дочь. – Я тебе тысячу раз говорила: сначала разберись, а потом шум поднимай. Прошу прощения, Всеволод Алёнович, мы никоим образом не хотели Вас оскорбить.

- Может быть отужинаете с нами? – спросил Алексей Петрович, убирая защитный амулет. – Мы будем рады Вашему обществу.

- С превеликим удовольствием, - коротко поклонился Всеволод, легко и непринуждённо выходя прямо из зеркала.

Привычный к подобным чудесам глава семьи даже бровью не повёл, супругу его более беспокоил случившийся конфуз, нежели то, каким образом гость вошёл в дом. Варенька тоже за день общения с Зеркальщиком пообвыклась, а вот Аннушка восторженно вздохнула и бросилась к старшей сестрице, которая в общей суматохе участия не принимала, так как закрылась в спальне, устроив гадание по роману.

- Юленька, я тебе чего скажу! – заполошно выдохнула сестрица, вбегая в спальню и звучно бухая дверью.

- Аннушка, я тысячу раз просила не хлопать дверью, - недовольно заметила старшая барышня Изюмова, закрывая книгу и поворачивая её так, чтобы сестрице не была видна обложка (роман был из тех, что восторженно называют скандальными, хотя сама Юленька, прочитав его от корки до корки, так ничего скандального и не обнаружила).

- Ой, да ладно тебе, - отмахнулась младшая сестра. – До того ли, когда к нам сам Зеркальщик пожаловал!

- Как?! – ахнула Юленька, от неожиданности чуть не роняя книгу.

- Прямо через зеркало! Пошли скорее, он сейчас в столовой, его папенька с маменькой на ужин пригласили! Только переоденься, сама понимаешь, гость необычный.

- А каков он из себя?

Аннушка задумчиво потянула себя за прядь волос, пожала плечиками:

- Да ничего особенного. Волосы чёрные, глаза светлые.

- А шрам? Шрам есть?

Сестрица опять плечиками передёрнула:

- Да не помню я, недосуг мне было его разглядывать, за тобой побежала. Ничего, в столовой внимательненько рассмотрим.

- Так нам и позволит маменька на гостя глазеть, - проворчала Юленька, отчаянно трезвоня в колокольчик. – Если только мы его на гадания пригласим. А что, по книге судьбу-то спытать чай и Зеркальщик не откажется.

Когда сёстры Изюмовы чинно вошли в столовую, там уже собралось всё семейство. Гостя будто бы случайно посадили рядом с Варенькой, чувствующей себя в этот вечер самой настоящей именинницей, даром, что родилась в первый день весны.

- Вы опоздали, - укорила дочерей Софья Васильевна, сразу заприметившая и новые платья, и высокие причёски, до коих Аннушка ещё не доросла.

Девицы разом присели, вежливо испросив прощения за задержку и взметнув быстрый взгляд из-под длинных ресниц на гостя.

«Жуткий какой, - подумала Юленька, чувствуя себя словно бы прозрачной под этим внимательным взглядом серых, словно зимний вечер, глаз. – И шрам этот на пол-лица багровый, бр-р-р! Надеюсь, хоть сердцем этот Зеркальщик добр, хотя где же это, хотелось бы мне узнать, водятся добрые дознаватели?!»

«И не скажешь, что байстрюк, - меж тем размышляла Аннушка, застенчиво теребя кружева на платье. – Воспитания, по всему видать, благородного. Только взгляд этот, словно ветер студёный, так дух от него и захватывает. Один раз глянешь, сразу поймёшь, что дознаватель перед тобой».

- Всеволод Алёнович, позвольте представить Вам моих дочерей, Юлию и Анну, - несколько чопорно произнесла Софья Васильевна, попеременно указывая на девушек. – Девушки, это Всеволод Алёнович, дознаватель Сыскного Управления, помощницей коего служит наша Варенька.

Девушки пробормотали приличествующие моменту слова приветствия и юркнули за стол. Варенька удивлённо посмотрела на непривычно притихших сестриц, а затем не утерпела и перевела взгляд на Зеркальщика. Так и есть, в уголках губ Всеволода таилась лёгкая улыбка. Барышня ловко стащила со стоящего неподалёку серебряного подноса крошечный карандашик и небольшой квадратик бумаги, на коих батюшка и гости писали название вина, кое желали бы видеть на столе, и быстро нацарапала:

«И не стыдно Вам стращать бедных девушек?»

Варвара Алексеевна прочитала написанное, покусала губку и, прикрывшись салфеткой, ловко уронила записку на колени Зеркальщику. Всеволод незаметно поднял послание, быстро скользнул по нему взглядом, и по губам его промелькнула лёгкая, воистину бесовская усмешка. Всеволод Алёнович легко щёлкнул пальцами, а затем под столом передал записку Вареньке. Девушка, с трудом удерживаясь от легкомысленного хихиканья, уронила салфетку, сдавленно извинилась и юркнула под стол, чтобы безнаказанно прочитать полученное послание.

«Любезная Варенька, я всего лишь ограждаю свою избранницу от лишних треволнений, но ежели Вам неприятно сие, то только дайте мне знать».

Варвара Алексеевна хихикнула и поспешно застрочила благоразумно зажатым в руке карандашиком:

«А Вы подумали о том, что сестрицы меня теперь жалеть начнут?»

Бумажку барышня положила на колени Всеволода и опять чинно села за стол, с любопытством постреливая глазами в сторону своего соседа. Но читать послание Зеркальщик не торопился, Алексей Петрович завёл с ним занимательную (с точки зрения мужчин, разумеется) беседу о наказаниях и законах, кои, с точки зрения судьи, устарели и нуждаются в пересмотрении. Аннушка и Юленька чахли прямо на глазах, даже Софья Васильевна, всегда державшая себя безукоризненно в любой ситуации, пару раз тайком зевнула в ладонь. Варенька метнула в сторону Всеволода пламенный взор и даже ножкой притопнула. Ну, право слово, можно же позволить себе хоть несколько часов отдыха, не всё же о работе думать!

Зеркальщик поймал взгляд девушки, украдкой прочёл записку, опять тихонько щёлкнул пальцами, сочиняя ответ, и уже собирался тайком передать послание Вареньки, как Юленька звонким от волнения голосом произнесла:

- А давайте гадать! В зимнюю пору самые верные предсказания, это все знают.

- Давайте, давайте, - захлопала в ладоши Аннушка, готовая на что угодно, лишь бы не слушать больше про «ответственность должна соответствовать мере осознанности» и прочие заумности, от коих её неумолимо клонило в сон.

Алексей Петрович недовольно пожевал губами, Софья Васильевна, разрываемая с одной стороны правилами приличия, а с другой – желанием хоть немного отвлечь супруга от забот служебных, растерялась и ничего не сказала. Ободрённая молчанием родителей, Юленька вопросительно посмотрела на Зеркальщика. Всеволод чуть приподнял соболиную бровь:

- И какими же гаданиями Вы желаете испытать судьбу?

Юленька расцвела майской розой, взмахнула длинными ресницами и кроткой голубкой проворковала:

- Да вот по книжице, не изволите ли?

Аннушка с такой мольбой посмотрела на гостя, что Всеволод едва в голос не рассмеялся. Однако, сдержался, покусав изнутри щёку, и почтительно повернулся к Вареньке, которой тоже стоило немалого труда укротить смешливость:

- Варвара Алексеевна, а Вы что скажете?

Варвара Алексеевна сделала вид, что раздумывает над предложением, и лишь когда сопение сестриц стало откровенно угрожающим, с нарочитой ленцой ответила:

- Пожалуй, можно и позабавиться.

- Спасибо, сестрица, ты лучшая! – прощебетала Аннушка, срываясь с места и звучно чмокая Вареньку в щёку. – Чур, я первая загадываю! Страница осьмнадцатая третья снизу строка. Ответ читает Варенька.

Девушка с улыбкой взяла протянутую ей книгу, нашла осьмнадцатую страницу, отсчитала третью строку и с чувством прочитала:

«Сударыня, Вам бы резвиться да играть, а утруждать себя думами сердечными рано, успеете ещё мыслями горестными душу изранить».

- Вот это правильно, - одобрительно крякнул Алексей Петрович.

Всеволод Алёнович раскашлялся в кулак, Софья Васильевна поспешно отвернулась, скрывая улыбку. Юленька хихикнула, но под огненным взглядом сестрицы застыла на стуле, кусая губы в попытке удержать улыбку.

- Да нет там ничего такого, ты сама всё придумала, - обиженно воскликнула Аннушка и выхватила у сестры книгу. – А вот давай-ко я сейчас тебе погадаю! А ну, называй страницу и строку!

Варвара Алексеевна пожала плечами и невозмутимо произнесла:

- Двадцать шестая страница пятая строка сверху.

Барышня никакого вопроса не задавала, а потому и ответа не ждала. Уверена была, что сие гадание лишь пустая забава.

Аннушка, шевеля от напряжения губами, нашла нужную страницу, отсчитала строку, откашлялась и звонко прочла:

«Твоя любовь подобна путеводной звезде. Она указывает путь в безопасную гавань среди любого, даже самого лютого шторма».

За столом повисла на миг пауза. Каждый пытался по-своему найти объяснение неожиданно ставшей пророческой книге.

- А ну-ка, дочка, покажи, что за книжка такая презанятная? – Алексей Петрович властно протянул руку.

Аннушка поджала губки, но перечить не стала, отдала батюшке роман.

- «Тайная супруга», - звучно прочитал отец и недоверчиво хмыкнул. – Ишь ты, выходит и в заграничных романах иногда умные вещи пишут!

- Меня больше интересует, откуда он у нас? – Софья Васильевна приподняла брови. – Что-то я сего образчика литературы не припомню.

- Это мне подарили, - смутилась Юленька, скромно умолчав, что сей дар преподнёс в прошлом году корнет Угрюмов в надежде, что барышня снизойдёт до его пылких чувств. Юленька книгу благосклонно приняла, честно привечала дарителя целых десять дней, а потом переключила своё милостивое внимание на студента Сбруева, обладавшего дивным баритоном и отлично вальсировавшего.

- Кстати, - Всеволод протянул Вареньке упакованный в голубую бумагу с пышным жёлтым бантом подарок. – Прошу принять сей скромный дар в честь Нового года и начала Вашей службы.

Варвара Алексеевна восторженно ахнула, сразу узнав и упаковку, и бант.

«Это же совсем как тогда, в детстве! - мелькнуло в голове у девушки, когда она дрожащими от волнения пальчиками развязывала ленты. – Он не забыл!»

- Ну, что там, сестрица?! – Аннушка с Юленькой готовы были с головой влезть в подарок, да строгий взор матушки удерживал на месте не хуже самых крепких цепей.

- Шар, - благоговейно выдохнула Варенька, извлекая шар из бумаги и держа его так, словно он был из тончайшей паутины или тумана и мог развеяться от любого неосторожного движения, - рождественский шар. Тот самый.

Девушка повернула ключик, зазвучала мелодия вальса, пара в шаре закружилась, сверху на неё посыпался снежок.

- Помнится мне, такой вальс на балу звучал, - заметила Софья Васильевна.

- А пара-то на Вас с Варенькой похожа, - воскликнул Алексей Петрович и подмигнул Зеркальщику. – Али меня глаза уже подводить стали, а, Всеволод Алёнович?

- И правда, похожи, - дружно подтвердили Аннушка и Юленька и с новым интересом воззрились на гостя.

Лицо Всеволода Алёновича по невозмутимости могло поспорить с профилем государя Императора, чей светлый лик чеканят на монетах. Что бы ни испытывал Зеркальщик, какие бы думы ни роились у него в голове, какие бы чувства ни теснили грудь, они никак не прорывались, даже отголоски их не мелькали на дне больших серых глаз, подобных лесным озёрам, покрытым шапкой тумана.

«Экий, право слово, тихий омут, - с неудовольствием подумала Софья Васильевна и мелко перекрестилась, тайком от гостя. – Какие-то черти на дне его водятся».

- А у меня для Вас тоже подарок есть, - Варенька поспешно вскочила из-за стола, метнулась из столовой, только каблучки дробно застучали.

- Егоза, - усмехнулся Алексей Петрович не то укоризненно, не то одобрительно. – Как она в качестве помощницы, не сильно плоха?

По губам Всеволода мелькнула нежная и лучистая улыбка, подобно солнечному свету озарившая всё лицо и сделавшая его по-настоящему прекрасным. Всего на миг, потом привычная невозмутимость вернулась, словно маска, которую приподняли на единый миг, а затем опять опустили, скрывая истинные черты. Зеркальщик откашлялся и сдержанным тоном, словно новости из газеты зачитывал, стал рассказывать о первом дне службы с помощницей. Алексей Петрович одобрительно крякнул, он и сам так частенько делал, специально тон выбирал позаунывней, точно для отповеди, чтобы излишне любопытные дочери не проявляли интереса к беседе. Всё-таки, как ни крути, а сыскное дело не для нежных девичьих душ. Ещё напугаются чего или, упаси бог, решат сами какие-нибудь тайны поразгадывать, как их потом от беды уберечь?!

- Всеволод Алёнович, а вот Вам ещё по книге не гадали, - выпалила Аннушка, воспользовавшись первой же паузой гостя.

Зеркальщик вежливо приподнял уголки губ:

- Я не верю в гадания.

- Как?! – всплеснула руками Юленька, но тут же под строгим взглядом матушки потупилась и мягко произнесла. – Может, Вы просто выбирали неподходящую ворожбу? Знаете, очень важно выбрать правильный способ, который подойдёт именно Вам.

- Хотите сказать, что гадание по книге мне подойдёт? – иронично спросил Всеволод, который с детства был твёрдо убеждён, что каждый человек сам кузнец своего счастья. Своих бед, впрочем, тоже.

- Давайте попробуем, - Юленька, не дожидаясь ответа гостя, подхватила позабытую книгу. – Называйте страницу и строку.

Всеволод Алёнович пожал плечами, подумал немного, а потом сказал:

- Если Вам так угодно, пусть будет семнадцатая страница и десятая сверху строка.

- Какой интересный выбор, - встряла Аннушка, пока сестрица быстро искала страницу и отсчитывала строчки.

- Ничего особенного. Я назвал дату своего рождения.

Младшая барышня Изюмова надула губки, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что гость назвал первые числа, пришедшие ему в голову. Вот ведь какой, сухарь, а на миг помстилось, что он очень даже милый!

- Готово! – воскликнула Юленька, победно сверкнув глазами, сделала глубокий вдох и, стараясь не тараторить, прочла:

- Беда следом за счастием ходит, вороном чёрным летает, тенью своей правду застит. Берегись!

В столовой повисла неловкая пауза. Зеркальщик задумчиво посмотрел на девушку своими чуть искрящимися магическим светом глазами, покачал головой и с лёгкой полуулыбкой заметил:

- Право слово, мне стоит пересмотреть своё отношение к гаданию. Благодарю Вас, Юлия Алексеевна, мне есть что обдумать.

Юленька даже покраснела от столь неожиданной, особенно после озвученного предсказания, похвалы. Меж тем в коридоре опять раздался дробный топоток каблучков, и в столовую влетела запыхавшаяся Варенька, прижимая к груди большую коробку, перевязанную помятым серебристым бантом.

- Вот, - выдохнула барышня, протягивая Зеркальщику коробку, - с самыми наилучшими пожеланиями в Новом году!

Девушка сильно волновалась, ей хотелось, чтобы подарок не просто вызвал лёгкую улыбку и мягкие слова благодарности, коими, подобно ширме, Всеволод Алёнович мог прикрыть всё, что угодно, но пусть на миг растопил лёд, сбросил броню, которая, Варенька это чувствовала, закрывает Зеркальщика с головы до пят. Варваре Алексеевне хотелось ещё хоть на миг увидеть настоящего живого Всеволода, а не всемогущего (провал со снятием чар Кривого зеркала не в счёт) Зеркальщика или невозмутимого дознавателя.

- Благодарю Вас, Варвара Алексеевна, - вежливо поклонился Всеволод Алёнович, принимая подарок. – Очень мило с Вашей стороны.

«Да что же с ним такое произошло, пока меня не было?! – с досадой подумала девушка. – Словно статуя мраморная, а я ведь знаю, что он совсем иным может быть!»

Варенька слишком мало была знакома с Всеволодом, а потому пока не понимала, что чем сильнее испытываемые им чувства, тем глубже он их прячет и тщательнее скрывает. По мнению Зеркальщика, чем меньше ты показываешь своего и отражаешь того, что от тебя хотят видеть, тем меньше вероятность, что тебе причинят вред. Один на один с Варенькой он непременно подхватил бы её на руки и расцеловал в обе щёки, но присутствие родителей, а особенно сестриц, пробуждало давнюю привычку к невозмутимой сдержанности.

- Откройте, - почти потребовала Варвара Алексеевна, задетая светской чопорностью Зеркальщика. – Хоть посмотрите, что там. Вдруг не понравится?

Всеволод на миг стиснул коробку, унимая дрожь волнения в пальцах, а затем неспеша развязал бант, медленно снял крышку и отодвинул в сторону снежно-белую, хрустящую как тонкий ледок, подарочную бумагу. Острое лезвие синих блестящих коньков торжествующе сверкнуло, словно радуясь освобождению из плена. Зеркальщик смотрел на то, как играет свет на лезвиях, и опять ощущал себя маленьким мальчиком, впервые увидевшим в руках господина директора пару блестящих синих коньков, ставших для мальчика символом самого настоящего чуда. Недостижимой, как казалось, мечтой. И вот сейчас эта мечта оказалась достигнута, чудо свершилось. Всеволод почувствовал, как защипало глаза, как повлажнели ресницы, и резко вскинул руку, привычно выплетая защитный зеркальный кокон.

- Ну как, нравится? – прошептала Варенька, словно боясь громким словом разрушить сказку, хрупкую, как морозный узор на окне.

Ответ девушке был и не нужен, он читался в багровом от волнения шраме, широко распахнутых, блестящих от слёз глазах, в неуверенной улыбке, коей прежде барышня никогда и не видела, да что там, во всём облике Всеволода.

- Очень, - выдохнул Зеркальщик, самыми кончиками пальцев трогая лезвия, - Варенька, ты… Вы…

Проклятые слова опять разбежались, рассыпались серебристыми искрами, оставалась лишь щемящая нежность, благодарность, преданность… Варенька невольно смутилась, отвела глаза и тут же удивлённо ойкнула:

- А где это мы?

Всеволод Алёнович огляделся с видом человека, коего резко разбудили, и он не понимает, спит ли он, или же уже пробудился, а потом кривовато улыбнулся:

- А, не обращайте внимания. Это защитный кокон.

Барышня похлопала глазками, потыкала пальчиками в блестящую прочную стенку и опять повернулась к Зеркальщику:

- А зачем?

Всеволод неопределённо повёл плечами, смущённо взъерошил волосы:

- Привычка. Я не люблю показывать свои чувства другим. И если не могу совладать с собой, то ставлю защитный кокон.

- А от меня Вы не таитесь, - Варвара Алексеевна кокетливо взмахнула ресницами.

По губам Зеркальщика опять скользнула знакомая чуть сконфуженная улыбка:

- Вы моё Отражение, Варенька, часть меня. Согласитесь, глупо скрывать от правой руки то, что делает левая.

- Сева… - девушка смутилась собственной смелости, неловко исправилась, - лод…

Вышло ещё хуже, чем было, Варенька окончательно смешалась, покраснела и умолкла, не в силах посмотреть в глаза Зеркальщику. А вдруг он разгневался от её непочтительного сокращения имени? Маменька говорила, что не всякому человеку такое приятственно, иной и оскорбиться может, ежели его Мишенькой там али Севой назвать. Однако Всеволод Алёнович гневаться не стал, рассмеялся приглушённо.

- Меня Севой никогда не называли. Ты первая.

Барышня изумлённо распахнула глаза:

- А в детстве как же?!

Зеркальщик пожал плечами:

- Маменьку я, к своему прискорбию, почти не помню. Отец, когда вспоминал о моём существовании, называл полным именем, супруга его тоже, хотя про себя, сильно подозреваю, щенком костерила… В лучшем случае. А слуги, те, понятное дело, барчуком величали. В доме же воспитательном ко всем по фамилиям обращались.

Варенька не могла понять, как можно прожить долгие годы, не слыша ласкового обращения, милого домашнего прозвища. Это ведь так естественно называть тех, кого любишь, ласковыми именами.

- Вот только жалеть меня не надо, - Всеволод сверкнул глазами, - я не убогий на паперти. Да и мёртвых с погоста не носят.

Варвара Алексеевна прикусила губку, не насмеливаясь озвучить вспыхнувшее, подобно горячему угольку, желание.

- Говорите, не робейте, - рассмеялся Всеволод Алёнович, - я же обещал на любой Ваш вопрос ответить.

- У меня не вопрос, - негромко возразила девушка, - просьба.

- Рад буду услужить.

В устах Зеркальщика эта короткая, не означающая ничего кроме вежливого согласия фраза неожиданно обрела новый смысл. Варенька отчётливо поняла, что Всеволод действительно будет рад выполнить любую её просьбу, даже самый незначительный каприз.

- А можно я Вас по имени буду называть? – отвага закончилась так же внезапно, как и появилась, барышня смешалась, покраснела и чуть слышно закончила. – Севой…

Всеволод ответил не сразу, молча смотрел на Вареньку, и девушка никак не могла понять, о чём же он думает.

«Всё-таки оскорбился, - с отчаянием подумала девушка, - я его обидела».

«Крошечная искорка, ромашка, проросшая меж каменных плит, - с умилением думал Всеволод, даже не пытаясь облечь свои мысли в слова, - счастье моё воздушное… Нужно будет обязательно защитный амулет сделать, чтобы даже сон дурной за версту обходил, не смел покой нарушить».

- Всеволод Алёнович, простите меня великодушно, - не выдержала тишины Варенька, готовая уже разрыдаться от отчаяния.

- Варенька, - Зеркальщик мягко взял барышню за руку, ласково поцеловал каждый пальчик, - не казните себя. Я… - слова заметались в голове вспугнутыми хозяйкой тараканами, но Всеволод усилием воли призвал их к порядку, - мне крайне лестна Ваша нежность и внимание…

Хотелось сказать ещё много чего: того, например, что с появлением Вареньки мир вокруг заиграл яркими красками, хороших людей стало больше, даже добрые волшебники появились (хотя Всеволод был свято убеждён, что добро и магия сочетаются плохо). Хотелось сказать, что нежность заполняет душу, как полноводная река, норовя прорвать все плотины и вырваться наружу, что музыка вальса, под который они кружились на балу, стала самой сладостной для слуха, а от улыбки Вареньки хочется прыгать выпущенным на прогулку щенком. Что он любит её и готов без раздумий отдать за неё жизнь, да что там жизнь, всего себя без остатка! Только вот привычка к сдержанности, вплавленная в самую суть, крепче цепей булатных да запоров каменных держала, каждое слово на семь замков сажая, за высоким забором тая.

- Простите, - сдался Всеволод Алёнович, покаянно опустив голову, - я не умею говорить красочно.

- И не надо, - Варенька нежно провела рукой по щеке Зеркальщика, дивясь собственной смелости, - я же Ваше Отражение. Мне не нужны слова, я чувствую всё, что с Вами происходит.

Всеволод прижал руку девушку к своей щеке, проникновенно заглянул в глаза барышне, прошептал чарующе:

- Варенька, Вы позволите Вас поцеловать?

Ответов тут могло быть несколько, но для Варвары Алексеевны существовал лишь один-единственный и никаких более:

- Да!

В упоительно-сладостном поцелуе таял защитный кокон, словно стены ледяного замка под палящими лучами солнца.

Алексей Петрович, первый приметивший проявившуюся пару, не утерпел, толкнул жену локтем в бок:

- А что, матушка, на маслену неделю станем свадьбу справлять, а?

Софья Васильевна поджала губы. С одной стороны, молодец, конечно, никаких нареканий не вызывал: умён, пригож, влюблён, опять же служба у него весьма уважаемая и для обчества полезная, а то, что из дома воспитательного, так это беда небольшая. Барыня знала много достойных людей, коих злая планида лишила заботы родительской. И ничего, встали на ноги с помощью ясной головы на плечах да добрых людей вокруг, семьи завели, иные вообще в генералы да министры выбились. Это всё с одной стороны. А с другой – уж больно жаль отдавать дочурку-кровиночку за дознавателя, да ещё и Зеркальщика! Негораздое про них болтают, и пусть не от большого ума, но в каждой сказке есть крупица малая правды. А ну как этот Зеркальщик вопыты колдовские над Варенькой чинить начнёт, поедом её век заедать станет? Да и мала она, на годок младше Юленьки, а та ещё и заневеститься толком не успела. Да и гораздо ли младшей сестрице вперёд старшей под венец бежать? Поди-ка, сберегись тогда от пересудов людских! И препятствовать опять же как станешь? Не за стеной же высокой, не за запорами пудовыми девку прятать! Ох, Матерь Пресвятая Богородица, помоги!

Женщина перекрестилась, вздохнула тяжко.

- Не вздыхай, не вздыхай, век горлинку в клети не продержишь, нужно и на волюшку отпускать, - хохотнул Алексей Петрович.

- Дак кабы знать, что не волюшку, а не в клеть меньше да темнее, - ответствовала Софья Васильевна. – Вон, как он прижал её, а ну, как и в семейной жизни вздохнуть не даст! Всё будет по-за своей спиной держать!

- А ты себя вспомни, - окончательно развеселился глава семьи, - как один вечор ко мне босая прибежала, тётка обувку спрятала!

- Ах, как романтично! – взвизгнула восторженно Аннушка и разрушила тем самым амурное очарование.

Остатки защитного кокона брызнули мелкими колючими осколками, к счастью, никого не поранив. Всеволод вздрогнул, инстинктивно задвигая Вареньку себе за спину, заслоняя собой.

«А я о чём, век по-за спиной продержит, - мысленно охнула Софья Васильевна и тут же с усмешкой добавила. – А впрочем, за иной-то спиной будет слаще, чем у Христа за пазухой. Прости меня Господи, дуру грешную!» Женщина торопливо перекрестилась, скороговоркой прошептала молитву.

- Ну что, добрый молодец, - Алексей Петрович честно пытался глядеть строго, но не получалось, губы дрожали от сдерживаемой усмешки, - есть чего мне как отцу сказать?

Зеркальщик повернулся к Вареньке, взял её за руку:

- Если Варвара Алексеевна согласна, я был бы счастлив стать её супругом.

Алексей Петрович одобрительно крякнул, хитро покосился на супругу, подмигнул Юленьке с Аннушкой, потом повернулся к средней дочери:

- Ну, Варвара, чего скажешь? Согласна ли стать женой Всеволода Алёновича? Токмо не торопись, подумай как следует, супружеские узы тяжелее оков кандальных могут стать, ежели поспешишь с решением.

- Я согласна, - прошелестела Варенька и не стерпела, полыхнула смущённым румянцем, спрятала лицо у суженого на груди.

- Вот и добро, - серьёзно сказал отец. – Присылай сватов. А на масленой неделе свадебные гуляния устроим. Аккурат к тому времени все приготовления завершим, да и вы друг к другу присмотритесь. Учти, молодец, обижать дочь я не позволю!

Широкая, чуть кривоватая из-за шрама улыбка озарила лицо Всеволода.

- А я и не собираюсь.

- Вот и добро, - Алексей Петрович пристукнул ладонью по столу. – Ну, дочки, летите к себе, нам со Всеволодом Алёновичем о важном потолковать надо.

- Ах, папенька, - недовольно поморщилась Юленька, - право слово, это весьма неучтиво, отсылать, словно детей малых!

Но батюшка был настроен весьма решительно и потакать дочерям (как, чего греха таить, частенько делал) не собирался:

- Идите-идите, не перечьте отцу! А то гневаться стану!

Гнева отцовского, хоть и был он редок, девушки страшились, а потому почтительно присели перед гостем и легкокрылыми бабочками выпорхнули из столовой. Аннушка попыталась было под дверью послушать, да Юленька на неё прицыкнула, и барышня покорно пошла за сестрицами. Наверху же, воспользовавшись тем, что родители заняты, а значит, пригляду никакого, барышни опять принялись гадать и подняли такой смех и визг, что прибежала Малуша и в приказном порядке отправила всех почивать.

- Малушенька, золотце, так ведь рано ещё, - заканючила Аннушка, пользуясь тем, что ей, как самой младшей, позволялось гораздо больше, чем сестрицам.

Но служанка оказалась неприступной, словно гордая вершина:

- Ничего, завтрема Варваре Алексевне на службу ранёхонько, а Вы, Юлия Алексеевна, с маменькой на службу в церкву сбирались. И ежели сей же час в кровать не отправитесь, то завтрема будете невыспавшаяся и всенепременно проглядите того тонкокостного юнца, что уже вторую седмицу позади Вас в церкви стоит и всю службу заместо икон на Вас пялится.

- Ой, и то правда, девочки, поздно уже, - Юленька притворно зевнула, потянулась. – Папенька-то с маменькой, чай, легли уже.

- Знамо дело, - согласно кивнула Малуша, - токо гость через зеркало в гостиной сбёг, словно тать лесной, прости меня господи.

- Как сбёг? – ахнула Варенька.

Служанка почесала кончик носа:

- А не знай. Вроде, сбирался остаться, Прошка ему уж в голубой гостевой постелил, а потом раз, и в зеркало скакнул, токмо его и видели.

- Так значит, случилось что-то, - всплеснула руками Варенька и бросилась было вниз, но была остановлена могучим окриком верной Малуши:

- Куды?!

Если бы служанка ограничилась словами, девушка сбежала бы вниз, но Малуша благоразумно перекрыла собой путь к лестнице, даже кулаки в бока уткнула, чтобы ещё массивнее стать:

- И куды енто Вы, позвольте узнать, на ночь глядя сподобились? Коли у ентого Вашего Зеркальщика потреба какая в Вас была, чай, позвал бы с собой. А раз один ускочил, значит, Вам тужить не о чем. Спать ложитесь, завтрема с утречка у него и спросите, куды он бегал.

- Да как же, - возмущённо вскинулась барышня, но служанка непреклонно повторила, даже ногой чуть заметно пристукнула:

- Спать ступайте. А нето маменьке пожалуюсь.

- И то правда, Варенька, - Юленька с Аннушкой обняли сестрицу, - ну, мало ли, какая потреба у Зеркальщика приключилась. Может, он тебе дар свадебный готовит?

Варвара Алексеевна покачала головой. Она была Отражением Всеволода, а потому безошибочно чувствовала всё, что с ним происходило. И точно знала, что покинул гостеприимный дом Изюмовых Всеволод Алёнович совсем не ради дара своей суженой.

Всеволод действительно намеревался принять благодушное приглашение остаться у Алексея Петровича и Софьи Васильевны на ночь, поближе к Вареньке, но едва собрался отправиться в приготовленную специально для него гостевую комнату, как тревожно замигало небольшое круглое зеркало в бронзовой оправе. С зеркальцем сим Зеркальщик никогда не расставался, и по нему в любое время дня и ночи можно было с Всеволодом Алёновичем снестись, коли возникала такая надобность.

- Прошу прощения, - Всеволод коротко поклонился притихшим хозяевам, достал зеркальце и чуть заметно поморщился, увидев отражение краснощёкого, одутловатого околоточного надзирателя, большого любителя истязать задержанных. – Что у вас стряслось? Надеюсь, Вы не забили служанку до смерти?

Красное лицо околоточного покраснело ещё больше:

- Сбёгла она, Ваш Благроть.

Всеволод Алёнович одним стремительным движением вскочил на ноги, став подобен разъярённой змее, смертной опасности коей посвятил целую книгу один путешественник, мельком видавший сию зверюгу в зарослях.

- Как вы могли её упустить?! Я немедленно отправляюсь к вам!

- Это уж как Вам будет угодно, Ваш Благроть, - пролепетал околоточный надзиратель, вытягиваясь во фрунт, - токмо сбёгнуть она никак не могла.

Зеркальщик громко фыркнул, выражая тем самым своё нелицеприятное мнение по поводу отдельно взятых служителей закона, и зло хлопнул по стеклу ладонью, развеивая заклинание, с помощью коего общался с околоточным.

- Прошу меня простить, Алексей Петрович, Софья Васильевна, - Всеволод криво усмехнулся, сердито полыхнув очами, - дела служебные призывают меня.

- И Вареньке за Вами следовать надобно? – с лёгкой, чуть уловимой ноткой недовольства вопросила барыня.

Всеволод Алёнович бросил быстрый взгляд на стоящие на камине часы и отрицательно покачал головой:

- Ни в коем случае. Час уже поздний, Варвара Алексеевна, чай, уже почивает. Не стоит её будить. Завтра в Управлении я ей всё подробнейшим образом обскажу.

«Хороший юноша, - удовлетворённо подумала Софья Васильевна, - понимающий».

Ещё раз скороговоркой выпалив полагающиеся по случаю благодарности и извинения, Зеркальщик испросил дозволения воспользоваться зеркалом и покинул гостеприимный дом Изюмовых.

«Что же за служба у меня собачья, - с досадой думал Всеволод, излишне резкими движениями оправляя мундир и приглаживая волосы, - никакой возможности обрести семейный уют! Только помстится счастие, сей же миг какая-нибудь напасть приключится, и опять нужно куда-то идти, невзирая на непогоду и позабыв о собственных мечтаниях».

При появлении Всеволода Алёновича околоточный вытянулся ещё больше, словно не один, а разом десяток кольев проглотил.

- Что у вас стряслось? – мрачно вопросил Зеркальщик, коротко кивнув в ответ не велеречивые приветствия.

- Сбёгла она, Ваш Благроть, - гаркнул служака, и его одутловатое лицо покраснело ещё пуще. – Хотя, смею заверить, сие никак невозможественно.

- Что, забили так, что душа едва тело не покинула? – усмехнулся Всеволод.

- Дык, Ваш Благроть, а чаво ишшо делать, коли ента паскуда запирается?!

- А если человек неповинен?! – рявкнул Всеволод, который на собственном горьком опыте убедился однажды, что полицейские чины сначала бьют, а уж потом разбираются. – Коли он непричастен к делу, что тогда?!

Околоточный пошёл пятнами, словно ему в лицо кипятком плеснули, дрожащими руками принялся расстёгивать тугой стоячий воротник:

- Дык, Ваш Благроть… Вы же сами сказали… А она, змеишша, токмо зубы скалила… Вот мы её малёхо и поучили уму-разуму…

- Где её держали? – угрюмо спросил Всеволод Алёнович, недовольный тем, что смешал личное с общественным.

- А идёмте, я Вам сей же миг покажу, - засуетился околоточный надзиратель, нелепо размахивая руками. – Идёмте.

Зеркальщик холодно кивнул и отправился следом за околоточным по узкому полутёмному коридору, где висящие под потолком масляные светильнички более сгущали тьму, нежели разгоняли её. Путь был неблизкий, опасную преступницу содержали в подвале, а потому у Всеволода появилось время обдумать таинственный побег, а пуще того, погрузиться в воспоминания. И хоть и были они весьма неприятны, но Всеволод Алёнович считал, что не след от бед отворачиваться, на невзгоды глаза закрывать. Тяжело вздохнув и зябко передёрнув плечами, Зеркальщик принялся вспоминать свой памятный визит в похожий участок.

Дар Зеркальщика проявился у Всеволода с рождения, а потому, когда отроку исполнилось четырнадцать лет, он отправился в ближайший к воспитательному дому участок, дабы официально зарегистрироваться. К несчастью, в тот миг по городу прогремело несколько ловких мошенств, которые аккурат с помощью магии Зеркальщика и совершали, а потому встретивший Всеволода околоточный надзиратель ничтоже сумняшеся обвинил отрока в сих преступлениях. Всеволод Алёнович, естественно, вину отрицал, но его никто и слушать не стал. Упирающегося отрока сволокли вниз в допросную и отходили кнутом так, что молодой Никита Вафлев, едва начинавший свою лекарскую практику и вынужденный выхаживать арестантов, только-только успел душу за пятку ухватить да обратно в тело водворить. Пока Всеволод валялся на жёстких нарах, приходя в себя, мошенника поймали, тем самым подтвердив безвинность избитого отрока. Аркадий Акакиевич, известный на весь город дознаватель, не поленился лично приехать к Всеволоду Алёновичу и не только принёс ему извинения от лица всего Сыскного Управления, но даже пригласил на службу. Зеркальщик хотел было в сердцах отказаться, но привычка к сдержанности возобладала, отрок испросил три дня на раздумья, а на четвёртый сам пришёл в Управление. Вот с тех пор и зародилась крепкая дружба между Всеволодом и ставшим со временем известным доктором Никитой Вафлевым, а также лютая неприязнь Зеркальщика ко всем стажам закона, кои истязают, толком не разобравшись в вине того, кто попал им в руки.

«Хотя, стоит признать, Лев Фёдорович ошибается редко, - неохотно признал Всеволод и опять передёрнул плечами, потому как от скорбных воспоминаний опять огнём запылали следы, оставленные тем памятным кнутом. – В этот раз только дважды маху дал, - Зеркальщик хмыкнул, покусал губу и застыл столбом, внезапно озарённый одной крамольной мыслию. – А ну, как не ошибся и в этот раз?»

- Вы чаво, Ваш Благроть? – опасливо спросил околоточный, невольно сжимая через рубаху нательный крест. – Сдеялось чего?

- Нет, всё в порядке, - Всеволод покачал головой, стараясь лишний раз не смотреть по сторонам. – Далеко ещё?

- Почти пришли, Ваш Благроть, - бодро отрапортовал Лев Фёдорович, - вот в ентой камере мы её и заперли. Прошу-с.

Всеволод Алёнович пригнувшись шагнул внутрь тесной, пропахшей кровью и нечистотами камеры и на миг зажмурился, отчётливо увидев растянутую на грубом топчане тощую фигурку с окровавленной спиной, с которой клочьями свисала кожа.

«Так, успокойся, - зло приказал сам себе Зеркальщик, - ты не барышня меланхоличная, чтобы предаваться терзающим душу воспоминаниям и упиваться их горечью. Ты уже давно взрослый мужчина, и всё, что было, погребено навек».

Всеволод встряхнулся, словно окаченный водой пёс, и зорко огляделся по сторонам. Лев Фёдорович почтительно замер у самого порога, даже дыхание затаил, чтобы, упаси бог, какого беспокойства не причинить. Стоит сказать, что бравый околоточный, человек решительный и жёсткий, коему случалось в одиночку укрощать известных бузотёров и смутьянов, испытывал опасение перед неведомым. Скажем, чего ножа в кулаке забулдыги бояться, али револьвера в руках у иноземной заразы террориста, кои так и норовят пересечь границу Империи, дабы ввести свои драконьи порядки в почтенных, вековыми традициями освящённых землях? С человеком, чай, можно на равных сойтись, хитрость какую-нито применить, а то и по-простому кулаком в ухо заехать, дабы вылетела душонка подлая на суд божеский. А с чародеем попробуй-ка совладай! Особливо вот с таким, от коего подчас и не знаешь, чего ожидать. Вон, застыл каменюкой, только глазища серые сверкают, точно звёзды полуночные. А в полночь-то, знамо дело, какая сила из нор вылезает.

«Тьфу, гадость, - сплюнул Лев Фёдорович и торопливо перекрестился, - прости, Господи, грехи тайные и явные, а пуще того защити от козней ворога лютого, что до душ человеческих великий охотник».

- Сударь, ежели Вы уже завершили познание глубин моей души, то соблаговолите выслушать, - Всеволод Алёнович колюче усмехнулся. Шрам исказил его лицо, на миг превратив в поистине бесовскую маску.

Околоточный судорожно сглотнул и поспешно вытянулся во фрунт.

- Итак, - Зеркальщик задумчиво побарабанил пальцами по стене, брезгливо поморщился, вынул из рукава платок и тщательно протёр каждый палец, - одно из двух: либо в Евдокии вопреки всем законам пробудился активный дар Зеркальщика, либо ей кто-то помогал. Тут ясно заметен след отражающего заклятия, коим вашей бдительной страже глаза отвели.

- От ведь пакость, а! – околоточный зло рубанул рукой, начисто позабыв, с кем имеет дело. – От не даром ентих проклятушших Зеркальщиков истребляли, аки волков лютых! И правильно, скажу я Вам, делали!

На щеке Всеволода Алёновича багрово запылал шрам, голос стал резким, словно хруст битых осколков под каблуком:

- Ваша позиция по данному вопросу мне ясна. А теперь соблаговолите сосредоточиться на делах сугубо служебных, законотворчество, насколько мне известно, в ваши обязанности не входит.

Лев Фёдорович побагровел так, что казалось, ещё немного и бравого околоточного удар хватит.

«А потом Никита будет мне выговаривать, что я стражей порядка извожу и почём зря тень на своё доброе имя бросаю, - меланхолично подумал Всеволод и усмехнулся левым уголком рта. – Хотя, где оно, доброе-то? Терпят меня, аки волколака среди собак, а ни на един миг не забывают, что не ровня им. Только Вареньке я и надобен такой, каков есть… О, пришла хандра, когда не ждали. Это всё от недосыпания».

Всеволод Алёнович зевнул, с наслаждением потянулся, раскинув руки. Тесная каморка для таких кульбитов не была предусмотрена, дознаватель обеими руками упёрся в стены, опять принялся брезгливо пальцы обтирать.

- Евдокию надобно сыскать, - Зеркальщик мрачно посмотрел на безнадёжно испорченный платок и метко швырнул его в дыру, предназначенную для справления нужд арестованных. – Поднимайте по тревоге всех людей, можете солдатиков кликнуть, только предупредите: беглянка опасна, а кроме того, владеет магией.

- Всё будет сделано, Ваш Благроть, - оглушительно гаркнул околоточный, весьма довольный тем, что гнев начальственный прошёл стороной, подобно чёрной туче.

«Слава тебе, Господи, - мысленно перекрестился Лев Фёдорович и сам себе дал зарок, - приказание исполню, а на заутреню непременно в церкву схожу и Николаю Угоднику свечку из белого воску поставлю. Отвёл беду, не отдал душу на пагубу».

- Вот и чудно, - Зеркальщик опять зевнул, вынул небольшое зеркальце, окинул каждую стену внимательным взглядом, выбрал наиболее чистую и приложил к ней зеркальце. – Я к себе направляюсь, коли случится чего, не мешкая мне сообщите.

- Будет сделано, Ваш Благроть, - отрапортовал Лев Фёдорович, во все глаза глядя на то, как крошечное зеркальце стремительно увеличивается, а в стекле его появляются очертания кабинета, приятно преображённого стараниями услужливого лешика.

Впрочем, Всеволод, привычно переместившийся к себе, лишь отметил, что диван стал явно шире и мягче, хлопком в ладоши развеял зеркальный ход, коим вернулся, а после сразу в сон провалился, даже сапоги не снял.

- Ишь, как угваздался-то, - неодобрительно прошелестел Устин, ловко разоблачая дознавателя, подсовывая ему под голову подушку и закутывая в мягкое пуховое одеяло, за коим на поклон ходил к самой матушке-метелице. – Ажно пластом повалился, бедолага. Всё, чай, перед барышней красовался, магией своей искрил, что лёд под солнышком, а рази можно эдак необдуманно своё чародейство использовать? Так и последние капельки жизненного сока в своих корешках высушишь.

Лешик опустился на пол рядом с диваном, выпустил разом с десяток ветвей разных деревьев и зашелестел, зашумел, напевая лесные колыбельные, коим его ещё матушка научила. А ту, в свою очередь, её матушка, а ту её, и так до прадрева-основателя. Всеволод вздохнул во сне, перекатился на бок, свернувшись клубком, и затих, даже дыхания слышно не стало.